Тесинская пастораль. №2

…Сегодня он спешил на сушилку. И подгонял Шкалика, щедро браня его и за неумеренную скорость, и за дорожные рытвины, и опоздание к назначенному часу.

Придя домой, Зоя Свиридова пролила слезу – за судьбу свою горькую, за безысходность… Побежала к соседке Варьке Аркадьевой и слово в слово пересказала той и про солому, и про пай, и про другие галькины угрозы, которые послышались Зойке в пылу стычки… Посудачили бабы, распаляя друг друга, и пошли посоветоваться к подруге, Людмиле Петровне Потехиной, к рассудительной и начитанной библиотекарше. А у Людмилы Петровны – гости! Пришли и понаехали по случаю поминок мужа, полгода как оставившего сей суетный свет… Надо же как сошлось! И уже сидя за столом и помянув покойника, как полагается, кутьёю и водочкой, Зойка, поддерживаемая Варькой, перевела разговор на свою беду. Ой, заговорили! Ой, завозмущались гости. Все вспомнили про Польку, про Прореху-то, и про отца её, и про мать… Да и кстати… исключительно кстати… про нынешнюю колхозную «контору», то есть про правление колхозное и его прогнившее основание…

Захмелевшие гости, отягощенные поминальным обедом и удручённые содержательным разговором, попытались спеть… «ту, которую покойный любил», а не получилось… И стали разбредаться… и разъезжаться.

Зойка Свиридова вернулась домой и, затопив печь, молча и одиноко сидела у плиты, заново переживая день минувший, подспудно тревожась за день будущий… Она была уже немолодой женщиной. Не было, как и во всю жизнь, планов на будущее. Из лучших воспоминаний – тот городской мужчина… Он назвал её Заиной и, прощаясь навсегда, оставил после себя открытку с фотографическим котиком и надписью на оборотной стороне: «Ты лучшая. Я полюбил тебя.». С тех пор она и жила с чувством прерванного счастья. Пенсионное содержание, словно пособие на погребение, не допускавшее ни роскоши, ни расточительности, позволяло существовать. Она носила и в будни, и «на выход» одни и те же наряды, приобрётенные в прошлой жизни для особых случаев. И была в них не более чем старомодна. На неё даже иногда засматривались. Очевидно, чтобы осмыслить эпоху.

Второй день от зари до потемок толклись имущие пайщики у кассы, парясь и томясь в толпообразной очереди, мучаясь в ажиотажном возбуждении и страхе: а вдруг денег не хватит…

– Что говорят, тетя Пана? – спрашивали Белокопытиху, с трудом продавившуюся из толпы на воздух. – На всех хватит?

– Дают… – отвечала.

Давали деньги. Живые. Наличные. Впервые за последние годы давали много. Так много, что получаемые суммы выглядели солидным капиталом, способным разом отвести долговую кабалу и погреть душу солидным остатком. «Дают – бери», – так думали многие, если не все. Их капитально подготовили к этой сомнительной финансовой операции. Этапы безнравственной подготовки, скорее уж этапы выживания: безработица, безденежье, товарообменные операции и прочие рыночные прелести эпохи «шоковой терапии». Угрожали и голодом, и нищетой, и разгулом дикого либерализма. Всего хлебнули… Всюду ощутили горечь… И впитали в кровь горчащий осадок обмана и несправедливости.

А стали давать «какие-то деньги» – и снова «клюнули».

Поспешно подписав лист договора, где читаемой была только собственная фамилия, набранная крупно, а нижние убористые строчки, вероятно, предназначались для прочтения с микроскопом, счастливчик допускался к ведомости. И, получив на руки капитал, вырывался из толпы с чувством первородной радости: гуляй, рванина!

– Сколько получил-то, дядя Яша? – пытали зеваки на крыльце. И Яшка Хамушин, бывший колхозный молотобоец, что-то отвечал невпопад, трясущимися руками пытаясь свернуть и спрятать две крупные купюры в брючный карман.

– А за что деньги дают, а тёть Зина? – завидовали молодые парни, не состоявшие в списках пайщиков.

– Да за какое-то молоко… Пропади оно пропадом…, – бойко-радостно отвечала вдова Зина Савина. И, матюгнувшись, торопилась в магазин, в другую очередь.

– На бутылку-то хватит? – не теряли надежды пацаны. И довольные юмором громко гоготали.

Пайщикам было трудно оценить получаемую сумму. Особенно трудно понять здесь, у кассы, много или мало? Меньше, чем другим, или больше? Справедливо или бессовестно? Но и полученная сумма радовала их до слез. Потому и не вдавались они в мучительные раздумья: что происходит в миг подписания договора и получения денег. Все получают. Почти все…

Лишь к позднему часу второго дня выдачи очередь поредела. Деньги не кончались. Их завезли столько, сколько колхозное казначейство не видывало никогда. С гарантией! Желающие получать все еще подходили.

