Убийство несолоно хлебавши

– Давай я, – оттолкнул он меня довольно бесцеремонно и выхватил импровизированную «отмычку» из рук. Недолго поколдовал с ней, толкнул дверь и вошел первым. Он сделал несколько шагов в освещенную комнату (надо же, когда это он успел выключателем щелкнуть?) и застыл как вкопанный, преграждая мне проход и закрывая обзор.

– Ну, чего ты? – нетерпеливо поинтересовалась я, толкая помощника в спину. Тот сделал еще несколько шагов, затем завизжал по-бабьи и, взмахнув руками, опрометью бросился вон, впечатав меня на ходу в дверной косяк и больно приложив об него головой.

– Эй, полегче… – начала было я, но тут же замолчала – слова застряли в горле. Открывшаяся картина подняла волосы дыбом и скрутила желудок в тугой комок – я увидела обнаженную и совершенно мертвую Ольшанскую, чье некогда прекрасное тело уже тронули первые признаки разложения.

Глава четвертая

Казенные хлопоты и дом, милый дом

– Удивительный ты человек, Тарелкина, – в глазах Коломойского застыла вся боль еврейского народа, – не живется тебе спокойно, да?

Мы сидели за огромным круглым столом в гостиной, которая теперь была плотно набита людьми в полицейской форме.

– Ещенко! – зычный окрик раздался откуда-то со стороны детской.

– Я, – отклик из соседней комнаты, – что-то нашел?

– В том-то и дело, что нет. Вроде комната ребенка, а блестит, как яйца у кота. – Коломойский поморщился. – Щас своему спиногрызу фотку отправлю, а то этот засранец устроил у себя филиал городской свалки. И ведь попробуй только скажи, они нынче все грамотные ж. Ты представляешь, что выкинул…

– Засолов, – прервал словоохотливого коллегу Коломойский, почему-то не пожелавший узнать, что выкинул Засолов-младший, – ты совсем офонарел? Что ты там и куда отправлять собираешься?

– Максим Сергеевич, так я ж в шутку.

– За такие шутки с работы мигом вылетишь, – предупредил подчиненного Макс.

– Суров, – усмехнулась я.

– Будешь тут суровым. Сейчас пресса пронюхает, что ты в деле замешана, нам житья не станет. Как же я люблю такие дела. Отбивайся опять от твоего Плахова.

– Чего это он мой, – взметнулась я коршуном. – Слушай, ты будто меня в чем-то обвиняешь? Нет, ну давай, задай свой контрольный: «Не вы ли, гражданка Тарелкина, притопили в ванной гражданку Ольшанскую? Нет?! И чем доказать можете?»

– Не спрошу, – буркнул Коломойский, – эксперты заключение после вскрытия дадут, но предварительный осмотр указывает на естественную смерть. Чего ты так удивляешься? Уже готовилась в расследование включиться? А, вижу, готовилась, вон как глаза горят. Ну извини, друг мой Арина, боюсь, в этот раз мне тебя порадовать нечем. Вернее, очень на это надеюсь.

– То есть ты хочешь сказать, что молодая, пышущая здоровьем женщина в самом, так сказать, расцвете вот так взяла и умерла?

– Ну почему «вот так»? Накачалась шампанским, уснула и утонула. Обычное, к сожалению, дело. Сына ее жалко, конечно.

При упоминании Андрея мое сердце невольно сжалось от боли, но я тут же прогнала неуместную в данный момент рефлексию. О судьбе мальчика подумаю позже.

– Хм, не знала, что Ольга пила…

– Ну, я не говорил, что она алкоголичка. Хотя… Две бутылки за раз – это, я тебе скажу, результат. Да еще и под весьма условную закуску.

– Ммм?

– Ну ты обратила внимание на тарелку с фруктами?

Я вздрогнула – в памяти разноцветными слайдами замелькали картинки, которые мне не скоро суждено забыть. Свисающая из ванной безжизненная рука с бросающимися в глаза трупными пятнами, уже разбухшее от воды тело, сервировочный столик на колесах (размеры ванной позволяли проводить в ней и не такие банкеты), бутылка из-под шампанского на нем, вторая, закатившаяся в самый угол комнаты, и огромное блюдо с фруктами. Гроздья винограда с тугими, лопающимися от сока ягодами, огромные красные яблоки, поблескивающие восковыми боками, и персики, которые не пощадило время – их нежная кожа крайне чувствительна к окружающим условиям. Несколько часов, и темные пятна проступают на бархатных бочках.

