Бешеный сапер: Вторая война

– Долг выполняем, – усмехнулся я, принимая у него из рук полбанки тушенки и ложку.

– Долг говоришь? – переспросил он у меня и ровным от усталости голосом проговорил. – Ебучие рога, не успел родиться уже должен. Школе должен, ментам должен, теперь стране должен. Я чо, занимал у них? Я маме должен, папе должен, соседке тете Свете должен, она мне на сигареты давала. А стране нет, я ничего не должен.

Я ел безвкусную тушенку и молчал. Хотелось только одного – чтобы это все закончилось. Просто закончилось и все.

– Ты, говорят, стихи пишешь? – ни с того ни с сего спросил спецназовец.

– Есть такое.

– Знаешь, что бы не случилось, ты напиши об этом всем, – он обвел рукой вокруг себя, – просто как есть, напиши…

Мы молчали ещё немного времени и потом я сказал:

– Обещаю, я напишу.

Сейчас прошло двадцать лет, и я пишу. Простите, парни. Я честно хотел забыть, но с возрастом, вернее, под занавес жизни многое понимаешь. Это мне нужно, это тем нужно, кто остался. Назло и вопреки.

Я стою и курю в окно. Это теперь я многое знаю и понимаю, но двадцать лет, на что я их потратил? Суета. Погоня за чем-то призрачным. Ну и что? Ради чего я остался живым? Ради этого? Простите мужики. Просто простите.

А тогда…

Тогда, доев тушенку, я с трудом поднялся. Опираясь на автомат, как на посох, сказал:

– Подъем, мужики! Вперёд, к нашим!

И мы пошли. Пусть через не могу, но мы поднялись на эту высоту. Там уже трещали ветки, разгорались костры. Парни, меняясь у костров, налаживали службу.

Я притулился рядом с Макаром. Тот сидел на земле, умостив под задницу монку. Вторую протянул мне и, улыбаясь, проговорил:

– Сейчас Чайковского дернем, согреемся. Скоро, говорят, конец будет…

Он улыбается. Для него конец пути – это тёплая палатка, спальный мешок и дембель. Долгожданный дембель.

«Господи, сделай так, чтоб ты жил, – думал я, глядя на Макара, -Я не смогу многого, но я постараюсь».

Встаю. Иду к костру, где сидят наши офицеры. Нужно решать проблемы, а судя по всему они у нас вырисовываются все больше и больше. Аккумуляторы скоро сядут, по связи постоянно новые вводные и никакой ясности. Одно только понятно – будет бой. Но вот когда?

С этим я подошел к начальству. Пользуясь тем, что я им не подчиняюсь, я спрашиваю прямо в лоб:

– Ну что, мужики! Не в курсе, когда нас убивать будут?

– Скоро, как только на точку первую выйдем и будут, – спокойно, как-то без эмоций, отвечает Самойлов, один из командиров групп, и приглашает, – Присаживайся. Кофе пайковое будешь?

Я присел рядом, между трёпом ни о чём, каждый скрывал свою тревогу.

– У нас, в головном, на дальней высотке троих видели, – говорит Самойлов, – Ходят спокойно, не боятся совсем.

– Артов на них надо, – говорю я для поддержания разговора.

– Ага, чтоб нас и накрыли, к ебеням, – командир нашей банды совсем мрачен. Оно и понятно, после ночевок на земле у многих начался кашель и температура, что сказывалось на темпе, да и не только на темпе.

– Блядь, да выключи ты рацию, – говорит он радисту. – Щас опять:» Уточните то, уточните это. Как самочувствие?» Сами бы сюда прибыли и посмотрели. Отцы-командиры, твою мать…

В темноте к нам подошёл один из парней с секрета.

– Там, вдалеке костёр не костёр, но в общем огонь виден. Что делать? – Да ни хуя не делать, – говорит командир. – Что ты можешь? Они у себя дома. А может ещё кто из наших шарится. У нас же все отличиться хотят, даже ментовской спецназ пригнали, а как что, так помощи и не дождёшься.

Ещё обсудив текущие проблемы, решили все же не разделять группы и по прибытию ощетиниться минными заграждениями. Тем более восемь монок на четыре группы. Если собрать воедино и правильно рассчитать, дают хорошую фору перед атакующими.

