Повороты судьбы. Проза XXI века

Данила слушал молча, изредка вздыхая. Сердцем почуяла Агафья всю серьезность и опасность этого дела: «Недаром Данила примчался ночью. Боится за семью Марьи, за Алексея. Зять – горячий человек».

Тотчас вспомнила Ульяну и Иосифа.

…Были крики, никем не услышанные, но больше – слёз. Хлеб увозили на лошадях, и название ему было придумано: «красный обоз». После этого «красного обоза» появилось много детишек с бледными до синевы лицами.

Вечерами у Агафьи раздавалось пение под окном: детский голосок прославлял Христа, просил милостыню. Многие в селе научились печь лепешки с примесью лебеды и других растений. Агафья имела большой жизненный опыт по этому делу. Ни один детский, бывало, и взрослый роток не остался без подаяния.

***

Село выжило, дождалось нового урожая. Уже в августе женщины взялись за серпы, мужчины – за цепа. А многие и серпом орудовали хлестче женщин. Народ спешил, пока стояла сухая, жаркая погода: надо убрать все до зернышка.

Марья с Алексеем рассчитывали на этот урожай: всем надо справить осеннюю обувку, одежда тоже износилась, а главное – предстояла свадьба.

– Лицом в грязь не ударим, – рассуждал Алексей. – Сделаем не хуже людей. Да и Лизавета вон старается изо всех сил в поле.

– Христину с Катериной надо бы приодеть, а то и на улицу в стужу выйти нет путевой одежды. Чай, тоже невесты уже, – робко вставила Марья.

Алексей молчал. Марья знала, что он любит дочерей, для них готов все сделать, но изредка, пусть в шутку, укорял жену:

– Одних дочерей ты мне родила. Сколько им надо всего.

Марья не обижалась: муж любил ее так же, как двадцать лет назад, в этом она была уверена, а за себя и говорить нечего.

Так уж устроено в жизни: одни предполагают, другие располагают. В конце августа в село вновь приехали хлебозаготовители. Вместе с вооруженными военными приехал Данила. Собрали сход. Данила обратился к своим односельчанам с короткой речью, говорил, что рабочим нужен хлеб, взамен село уже весной получит товары легкой и тяжелой промышленности.

– До весны нам надо еще дожить, – послышалось из толпы.

– Такие байки мы не раз слышали. Через неделю – другие такие же заготовители приедут, – неслось из разных уголков собравшейся толпы.

Данила стоял молча. В душе он сочувствовал крестьянам, но и в городе насмотрелся нищеты.

– Зря вы, Данила Георгиевич, надеетесь на понимание этих малообразованных мужиков, – проговорил стоявший рядом военный. – Надо было сразу ехать по домам и загружаться, начиная с крайней хаты.

– Зачем же с крайней, пусть начинает со своей сестры, – раздраженный голос обращался к Даниле.

Данила молча сошел с крыльца совета, подошел к повозке, на которой сидело двое молодых парней, что-то сказал им, и все трое поехали по направлению к дому Алексея и Марьи. Остальные также разъехались по домам.

Внутри у Алексея все кипело. Один закром выбрали подчистую. Подошли ко второму, туда всегда засыпалось семенное зерно.

– О, мужик, куда тебе столько зерна? – проговорил один с ухмылкой.

– Растолстеешь, неповоротливым станешь. А нам план нужен, – добавил другой.

Алексей раскраснелся, задергались мышцы на лице. В глазах трудяги показались слезы.

– Данила, хоть ты скажи им, что эти семена и матери твоей… пять дочерей у меня и свадьба через месяц, – Алексей уже сам не понимал, что говорил. – Как жить мне дальше?

– В селе не умрешь, мужик, а Данилу Георгиевича не трогай, он у нас честный человек, – оба парня стали засыпать зерно в мешки из семенного закрома.

Алексей выбежал во двор, а через минуту появился на пороге амбара с топором в руках. В два прыжка возле него оказался Данила, крепко сжал руку, топор бросил далеко к сараю.

– А ты, мужик, нервный, – испуганно проговорил один.

– Ничего не было, – приказал Данила всем.

Алексей весь обмяк, опустился в углу на березовый чурбан. Все мешки были наполнены, подвода отъехала от дома. Данила оглянулся: Марья стояла у окна вся в слезах. Сердце сжалось.

***

День был трудный. Данила даже не стал играть с любимым племянником. Вечером поздним прошелся по селу и собрался спать. Предупредил мать, что сегодня будет ночевать на улице, в повозке, чуть подстелет травы. Это Алексей оставлял каждый раз свою повозку во дворе Агафьи. Еще позже в дом к матери прибежала Марья: она искала мужа, волновалась, говорила, что таким его не видела никогда за всю совместно прожитую жизнь. Он был в сильном опьянении.

– Сегодня все мужики пьяные, – добавила она.

Марья ушла, Агафья долго не могла уснуть. «Прошлась» мысленно по всей своей жизни, а засыпая, наметила: «Встану пораньше, кулеш Даниле приготовлю, он у меня – ранняя пташка, и похлебку эту любит».

Ночь была царственной: все небо усыпано звездами, полная луна ярко светила прохладным светом. Эта прохлада вливала в ночь свежесть. Было светло, тепло, ни единого дуновения ветерка. Все замерло в коротком ночном сне до рассвета.

Агафья уже давно возилась у печки, ожидая появления сына.

– Намаялся вчера, – с жалостью вслух проговорила мать.

Показалось солнышко. Агафья налила полную миску похлебки, поставила на стол, отправилась будить сына. Завернула за угол дома, подошла к повозке… и остолбенела. Все вокруг стало черным с красными прожилками. Ноги стали ватными, опустили Агафью на землю. Под повозкой, в застывшей луже крови, лежал топор.

Подул легкий утренний ветерок, зашевелил светлые кудри на голове Данилы, отделенной от туловища. Богатырь спал вечным сном…

Только под утро отыскался Алексей: протрезвевший пришел домой, безумие было в его глазах.

– Нет мне прощения, – твердил он, не смолкая…

Вся волость собралась, чтобы проводить Данилу, много приехало военных и гражданских людей из города. Агафья все это время жила, как во сне, «просыпаться» ей уже не хотелось. Она сидела возле сына в окружении рыдающих внуков, только Феденька молча смотрел на любимого дядю, не осознавая происшедшего. Нет сомнения: сердце матери давно бы разорвалось, но четыре пары детских рук, обхвативших ее со всех сторон, посылали ей жизнь.

До Агафьи долетали обрывки странных фраз: «короткая, но яркая жизнь», «обучал молодежь», «свой паек… детям», «спас от пожара», «отважный боец», «отразил бандитское нападение». И еще много чего говорилось разными незнакомыми людьми. Одна фраза, совсем непонятная, запечатлелась в памяти матери: «оставил свой след…».

Лошадиная верность

Тяжко начал своё шествие 1930 год. Стоял январь – месяц ярких звёзд, ясного неба, белых троп, синих льдов. В этом году он был особенно холодным и студёным. Детвора, если и выбегала на улицу, то только для того, чтобы единожды съехать с горки и быстро – на печку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.