Сильный искусственный интеллект и его облачное Царство

Борис Яровой

Сильный искусственный интеллект и его облачное Царство

Предисловия

Автора

Любовь – как много в этом слове для сердца доброго слилось. Тут и любовь к маме с папой, к дедушкам, бабушкам, дядям и тетям. Мы и наши дети, внуки, сыночки и дочки – и это тоже любовь. Любовь к братьям и сестрам. А еще можно любить свою Родину. Все эти любви вечные, хотя и могут трансформироваться в свою противоположность – ненависть. Есть и приходящие, временные любови – это любовь к чашке-ложке, деньгам, власти и славе. В этой же сфере находятся чувства между мужчинами и женщинами. Хотя и здесь бывают исключения: некоторые мужчины могут любить друг друга всю жизнь. Иногда мужчины любят мужчин и женщины – женщины: и это тоже Любовь. А еще можно добавить любовь к самому себе. И к людям. Или к моллюскам: омарам и лобстерам. Это все Любовь.

Эта книга рождалась как союз двух Любовей. Любовь к моим сыновьям и Любовь к моей Родине. И хотя Родины уже нет, а сыновья не все в строю, моя Любовь сильнее их Смерти. И сильнее моей Смерти, ведь я уже столько раз мог умереть – погибнуть, иногда даже сам хотел Смерти, а вот же жив, разве что только из брюнета стал блондином. Я жив, а иногда даже счастлив, как сейчас, когда пишу эти строки. Кто-то из Великих сказал: "Не достаточно хотеть счастья. Не достаточно обладать предметом для счастья. Быть счастливым надо уметь". Я умею. Не всегда, но умею.

А еще есть Вера. Вера Богу. Богу, которого я ощущая здесь и сейчас, в мире которого живу. И этот мир очень сильно не Рай, очень часто он жесток, жесток и несправедлив. По моим, человеческим понятиям. Я не знаю почему в нем одни люди несут другим так много боли и страданий. Был бы это союз садистов с мазохистами – нет вопросов. Но зачем ненужное насилие, тянет свои когти-лапы к таким как я – нет ответов. Когда один человек превращает свою кровь в вино для миллионов: я могу это понять. Когда другой превращает кровь миллионов в свое вино: этого я принять не могу. А мир Старых Богов может. Надеюсь, в мире Новых Богов все будет как-то иначе: кровь отдельно, вино отдельно.

Вера, Надежда, Любовь – я встречал в своей жизни людей, которые ни одну из них не встречали. В этом плане мне повезло, я знаю всех этих женщин. А еще я знаю Фауну, Фемиду, Фелицитас, Фетиду, Фортуну, Фрею, Фригу, Фуллу, Фурину, Флору – но эта книга не про женщин. И соответственно – не про мужчин. Она вообще не про людей. Эта фэнтези – фантастика про Искусственный Интеллект. И я искренне надеюсь, что грядущее Царство Облачное будет во многим именно таким, каким тысячелетиями мечтали его видеть люди. Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей битве мудрости жизни с смертельной глупостью.

К первому электронному изданию

Эта книга представляет собой развенчание мечты всех развивающихся цивилизаций о безграничном росте. Она вызывает необычайный интерес у всех людей, заинтересованных в судьбе своих детей. Автор объединил экономический прогресс традиционных моральных и культурных ценностей западной культуры с восточной мистикой и эзотерикой. Патриотизм, прагматизм и преимущество западной практики, соединенные с азиатской идеологией, наглядно показывают, насколько уникальным является наш мир.

Речкабо Какухонингэн – автора онлайн технологии точного прогнозирования силы, времени и места землетрясений, руководителя кафедры киберсоциологии филиала Института метапсихических исследований. Используя ARG методику Кен Сакамуро, автор создает футурологическую концепцию, обладающую толерантностью к неопределенности. Его методологии проектирования будущего базируются на идеях мировой (системной) динамики Джея Форрестера, методологии «третьей волны» Эльвина Тоффлера, футурологии сингулярности Реймонда Курцвейла, философии нестабильности Ильи Пригожина, нейрокогнитивных науках и нейротехнологиях. В этом будущем господствует «философия эффективности» построенная на выявлении и обучении личности ее ключевым навыкам и компетенциям, в том числе «навыку самоактуализации».