Ночь была противная. Мокрый снег падал хлопьями, костры просто дымили. Я пожертвовал ещё парой шашек тротила, чтобы более-менее согреться. За день мокрая от пота одежда просто леденела. Каждый хотел прижаться к костру поближе, просто чтобы глотнуть тёплого воздуха. Всех колотил озноб.

То тут, то там слышался утробный кашель. Началось то, что нигде и никак не прописано – простуда. Отупляющая и от этого ещё более поганая штука. Казалось, что нет никакой силы оторвать человека от небольшого тлеющего костра, который давал, по сути, иллюзию тепла.

Через все «не могу», через себя, вставали, чтобы или подкинуть веток, или в секрет. Я и ещё двое по негласному уговору не спали. Мы переходили от костра к костру и пинками поднимали тех, кто в забытье переворачивался на спину. На спине за пять минут на мерзлой земле – гарантия пневмонии, к бабке не ходи. Наиболее опытные ложились лицом вниз руки под себя, ладонями под лицо и дышали, а сверху на спины падал и падал снег.

Вкус сигарет и папирос не ощущался совсем. Не сговариваясь, приняли по «чудо таблетке» и запили холодным чаем. Вскоре наступил прилив сил, но каждый из нас троих чётко представлял последствия этого шага. Утро наступает в горах медленно и противно.

Еле-еле кто-то ломает ветки, костры разгораются. Многие не в силах, вернее в апатии. Леха, осунувшийся за эти дни, просто смотрит в одну точку. Сегодня в головном идут люди Боченкова, поэтому мы потрошим мешки. Галеты превратились в труху. Но в пакете есть еще сахар, чай, есть папиросы, но с тушенкой напряг. День продержимся, а как дальше – посмотрим.

Калинин, прихрамывая, возвращается с «совета стаи». Судя по лицу, ничего хорошего. Вытаскивает карту, мы подходим к нему ближе. На карте, отмеченной всякой хренью от спец. части, или кого там, четыре высоты. По сути, рядом, но вот почему мы петлями прём, он ответа не даст. Это для нас он командир и так далее, а для тех, кто послал, он такой же кусок мяса, как и все мы. Понимание этого не столько злит, сколько просто угнетает.

Калинин просто осматривает нашу группу. В его глазах нет жалости, в них что -то другое, понимание ситуации, что ли.

– Значит так, мужики, – говорит он тихо, – Стране нужны герои…

– А пизда рожает дураков, – выдыхает кто-то позади меня.

– Не, всё не так, – словно не замечая реплики, продолжает командир группы. – Страна любит героев, ей они как воздух нужны, но только мёртвых героев. Мёртвые, они лишнего не скажут, их хоть награждай, хоть поминки заказывай – всё едино. Наша задача выжить. Хоть кому-то, но выжить. Всё, мужики, больше ничего не скажу. Через полчаса выдвигаемся.

Он, также прихрамывая устало, отходит в сторону. Кашель потихоньку стихает. Я смотрю и вижу на лицах ту реально страшную угрюмую решимость, которая и выигрывала все войны. Сейчас это простуженное, помороженное войско было готово. Готово рвать, сметать любого противника впереди себя.

– Начали, мужики, – командует кто-то впереди.

Мы пошли. Даже не затушив костры, просто уже в открытую. И правильно. Почему мы должны бояться? Пусть бояться нас!

Даже срочник Серёга Макаров, которого в батальоне и за бойца не считали, сейчас как- будто преобразился. Вечно сутулый, боящийся дедов больше, чем чехов, сейчас будто повзрослел. Распухшими пальцами он нежно гладил спусковой крючок автомата и, не поверите, он улыбался. В этой улыбке было понимание, а главное, полное презрение к тому, что будет.

Медленно, скрипя, через силу, но мы набирали обороты.

Когда поднимались на очередную высоту, в воздухе ощутили запах дыма. Недоуменно переглядываясь, мы как могли старались прибавить ходу. Мысль о том, что вот сейчас все закончится казалось прибавляла сил. Но на высоте, кроме тлеющих углей, не было ничего.

«Привал». Эта команда словно выпустила из нас воздух. Кто где стоял, там и упал. С минуту стояла тишина, но потом началось движение. Кто в ямах собирал снег в котелки, кто ломал деревья.

Выставляется охранение. Я со снайпером спустился немного вниз. – Мины будешь ставить? – спросил он.

– Нет. Ракетницы есть?