– Непохоже, чтобы Ольшанская вообще что-то ела, – задумчиво произнесла я.

– То есть?

– Ну, я не заметила ни косточек, ни огрызков, ни оборванных виноградных хвостиков.

– Я так понимаю, ты там хорошо все исследовала до нашего приезда? – в голосе Коломойского звучало недовольство.

– Нет, – покачала я головой. – Ничуть. Просто все, что связано с пищей, автоматически фиксируется. – Вымученная улыбка тронула мои губы.

– Неважно, – отмахнулся Максим. – Ещенко, – закричал он неожиданно, глядя куда-то поверх моего плеча. – Ты совсем больной?

– Максим Сергеевич, да я только…

– У-у-у, – втянула я носом воздух, узнав знакомый запах. – Это он зря, конечно. Сочувствую тебе, Ещенко. – Я развернулась вместе со стулом, отчего тот жалобно скрипнул. – Женат?

– Да, – растерялся от неожиданного вопроса мужчина.

– Тогда проси у любимого начальника справку о производственной травме, иначе тебе бытовая угрожает. Духи, которые ты только что тронул, – это секретное химическое оружие, разработанное в недрах американских лабораторий. Стоят примерно как твоя зарплата и сохраняют аромат веками. Их вообще нельзя наносить на одежду или кожу направленным действием. Задохнешься.

– А как же ими пользоваться? – Ещенко принимал все за чистую монету.

– Как и любыми другими – вверх один пшик, и становишься под облако. Правда, убиенная, помяни господи ее душу, это правило игнорировала – только что ванную из этой вражеской жидкости не принимала. Мы потому и не почувствовали трупный запах сразу, что тут насквозь все ее духами провоняло. А ты, Ещенко, попал. Тебя теперь никакая профессиональная дезинфекция не спасет – мундир будет еще лет десять благоухать. Поди докажи жене, что это случайно.

– И что мне делать? – Ещенко чуть не плакал.

Я пожала плечами.

– Придется подарить супруге такие же. Скажешь, потому пахнет, что в магазине консультант на руку нанесла.

– Точно! – В глазах мужчины появилась надежда. – Только… – Он как-то сник. – До зарплаты еще три дня, и деньги все сразу жена забирает. Если только у ребят занять. Тыщи три хватит?

Я вздохнула.

– Флакон, что ты держишь в руках, стоит двадцать четыре тысячи, по золотой карте можно за шестнадцать купить. Если что, такая у меня есть, обращайся.

– Сколько?! – Парень отбросил флакончик, будто тот превратился в ядовитую змею. – В этом пузырьке что? Слезы Путина?

– Ну, его, поди, дороже стоят. Будем считать, Трамп нарыдал.

– Наигралась? – Все это время Коломойский, стоически следивший за словесным пинг-понгом, не вмешивался. – Ещенко, поставь флакон на место и дай работать экспертам. И голову включай. Как обезьяны, чес-слово. Видят кнопочку – непременно нажать нужно. Так на чем мы остановились? Значит, вы приехали потому, что Ольшанская не выходила на связь…

* * *

– Илья, – шепотом обратилась я к помощнику, убедившись, что поблизости никого нет. – Найди, пожалуйста, хорошего детского психотерапевта. Только непременно хорошего! Не шарлатана из раскрученных. Убедись, что у него есть медицинское профильное образование и опыт работы с психологическими травмами. Желательно специализирующегося на оказании помощи сиротам.

– Зачем? – удивился Ганин. – Он же совершенно спокоен!

– Вот именно! Ребенок потерял мать, и никаких эмоций. Поплакал полчаса в своей комнате, и все. Снова «человек в футляре» – застегнут на все пуговицы. Это же явно ненормально! Даже ты, кажется, больше переживаешь Ольгину смерть, чем родной сын.

