Этюд в багровых тонах. Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе

– По правде сказать, так оно и есть, – признался я. – Хотя мне, с моим афганским опытом, следовало бы быть более стойким. Я ведь не терял присутствия духа даже тогда, когда у меня на глазах моих товарищей разрубали саблями на куски в битве при Мейванде.

– Это нетрудно понять. Тайна стимулирует воображение. Где нет воображения, там нет и страха. Вы видели вечернюю газету?

– Нет.

– В ней напечатан весьма детальный отчет о деле. Не упоминается лишь о женском обручальном кольце, которое выпало на пол, когда поднимали убитого. Но это как раз хорошо.

– Почему?

– Взгляните на это объявление, – вместо ответа предложил Холмс. – Сегодня утром, после осмотра места преступления, я разослал его во все вечерние выпуски.

Мой компаньон подвинул мне газету, и я взглянул туда, куда он указал. Объявление стояло первым в колонке «Находки»: «Сегодня утром на Брикстон-роуд, – говорилось в нем, – на участке между таверной «Белый олень» и Холланд-гроув, найдено гладкое золотое обручальное кольцо. Обращаться к доктору Уотсону, 221-б, Бейкер-стрит, сегодня вечером с восьми до девяти часов».

– Простите, что без разрешения воспользовался вашим именем, – сказал Холмс. – Если бы я указал свое, кто-нибудь из этих олухов мог бы догадаться, в чем дело, и помешать.

– Не стоит извинений, – успокоил его я. – Но предположим, что кто-то действительно явится по объявлению. У меня ведь нет никакого кольца.

– Есть, вот оно. – Холмс протянул мне кольцо. – Почти неотличимо от оригинала – вполне сойдет.

– И кто, как вы ожидаете, откликнется на объявление?

– Ну как же, человек в коричневом плаще, разумеется, – наш краснолицый друг в тупоносых ботинках. Если он не придет сам, то пришлет сообщника.

– А он не сочтет, что это слишком опасно?

– Отнюдь. Если я правильно представляю себе дело, а у меня есть все основания так полагать, этот человек скорее рискнет, чем откажется от кольца. По моим соображениям, он обронил его, когда наклонился над телом Дреббера, и не сразу обнаружил пропажу. Он заметил ее лишь после того, как покинул дом, и тут же бросился назад, но увидел, что туда уже прибыли полицейские – из-за его собственной оплошности: он забыл погасить свечу. Ему пришлось притвориться пьяным, чтобы отвести от себя подозрения, на которые могло бы натолкнуть его появление у калитки. А теперь поставьте себя на место этого человека. Хорошенько все обдумав, он, вероятно, решил, что потерял кольцо на дороге, когда убегал. Что он сделает дальше? Внимательно просмотрит вечерние газеты в надежде найти нужное сообщение в разделе найденных вещей. И его взгляд, конечно же, упадет на мое объявление. Он страшно обрадуется. Почему, собственно, он должен бояться ловушки? С его точки зрения, нет никаких причин связывать находку кольца с убийством. Он должен прийти. Он придет. В течение ближайшего часа вы увидите его.

– А потом?

– А потом вы оставите меня с ним наедине. У вас есть оружие?

– Старый табельный револьвер и несколько патронов к нему.

– Почистите-ка его и зарядите. Человек это отчаянный, и, хоть я надеюсь застать его врасплох, лучше быть готовыми ко всему.

Я отправился к себе в спальню и последовал совету Холмса. Когда я вернулся в столовую с револьвером, посуду со стола уже убрали, а Холмс предавался любимому занятию – царапал свою скрипку смычком.

– Сюжет сгущается, – сказал он, заметив меня. – Я только что получил ответ на свою телеграмму, посланную в Америку. Он подтверждает, что суть дела я представил себе правильно.

– И в чем же эта суть? – нетерпеливо спросил я.