– На, – он протягивает мне пару осветительных ракет. -Это последние. Я остальные выкинул. Сука, ноги сводит.

– Сними сапоги, – предлагаю я.

– Я их потом хрен одену, – как-то даже виновато отвечает он.

Кое- как вдвоём стянули сапоги. Оба с минуту смотрим на сине-чёрные ступни.

– Поморозил то, когда?

– А я знаю, – морщится тот от боли. – Делать то чего?

Пытаюсь судорожно вспомнить, что надо делать в таких ситуациях. Не могу. В голову лезет всякая хрень, но ничего по существу в голову не лезет.

– Ты потерпи. Недолго, наверное, а там на базу, – нарочито бодрым голосом говорю я.

– Сам то веришь, – усмехается снайпер и через паузу добавляет. – Главное, чтоб не плен. Пусть сразу, но хоть одного, да завалю. Его голос похож на бред, но глаза ясные и чистые.

Вскоре на сгибах бушлата стала образовываться корка льда. Разминая пальцы на руках, я больше всего боялся впасть в состояние то ли апатии, то ли прострации. Тогда все. Время до смены тянулось. Мы курили и молчали. Усталость просто давила, а больше всего давила неопределенность

– Блин, хоть бы попёрли что-ли, – не выдерживает тишины мой сосед.

– Если и попрут, то в полседьмого- не раньше, – выпуская кольца дыма, отвечаю я.

– Это почему?

– А у них в шесть намаз. Пока шахт ворох, до нас в полседьмого. Ну, максимум, в семь. Так что пожрать время будет, – вроде как успокаиваю я его.

– Смена. Давай, парни, к костру, – менять нас пришёл сам Калинин с ещё одним бойцом.

Командир группы, сам уже больной, но вида не подавал, хотя я знал насколько плохо ему сейчас. Сам делился с ним дешевым парацетамолом, и то честно уворованным у нашего батальонного врача.

– Не ссыте, парни, по балаболке сказали – пехота уже в пути, – бодро радует нас командир.

– Ага. Мой пизду и ноги – я уже в дороге, – парирую со злостью. – Тут и конвой где- то, а чо толку?

– Не конвой, а минюст, – поправляет меня Калинин.

– Те же яйца, только вид сбоку, – продолжаю я.– Им бы зеков плющить, а их в горы погнали. Конечно, я понимаю, всем примазаться хочется. Кусочек то жирный. Только скажи, командир, по чесноку, неужели, блядь, ради звёздочки лишней, или отметочки в личном деле, или денежки лишней, можно вот так, не за хуй собачий, пацанов и мужиков просто под сплав! Их по ночам потом ничего не ебёт?

Я смотрел на Калинина, хотя знал, что он скажет.

– Ты прав, наверное. Тут у каждого своя правда. А правда, ты сам знаешь, она как проститутка – её каждый хочет, но никто не любит. Совесть, или как там её, поверь, заткнут, кому деньгой, кому еще чем. Так что задача наша простая – приказ выполнить. Всё, давайте к костру.

Я ковылял до костра и смотрел по сторонам. У костров сгорбившиеся тени пацанов. Хорошо, что снега нет, хотя мороз пробирал крепко. Уже возле огня мне пихнули в руки кружку обжигающего чая. Пальцы сразу заломило. Но, Господи, как хорошо, что можно хоть чуть-чуть согреться.

Сидя у огня, я потихоньку провалился в сон. В полной тишине на поляне только иногда раздавался надрывный кашель, да хруст подбрасываемых в огонь веток. Наш поход продолжался.

То ли в забытьи, то ли во сне, мне виделись картины той, казалось, далёкой первой войны. Почему-то явственно я видел лицо погибшего подполковника Стрижкова. Тот стоял и просто смотрел на меня, иногда с укоризной качая головой. Что он хотел мне сказать, я так и не понял. Придя в себя, как от резкого толчка, продолжал ощущать его присутствие. Мистика, блин. Совсем с ума схожу, этого ещё не хватало.

Рядом стонал во сне Макар. Под голову положил МОНку. «Как настоящий сапер» – улыбнулся я про себя.

Где-то как -будто вышибали пробки, тихо. Но это – псссс, – поначалу не воспринималось никак. Лишь через пару секунд я понял – кто-то со «Стечкина» с ПБСом долбит в темноту, как в копеечку.

«А, по хрену» – подумал я, подбросил ещё веток, и постарался вздремнуть, свернувшись в позе эмбриона.

