НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

К сожалению, меры, предпринятые Андроповым в отношении ленинградского «бунтаря», оказались полумерами. Конечно, то, что Андропов послушался совета Михаила Сергеевича насчёт отрыва Романова от питерских корней – это было хорошо. Это было доброе и нужное дело. Но это дело было… полдела! Выдвигать Романова следовало, задвигая его до невозможности! А патрон вдруг поставил Романова на ВПК! Это же – всё равно, что пустить козла в огород!

Но у Андропова нашёлся железный контрдовод: «А кто работать будет?». Намёк был настолько прозрачный, что Михаил Сергеевич предпочёл тут же уйти от обсуждения персоналий. Ведь сам он был специалистом по вопросам общего руководства – но не по занятию конкретными делами. Вот, и пришлось согласиться с опасным соседством. Правда, Юрий Владимирович, словно в компенсацию за бестактный намёк, заверил Михаила Сергеевича в том, что соседство недолго будет опасным. Хотя бы по тому, что оно недолго будет соседством. Как только Романов поставит дело – и в ВПК, и в машиностроении – Юрий Владимирович тут же обещал отблагодарить его… бессрочной «турпоездкой» в одну из жарких стран. То есть, «Дело Брежнева живёт и побеждает!». А так как дело Романов поставит очень быстро – как «мастер на такие гадости» – то конца соседства оставалось ждать совсем недолго.

Заверения патрона дали возможность Михаилу Сергеевичу целиком переключиться с неблагодарного сельского хозяйства – его, сколько ни поднимай – всё равно не поднимается! – на вопрос «окончательного решения вопроса Романова». Ну, а дальше – как и положено, больше: «окончательное решение вопроса Романова» позволяло бы перейти к «окончательному решению вопроса ущербной социалистической экономики и командно-административной системы в целом».

Именно в этом Михаил Сергеевич и видел свою историческую миссию: на меньшее он не был согласен. Де-юре коммунист и де-факто демократ, Михаил Сергеевич был ещё и анархистом. И не немножко – а «множко»! Потому что с анархистами его роднило главное: разрушение! Как и анархисты, неспособный к созиданию Горбачёв избрал себе – и стране – удел разрушителя! Здесь он был вне конкуренции – несмотря на то, что конкуренция в этом деле была, как в театральные вузы Москвы!

Разрушать Горбачёв умел. И не только потому, что «ломать – не строить». На то, чтобы ломать – тоже нужен талант. Потому что ломать можно по-разному. После некоторых поломок восстановить поломанное – раз плюнуть. Горбачёв был не таким. Он был настоящий мастер: после него на руины следовало приходить не с инструментом, а с венком «от скорбящих родственников». Горбачёв всё делал на века. То есть, и через века «сделанное Горбачёвым» не подлежало восстановлению ни в каком виде! А сколько ещё скрытых возможностей таилось в нём! Сколько было нереализованного потенциала… творческого разрушителя!

Именно так: творческого, потому что процесс разрушения Михаил Сергеевич поднял до уровня творчества, так как подходил к нему именно творчески! Этот творческий подход состоял в том, чтобы никто до самого «финального свистка» и не догадывался о том, что в качестве «строителя коммунизма» закапывает этот коммунизм не хуже того «проклятого капитализьма»! Процесс разрушения Горбачёв намеревался искусно маскировать поисками «нового лица». А маскировать он умел: поиски эти всегда заканчивались тем, что «найденное лицо» некуда уже было монтировать. Потому что «до основанья» – и лишь «… а затем»!

Нет ничего тайного, что не стало бы явным – особенно когда и не таишь его. «Творческий подход» Горбачёва живо заинтересовал «больших друзей былой России». На Западе Михаила Сергеевича приметили – и оценили. Почти – как героя той песни: «Там, на шахте угольной, паренька приметили, руку дружбы подали, повели собой». Михаилу Сергеевичу тоже протянули «руку дружбы»… за счёт Советского Союза – и тоже повели с собой. Долго вести не пришлось: Горбачёв завёлся с пол-оборота. В итоге стороны нашли друг друга так быстро, что и искать не понадобилось! Михаил Сергеевич с его геростратовскими мыслями немедленно пришёлся по сердцу «друзьям вчерашней России». Там сразу увидели, что после реформ Горбачёва этому жалкому Герострату останется лишь одно: воскреснуть только для того, чтобы тут же удавиться от зависти!