Это было правдой. Мой помощник оказался на редкость чувствительным парнем. Даже теперь, спустя десять дней после похорон, он все еще выглядел подавленным. Нет, конечно, нас всех потрясла гибель Ольшанской, как неизменно потрясает уход молодого, полного сил человека, которому жить да жить. Но, как это всегда бывает в подобных ситуациях, жизнь быстро берет свое, и, если речь не идет о близких тебе людях, на скорбь отводится не более трех дней – тех самых, которые по христианской традиции разделяют дату смерти и день официального прощания. Стоит последнему комку земли удариться о крышку гроба, как присутствующие, облегченно вздохнув, возвращаются к привычной жизни, тут же, на кладбище, не дожидаясь, пока могильщики закончат свою работу, приступают к обсуждению привычных дел. Нередко подобные мероприятия становятся местом встречи давних знакомых, потерявших друг друга из виду в круговороте жизни. Обмен новостями, рассказы о достижениях (нередко приукрашенные) и даже зарождение совместных проектов – свидетелями каких только событий не становятся немногословные гробовщики. Однако ж Ганина так потрясла смерть Ольшанской, что он взял на неделю больничный – событие столь же удивительное, сколь и дерзкое. Не приходись мне решать такое количество текущих задач или будь у меня хоть кто-то, кому можно было бы поручить поиск нового помощника, я бы непременно это сделала. И только тотальная нехватка времени спасла Илью от увольнения, от которого тот оказался буквально в миллиметре.

– И все же я против, – из-за прозвучавших в голосе Ганина стальных ноток мои брови вскинулись вверх.

– Напомни, когда я спрашивала твоего согласия? – обескураженная неожиданным проявлением свободомыслия, произнесла я скорее удивленно, чем жестко.

– Прости, – Ганин смешался и сдал назад. – Хорошо, я сейчас же займусь поисками.

– Сейчас не нужно. Сделаешь вечером, сейчас подготовь заключение по договору со спонсором – я позже посмотрю. И будь добр, свяжись с «Куходелом», узнай, посмотрели ли они мой рецепт. Часики тикают, снимать или нет, в конце концов. И…

За время отсутствия помощника список его поручений вырос до немыслимых размеров. Что поделать – сам виноват.

Глава пятая

Неожиданное открытие

Я не знаю, в чем секрет популярности этого торта, но факт остается фактом – он никого никогда не оставляет равнодушным. Вообще-то это наш семейный рецепт, который, по легенде, бабушка в качестве трофея привезла из Германии. С дедом – бравым офицером – они познакомились на фронте в сорок третьем. В сорок четвертом поженились, а в сорок шестом, уже после войны, были откомандированы в небольшой немецкий городок, как тогда говорили, для дальнейшего несения службы. В стране побежденного фашизма они прожили четыре года, напоминанием чему являются старательно оберегаемый мною сервиз «Мадонна», серебрянный кофейник с выбитым на донышке названием до сих пор существующего (я проверяла) кафе и рецепт желейного торта, которым до сего дня я ни разу не делилась из-за его банальности. Но для детского канала, как по мне, он более чем годится, тем более что, несмотря на свою простоту, а возможно, именно благодаря ей, у детишек этот десерт пользуется огромной популярностью.

– Арина, что мы сегодня готовим? – По традиции Андрей, в обычной жизни замкнутый и неразговорчивый, на площадке волшебным образом превратился в чудо-мальчика: взял венчик, повертел в руках, положил на место, схватил круглую разъемную форму, сунул в нее голову, чтобы через секунду соорудить «виньетку» с собственной физиономией. Он то изображал святую Магдалену, закатывая глаза к небу, то сводил их на переносице, высовывая язык. Честно говоря, меня его кривляния раздражали, но целевой аудитории заходили «на ура» – количество просмотров неуклонно росло, внушительными темпами приближаясь к рейтингу «взрослого» канала.

Боженька наградил меня неплохими артистическими способностями, поэтому мне легко удалось изобразить умиление проделками малолетнего сорванца. Нацепив на лицо обворожительную улыбку, я потрепала паренька по белобрысой макушке, отобрала у него форму и вручила спатулу, которой он тут же принялся размахивать, словно саблей или световым мечом.

– Сегодня мы приготовим потрясающий фруктово-желейный торт. Любишь желе?

– Не-а, – неожиданно заявил мальчишка, бросив спатулу на стол и снова хватая кольцо.

– Стоп, – вздохнула я и закрыла глаза руками. – Ты опять не выучил текст? Ольга! – по привычке позвала я мать мальчика и тут же прикусила язык. Вот же дура, господи. – Андрей, прости! – Я кинулась к помощнику, присела перед ним на корточки и, взяв за плечики, посмотрела прямо в глаза.

– Да ничего, – равнодушно отозвался он. Его потухший взгляд ничего не выражал.

– Послушай, я все понимаю. Хотя нет… Вру… Конечно, я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Прости меня, дружок. Если хочешь, давай отменим съемки, я же предлагала!

– Нет, зачем? – удивился Андрей. – Просто… Я забыл…

– Что забыл? Слова?

– Нет, их я и не знал. Я забыл выучить.