– Надо бы мне поменять струны на скрипке, – заметил Холмс. – Положите револьвер в карман. Когда явится этот парень, говорите с ним самым обычным тоном. Остальное предоставьте мне. И не буравьте его взглядом – спугнете.

– Уже восемь, – сказал я, посмотрев на часы.

– Да. Он должен быть с минуты на минуту. Приоткройте, пожалуйста, дверь. Достаточно. А теперь вставьте ключ с внутренней стороны. Благодарю вас. Занятную книжку купил я сегодня в букинистической лавке – «De Jure inter Gentes»[18], издана на латыни в 1642 году в Льеже, в равнинной Шотландии. Когда этот маленький томик в коричневом переплете увидел свет, голова Карла еще прочно покоилась на его плечах[19].

– И кто ее издал?

– Некий Филип де Круа. На форзаце почти совсем выцветшими чернилами написано: «Экслибрис Гульельми Уайта». Интересно, кем был этот Уильям Уайт? Должно быть, каким-нибудь юристом-догматиком семнадцатого века. В его почерке есть что-то «крючкотворское». А вот, полагаю, и тот, кого мы ждем.

У входной двери послышался отрывистый звонок. Шерлок Холмс по-кошачьи проворно встал и передвинул свое кресло поближе к двери. Мы услышали шаги служанки по коридору, потом лязг отодвигаемой щеколды.

– Доктор Уотсон здесь живет? – спросил отчетливый, хотя и довольно сиплый голос. Мы не слышали, что ответила служанка, но дверь захлопнулась, и кто-то стал подниматься по лестнице. Неуверенные и шаркающие шаги удивили моего компаньона. Посетитель медленно проследовал через коридор второго этажа и робко постучал в дверь.

– Войдите! – крикнул я.

В ответ на мое приглашение в комнату вошел отнюдь не громила, какого мы ожидали, а очень старая сморщенная женщина, припадающая на одну ногу. Оказавшись на ярком свету, она беспомощно сощурилась и, неуклюже изобразив подобие книксена, уставилась на нас близорукими, беспрерывно моргающими глазами, нервно шаря при этом в кармане дрожащими пальцами. Я бросил взгляд на своего приятеля. У него был такой несчастный вид, что я с трудом сдержал улыбку.

Жалкая старуха достала из кармана смятую газету и ткнула пальцем в наше объявление.

– Я вот чего пришла-то, добрые господа, – сказала она, снова смешно приседая. – Золотое обручальное кольцо с Брикстон-роуд. Это кольцо моей дочки, Салли. Она замуж вышла – года еще не прошло. А муж у ней буфетчик, за границу плавает на пароходе, на этом как его… на «Юнион», вот. Ужас что будет, если он вернется, а у ней кольца нет. Он и обычно-то скор на расправу, а уж коли напьется… Вам же, наверное, надо знать, как она его потеряла, так я расскажу: пошла это она вчера в цирк с…

– Это оно? – перебил я, протягивая старухе кольцо.

– Слава тебе, Господи! – запричитала старуха. – Уж как Салли обрадуется-то сегодня. Ее это кольцо, оно самое.

– Где вы живете? – строго спросил я, берясь за карандаш.

– На Данкан-стрит, в Хаундсдиче, в тринадцатом доме. Ох, и далеко же это отсюда.

– Но путь из Хаундсдича к какому бы то ни было цирку не проходит по Брикстон-роуд, – резко заметил Холмс.

Старуха повернула к нему голову, пронзительно взглянула на него своими покрасневшими маленькими глазками и ответила:

– Этот господин ведь спросил меня, где я живу. А Салли проживает в другом месте: в меблированных комнатах, дом три по Мейфилд-плейс, в Пекхеме.

