Подарок для любовницы. Сборник рассказов

По совести сказать, по понятным причинам помогало всё это довольно слабо. А точнее сказать, никак. Но тем не менее заядлые любители выигрыша всё так же надеялись на лучшее и делали всё для того, чтобы оно наступило.

Нередки были случаи, когда такой горе-игрок приходил в казино вечером со ста рублями в кармане, так, для затравки, время провести да пива выпить, а выходил оттуда утром, проиграв несколько десятков тысяч рублей.

– Как же так возможно? – спросит дотошный читатель.

Отвечаю: рецепт простой. Первый этап такого финансового падения заключался в том, что после проигрыша своей жалкой сотни небольшие суммы начинают занимать у друзей. Да, небольшие. Но по несколько раз и у всех, кто есть рядом. И слава всевышнему, если друзья в это время тоже играют и проигрывают: это означает, что денег у них мало и много не займешь. Но если ещё одновременно кто-то выиграл, то это двойной удар под дых для главного героя: во-первых, глядя на чужой выигрыш, игрок ещё больше распаляется, и алчная жажда выиграть самому становится еще сильнее; а во-вторых, это означает, что у кого-то стало много денег и их можно все у него занять.

К слову сказать, отказать в займе такому другу невозможно в принципе. Можно сколько угодно пытаться его вразумить, говорить, что назавтра сам мне спасибо скажешь (и ведь сказал бы!), что денег тебе не дам, что уже поздно и пора домой и так далее. Это, как говорится, что мёртвому припарка. Достаточно взглянуть такому игроку в глаза – и станет абсолютно ясно, что разговоры здесь совершенно бессмысленны и ни к чему не приведут, потому что глаза уже налились, и всю площадь зрачка занимает только одно желание – отыграться. И такая в них чувствуется нечеловеческая сила и отрешённость от всего земного, что становится понятно, что спорить здесь бесполезно.

После того как у всех друзей не осталось ни рубля, финансовое падение героя вступает во вторую фазу: поездка домой за деньгами. Что в таких случаях говорят домашним, я даже примерно представить не могу. Одно только могу сказать точно: чтобы в три часа ночи забежать домой на пять минут, незаметно для всех взять деньги и так же выбежать из дома – для этого нужен как минимум недюжинный талант. Причем таких поездок за деньгами за ночь могло быть до трёх, последняя уже под утро. А это уже можно открывать школу ассасинов и актёрского мастерства одновременно.

Ну и третий (и последний) этап финансового падения – это утренние раскаяние и уныние. Которые совершенно не мешали вечером опять пойти поиграть в аппараты со ста рублями в кармане. Ведь всего сто рублей. Подумаешь, тоже мне сумма.

Коляска

Я стоял в мини-очереди перед хлебным киоском и наслаждался чудесной осенней погодой. Передо мной стояли два человека. Было тепло, безветренно, светило солнышко – в общем, был отличный осенний денёк, которых не так уж много выпадает на это время года. Люди в очереди в соответствии с погодой были доброжелательными и вежливыми, что в очередях бывает нечасто. Я только вчера переехал в новую квартиру, свою собственную. Этого события я ждал несколько лет, и жизнь мне теперь казалась прекрасной и удивительной.

Уже подошла моя очередь покупать хлеб и что-нибудь эдакое к чаю, как я увидел быстро приближающуюся к нам молодую женщину с коляской. Она была довольно привлекательна, лет тридцати – тридцати пяти, среднего роста, с длинными тёмными волосами. Одета она была, несмотря на довольно тёплую погоду, в длинный чёрный плащ почти до самой земли и дорогие блестящие сапожки. Перед собой она катила детскую коляску, в которой вместо ребёнка сидела кукла. Лицо её было взволнованно, в глазах стояли слёзы.

– Послушайте, вы не видели мою дочку? – обратилась она ко мне. – Девочка, пять лет, светлые кудрявые волосы. Одета была в бежевое платье, – казалось, она сдерживается из последних сил, ещё чуть-чуть – и разрыдается.

– Нет, не видел, – покачал я головой. – Но я только пять минут как сюда пришёл. Может быть, продавщица видела?

На лице у женщины появился луч надежды, и она посмотрела вопросительно внутрь киоска:

– А вы не видели?

Продавщица, дородная женщина лет 50–60, тучная и не очень ухоженная, безразлично взглянула на неё.