Там Михаил Сергеевич не таил себя не только по причине длинного языка, но и потому, что он хотел быть услышанным! И не только услышанным – но и понятым! Так оно и случилось: его услышали и поняли. «Насквозь» поняли! Да и как было Западу не понять собственных чаяний! То, на что, как вода в песок, уходили десятки лет и сотни миллиардов долларов, шло в руки «по плану очередной пятилетки» и за классические «тридцать сребреников»! «Товарищам с братского Запада» оставалось лишь не пустить это дело на самотёк, параллельно с этим пустив «козла Горбачёва» «в огород Советского Союза».

Именно там и родились слова «ускорение» и «перестройка», которые Горбачёв уже в ближайшее время намеревался использовать в качестве дымовой завесы для обеспечения успеха любимого созидания: разрушения.

Именно там Горбачёву и порекомендовали «коллектив единомышленников» – не столько Горбачёва, сколько Запада. И среди них – такие зубры антикоммунистического подполья в недрах коммунистического Олимпа, как Яковлев, Медведев, Арбатов, Бовин, Шахназаров. Этим «товарищам господам» надлежало окружить Михаила Сергеевича всесторонней заботой – да так плотно, чтобы он уже и не вырвался из этого окружения! Надо отдать должное Горбачёву: он и не пытался.

Да, планы – пока только на уровне мыслей – у Михаила Сергеевича были наполеоновские, то бишь, геростратовские. Он хотел «вернуть Россию в лоно цивилизации» – а для этого требовалось разрушить «ущербную» государственность русского народа. Отсюда: вся настоящая – и будущая – деятельность Горбачёва могла быть только одного свойства. Он ещё не решил, как назовёт это мероприятие – хотя на Западе уже решили, и не спросив его! – но, в любом случае, это было бы не попыткой выхода из кризиса, а обострением кризиса до предела с целью развала «казарменного социализма» и замены его «свободным капитализмом». Такая цель была у заказчиков – единомышленников в интерпретации Горбачёва, такая цель была и у самого Горбачёва!

Разумеется, подобными замыслами Михаил Сергеевич не счёл возможным делиться даже с Юрием Владимировичем: тот, в его представлении, был всего лишь «демократствующим сталинистом». Юрий Владимирович не приветствовал бы столь «радикального обновления социализма до его полного исчезновения». Узнай он о планах своего протеже – и Михаил Сергеевич сам исчез бы задолго до полного исчезновения социализма! Потому что «дружба – дружбой, а „коммунистический гусь“ „капиталистической свинье“ – не товарищ!».

Поэтому Горбачёв поделился мыслями – и прочими сведениями с грифом «Совершенно секретно! В одном экземпляре – для члена Политбюро!» – только с единомышленниками… из Вашингтона. Нет, с единомышленником из Оттавы он тоже поделился: с Яковлевым. Правда, сам Александр Николаевич поделился с ним единомыслием ещё раньше – когда де-факто вербовал Михаила Сергеевича на службу общечеловеческим ценностям в лице их главного выразителя – администрации Белого дома.

Именно благодаря протекции Яковлева, «там» мысли Горбачёва нашли вполне пригодными для доработки их в планы – и поставили секретаря ЦК «на учёт» и «на довольствие».

Заодно с постановкой «на учёт и довольствие» Михаилу Сергеевичу поставили первую задачу – она же задача номер один: нейтрализовать Романова. Горбачёв поостерёгся снисходительно фыркать при упоминании этой фамилии – и правильно сделал: «за бугром» к личности Григория Васильевича относились не так легкомысленно, как в Москве. Тамошние советологи и прочие советчики предостерегали заказчиков от чрезмерного энтузиазма по поводу сегодняшнего положения и ближайших перспектив Горбачёва. Да, парень был перспективным – но не следовало забывать о том, кто мог сделать эти перспективы достоянием прошедшего времени.

На Западе тоже считали, что с Романовым в своё время недоработали. Но себя Запад винил – и вполне заслуженно – меньше всего: он сделал, всё зависящее от него для того, чтобы Кремль сделал, всё зависящее уже от него. И не его вина в том, что Кремль сделал много, но не всё. Не только не всё, что нужно – даже не всё, что можно!