– Ваша фамилия…

– Сойер, моя фамилия Сойер, а ее теперь – Деннис, как у мужа, Тома Денниса. Он вообще-то человек смирный и трезвый, пока плавает. На работе его считают самым лучшим буфетчиком. Но уж как сойдет на берег – тут уж его ни от пивной, ни от шлюх не оттащишь…

– Вот вам ваше кольцо, миссис Сойер, – прервал я ее излияния, повинуясь едва заметному знаку своего компаньона. – У меня больше нет сомнений, что оно действительно принадлежит вашей дочери, и я с радостью возвращаю его законной владелице.

Бормоча слова благодарности и моля Бога ниспослать мне всяческие милости за мою доброту, старуха аккуратно положила кольцо в карман и, все так же шаркая и прихрамывая, вышла. Когда мы услышали, что она начала спускаться по лестнице, Шерлок Холмс вскочил и бросился в свою комнату. Через несколько секунд он появился снова, одетый в ольстер[20], с обмотанной платком шеей.

– Я прослежу за ней, – поспешно сказал он. – У старухи должен быть сообщник, и она приведет меня к нему. Дождитесь меня.

Не успела входная дверь закрыться за нашей посетительницей, как Холмс уже сбегал вниз по лестнице. Выглянув в окно, я увидел, что старуха ковыляет по другой стороне улицы, а за ней, на небольшом расстоянии, неотступно следует Холмс. «Либо его теория неверна, – подумал я, – либо он в настоящий момент приближается к самой сердцевине этой тайны». Излишне было просить меня дождаться его, я бы и сам не заснул, не услышав, чем кончилась его вылазка.

Холмс ушел около девяти. Я понятия не имел, долго ли он будет отсутствовать, но сидел, флегматично попыхивая трубкой и рассеянно скользя глазами по страницам «Жизни богемы» Анри Мюрже. Когда минуло десять, я услышал торопливые шаги служанки, идущей спать. В одиннадцать мимо моей двери куда более величавой поступью прошествовала, тоже отправляясь на покой, наша хозяйка. И только почти в полночь я услышал скрежет ключа. Едва Холмс вошел, я понял, что его постигла неудача, понял по выражению его лица: восхищение и досада боролись в нем. Наконец восхищение взяло верх, и он разразился добродушным смехом.

– Только бы мои приятели из Скотленд-Ярда не узнали об этом, – хохоча, сказал он и плюхнулся в кресло. – Я столько раз оставлял их в дураках, что уж они не упустят возможности поиздеваться надо мной. А сам я могу над собой посмеяться, поскольку знаю, что в конце концов все равно их обставлю.

– Да что случилось-то? – спросил я.

– О, эта история достойна рассказа, хоть она меня и несколько компрометирует. Виденное вами существо, отойдя на небольшое расстояние, вдруг сильно захромало, всячески демонстрируя, что стерло себе ногу. Потом старуха остановилась и окликнула проезжавший мимо четырехколесный кеб. Я постарался подобраться как можно ближе, чтобы услышать, какой адрес она назовет, но, как выяснилось, в этом не было никакой необходимости. Она проорала адрес так, чтобы было слышно на другом конце улицы: «Данкан-стрит, тринадцать, Хаундсдич!» Я уж подумал было, что все так и есть, как рассказала старуха, но решил проверить и пристроился на запятках. Умением ездить на запятках каждый сыщик должен владеть в совершенстве. Так мы тряслись по брусчатке, нигде не останавливаясь, пока не прибыли на искомую улицу. Спрыгнув чуть раньше, чем экипаж подкатил ко входу, я небрежно двинулся по тротуару, словно праздный прохожий, и увидел, как кеб остановился, извозчик спрыгнул с козел, открыл дверцу и застыл в ожидании. Но из кеба никто не появился. Когда я поравнялся с извозчиком, тот лихорадочно обшаривал пустую кабину, после чего разразился каскадом таких витиеватых ругательств, каких я в жизни не слыхивал. Его пассажирки и след простыл, так что денежки свои он вряд ли когда-нибудь получит. Наведя справки в номере тринадцать, мы узнали, что дом принадлежит уважаемому обойщику по фамилии Кесуик и в нем никогда слыхом не слыхивали ни о каких Сойерах или Деннисах.