– Не видела я никого, – довольно грубо ответила она. – Не видишь, что ли, работаю я. Ходют тут всякие. Домой иди. Дома, наверное, уже дочка твоя, ждёт тебя уже небось.

Я просто остолбенел. Как можно было так по-хамски разговаривать с несчастной матерью? Я не мог не вмешаться.

– Послушайте, – обратился я к этому тяжёлому бомбардировщику. – Почему вы позволяете себе разговаривать с этой женщиной в таком тоне? Она вам ничего плохого не сделала.

Она ухмыльнулась и проговорила сварливым тоном:

– Молодой человек, не задерживайте очередь. Купили хлеб – и отходите, не мешайте работать. – И уже следующему покупателю: – Слушаю вас.

Понятно было, что разговаривать с ней о чём-то совершенно бесполезно. Я обернулся и посмотрел на несчастную женщину. Слёзы текли по её лицу, но рыдания она пока сдерживала.

– Давайте я вам помогу, – неожиданно сам для себя обратился я к ней. Обычно я не рвался помогать незнакомым людям, но ей мне захотелось помочь. – Пойдёмте, присядем на лавочку. Вы дрожите.

– Вы не понимаете. Она же пропала. Ещё десять минут назад была в коляске, а сейчас её нет, – возразила она прерывистым голосом.

Ветер трепал её волосы, и причёска совсем испортилась, но она не обращала на это никакого внимания.

– Пойдёмте, присядем, вы мне всё расскажете, и я постараюсь вам помочь. Как вас зовут?

– Света.

– Светлана, мы обязательно найдём вашу дочку.

Я взял её за локоть, и мы пошли к ближайшей свободной лавочке. Она шла не сопротивляясь, словно доверилась мне. Я понимал, что она была на грани истерики и что её необходимо хоть немного успокоить, иначе от поисков не будет никого толка.

Погода мистическим образом начала портиться. Небо затянули облака, солнца стало совсем не видно. Поднялся ветер, как раз такой, который обычно бывает перед ливнем. В ближайшее время должно было пролиться.

Мы сели на лавку.

– Светлана, расскажите, где вы последний раз видели свою дочку? – как можно более участливым тоном спросил я.

– Я.. я не знаю! – женщина всё-таки разрыдалась.

Нужно было как-то её утешать. Но я не знал как. И просто продолжал спрашивать.

– Как это не знаете?

– Ну мы пошли с Катей в больницу, я везла её в коляске. А когда выходила из больницы, мне позвонили на сотовый, я отвлеклась и не проверила, в коляске она или нет. Коляска, видите, какая большая, и ещё этот козырек, а она у меня такая маленькая ещё…

– Сколько ей лет?

– Пять, – Светлана постоянно всхлипывала.

– То есть вы не знаете, была ли она в коляске, когда вы выходили из больницы?

– Не знаю, – она опять разрыдалась.

– А больница далеко отсюда?

– Нет, недалеко.

– А куда вы пошли после больницы?

– На детскую площадку – вон ту, – она показала пальцем на располагающуюся примерно в ста метрах детскую площадку. – Пришла, хотела её вытащить из коляски, а там… а там… кукла только… Это её любимая игрушка, она никогда с ней не расстаётся. Если бы она куда-то убежала сама, то обязательно взяла бы её с собой. А она её оставила. Я чувствую, что с ней что-то случилось, – она рыдала и рыдала, и я понятия не имел, как её успокоить.

– А зачем вы в больницу ходили? Катя чем-то болеет?

– Катя? – она посмотрела на меня недоумённо. – Болеет? Нет, она не болеет. Это у меня хроническое заболевание, я три раз в неделю на лечение хожу. А теперь она пропала…

– Так, всё понятно, – постарался я сказать как можно бодрее, хотя, конечно, ничего понятно мне не было. – Предлагаю организовать коллективную спасательную операцию. Я вам помогу. Пойдёмте, сначала обследуем детскую площадку.

– Хорошо, – Светлана немного успокоилась. Видимо, мой бодрый деловой тон положительно влиял на её состояние. – Пойдёмте.

Мы поднялись со скамейки и быстро подошли к детской площадке. Уже начал накрапывать дождик, и с площадки, на которой ещё десять минут назад резвились дети разных возрастов, всех как бурей смело. Не было никого.

Честно говоря, у меня была слабая надежда, что, возможно, остались какие-то следы, но, конечно, это была полная ерунда. Какие следы на пыли и песке? Притом что всё там было топтано-перетоптано. «Тоже мне следопыт выискался, – подумал я. – Бредовее ничего придумать не мог?»