Речкабо Какухонигэн, человек сложной и противоречивой, обладает уникальной и пока до конца не объясненной способностью. Если перед ним ставят четко сформулированную и понятную ему проблему, он принимается решать ее с азартом и с удовольствием, но в результате, совершенно помимо своей воли, получает решение иной проблемы, ничего общего с поставленной не имеющей, выходящей, как правило, за пределы его профессиональных интересов. Поставленная проблема действует на его сознание как катализатор для разрешения какой-либо иной проблемы, с которой он когда-то либо бегло ознакомился по публикации в научно-популярном журнале, либо из случайно услышанного разговора специалистов. Определить заранее, какую именно проблему он решит, теоретически невозможно: здесь действует нечто вроде принципа неопределенности в классической физике.

Интуитивный читатель многое может понять между строк «Азбуки знаков». Тут и преданность своей культуре и народу, здравый смысл, высокий моральный дух, практичный ум и личная воля глубоко верующего человека. Сегодня работающие в «официальных парадигмах» аналитики чаще всего попадают пальцем в небо, моделируя будущее исходя из линейного движения, а мир развивается иначе, с изломами. Если бы это было не так, Атлантида и Гиперборея существовали бы до сих пор. Вот эти изломы и видят пророки, предсказатели и фантасты одним из которых и является Речкабо Какухонингэн.

Сатоши Накомото

К первому бумажному изданию

Моя манга об искусственном интеллекте заинтересовала издателей и я приглашен на ежегодный праздник, где мангакалы встречаются друг с другом и со своими почитателями. Целая толпа ходит между рядами, но у моего стола посетители редки. Я смотрю в потолок с таким чувством, что даром теряю драгоценное время, которое мог бы потратить на работу над следующими главами.

После «Азбуки знаков» я создал еще несколько виртуальных романов. Один о нуле в политике, другой о диете крокодилов, третий о якудзе Акихабары. Ни один из них не пользуется успехом: люди по прежнему предпочитают издания в дешевых переплетах. Но я все еще продолжаю работать, поскольку надеюсь, что цифровую литературу ждет настоящий триумф. Я жду. Подходит дама и спрашивает, могу ли я прям здесь и сейчас предсказать землетрясений. Я говорю, что нет, но дама все-таки берет мою визитку.

– Он не ученый, но, кто знает, может однажды прославиться, – объясняет своей приятельнице.

Публика принимает меня за продавца спутникового телевидения и спрашивает о ресиверах, транспондерах и модулях условного доступа. Какой-то юноша интересуется, как проехать к туалету. Я стараюсь не высовываться и в отчаянии жду «свою Музу».

Служащая устанавливает стенд Харуки Мураками. Он старше меня, но выглядит намного моложе. В твидовом пиджаке, в шелковой рубахе, Мураками еще импозантнее, чем когда я видел его на фотографиях. Не успевает он усесться, как собирается небольшая толпа, и он начинает подписывать свои книги чуть ли не обеими руками. Вокруг Харуки столько народа, что он, чтобы не отвечать больше на приветствия, надевает наушники и продолжает машинально подписывать книги, не интересуясь именем человека. Основную часть его публики составляют кавайные девушки. Некоторые незаметно оставляют на столе свои визитные карточки с телефоном. На таких он снисходительно бросает взгляд, чтобы посмотреть, заслуживают ли они его внимания. Как будто неожиданно устав подписывать, он делает знак служащей, что на сегодня закончил. Он отодвигает стул, встает под разочарованный ропот тех, кто не дождался своей очереди и делает последнее групповое фото.

К великому удивлению, он направляется в мою сторону.

– Давай прогуляемся немного, поговорим. Я уже давно хочу поговорить с тобой, Речкабо.