– Не хотите ли вы сказать, – не поверил я своим ушам, – что эта немощная старуха на ходу выпрыгнула из кеба, да еще так, что ни вы, ни извозчик ничего не заметили?!

– Какая там, к черту, старуха! – сердито воскликнул Шерлок Холмс. – Это мы с вами безмозглые старухи, раз дали себя так провести. Наверняка мы имеем дело с молодым мужчиной, притом очень энергичным, да к тому же превосходным актером. Его представление было бесподобным. Он, несомненно, заметил, что за ним следят, и проделал этот трюк, чтобы ускользнуть от меня. Это доказывает, что человек, за которым мы охотимся, действует не в одиночку, как я и полагал, у него есть друзья, готовые пойти ради него на риск. Ну ладно, доктор, хватит, вижу, у вас сил совсем не осталось. Послушайтесь моего совета и отправляйтесь-ка в постель.

Я и впрямь чувствовал себя очень усталым, поэтому без возражений повиновался его предписанию. Холмс же остался в кресле перед догорающим камином, и в ночи я еще долго слышал меланхоличные звуки его скрипки, понимая, что он продолжает размышлять над странной загадкой, которую постановил себе непременно разгадать.

6. Тобиас Грегсон демонстрирует свои способности

На следующее утро газеты изобиловали материалами о «Брикстонской тайне», как они именовали ее. Каждая дала подробный отчет о происшествии, а некоторые, сверх того, посвятили ей еще и передовицы. В них я нашел кое-какую новую для себя информацию. В моей записной книжке до сих пор хранятся многочисленные вырезки и выписки, касающиеся этого дела. Вот краткий обзор отдельных из них.

«Дейли телеграф» отмечала, что в истории криминалистики редко встретишь трагическое происшествие, коему сопутствовали бы столь странные обстоятельства. Немецкая фамилия жертвы, отсутствие какого бы то ни было мотива, зловещая надпись на стене – все указывает на то, что это преступление – дело рук политических иммигрантов и революционеров. В Америке существует множество организаций социалистов; наверняка покойный нарушил какие-то из их неписаных законов, за что они преследовали его. Коснувшись вскользь Фемгерихта[21], аква тофаны[22], карбонариев, маркизы де Бринвилье[23], теории Дарвина, мальтузианства и убийств на Рэтклиффской дороге, автор статьи в заключение обращал внимание правительства на необходимость осуществлять более строгий надзор за иностранцами, находящимися на территории Англии.

«Стэндард» делилась наблюдением, что подобное поругание законов страны, обычно происходящее именно при либеральных правительствах, – следствие брожения умов, которое ведет к ослаблению власти. Убитый американский гражданин несколько недель проживал в столице. Он квартировал в пансионе мадам Шарпентье, на Торки-террас, в Кэмберуэлле. В поездке его сопровождал личный секретарь мистер Джозеф Стэнджерсон. Они распрощались со своей квартирной хозяйкой во вторник 4-го inst.[24] и отправились на Юстонский вокзал с намерением сесть в ливерпульский экспресс. Чуть позже их видели на перроне вместе. После этого, вплоть до того момента, когда тело мистера Дреббера было найдено, как сообщается, в пустом доме на Брикстон-роуд, за несколько миль от Юстона, о них ничего не известно. Как попал туда мистер Дреббер и как нашел он свою смерть – вот вопросы, все еще окутанные мраком тайны. Ничего не известно и о местонахождении мистера Стэнджерсона. Обнадеживает лишь то, что в расследовании участвуют известные сыщики Скотленд-Ярда мистер Лестрейд и мистер Грегсон. Это дает основание надеяться, что свет в конце тоннеля появится скоро.