– Зачем мы сюда пришли? – вопросительно посмотрела на меня Светлана. – Здесь же никого нет.

Да, сыщик из меня тот ещё. Нужно было что-то отвечать. Иначе тонкая ниточка доверия, протянувшаяся между нами, могла порваться в любой момент. Но что ей сказать?

– Светлана, посмотрите внимательно, нет ли здесь каких-то вещей вашей дочери?

Она внимательно осмотрелась вокруг, подошла к железной горке, посмотрела под ней, заглянула в песочницу и отрицательно покачала головой.

– Так. Хорошо. Тогда нам необходимо проследовать вашим маршрутом от детской площадки до больницы и посмотреть, возможно, мы что-то сможем найти на этом пути, – фразы строились самым дурацким образом, но я специально избрал это деловой, можно даже сказать, официальный тон. Эти интонации явно действовали на неё успокаивающим образом. Она уже совсем не рыдала, и в глазах почти не было слёз. Я понимал, что если не хочу новой истерики, необходимо действовать, действовать и действовать и не давать ей задумываться о чём бы то ни было.

– Хорошо, пойдёмте, – мне показалось – или в её голосе действительно мелькнул луч надежды?

– Вы хорошо помните, как вы шли сюда? – уточнил я у неё.

– Да, конечно.

– Тогда идите вперёд, я пойду за вами. Постарайтесь пройти точь-в-точь тем маршрутом, которым пришли сюда.

– Хорошо, я постараюсь.

И она пошла, толкая коляску с куклой перед собой, поминутно оборачиваясь то направо, то налево, стараясь найти хоть что-то, что поможет нам в наших поисках. Я шёл за ней и, честно говоря, толку от меня было мало. Я не знал, как выглядит её дочь, и в этом смысле помочь не мог. Я мог её только успокаивать.

«А ведь она красивая, – подумал я, получив возможность постоянно наблюдать Светлану сзади. – Шёлковые волосы, стройная фигура, изящная походка. Интересно, она замужем? Скорее всего, нет. Иначе не подходила бы ко всем подряд, а в первую очередь позвонила бы мужу. Наверное, разведёнка. Может быть, можно будет пригласить её куда-нибудь? Конечно, после того как найдём её дочку».

Мне стало стыдно за свои мысли. У человека горе, а я думаю чёрт знает о чём. У меня, конечно, никаких детей не было (да и быть не могло – к чему мне лишняя обуза?), но эмоции матери, у которой посреди большого города куда-то запропастилась маленькая дочурка, я примерно понять мог.

Дождь полил сильнее, стало холодно. Я уже начал дрожать в своей лёгкой куртке, рассчитанной на тёплую, почти летнюю погоду. А потерявшаяся девочка, как сказала мама, одета в лёгкое платье. Если она где-то на улице, то промокнет и замёрзнет, а до воспаления лёгких дело у малышей доходит очень быстро – это я знаю благодаря моим друзьям с детьми. Главное, не натолкнуть на эту мысль мою спутницу, в этом случае очередная порция рыданий гарантирована. А слезами, как известно, делу не поможешь.

Начало темнеть. Это уже совсем никуда не годилось. В темноте найти маленькую потерявшуюся девочку будет крайне тяжело, если не сказать невозможно.

У каждого встречного прохожего Светлана спрашивала одно и то же: не видели ли они пятилетнюю девочку в светлом платье и с кудряшками на голове. Большинство сразу качали головой, я даже не уверен, что они хорошо слышали вопрос. Они делали это по инерции, так как привыкли, что к тебе постоянно обращаются какие-то незнакомцы со своими нелепыми просьбами. Бич большого города. Единицы останавливались на пару секунд и задумывались, но отвечали так же отрицательно. Никто никого, к сожалению, не видел.

Когда мы дошли до больницы, уже совсем стемнело. Лампочка на крыльце не горела, и я даже не смог прочитать, что было написано на входе. Я видел, что моя спутница опять срывается, вот ещё чуть-чуть – и беды не миновать. Нужно было срочно что-то делать.

– Послушайте, Светлана, вы не могли забыть дочку в больнице? – быстро задал я вопрос.

– Да, могла. Мне позвонили, я отвлеклась, взяла коляску и не посмотрела под козырьком, там она или нет. Вы же видите, какой огромный козырёк – это специально, если вдруг дождь, так чтобы ребёнка не намочило.