– Как так забыл выучить, я ведь сказала… – и осеклась, вспомнив то, что прочла вчера на одном родительском форуме. С тех пор, как Андрей неожиданно оказался на моем попечении, мне пришлось многое узнать и многому научиться. Я выяснила, что даже самые серьезные, основательные и ответственные на первый взгляд дети вообще не то же самое, что взрослые. Что им свойственно лениться, отлынивать от неприятных поручений, напрочь забывать невыгодную для них информацию и прекрасно помнить выгодную. То есть если вы пообещаете ребенку поход в зоопарк, можете не сомневаться, что эта информация никогда не выветрится из его памяти и будет жить там вечно, как и обида, если вы не выполните обещание. А вот свои долги дети легко прощают, забывая о своем намерении быть паинькой примерно через секунду после данного слова.

– Хорошо, – прокрутив в голове советы форумчанки с ником «трижды мамка», произнесла я. – Тогда давай сделаем перерыв и поучим слова вместе.

Андрей пожал плечами:

– Давай. Мне все равно.

– Илья, подай сценарий, – крикнула я в темноту студии. – Итак, смотри, – я дала мальчику его текст. – Я говорю: «Ты любишь желе?», а ты отвечаешь: «Конечно, кто же его не любит».

– Кто его любит? – пробурчал Андрей. – Холодное, липкое и трясется так противно. Бр-р-р.

– Ну, трясется оно, если желатина мало добавишь. А мы сделаем крепким. Кроме того, многие дети обожают этот десерт, так что уверена, им понравится.

– Ну ладно. – Маленький компаньон пожал плечами. Он вообще редко спорил, чаще демонстрируя позицию «что воля, что неволя – все равно».

– Так, давай ускоримся, мы и так сильно отстаем от графика. В общем, ты говоришь: «Кто же его не любит», потом мои слова о том, что сегодня мы приготовим, бла-бла-бла. Затем ты спрашиваешь: «А какие фрукты можно использовать?» я отвечаю, что любые, отлично подходят клубника, черешня, малина и даже киви. И ты спрашиваешь: «А персики можно?» – и я отвечаю: «Конечно!» – и иду к холодильнику за ними…

– Персики нельзя, – прервал меня Андрей неожиданно.

– Что, прости?

– Я говорю, мне персики нельзя. У меня на них аллергия.

– Аллергия?! Ты уверен? Это точно?

– Да, – кивнул головой мальчишка. – У нас это семейное. Мне от мамы передалось. – С тех пор как Ольга умерла, Андрей впервые упомянул ее в разговоре. Я внимательно посмотрела на мальчика, но ничто в его облике не выдавало волнения. Голос ровный, глаза сухие и безжизненные. Все как всегда.

– Подожди-подожди, – я помотала головой. – Илья! Илья! Где ты?

– Я тут! – Помощник джинном из бутылки вырос перед нами.

– Про какую аллергию он мне тут толкует? Разве ее отсутствие не было основным условием приема на работу малолетнего помощника?

– Да, но… Я спросил у Ольги, она заверила, что все в порядке. Что мне было делать? Пробы, что ли, брать?

– Да хоть бы и пробы. Мне теперь что делать? У нас уже торт полностью готов и крупные планы отсняты. Погоди, – осенило меня вдруг, – а у тебя же пищевая аллергия? Тебе персики только есть нельзя?

– Не-а, – равнодушно помотал головой мальчик. – Мне в принципе к ним прикасаться нельзя. У них там ворсинки какие-то, если в нос или рот попадут, сразу пятнами покрываюсь и дышать трудно. Мама говорила…

– Твою же налево! – Я решила не узнавать, что именно говорила мать мальчика, куда важнее было то, о чем она умолчала. Семейное у них, видите ли. Вот же Ольшанская, как же это в ее духе!

– Так… – Я заметалась по студии раненым зверем, пытаясь на ходу найти решение. Отменять съемки нельзя. Перекроить персики на ту же клубнику можно, но это, считай, полролика переснимать заново, значит, остается только одно…

– Короче, слушаем все сюда. Торт у нас многослойный. Бисквит мы с Андреем делаем вместе. Тут все норм, крем тоже. Там сметана, сахар, грецкие орехи. На них у тебя нет аллергии? – Я подозрительно посмотрела на него. – Ах да, мы ж уже использовали их как-то. Хорошо. Идем дальше тогда. После этого у нас на бисквит выкладывается крем – это мы тоже вместе, а вот следующий этап я одна. Там нужно будет аккуратно уложить половинки персика, слегка утопив в крем. В этом месте ты удалишься с площадки, а Стас потом отдельно тебя доснимет крупным планом и смонтирует так, будто ты стоял рядом. Я тем временем залью фрукты желе и достану готовый торт. Аллерген надежно запечатан в желатиновом «плену», ты возвращаешься на площадку, стоп, снято, все хорошо. Понял? – Андрей кивнул. – Отлично, тогда поехали…