Газета «Дейли ньюс» высказывала уверенность, что преступление это политическое. Деспотизм континентальных правительств и их ненависть к либерализму привели к тому, что к нашим берегам прибивается множество людей, которые могли бы стать добропорядочными гражданами, не будь они отравлены воспоминаниями о том, что им пришлось пережить на родине. В среде этих людей действует свой строгий кодекс чести, любое нарушение коего карается смертью. Необходимо приложить все усилия, чтобы найти мистера Стэнджерсона, секретаря покойного, и уточнить особые привычки его шефа. Большой удачей можно считать то, что удалось узнать адрес пансиона, в котором они квартировали, чем мы всецело обязаны проницательности и энергии мистера Грегсона из Скотленд-Ярда.

Мы с Шерлоком Холмсом вместе просматривали эти статьи за завтраком, и они, судя по всему, немало позабавили его.

– Я же говорил вам: что бы ни случилось, Лестрейд и Грегсон внакладе не останутся.

– Ну, это смотря по тому, как обернется дело.

– Господь с вами, Уотсон, это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Если парня поймают, это случится «благодаря их стараниям»; если он улизнет, то – «несмотря на их старания». Как говорится, кому вершки, а кому корешки. Что бы они ни наворотили, у них всегда найдутся защитники. «Un sot trouve toujours un plus sot qui l’admire»[25].

– Боже праведный, это еще что такое? – воскликнул я, услышав в прихожей и на лестнице топот множества ног, сопровождаемый громкими возмущенными возгласами нашей хозяйки.

– Это летучий отряд уличной сыскной полиции Бейкер-стрит, – совершенно серьезно объяснил Холмс.

Не успел он закончить фразу, как в комнату ворвалось с полдюжины самых замурзанных и оборванных беспризорников, каких я когда-либо видел.

– Смирно! – строго скомандовал им Холмс, и шестеро грязных сорванцов замерли в строю, словно маленькие диковинные изваяния. – Впредь являться сюда с докладом только Уиггинсу, остальным – ждать на улице. Ну что, Уиггинс, нашли?

– Никак нет, сэр, не нашли, – отрапортовал один из юнцов.

– Я особо и не надеялся. Но вы должны продолжать поиски – пока не найдете. Вот ваше жалованье. – Холмс вручил каждому по шиллингу. – А теперь марш отсюда и в следующий раз приносите новости получше.

Он махнул рукой, и мальчишки кубарем скатились по лестнице, как серая крысиная стайка; в следующую секунду их пронзительные голоса доносились уже с улицы.

– От этих маленьких попрошаек толку бывает больше, чем от дюжины полицейских, – заметил Холмс. – Один вид человека в форме лишает людей речи. А эти малолетки шныряют повсюду и все слышат. Вы не представляете себе, как они сметливы; им недостает только организованности.

– Вы наняли их для работы над брикстонским делом? – поинтересовался я.

– Да, мне нужно кое-что уточнить. Но это всего лишь вопрос времени. Ага! Сейчас новостей у нас будет в избытке! Вон идет Грегсон с сияющей от самодовольства физиономией. Не сомневаюсь, он направляется к нам. Ну, что я вам говорил? Остановился. А вот и он!

Бешено затрезвонил колокольчик, и через несколько секунд белобрысый сыщик взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и ворвался в нашу гостиную.

– Мой дорогой коллега, – закричал он, тряся вялую руку Холмса, – поздравьте меня! Я сорвал покров с этой тайны, теперь все ясно как белый день.

Тревожная тень пробежала, как мне почудилось, по лицу моего компаньона.

– Вы хотите сказать, что напали на верный след? – спросил он.

– На верный след! – саркастически повторил Грегсон. – Сэр, этот человек уже сидит у нас под замком!

– И его имя?..

– Артур Шарпентье, младший лейтенант Военно-морского флота ее величества, – торжественно доложил Грегсон, потирая свои пухлые руки и надуваясь от важности, как индюк.