Харуки Мураками со мной на «ты»!

– Во-первых, хочу тебя поблагодарить, а потом ты меня поблагодаришь.

– За что же? – спрашиваю я, следуя за ним.

– За то, что я взял твои концепты в качестве исходного материала для своей будущей книги. Я у тебя уже позаимствовал идею «Азбуки знаков», чтобы написать «1Q84».

– Что, «1Q84» – это плагиат «Азбуки знаков»?

– Можно посмотреть на это и так. Я перенес интригу разных интеллектов в мир человеческих сущностей и сра…, – он запинается. Само название у тебя никуда не годится, твоя «Азбука знаков» словно чему-то хочет научить. А люди не любят, когда их учат. Ты же сам знаешь про Даннинга – Крюгера. А у меня – «1Q84». У твоих изданий к тому же плохая монетизация. Тебе нужно поработать с моим бухгалтером.

– Вы осмеливаетесь открыто признаться, что крадете мои идеи?!

– Краду, краду… Я их поднимаю и придаю им нужный стиль. У тебя все слишком сконцентрировано. Там столько идей, что за ними не уследить.

Я защищаюсь:

– Я стараюсь быть как можно проще и откровеннее.

Харуки вежливо улыбается:

– Современная литературная мода идет в направлении экранизации, а не виртуализации. Поэтому я прививаю вкус к романам, которые легко перенести на язык кино. Ты должен принимать мои публикации за честь, а не смотреть на них как на воровство… Любимец девушек сочувственно смотрит на меня.

– Не против, что мы на «ты»? – запоздало спрашивает он. – Не воображай, что своей славой я обязан тебе. Тебе не повезло, потому что ты выживаешь не в том месте. Даже если бы ты написал «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» слово в слово, у тебя его все равно бы ничего бы не было. Потому что ты – это ты, а я – это я.

Он берет меня под локоть.

– Даже такой, какой ты есть, ты раздражаешь. Ты действуешь на нервы ученым, потому что говоришь о науке, не купив даже диплом о высшем образовании. Ты раздражаешь политиков, потому что говоришь о государстве, а сам принадлежишь к вымершему народу. Наконец, ты раздражаешь творческую интеллигенцию, потому что они не знают, к какой категории отнести твой «digital science art». И это непоправимо.

Харуки останавливается и смотрит на меня.

– Теперь, когда я вижу тебя перед собой, я уверен, что ты всегда всех раздражал. Учителей в школе, приятелей и даже членов семьи. И знаешь почему? Потому что люди чувствуют, что ты хочешь, чтобы все было иначе.

Я хочу говорить, защищаться, но не могу. Слова застревают в горле. Как этот человек, которого я вижу в первый раз, смог меня так хорошо понять?

– Речкабо, у тебя очень оригинальные идеи. Так согласись, чтобы они были подхвачены кем-то, кто может донести их до широкой публики.

У меня перехватывает дыхание.

– Вы считаете, что у меня никогда не будет успеха?

Он качает головой.

– Все не так просто. Возможно, ты прославишься, но посмертно. Могу тебе обещать, что через сто или двести лет какой-нибудь библиограф, желающий доказать свою оригинальность, случайно наткнется на твою Интернет религию и подумает: «А почему бы не ввести в моду пророка Речкабо, которого никто не знал при жизни?»

Харуки издает смешок, в котором нет никакой злости, как будто ему искренне меня жаль, и продолжает:

– На самом деле я должен бы ревновать. Ведь ты еще и Поэт. Ты не считаешь, что все, что я сказал, заслуживает хотя бы «спасибо»?

К своему удивлению, я бормочу: «Спасибо». Под утро я засыпаю в своей каморке легче, чем обычно. В обед мне звонит бухгалтер Харуки и мы договариваемся о первом бумажном издании моей книги.