Были здесь и те, кто приходил и уходил… И снова возвращался: мечущиеся! Их внутренний жар сжигал зыбкий душевный покой. Они старательно убеждали себя в правильном выборе: не получать. Но тут же поджигали кострище собственного сомнения. А может быть, поступить как все? Спалить мосты? Раз и навсегда покончить с беспокойством? И – не могли решиться. Были и такие, кто, получив деньги на руки, стоял в толпе, заняв очередь, чтобы вернуть сумму, которая теперь казалась просто смехотворной в сравнении с суммой кума или свата…

Интерес к акции упал и у зевак. А горячие говоры, стычки, нервные вспышки, сопровождавшие гнусный процесс скупки имущественных паев бывшего осинского колхоза, умиротворив страсти, будто бы успокоились, улеглись в подступающий сумрак и укрылись тонкой, терпкой пылью, поднятой вернувшимся с пастбища скотским стадом.

А что сотворилось-то здесь!.. Что содеялось?

Залётные рейдеры – финансовые дельцы, промышляющие на полумёртвом теле совхозов и колхозов, скупали имущественные паи владельцев сельхозартели «Искра». Веселое рейдерское дело! Азарт от эффекта многопроцентной чистой прибыли, психологическая игра с потенциальными жертвами, не способными к реальной самооценке события, веселил их денно и нощно.

Борзая тройка – юрист, финансист и судимый директор – знала своё дело как следует. За этой тройкой, залётной из соседней автономии – из-за границы! – протянулся сиреневый шлейф финансовых афер. Они, «оживляя экономику» полутора десятков окрестных колхозов, свернули им головы; обанкротили и присвоили активы. Юрист «обстряпывал» сравнительно-честное сопровождение махинаций. Финансист обеспечивал залоговое банковское кредитование под активы всё тех же колхозов и совхозов, не получивших еще юридический статус банкротов. Директор – не то уголовный авторитет, не то масон из ложи «Настоящее бывших» – скорее играл многоплановые повседневные роли, нежели что-либо контролировал. Ах да, теневые, но не менее уголовные подельники обеспечивали главный базис финансовой рейдерской аферы: заметание следов преступления. Председатель Самоваров и главбух Магомедов свое дело знали.

Ворованный капитал, «отмытый» в сомнительно-«чистых» механизмах легализации, позволил им в купе с другими подобными капиталами учредить фирму с полумиллиардным уставным капиталом. Деньги – товар – деньги!.. Золотое колесо рыночного парохода, лопатящее взбаламученную воду человеческих страстей. Эх, прокачу!

Они занялись разбоем спозаранок.

Посадили на кассу «высокооплачиваемую операторшу» Полину Прореху. Замкнули её с полуторамиллионным кредитным капиталом. Предварительно еще семь раз «вдолбили» неукоснительные инструкции: вежливость, корректность, необратимость процедуры. Другими словами, она должна была выкупить у пайщиков их имущественный пай по его номинальной стоимости, обозначенной в бланке договора. Вечером второго дня сдать бумаги и отчитаться по остатку. Оплата – по договоренности!

Ожидая результаты торгов, рейдеры отдыхали.

За наблюдателя остался Борис Цывкин. Водитель по профессии и имиджу. Человек немолодой, невзрачный, но… наблюдательный.

– Ты, Цывкин, не за доярками досматривай, а за порядком… в танковых частях. Понял? Умонастроения улавливай. Горячие моменты… гаси.

– Да не впервой… Кстати, чем гасить-то, Иваныч? Может пивом? – тонко намекал Цывкин.

– С пива… криво… В случае чего – найдешь нас в Доме Рыбака, а в шестом часу подъезжай: у меня встреча с механизаторами., – и укатили, прихватив с собой председателя Самоварова.

Активы «Искры», бывшего колхоза-миллионера, обветшавшие за прошлые лихие времена материально и физически, всё ещё поражали воображение. За ними реально виделись стада мясомолочного скота и подрастающего молодняка, парки сельскохозяйственной и транспортной техники, квадратные метры жилой и производственной площадей, объекты социального и культурного назначения. Не вырезанные, не заржавленные, не обрушенные – балансовые. С многими нолями после натуральных чисел. И почти бесхозные! Пайщики не в счёет. Пайщики – почти никто, неорганизованное сообщество, лишённое воли и устава. И Правление – ничто. Купленные подельники – от председателя СХА и его «вротглядящего» бухгалтера и безликих соправленцев, давно уже нелегитимных перед законом и совестью, – полностью нейтрализованы. А прокурор, местная, тоже нейтрализованная власть района и села – служилые люди. И у них есть свои человеческие слабости…

Как видим, у «ловкопроходимых» рейдеров и в Доме Рыбака была работа. Оставим их здесь на день-другой с их корпоративными проблемами, мало интересующими нас.

Николай Санников не продал свой пай. И других подговаривал. Только мало у него было сообщников. Их договорные бланки, подписанные «в одностороннем порядке», пролежали холостыми пару бурных дней, паи остались не проданными по одному и тому же мотиву: мало дают.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.