Шерлок Холмс с облегчением вздохнул; его поджатые губы расплылись в довольной улыбке.

– Присядьте и попробуйте вот эти сигары, – предложил он. – Мы сгораем от нетерпения узнать, как вам это удалось. Хотите виски с содовой?

– Не откажусь, – ответил детектив. – Чудовищное напряжение минувших дней вконец измотало меня. Я имею в виду, разумеется, не физическое, а умственное напряжение – ну, вы понимаете. Вам ли не оценить его, мистер Шерлок Холмс, ведь мы с вами – работники умственного труда.

– Это слишком большая честь для меня, – серьезно ответил Холмс. – Ну, не томите, поведайте нам, как вы пришли к столь успешному результату.

Удобно устроившись в кресле, Грегсон все с тем же самодовольным видом выпустил облачко сигарного дыма. Потом вдруг хлопнул себя по бедру и в пароксизме бурного веселья воскликнул:

– Самое забавное, что придурок Лестрейд, считающий себя таким умным, сразу взял абсолютно ложный след! Он гоняется за секретарем Стэнджерсоном, который имеет не больше отношения к делу, чем еще не родившийся младенец. Не сомневаюсь, к настоящему времени Лестрейд уже схватил его.

Эта мысль так позабавила Грегсона, что он зашелся смехом.

– И как же вы нашли ключ к разгадке?

– С удовольствием расскажу вам. Конечно, это все строго между нами, доктор Уотсон, – предупредил он меня. – Первая трудность, которую нам пришлось преодолеть, состояла в том, чтобы выяснить прошлое этого американца. Другой стал бы ждать, пока кто-нибудь откликнется на его объявление или придет сам, чтобы поделиться сведениями. Но не таков Тобиас Грегсон! Вы помните шляпу, лежавшую рядом с убитым?

– Да, – ответил Холмс. – Она куплена в магазине «Джон Андервуд и сыновья», Чемберуэл-роуд, сто двадцать девять.

Грегсон был явно разочарован.

– Не знал, что вы тоже это заметили. Вы туда ездили?

– Нет.

– Ха! – Грегсон воспрял духом и назидательно заметил: – Никогда не следует пренебрегать ни единой возможностью, какой бы незначительной она ни казалась.

– Для мощного ума не существует мелочей, – афористично заметил Холмс.

– Итак, я отправился к Андервуду и спросил его, не продавал ли он недавно шляпы такого-то фасона и такого-то размера. Справившись в своих учетных книгах, Андервуд выяснил, что одну такую шляпу действительно продал. Он послал ее мистеру Дребберу, остановившемуся в пансионе Шарпентье на Торки-террас. Так я узнал адрес.

– Умно, очень умно! – пробормотал Шерлок Холмс.

– Затем я навестил мадам Шарпентье, – продолжал сыщик, – и застал ее очень бледной и расстроенной. В комнате находилась также ее дочь – на редкость, доложу я вам, миленькая девушка; глаза у нее были красные, а когда я заговорил с ней, губы ее задрожали, что не укрылось от моего внимания. Я почуял запах добычи. Вам, конечно, знакомо это чувство, мистер Шерлок Холмс: когда нападаешь на след, по нервам словно пробегает волна вибрации. «Слышали ли вы о загадочной смерти своего недавнего квартиранта мистера Еноха Дж. Дреббера из Кливленда?» – спросил я. Мать кивнула. Было видно, что она не в состоянии вымолвить ни слова. А дочь разрыдалась. Это еще больше утвердило меня в мысли, что этим женщинам что-то известно. «В котором часу мистер Дреббер покинул ваш дом и отправился на вокзал?» – поинтересовался я.

«В восемь, – ответила мать, судорожно сглатывая, чтобы унять волнение. – Его секретарь мистер Стэнджерсон сказал, что есть два поезда: один в девять пятнадцать, другой в одиннадцать. Он собирался сесть на первый».