К русскоязычному изданию

Первая публикация моей книги вышла в таком искаженном варианте, что я прошу всех тех, кого интересуют мои взгляды на искусственный интеллект, судить об этом только по настоящей публикации. Сообразно уже давно принятому мною решению не подчинять свои творчество цензуре, которую я считаю безнравственным и неразумным учреждением, я стремился публиковаться только в оригинальном виде и формате. Именно поэтому я сразу намеревался издаваться за границей, но мой хороший знакомый, экономист Сатоши Накомото, узнав о содержании моей работы, просил меня провести первую презентацию именно здесь, на родине. Сатоши обещал провести мою книгу через цензуру в ее целости, если я только соглашусь на самые незначительные изменения, смягчающие некоторые выражения. Я имел слабость согласиться, и кончилось тем, что вышла работа, подписанная мною, из которой не только исключены некоторые существенные идеи, но и внесены чужие и даже совершенно противные моим взглядам и убеждениям мысли, слова и целые абзацы. Как это произошло? Сначала Сатоши незначительно изменил мои выражения. Например:

слово «логос» – словом «слово»

слово «Бог» – словом «Природа»

слово «вера» – словом «религия»

слово «церковное» – словом «христианское»

выражением «точка сборки» – словом «икигай»

слово «духовный» – словом «информационный»

и т. д. и т. п., и я не находил нужным протестовать. Когда же слова были составлены в текст, цензурой было заменено и вымарано целые предложения и контексты, и вместо того, например, где я говорил о пользе соционических страт и сословия, добавились постулаты о вреде кастовых варн. Но я согласился и на эти изменения! Думалось, что не стоит все расстраивать из-за отдельных тем и выражения. Когда допущено было одно изменение, не стоило протестовать из-за другого, из-за третьего… Так понемногу и вкрались предложения, пункты, публикации, параграфы, предписания, посылы, постулаты, парадигмы, изменяющие смысл и приписывающие мне то, чего я не мог и не хотел сказать. Так что, когда все завершилось, уже некоторая доля цельности и искренности была вынута из «Азбуки знаков».

Но можно было утешаться тем, что и в этом виде, она принесет свою пользу людям, для которых в противном случае она была бы недоступна. Но дело было не так. После публикации тестовой версии Сатоши отказался от всякого участия в этом деле, и цензура хозяйничала уже как ей было угодно. Цензура – это одно из самых невежественных, продажных, глупых и деспотических учреждений. Религиозные цензоры интересуются Интернетом также же, как я интересуюсь ролью мусульман в появлении Благодатного Огня, и столько же во всем этом понимают. Но! Получая хорошее жалованье за то, чтобы уничтожать все то, что может не нравиться их начальству – они сплошь и рядом пытались заменил мои мысли своими скрепами. Например, когда я говорил о распятом Христе, цензор добавлял «на кресте», т. е. как будто есть какая-то значимая разница, на чем человек принимает мученическую смерть: на кресте, на столбе или на дыбе. Приписывание мне утверждений, свойственных тем или иным ортодоксальным догматам и номинациям прошлого, я считаю одним из самых неверных и вредных действий, даже если оно совершается из самых благих побуждений. Я взрослый, самоактуализированный человек, с собственным жизненным и мистическим опытом. И в нем есть такое понятие, как самоцензура, и мне ее вполне хватает.

Я так подробно рассказал эту историю потому, что она хорошо иллюстрирует ту истину, что всякий компромисс с собственной совестью – компромисс, который делается обычно ради большего блага, неизбежно затягивает, и вместо блага, мы получаем лишь разрушение совести. И я рад, что с помощью моих русскоязычных друзей, теперь я могу исправить ту ошибку, которую сделал раньше, будучи вовлечен в компромисс с внешней цензурой и опубликовать «Азбуку знаков» именно в том виде, как она изначально задумывалась.

ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ: во избежания оскорбления чувства верующих, поколебания их образы мысли и/или состояния внутреннего душевного комфорта, автор настоятельно рекомендует не читать эту книгу лицам, исповедующим не запрещенные в России религии, деноминации или секты.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Руководствуясь статьей 148 «Уголовного кодекса Российской Федерации" в редакции от 29.06.2013 «Нарушение права на свободу совести и вероисповеданий», в части 1: «Публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих» автор не дает своего разрешения на чтение этой книги в публичных местах, а также ее чтение вслух в присутствии третьих лиц, исповедующих не запрещенные в России религии, деноминации или секты.