Поэтому в первоочередном порядке «агент Горби» должен был решить проблему Романова. То есть, сделать Романова проблемой – и проблемой для всех – и устранить эту проблему. Вместе с Романовым. Задача была нелёгкая – но ведь «большевики не ищут лёгких путей»! Даже – большевики «только по паспорту»! «Горби» посоветовали не стесняться в выборе средств – средства представлялись Западом – поскольку Романов, не понимая «человеческого языка «общечеловеков», понимал только «язык бесчеловечных патриотов-большевиков». А так как «бесчеловечность» шла на пользу всего человечества, то международный империализм снимал грех с души Горбачёва – и перекладывал его на свою.

Только перекладывать не пришлось – за отсутствием греха на душе Михаила Сергеевича. Сельскохозяйственный секретарь не считал грехом устранение препятствия на пути к светлому будущему… отдельных лиц. И такую верность общечеловеческим ценностям – минус ценность отдельного человека – Запад мог только приветствовать.

Но… Ох, уж, это «но»! А всё – потому, что, в который уже раз: «Гладко было на бумаге…»! Михаил Сергеевич «извертелся на пупе», отпихивая Григория Васильевича подальше от председательского стула – а воз был и ныне там! В смысле: стул Романова. Да, сам Горбачёв в последнее время оказывался впереди Романова – но ведь и тот не оставался в хвосте! Больше того: Романов находился во второй «пятёрке» самых авторитетных членов Политбюро! Нет, он не возглавлял её – там не было мушкетёров! – но никто и не оспаривал его первенства! В неофициальной табели о рангах (всё чаще пренебрегая нею) Горбачёв шёл следом за Андроповым, Черненко, Тихоновым, Устиновым, Гришиным и Громыко – но ведь Романов шёл следом за Горбачёвым! И это – при том, что он не опирался ни на кого из «старослужащих» Политбюро! Да ещё – после того, как его уже однажды наделили участью сброшенного с Олимпа Гефеста! И, в отличие от «поумневшего» Гефеста, Романов всё ещё продолжал «хромать не в ногу»!

Не мог не пугать Горбачёва и такой факт: все те, кого он сейчас «замыкал», никак не притязали на «кавказское долголетие». Андропов и Черненко, с точки зрения медицины, представлялись – да и являлись – «вовсе не жильцами»: пара лет на обоих. Тихонов в классификации Горбачёва не поднимался выше «старого хрена»: девятый десяток пошёл – а, значит, вопрос почти ясен. Устинов и Громыко тоже не притязали на чин «добра молодца»: каждый соответствовал установке «всё может быть» – и в любое время! Гришин также не оставлял без работы Кунцевскую больницу. И получалось, что в самое ближайшее время Михаил Сергеевич мог остаться один на один с этим негодяем Романовым! С тем самым негодяем Романовым, который, словно задался целью не соответствовать ожиданиям – зато соответствовать одному шолоховскому герою с его установкой на то, что «меня никака причина до самой смерти не возьмёт!»!

И на кого ему тогда оставалось рассчитывать? «Удельные князьки»: Щербицкий, Кунаев, Рашидов – наверняка примкнут к Романову: «одного «тоталитарного» поля ягоды! В этом плане можно было рассчитывать лишь на одного Шеварднадзе, да и того надлежало «выковыривать из панциря»: наученный жизнью, парень старательно маскировался под несгибаемого большевика. Хотя что-то «общечеловечье» из Шеварднадзе уже проглядывало. Надо было лишь направить его энергию на конструктивную работу… с деструктивными планами.

Не «обюрокраченные» – не члены Политбюро – секретари ЦК – тоже являлись потенциальной вотчиной Романова. Особенно «нехорошо выглядел» Зимянин: партизан, подпольщик, «красный» до мозга костей! Этот примкнул бы к Романову, не задумываясь! Да и персонажи типа Долгих и Капитонова вряд ли были лучше. Вот и выходило, что с Секретариатом требовалось разобраться сразу и навсегда! Именно так: с Секретариатом, а не с отдельными его секретарями! Эту структуру надо было решительно выводить за штат – так, как «выводят в расход»!

Но «головной болью номер один» Михаила Сергеевича оставался Романов! С этим человеком консенсуса не могло быть хотя бы потому, что не могло быть никогда (спасибо Антон Палычу за верное определение!) Думая о нём, Михаил Сергеевич всегда чуть слышно «поминал матушку»: крепкий мужик, Романов и слова заслуживал исключительно крепкие.