Ночью то и дело просыпался. Не пойми от чего, то ли от холода, то ли от того, что тело затекало до одеревенения. Макар, во сне вытянув ноги, угодил прямо в костёр. Но понял не сразу и ошалело тушил сапоги. В итоге, остался без каблуков и с дырками в подошве. Кто-то из ребят подогнал ему пару носок, хоть что-то.

Сидя у костра, ничего не хотелось делать, лишь бы замереть и все. И чтобы, хоть обманчивое, но тепло. Хоть на минуточку, но, чтобы было. Как мало оказывается человеку надо. Это просто надо прожить – ощущение тепла, сытости и, хотя бы минимального, уюта. Это потом уже, когда у тебя все вроде есть, а тебе мало, ты все нажраться не можешь. А тогда – только лишь капельку тепла и все. Тебе больше ничего не надо. Иногда, когда к перемене погоды у меня начинает ломать пальцы от боли, я вспоминаю эти ночи и понимаю, что, если бы тогда не были пальцы поморожены и больные, не было бы меня сейчас. Непонятно что лучше.

Утром, сквозь туман, мы услышали завывание.

– Намаз творят, суки. Совсем, падлы, не боятся. – спокойно, будто речь шла о соседях, проговорил Калинин и подкинул веток.

Видя, что всем лень поддерживать разговор, рявкает:

– Встать!

Нехотя встаем.

– Так, присели, встали, сели, встали, так несколько раз!

Заставив нас шевелиться, он несколько раз кашлянул и дальше уже совсем несусветное.

– Быстро снять бушлаты!

Мы недоуменно снимаем.

– Сапер, огня!

Я, кажется, начинаю понимать, что он хочет. Бушлаты мокрые сверху – полбеды, а вот то, что сырые изнутри – это полная беда. Поэтому ещё немного тротила, веток и через минуту с внутренней стороны наших бушлатов повалил пар.

Слегка обсохнув, успели заварить чай и даже выпить. Наш отряд был готов. Сегодня нашей группе предстояло идти головной, поэтому мы, обогнав всех, заняли место впереди и ощетинившись двинулись.

Шли по гребням, поэтому подлянок сбоку не очень опасались, но вот впереди могла быть любая непонятка. Поэтому, рысача впереди всех, четверо (со мной вместе) парней были предельно внимательны. Как оказалось, не зря.

Если бы не туман, я возможно, и не заметил бы проволоку через тропу. «Первая, да неужели», – успел подумать я и дал отмашку. Глазами провожу по мокрой проволоке. Так и есть – эфка. Одна. Поставленная наспех.

Что-то у кого-то не срастается, ибо поставлена она на дурака. Взорвётся – хорошо, нет – темп спадёт. «Не успевают», – отметил я про себя. Эфку снял, проволоку смотал и в карман, пригодится.

Начался мокрый снег и как-то совсем небольшой темп нашей группы еще спал. Командир группы несколько раз вызывал кого-то по рации, но наша сто пятьдесят девятая имела потрясающее достижение. В горах она, по сути, бесполезна, особенно в непогоду. Так и в этот раз, толку от неё было ноль.

– Сука, где-то тут менты шарятся, – бормотал Леха (тот самый Леха, что делил со мной все, от тушенки до коврика).

– А хули толку то? – бурчу я, – Ты где видел, чтоб конвойный отряд боевым то был?

– А это мы потом узнаем, когда они мемуары писать будут, – усмехается Леха, – Оченно они на пенсии, писать любят. Пенсия она штука такая, нам не светит, а мусорам с рождения уже положена.

– Не любишь ты, Леха, ментов, – вторю ему я.

– А за что их любить? Есть ВВ, нормальные парни, а это УФСИНовцы, с них то что взять? Собственной тени бояться.

Я тактично промолчал, ибо Леха в чем-то прав. Люди, не имеющие никакой, по сути, подготовки, ради амбиций своего начальства, выживали, как могли. Помощи от них ждать – это явно горячка.

– Ну что, парни, рывок и на той сопке все, стоим, – выдыхает подошедший Калинин.

– Тащ командир, – обращаюсь я, – Мне, конечно, так -то не положено знать, но все же. Когда эта хрень кончится? Мы то кругами ходим, то по гребням, как козлы скачем. И на кой хуй, объяснить можете?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.