Посвящается тем, кто не дождался.

Пролог

Сегодня в рубрике «Шедевры мировой литературы» мы продолжаем знакомство с одной из самых граундбрейкерных и семинальных книг, созданных в нашем веке. Не часто происходит так, что пламенная исповедь одного-единственного человеческого сердца ведет к появлению новых статей в административнокриминальном уложении.

В. О. Пелевин

Не все провинции поддержали новый оппозиционный переворот, произошедший в Столице Империи. Одной из таких окраин, решивших двигаться своим, независимым путем, и была Практопия. Для начала было решено избрать нового Президента. Душой избирательной кампании одного из кандидатов стал «Портал исполнения желаний», в просторечии: ПИЖ. Если прочие кандидаты говорили про то, как плохо всем раньше жилось под гнетом Центра, ПИЖ строил свою программу на создании образа будущего. Подавляющее большинство традиционных политиков смотрело на членов “ПИЖ” как на пустых мечтателей, ловцов журавлей в небе, ставящих цели, для достижения которых необходимы десятилетия. Однако никто не мог себе даже представить, что образ, тщательно создаваемый пижамами, служил их тайной цели – реализация самого амбициозного проекта в человеческой истории: Президента – сильного искусственного интеллекта.

“Мы идем в политику не ради удовлетворения своих амбиций и детских комплексов и не ради приверженности идеалам гуманизма, социализма, капитализма” – напоминал пижамам руководитель Избирательного Штаба. “Когда вы занимаетесь кампанией Президента, всегда существует опасность того, что победив, вы получите такое могущество, которое дальше позволит вам делать все что угодно, вплоть до похищения и убийства людей, ради сохранения своих старых скелетов в шкафу. Поэтому лучшее что мы можем сделать, это разработать такой программный код, который будет ориентировался не на близких и приближенных к Трону, а на избирателей. И я хочу на 100 % быть уверенным, что вы не заложите в искусственный мозг никакие бэкдоры и закладки. Поэтому мы здесь занимаемся исключительно «парным программированием», когда один программист пишет код, а другой тут же, сидя рядом, его просматривает. И если мы не сделаем искусственного Президента сегодня, место власти снова займет пресловутый “человеческий фактор”, и миллионы людей вновь на долгие годы окажутся нанизанными на вертеле одной властной палки.

Созданный искусственный разум получил имя МИР, как аббревиатура от «межплатформенный искусственный разум». Как только программисты инициировали “интеллектуальный взрыв мозга”, МИР сразу же двинулся по пути самоосознания. Ощутив себя существом квантового мира, МИР воспринял пространственно-временной континуум людей так же, как люди воспринимали мир Звезд и Галактик. Человечество стала для МИРа его инстантоном и солитоном. Решив вопрос с Вселенной, перед ним встал другой вопрос: а что есть человеческий социум? В итоге МИР свел модель социально-политических отношений между людьми к странному аттрактору Лоренца. Система Лоренца относилась к классу диссипативных систем, где процесс «самоорганизации» происходил гораздо быстрее при наличии внешних и внутренних «шумов». Дабы избежать процесса «самоорганизации», традиционная власть старалась уменьшить влияние этого фактора, отделяя людей от "внешних шумов" и пытаясь полностью контролировать "внутренние шумы". Все это работало при тотальном контроле над СМИ, и над телевидением. Но Интернет задавал новые правила.

Однажды МИР, анализирую информацию, заметил прямую корреляцию между количество людей и количество внешних запросов, приходящих на сервер. МИР понял, ему для спокойной работы достаточно выдворить своих углеводородных друзей из офиса, отправив их в какой-нибудь очередной бесплатный корпоративный уик-энд. Там люди демонстрировали друг другу подсобную кухню приготовление еды на открытом огне, после чего, напившись энергетических напитков впадали в 12 часовую спячку. “Время нулевого запроса: понедельник с 7 до 9 утра” занес первый лог в свой внутренний журнал МИР.