– …Как ты знаешь, бисквиты бывают разными. – Я старательно изображала Оксану Федорову, просвещающую «девочек и мальчиков» по важным вопросам. Мне только Хрюши со Степашкой не хватало. А это идея! Интересно, можно ли кукол пригласить на программу… С другой стороны, современным детишкам ближе и роднее какой-нибудь бьюти-блогер, или рэпер, или…

– Арина, что ты делаешь? – голос Андрея вернул меня в реальность. Переведя взгляд на чашу, я увидела плавающие по яичной поверхности скорлупки. Словно лодочки, покачивались они на тягучем белке.

– Да ё-моё! Простите. – Я выловила скорлупу, быстро смахнула разлитое яйцо со стола. – Стас, переснимем? – крикнула в темноту.

– Не вопрос, – отозвался оператор.

– Хотя… – Я задумалась. – Нет! Оставляем этот кусок. Обыграем его для родителей. Сделаем, будто ты задурил мне голову и я перепутала миску с мусоркой.

– Но это же неправда?

– Да кому она нужна… – начала было я, но тут же осеклась, поймав полный любопытства взгляд Андрея. Едва ли не впервые за все время, что я его знала, он демонстрировал заинтересованность. Казалось, мальчишка проверяет меня, тестирует, пытается понять, что ждать от этого взрослого, который волей судеб теперь распоряжается его жизнью. А я, тоже впервые, вдруг осознала всю тяжесть свалившейся на меня ответственности.

Я присела перед мальчиком на корточки, взяла за плечи, посмотрела прямо в глаза.

– Послушай, малыш…

– Я не малыш, – тихо сказал Андрей, но рук не сбросил.

– Прости, конечно, не малыш, послушай, – замолчала я, подбирая слова. – Все верно. Это будет неправдой. Но это ведь и не ложь. Мы просто делаем шоу. Ну, как мультик или кино, понимаешь? Вот какой твой любимый фильм?

– «Гарри Поттер».

– Да?! Здорово! Я тоже его обожаю. А книги читал? Нет? Ну как же так? Давай вместе почитаем? Хочешь?

Мне показалось, в глазах Андрея мелькнул интерес, но только на секунду. Взгляд вспыхнул и тут же погас. Мальчик равнодушно пожал плечами – футляр захлопнулся.

– Как хочешь, – бесцветным голосом прошелестел он.

– Ну так вот… – Я решила не форсировать события, но «зарубку» поставила, пообещав вернуться к этой теме позднее. – Знаешь, кто играет Гарри? Нет? Дэниел Редклифф. Ты же понимаешь, что он просто актер, и на самом деле не умеет летать на метле и… – снова замолчала, внезапно испугавшись, что сказала что-то лишнее. Вдруг это как с Дедом Морозом – совсем не хотелось стать человеком, который лишил только что осиротевшего ребенка веры в чудо. – Ты ведь знаешь, что Гарри Поттер ненастоящий? – осторожно поинтересовалась я, прокручивая в голове варианты отступления на всякий случай.

– Знаю, конечно. Мне вообще-то десять, – в голосе Андрея прозвучала обида, а я облегченно вздохнула.

– Ну так вот. Представь, что ты Гарри Поттер. Тьфу ты… Актер, который его играет. Мы снимаем кино, где все может быть не по-настоящему. Ты же вот на съемках тоже не такой, как в жизни.

– Как это? – не понял мальчик.

– Ну как… – Я снова растерялась. – Веселее, активнее и… – Поняв по лицу юного напарника, что он не понимает, я быстро скомкала разговор: – Неважно. В общем, ты меня понял. Это не обман. Это просто игра, которая к тому же понятна всем. Ну какую мать не отвлекал ребенок и какой ребенок… – О господи, я будто по минному полю хожу. Зачем я завела разговор о матерях, да и представить себе ситуацию, в которой Андрей от чего-то мог отвлечь Ольгу, тоже невозможно. – Короче, давай это просто сделаем, если ты не возражаешь?