– Так давайте зайдём внутрь и спросим, может быть, она там?

Она молча кивнула и зашла внутрь. Я последовал за ней.

Внутри была больница как больница. Большой серо-грязный холл с высокими потолками и тусклыми лампочками. Вдоль стен были прикручены откидные стулья из коричневого кожзаменителя, на которых сидели несколько человек. В центре зала светилось окошечко администратора.

Мы подошли к нему. Внутри окошка я разглядел стройную женщину в белом халате, примерно лет сорока, с умными, грустными глазами. Светлана спросила, не видела ли она здесь потерявшуюся девочку. Женщина из окошка внимательно посмотрела на неё. Потом на меня. Потом снова на неё.

– А это кто с вами? Ваш муж? – ни к селу ни к городу задала она не совсем вежливый вопрос.

– Нет-нет, я не муж, я просто помогаю, – поспешил вмешаться я. – Видите ли, у неё пропала дочка, и я вот помогаю её искать.

– А, ну понятно, – никакого участия в голосе не было. – Нет, здесь никого нет и не было. Никаких потерявшихся девочек без мам.

И дальше обратилась ко мне:

– С вашей спутницей всё в порядке? Может быть, успокоительное вколоть?

– Нет-нет, не нужно, всё в порядке, – странно всё это было, честно говоря. У матери пропал ребёнок, а они предлагают успокоительное. Что у нас за медицина?!

Светлана совсем сникла. Плечи её опустились, слёзы опять покатились по щекам. Видимо, у неё была последняя надежда, что дочка найдётся в больнице, и вот теперь стало понятно, что нет, не найдется.

– Мы тогда, пожалуй, пойдём, – сказал я и обнял Свету за плечи. Мне было её очень жалко. Я лёгким движением развернул её в обратную сторону, и мы направились к двери.

– Куда же вы пойдёте? – услышал я со стороны окошечка.

– В полицию, – твёрдо сказал я. – Будем заявление писать.

– А… ну-ну… – в голосе слышалась издёвка. И я её понимал: если уж у нас медицина такая, то что уж говорить про полицию…

Но отчаиваться было нельзя ни в коем случае.

– Светлана, а вы далеко отсюда живёте? Может быть, Катя уже дома и ждёт вас под дверью?

– Нет, мы далеко живём, – в голосе Светы слышалось отчаяние. – Мы сюда на автобусе ехали. Да и без куклы своей никуда бы она не ушла, – Света начала тихонько всхлипывать. – Я же мать, я чувствую, что с ней что-то случилось.

– Тогда в самом деле пойдёмте в полицию, напишем заявление о пропаже. Может быть, ещё ничего и не случилось? Просто потерялась маленькая девочка. Они сразу начнут её искать и тут же найдут.

Светлана обречённо покачала головой:

– Нет, я чувствую, что что-то случилось.

Я посмотрел по навигатору, где было ближайшее отделение полиции. Совсем недалеко. Если через дворы, то пять минут пешком.

Дверь в отделение была закрыта, я нажал на кнопку домофона. Дверь пропикала, я её толкнул, и она открылась. Мы сразу попали в небольшую плохо освещённую комнатёнку с потёртым столом и двумя драными стульями. В противоположном конце комнатёнки за узорной решёткой сидел дежурный. Мне показалось, что, увидев нас, он вдруг погрустнел и тяжко вздохнул.

Мы подошли к решётке.

– Я вас слушаю, – обречённо произнес он. – Что вы хотели?

Я первый раз был в полиции и чувствовал себя немного растерянным.

– У нас девочка пропала. Маленькая. Мы хотим заявить.

– Ваша дочка? – уточнил дежурный.

– Нет, не моя, её, – я показал на Свету. – Понимаете, она пропала, а…

– Нет, объяснять мне ничего не нужно, – перебил меня дежурный. – Вот вам бланк, пишите заявление о пропаже. Рассмотрим. Сорок восемь часов прошло с момента пропажи?

– Не прошло, но ведь это маленькая девочка. Не можем же мы столько ждать.

Света всё это время стояла рядом понурив голову и судорожно вздыхала. Зрелище было настолько жалкое, что даже дежурный не устоял.

– Ну хорошо, идите вон за стол садитесь, там ручка есть, пишите заявление, я у вас приму. Рассмотрим.