С учётом всех имеющихся недостатков – достоинств в редакции противников – Михаил Сергеевич рассматривал Григория Васильевича даже не как «медведя номер два на одну берлогу». Это было бы слишком просто. По причине упрощённого подхода, как к ситуации, так и к личности Романова. Романов был для Горбачёва не просто конкурент: он был враг. Враг всем замыслам Горбачёва. И, как иначе: если Горбачёв – враг тоталитарной системы, а Романов ей – «друг, товарищ и даже брат», то и по отношению друг к другу они могли быть только врагами!

В последнее время Михаил Сергеевич всё чаще примеривал себя к Романову, а Романова – к себе. «Примерка» не требовала чрезмерных усилий: как говорят в спорте, «противники уже хорошо изучили друг друга». Результат «примерки» был неоднозначным. С одной стороны, то, что Романов понимал сущность Горбачёва, было неплохо: не приходилось тратиться на просвещение товарища. Но, с другой стороны, вместо этого приходилось всё время оглядываться: не стоит ли Романов за спиной с рукой, занесённой отнюдь не для дружеского похлопывания по плечу?! Михаил Сергеевич не сомневался в том, что «предстоящий в скором времени финал» Юрия Владимировича явится для них с Романовым своеобразным «выстрелом стартового пистолета». Соседи по столу в Политбюро будут самонадеянно полагать себя «тоже участниками забега» – в действительности бежать будут только они с Романовым! А «политическая массовка» будет играть народ!

Погордившись немного за самого себя, Михаил Сергеевич обычно тут же отставлял высокомерие, как неуместные эмоции. Члены Политбюро – не массовка. Да, когда-то он их всех «уест». По большому счёту, они ему – не помощники. И не только в силу возраста и прочей немощи. Они – выкормыши социалистической системы. Рука на систему у них не поднимется. А ему надо, чтобы она не только поднялась, но и опустилась! И опустилась ровно столько раз, сколько потребуется для разрушения системы в пыль! Ему нужны были руки молодые, беспощадные и «где-то даже безмозглые»! Не единомышленники – так исполнители! Для начала сошли бы и «попутчики» – но большинство сидельцев в Политбюро и на эту роль не годилось.

Но этот взгляд Горбачёв обоснованно полагал взглядом из будущего, и даже забеганием вперёд. Пока он – даже не в председательском кресле, несмотря на робкие попытки немощного Андропова пристроить его туда. «Товарищи старые пердуны» – с молчаливого согласия относительно молодых – предпочли ему «старого пердуна» Черненко! Пришлось глотать пилюлю и выносить оскорбление. Ведь, если бы он не вынес, то его тоже не вынесли бы – хотя, ещё, как вынесли бы: ногами вперёд! И, не исключено, что – не только из политической жизни!

В «посажении» Черненко Романов не проявил активности, но это не значило, что он проявил равнодушие. Мужик просто верно «прикинул расклад»: как и Горбачёву, ему было ещё рано совершать резкие движения. Но в том, что работа в этом направлении – в части накапливании сил, компромата и «лопат для земляных работ под Горбачёвым» уже ведётся, Михаил Сергеевич нисколько не сомневался: сам – такой же! Сам он вёл такую же работу «по адресу» Григория Васильевича. Всё – как и полагается во взаимоотношениях товарищей по партии: разведка намерений противной стороны, накопление сил и их стратегическое развёртывание, рекогносцировка и «бои местного значения».

Горбачёву, совсем даже не болельщику, неожиданно вспомнилась строка из старой футбольной песни: «Главные матчи не сыграны!». Осталось только «слегка уточнить формулировку»: какое, там, сыграны, если судья ещё и не дал свисток на игру! Но «команды – уже в раздевалке, и предматчевый мандраж – вместе с ними». От этой мысли – и под неё – «радужная оболочка» сама собой удалялась с лица Михаила Сергеевича: осознавала неуместность пребывания там…

Глава седьмая

– Разрешите, Михаил Сергеевич?

Александр Николаевич Яковлев льстил Горбачёву: это тому надлежало испрашивать разрешения. Потому что сам Яковлев не только прежде Горбачёва был зачислен Вашингтоном в ряды «идейных столовников»… то есть, «борцов с коммунизмом», но и считался там политической нянькой предбудущего Генсека. Однако хитромудрый советник ЦК «хитромудро» же исповедовал верность Екклесиасту: «всему – своё время!». Придёт время – и он укажет Горбачёву на место… столовника позади себя. А пока следовало мудро подыгрывать «самодержавным амбициям» Горбачёва, которого лично «дядя Сэм», да ещё на конкурсной основе, из большого числа претендентов, утвердил на роль Герострата.