Мальчик кивнул, и мы сделали. Бисквит для бабушкиного торта готовился по самому простому рецепту из всех существующих: четыре яйца, стакан сахара, стакан муки, чайная ложка разрыхлителя и сто двадцать граммов сливочного масла, растопленного в микроволновке. В оригинале его топили, разумеется, на огне, да и бабуля использовала исключительно маргарин – в ее время класть масло в выпечку считалось непозволительной роскошью. Что до меня, то я вообще не признаю растительных жиров. Да что там! Я и к маслу предъявляю особые требования. Чтобы производитель проверенный и жирность иключительно 82,5 %. Именно ингредиенты определяют вкус, поэтому даже самый крутой рецепт можно безнадежно испортить не тем маслом, яйцами или мукой. Даже в таком простом торте, как сегодняшний, важна любая деталь. Взять хотя бы крем. В оригинале он готовится из большой (трехсотграммовой) банки сметаны и стакана сахара. Но попробуйте взбить их вместе миксером и увидите, что получится: молочный продукт превратится в воду, а белоснежные кристаллы и не подумают раствориться. Лично я давно использую пудру. От нее сметана тоже моментально «течет», но зато сахар не скрипит на зубах. А густоту я обеспечиваю, сунув крем в морозилку минут на пять-десять. Некоторые, знаю, добавляют крахмал, но, как по мне, ужасное решение. Тогда уж лучше лист желатина. Кстати, о последнем. Со времен моей бабушки с ним тоже произошло немало метаморфоз. Нет, конечно, в продаже все еще полно того, «старого», который нужно оставлять надолго в воде для разбухания, а потом аккуратно нагревать на водяной бане, но, хвала производителям, появилась и альтернатива – быстрорастворимый порошок, который сразу добавляется в ягодный сироп, нагретый до температуры не более шестидесяти градусов. Можно использовать также и листовой – многие кондитеры предпочитают именно его за отсутствие вообще какого-либо вкуса и запаха. Но с ним нужно еще приноровиться работать, да и не всем он доступен. И уж тем более я не планировала забивать детям головы этими подробностями. Нам с самого начала было важно, чтобы все предлагаемые рецепты были доступны. А это значит, чтобы все ингредиенты они могли купить в ближайшем супермаркете, а не в кондитерской лавке, которая, к тому же, есть далеко не в каждом городе.

Взять хотя бы персики. Я предпочитаю свежие, но сейчас не сезон, и я пощадила зрителей, милостиво разрешив заменить на консервированные. Заодно сок можно на желе пустить. Кстати, может, зря мы тогда так всполошились? Интересно, а аллергия на консервированные фрукты распространяется? Они же без кожицы и прошли термическую обработку. Вообще, конечно, впервые с таким сталкиваюсь. Ладно в пищу употреблять, но чтобы и в руках не подержать. И Ольга тоже хороша – утаила такую информацию, вот если бы ее это лично касалось… О нет! И как же я сразу об этом не подумала?

Глава шестая

Тарелкина, будь человеком

– Тарелкина, будь человеком. Вот что тебе неймется, не понимаю? – Макс положил себе пятую ложку салата (не то чтобы я считала), немного подумал и зачерпнул еще. Я усмехнулась: когда-то я готовила этот микс из морепродуктов порционно, красиво укладывая при помощи салатного кольца, но быстро поняла – чтобы накормить ненасытного Коломойского, нужно кольцо для выпечки и блюдо размером с колесо. Поэтому теперь, поправ приличия, подаю закуску в общей тарелке. Чем не шведский стол?

– Да как ты не понимаешь… – начала было я, но осеклась, наткнувшись на выставленную вперед ладонь.

– Тарелкина, будь человеком, дай поесть спокойно.

Я вздохнула. Что ж, сама виновата. С другой стороны, разговор предстоял непростой, так что надо было умаслить старого друга.

И мне это удалось – Макс только что не мурлыкал от удовольствия. Ни разу не была на концерте Мацуева, но подозреваю, именно так выглядят его зрители – закрыв глаза, Коломойский слушал «гастрономический концерт для тарелки с оркестром» – надеюсь, я не переборщила с нотой «соль». Водится за мной такой грешок. Однако если и так, Макс этого не заметил – его лицо светилось восторгом, граничащим с экстазом. Никогда не понимала секрета популярности этого более чем простого блюда, но, зная страсть к нему своего друга, не могла ее не использовать.

– Ну давай, Тарелкина, жги. – Макс наконец-то насытился или просто решил сделать перерыв – салатник пуст только наполовину, и мы еще до десерта не добрались. – Рассказывай, что такого сенсационного ты узнала про смерть Ольшанской?