– Как это «рассмотрим»? – возмутился я. – Маленькая девочка ходит по городу под дождём в такую холодину! Нужно же срочно ехать её искать. Да и какие вообще заявления!!! Высылайте поисковые бригады!!!

Дежурный смотрел на меня одновременно с некой иронией и брезгливостью.

– Да вы успокойтесь, успокойтесь, – произнёс он с нажимом. – Порядок есть порядок. Идите пишите заявление, как напишете – постучитесь, я его приму. Всё.

И он с грохотом опустил фанерную заслонку, которая теперь надёжно отделяла его от приёмной комнаты и от нас.

Понимая, что ничего другого не остаётся, я написал заявление от имени Светланы, дал ей подписать, и мы отдали его хаму-дежурному.

На улице была уже почти ночь. Дождь кончился, тучи рассеялись, небо было усеяно звёздами, и белым светом светила луна. Света мелко дрожала, то ли от холода, то ли от горя, то ли от того и другого вместе.

Делать было нечего, нужно было ехать домой. Светлана была полностью погружена в свои мысли, не произносила ни слова, и мне казалось, что она уже не понимает, где она и почему она здесь.

Одну её отпускать домой я не хотел. Вызвал такси и поехал вместе с ней. Жила она, как оказалась, не так уж и далеко. Я проводил её до квартиры, оставил свой номер телефона, сказал, чтобы звонила, если вдруг что. Попрощался и ушёл.

На следующее утро я опять пошёл за хлебом в тот же киоск. Внутри сидела та же продавщица, что и вчера. Покупая хлеб, я не смог сдержаться и высказал ей всё, что думаю по поводу её вчерашнего поведения.

– А ты, сынок, видать, не местный? – ухмыляясь, спросила она.

– Да, а какое это, собственно… – начал было я.

– А такое это, собственно, – бесцеремонно перебила она меня. – Сразу видно, что не местный. Видать, недавно переехал? А то не носился бы тут как угорелый. Все местные-то её знают…

– Кого? – нехорошее предчувствие кольнуло меня где-то в области груди.

– Кого-кого! Её! – насмешливо продолжала продавщица. – Как она сказала её зовут? Ах, Светлана? Ну, значит, Светлану. Она так по три раза в неделю тут ходит с коляской и этой куклой и всё дочку свою ищет.

– В смысле? – я ничего не понимал.

– В смысле, сумасшедшая она. Два года назад муж ейный с дочкой под КамАЗ попали, ехали встречать её с аэропорта. Она-то была важная птица, чем занималась – не знаю, но на самолётах летала постоянно туда-сюда. Машина в лепёшку. Вот с тех пор она двинулась умом. Возит куклу в коляске и думает, что это её дочка погибшая. Она не буйная, в лечебницу не забирают. Но на процедуры три раза в неделю ходит. Там ей то ли колют что-то, то ли таблетки дают. В общем, действуют они, и она начинает что-то соображать. Каждый раз выходит из больницы и видит, что нет дочки, кукла только. Про автокатастрофу-то вспомнить, конечно, не может. Вот и ищет её каждый раз. Мы-то уж привыкли. А вы, наверное, и в больницу ходили, и в полицию? Везде она уже надоела, но жалеют, правду не говорят. Делают вид, что действительно она дочку где-то в городе потеряла. Да чего там, сегодня уже действие таблеток пройдёт, опять будет как милая с куклой своей разгуливать. Жалко её, конечно, ну да чем поможешь-то?

И тут я увидел Светлану, которая выворачивала из-за угла. Впереди она катила коляску, в коляске сидела кукла. Светлана разговаривала с ней, на лице у неё светилась улыбка. По всему было видно, что она счастлива.

Летучий корабль московского уезда

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик. И было у него три сына. Сказать по совести, дураки все трое. Из нижеизложенного это будет видно любому непредвзятому и незамыленному глазу.

В том же царстве том же государстве жил-был царь. Царь был стар, но… ещё не до конца стар. И если опять говорить по совести, то тоже дурак.

И вот издал он указ: дескать, выдаст свою дочь за того, кто летучий корабль построит. Ну посудите сами, не дурак ли? Маразм, видимо, не иначе. Впрочем, возможно, тут и прямой расчёт был: зятю-то полцарства отдавать нужно, в то время как врождённая жадность не давала совершить столь невыгодный поступок. В то же время полное отсутствие фантазии и наличие вышеупомянутого старческого маразма не давали придумать более правдоподобную отговорку.