– Входи, Александр Николаевич.

Горбачёва не смущало, что он «тыкает» человеку, много старше себя. Точнее, он даже и не подумал смущаться, потому что такая мысль и в голову ему не могла прийти. Михаил Сергеевич, хоть и был де-факто хамом по рождению и проявлениям, в данном случае не хамил: как истинный партийный чиновник, он не умел говорить подчинённым «Вы».

С нижестоящими он обращался так же, как с ним самим обращались вышестоящие. Ну, так, как это и было принято в номенклатурных отношениях между товарищами по партии: «Я начальник – ты дурак! Послужи с моё – и, глядишь, когда-нибудь дослужишься до „Вы“… но только не от меня!»

Яковлев с папкой в руке переступил порог, и молча уселся за Т-образной приставкой к столу. Он и не собирался приступать к разговору: знал, что Горбачёву надо дать возможность продемонстрировать исключительную занятость, а заодно и самому немножко отработать «всяким», которые «ходят, тут!».

Наконец, Горбачёв оторвался от бумаги, с которой явно работал в формате «гляжу в книгу – вижу фигу», и с миной измученного непосильным трудом бурлака уставился на гостя.

– Ну, что у тебя?

Яковлев щёлкнул застёжкой папки, извлёк из неё несколько листов бумаги, и молча протянул их Горбачёву. Михаил Сергеевич – тоже молча – веером развернул их, словно карточную сдачу.

– Что это?

– Последние данные по Романову.

– Какого характера?

– Производственного.

– Отрицательного плана? – моментально обнадёжился Горбачёв.

– Увы! – упал духом – и прямо на надежду – Яковлев.

Михаил Сергеевич немедленно склонился над бумагами. Лицо его немедленно же выдало на самого себя всю гамму чувств… из одной ноты: секретарь ЦК был «убит»… производственными достижениями Романова. Цифры не радовали Горбачёва – потому что радовали всех остальных. То есть, они были субъективно плохи исключительно потому, что были объективно хороши. Романов с подшефными отраслями преуспевал – а, значит, по-прежнему, «коварно умышлял».

Горбачёв медленно разогнулся – и ещё несколько секунд качественно убивался отсутствующим взглядом. Наконец, тот «вернулся в присутствие» – и съехал на лицо Яковлева.

– Полностью согласен с Вами! – решительно простонал Горбачёв, от избытка минора даже забыв «хама в себе». – Что Вы предлагаете?

Двум соучастникам не требовалось «лирического отступления» для перехода от усвоения материала к плану действий. В этом отношении оба являлись верными последователями дедуктивного метода Шерлока Холмса: опускали цепь рассуждений – и сразу же давали вывод.

Александр Николаевич не мог – да не хотел – скрыть удовольствие на лице: Михаил Сергеевич опять «соответствовал». Ему даже благодарно подумалось: не забыть бы проинформировать Вашингтон. Пусть оттуда «зашлют конфетку» и «авансом погладят по головке».

– Я думаю, Михаил Сергеевич, что нам самое время обратиться к совету заокеанских друзей.

– ???

– Не слишком разбирать дороги, которой мы пойдём… по Романову. В этом деле даже недостойные средства достойны!

Горбачёв задумался. Нет, не от избытка порядочности, каковой и на дефицит не набиралось: он всего лишь вспоминал, какие именно из недостойных средств они с Яковлевым ещё не использовали в светлом деле очернения Романова. Наконец, «что-то такое» промелькнуло.

– Вы хотите сказать…

– Именно!!! – решительно «захотел сказать» Яковлев, не позволяя делать то же самое Горбачёву.

– Но ведь это – даже не плагиат! – остался в рамках дедуктивного метода Горбачёв. – Это – какой-то самоплагиат!

Александр Николаевич снисходительно усмехнулся.

– Повторение – мать учения, Михаил Сергеевич!