«И тогда вы видели его в последний раз?» – уточнил я.

Женщина изменилась в лице и смертельно побледнела. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы совладать с собой, после чего она с трудом выдавила одно-единственное слово: «Да», причем голос звучал хрипло и неестественно.

На несколько секунд наступило молчание, потом дочь спокойно и четко произнесла: «Мама, обман никогда до добра не доводит. Давай откровенно расскажем все этому джентльмену. Мы видели мистера Дреббера еще раз».

«Да простит тебя Господь! – воздев руки к небу, воскликнула мадам Шарпентье и тяжело опустилась в кресло. – Но ты только что погубила своего брата».

«Артур сам предпочел бы, чтобы мы были честны», – твердо возразила дочь.

«Расскажите-ка мне все прямо сейчас, – вмешался я. – Полуправда еще хуже, чем сокрытие истины. Кроме того, вы ведь не знаете, как много нам уже известно».

«Ну что ж, Алиса, это будет на твоей совести! – сквозь всхлипывания проговорила мать и, повернувшись ко мне, добавила: – Я расскажу вам все, сэр. Только прошу вас не думать, что моя тревога за сына вызвана страхом выдать его причастность к этому чудовищному делу. Мой сын не имеет к нему ни малейшего отношения. Тем не менее я, конечно же, боюсь, что в ваших глазах и в глазах других людей он может оказаться скомпрометированным. Впрочем, нет, это исключено: его безупречная честность, звание офицера и беспорочная репутация не позволят заподозрить его».

«Лучшее, что вы можете сейчас сделать, – это облегчить душу, чистосердечно открыв мне все факты, – посоветовал я. – Если ваш сын невиновен, это ему никак не повредит».

«Алиса, думаю, тебе лучше оставить нас наедине, – сказала мать, и дочь тут же удалилась. – Итак, сэр, – продолжила мадам Шарпентье, – не собиралась я всего этого вам рассказывать, но раз уж моя несчастная дочь открыла карты, выхода у меня нет. А решившись, я поведаю все, не утаив ни малейшей подробности».

«Очень мудрое решение», – похвалил я.

«Мистер Дреббер прожил у нас около трех недель. Они с мистером Стэнджерсоном, его секретарем, судя по всему, путешествовали по Европе: заметив бирки «Копенгаген» на их чемоданах, я решила, что это было место их последней остановки. Стэнджерсон был человеком тихим и сдержанным, чего, увы, никак нельзя сказать о его хозяине. Тот вел себя грубо и развязно. В первый же вечер по приезде он в стельку напился. Признаться, после полудня его вообще редко видели трезвым. С прислугой он обращался фамильярно и допускал непростительные вольности. Но хуже всего то, что вскоре он стал позволять себе подобное и по отношению к моей дочери Алисе; слава Богу, что она по невинности своей не понимала, что означает манера, в какой мистер Дреббер неоднократно пытался говорить с ней. А однажды он дошел до того, что грубо схватил мою дочь и против ее воли поцеловал. Выходка была настолько безобразной, что даже собственный секретарь мистера Дреббера не сдержался и упрекнул его за поведение, не достойное настоящего мужчины».

«Но вы-то сами почему терпели все это? – спросил я. – Вы ведь в любой момент могли выставить его за дверь».

Мой вполне уместный вопрос вогнал мадам Шарпентье в краску. «Видит Бог, мне хотелось сделать это с самого первого дня по его приезде, – сказала она. – Но слишком уж велико оказалось искушение. Они платили каждый по фунту в день – это четырнадцать фунтов в неделю, а ведь сезон сейчас мертвый. Я вдова, служба моего мальчика в военно-морском флоте недешево мне обходится. Признаюсь: я позарилась на деньги. Хотела сделать как лучше. Но последняя выходка постояльца переполнила чашу моего терпения, и я уведомила его, что отказываю ему от комнаты. Поэтому-то он и решил уехать».