Итак, объявил этот дурак про летучий корабль, а сам, наверное, подлец, сидит на троне и руки потирает: вот как я хорошо всё придумал и всё устроил. Теперь оба полцарства мои. А царевне-то один леший уже сорок с хвостиком (о длине хвостика благоразумно упоминать не будем), к ней не то что на летучем корабле, даже если и без оного кто свататься придёт – уже чудо великое будет. В самом деле, не за папины же деньги на принцессах женятся, а исключительно по взаимной любви.

Опять мы отвлеклись. Объявил, значит, царь указ. И разнесли его глашатаи по всей стране. Честно говоря, вымолвить стыдно, какие слова они про царя и этот указ думали. Цензуру бы те мысли не прошли даже в самой передовой державе, если бы кто из ума выжил и их изложить на бумаге… простите, пергаменте решил.

И вот в глухой деревне тоже про тот указ прознали. Уж каким способом – представить сложно. То ли у них персональные царские глашатаи в каждом богом забытом уголке были, то ли я даже и не знаю что.

Решили, значит, два старших дурака идти строить летучий корабль. К делу подошли основательно, подготовились, так сказать. Даже всё предельно чётко спланировали. План был таков. Пункт первый: прийти в лес. Пункт второй: спилить деревья. Пункт третий: построить из деревьев корабль. Пункт четвёртый: преобразовать корабль в летучий. Пункт пятый: лететь на нём к царю и жениться на царской дочери.

Нужно отдать дуракам должное, спланировано всё было относительно неплохо, пункты с первого по третий никаких нареканий не вызвали бы даже у самого предвзятого критика. Но вот четвёртый… Эх, четвёртый… Он немного, как бы это сказать, провисал в тумане, но братьев это не смущало. Они решили, что за работу возьмутся, а там уж всё само собой как-нибудь наладится.

И по совести говоря, с пятым пунктом тоже всё не до конца ясно было. Немного терялась в тумане вторая его часть, где говорилось про женитьбу. Корабль делали вдвоём, а кто же жениться-то тогда будет? Не двое же разом? Чтобы было несколько жён у одного мужа – такое у басурман бывает, но чтобы у одной жены несколько мужей – такого никто припомнить не может. Впрочем, они надеялись, что этот пункт тоже как-нибудь сам собой рассосётся. Ну вот и посудите, не дураки ли?

Пошли они в лес, гору деревьев срубили, кучу топоров затупили – корабль построили, но летать его, понятное дело, научить не смогли. Так и вернулись домой ни с чем.

Хотя что значит ни с чем? А командировочные? А сверхурочные? А так называемые непредвиденные расходы? В общем, вернулись-то они домой вполне довольные, а мамаше в качестве доказательства ценности своей командировки и целевого расходования денежных средств принесли модель летучего корабля, масштаб 1 : 50, а также справку от учёного профессора о том, что такая модель не может стать летательным средством, так как это было бы нарушением законов физики, а за это по головке не погладят. Закон есть закон, нужно соблюдать.

А уж мамаша-то как испугалась, что они могли закон нарушить! Так что она только обрадовалась, что ничего не получилось, а выданные на изобретение средства списала с баланса как расходы на научные изыскания, не приведшие к конкретному практическому результату. Статья, кстати, удобная, тут главное – напирать на научную значимость и отсутствие результата – спишутся какие угодно средства.

И вроде всё уже хорошо закончилось, так ведь нет, третий, младший сын (а мы помним, что он тоже дурак) начал в лес проситься.

– Пойду, – говорит, – тоже счастья попытаю.

– Куда пойдешь ты? – отвечает ему мать. – Ассигнований-то на тебя уже не отпущено! Можешь только за свой счёт в командировку съездить. Ни тебе командировочных, ни компенсации проезда!

Делать нечего. Третий-то совсем дурак был, не понял он расклада старших братьев, попёрся в лес, так сказать, за личный счёт, на собственные то есть средства.

И у старших-то план какой-никакой был, а у этого и того не было. Пришёл в лес, смотрит на деревья, что делать, не знает. Топор-то дома забыл. Не удивительно, безо всякого плана-то!

Тут подходит к нему старичок-боровичок, откуда взялся, совсем непонятно.

– Здравствуй, молодец, – говорит. – Куда путь держишь?

Отвечает дурачок:

– Летучий корабль хочу построить, чтобы лететь на нём к царю и жениться на его дочери.