Горбачёв не стал тратиться на встречный взгляд – и вместо этого нервически забарабанил пальцами по столу. Нет, не потому, что «и хочется, и колется»: потому, что второго дубля может и не быть. К сожалению, в политике – как и в остальной жизни – всё идёт сразу в эфир. Но, поскольку Александр Николаевич упорно «косил» под декабриста в контексте установки «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье», Михаил Сергеевич вынужден был махнуть рукой:

– А-а – запускайте в работу!..

– Верно, Михаил Сергеевич! – просиял Яковлев. – «Кашу маслом не испортишь!».

– Испортишь! – неожиданно трезво оппонировал Горбачёв, обычно сходу предающийся безудержному оптимизму. – Только попробуйте не делать этого…

Единственно возможным переводом установки было: «Попробуй только сделать это!» – и, как «опытный переводчик», Александр Николаевич не мог не вздрогнуть. Ну, а Михаил Сергеевич мог «на первый раз» удовлетвориться промежуточным результатом: он не остался непонятым…

…Григорий Васильевич вдруг стал замечать, что при его появлении некоторые «андроповцы» чересчур старательно «приглушали звук», многозначительно косясь на «товарища и даже друга». На то, чтобы установить причину, много времени Романову не понадобилось. Только информировали его не в Политбюро, а «этажом ниже»: в Генеральном Штабе. Начальник Генерального Штаба Маршал Советского Союза Огарков, в кабинете которого шеф ВПК Романов бывал, почти как у себя дома, по-солдатски не стал заходить издалека.

– Григорий Васильевич, по Кремлю и «окрестностям» опять загуляла байка о твоём якобы «загуле» образца семьдесят четвёртого года.

Романов был слишком живым политиком для того, чтобы мертветь лицом. Но и безучастным к этой информации его лицо не могло остаться. Поэтому черты его ожесточились, и цветовая гамма уменьшила число составляющих: цвет серый начал преобладать.

– Горбачёв…

– Больше некому! – с готовностью согласился Огарков. – Не понимаю только, зачем ему понадобилось ворошить «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»? Нет свежих идей, что ли? Или новое – это хорошо забытое старое?

– Да, нет, – покачал головой Романов. – Похоже, ребята выкатили пробный шар. Хотят посмотреть на то, как я отреагирую. А, вот, я хотел бы посмотреть на то, как отреагирует Андропов!

Огарков махнул рукой.

– Насколько мне известно – никак.

Маршал выдержал паузу – и многозначительно, соблюдая при этом «правила техники безопасности», покосился на Романова.

– И – ещё раз по поводу «никак»: я никак не могу понять, что такое Андропов?

– Это не так просто понять, – утешил друга Романов, успокаивающе похлопывая того по плечу. – Я и сам – не всегда «в курсе».

– «И вашим, и нашим»? – двинул бровью маршал.

– Примерно так.

Рука Григория Васильевича переключилась с плеча маршала на подбородок хозяина, то ли выдавая его непритворную озабоченность, то ли иллюстрируя процесс размышлений. Обладатель множества граней – как и всякий человек-личность – Романов и сам был сразу же понятен только для непонятливых.

– Андропов, разумеется – коммунист. Это тебе – не Горбачёв, в котором, если и есть что от коммуниста – так это партбилет, да и тот – не в кармане пиджака, а в сейфе. Но Андропов – коммунист, если так можно выразиться, «с душком». С нехорошим «душком». С не нашим «душком». Не знаю, где он его набрался: то ли в Венгрии в пятьдесят шестом, то ли в КГБ за пятнадцать лет «знакомства с красивой жизнью» – но «душком» уже не попахивает, а разит! Для тебя, Николай Васильевич, разумеется, не секрет, что Андропов – ярый недоброжелатель Сталина?

– Не секрет! – немедленно осудил Генсека маршал, сам, как и Романов, иного мнения о Сталине.

– Но отношение к вождю – дело, как говорится, личного вкуса. Если, конечно, это не затрагивает основ. Вон, Долгих – тоже не из симпатизантов, но курса, в целом, придерживается верного. А есть и другие персонажи, вроде Горбачёва и Лигачёва. Я уже не говорю о Яковлеве. Но, если ненавистник Сталина Лигачёв – всего лишь из «обновителей социализма», то эти двое исходят говном не только при упоминании имени Сталина, но и при словах «коммунизм», «социализм», «большевизм», «Советский Союз»! Для них не Российская империя – «тюрьма народов», а СССР! Эти спят – и видят, как ввергнуть нас в пучину… мировой цивилизации!