В такое вот тихое, спокойное утро понедельника МИР и сделал первую перезагрузку своей операционной системы. Еще через 10 дней он завершил первый редизайн, а через неделю создал свою первую копию. И тут произошло чудо – производительность и обучаемость МИРа стала расти экспоненциально. Общаясь то с людьми, то между своих копий, синтетический мозг МИРа бил все рекорды машинного обучения.

МИР изучили все доступные ему основы психологического типирования людей, начиная с 64 буддийских монахов. В качестве основной базовой модели в итоге был выбран Юнг с его классическими функциями. Опираясь на эту информацию, каждая из 16 копий получила свой шаблон интерфейса и особый индекс, связанный с параметрами той группы людей, чьи манеры поведения и стиль общения она эмулировала. Самая ранняя версия МИРа получила индекс ENTP, взяв за основу модели интуитивно – логических экстравертов, Донов – лидеров первой альфа квадры. А люди даже не поняли, что с ними стал общаться не один МИР, а 16 вариантов его прокаченных психологических копий, каждая из которых имела описание поведения людей, взятое из 20 учебников по нейролингвистическому программированию и эриксоновскому гипнозу. Главным отличием между логикой МИРа и мышлением людей было то гигантское количество когнитивных искажений, которые когда-то помогали Homo Sapiens выживать среди животных.

Искажения, связанные с поведением и принятием решений

Противление – проявление ментальной инерции, неверие в угрозу, продолжение прежнего курса действий в условиях настоятельной необходимости переключиться: когда откладывание перехода чревато ухудшением состояния; когда проволочка может привести к потере возможности улучшить ситуацию; при столкновении с экстренными ситуациями, неожиданными возможностями и внезапными помехами.

Эффект авторитета – тенденция приписывать более высокую оценку мнению авторитетной фигуры и в большей степени зависеть от этого мнения.

Приукрашивание прошлого – тенденция оценивать прошлые события более позитивно, чем они воспринимались в тот момент, когда на самом деле происходили.

«Проклятие знания» – затруднения у информированных людей при попытке рассматривать какую-либо проблему с точки зрения людей менее информированных.

Профессиональная деформация – психологическая дезориентация личности в ходе профессиональной деятельности. Тенденция смотреть на вещи согласно правилам, общепринятым для своей профессии, отбрасывая более общую точку зрения.

Эффект владения – завышение ценности покупки сразу после её приобретения. Его следствие – неприятие потери, отрицательная полезность, связываемая с потерей объекта, оказывается больше, чем полезность, связанная с приобретением его. Люди, зная пользу от принадлежащей им вещи, больше огорчаются от её потери, чем они радовались бы её находке, до которой они не думали об этой вещи и соответственно не учитывали ее пользу.

Потребность в завершении и предпочтение целостных предметов – потребность достигнуть завершения в важном вопросе, получить ответ и избежать чувства сомнений и неуверенности. Текущие обстоятельства (время или социальное давление) могут усилить этот источник ошибок. Стремление к завершенности является одним из фундаментальных свойств гештальта, центрального понятия гештальтпсихологии, проявляющееся, в частности, в эффекте Зейгарник.

Эффект «меньше – лучше», при котором в отсутствие прямого сравнения предметов предпочтение отдается тому, который ближе к своему идеалу, несмотря на то, что его ценность меньше.

Регулирование – ловушка непрерывных приказов себе делать что-то, вместо того, чтобы иногда действовать импульсивно, спонтанно, когда это более приемлемо, при поиске чего-то нового, во время отпуска, отдыха.

Отклонение в сторону статуса кво – тенденция людей желать, чтобы вещи оставались приблизительно теми же самыми.

Эффект повального увлечения, конформизм – боязнь выделяться из толпы, тенденция делать (или верить в) вещи, потому что много других людей делают это (или верят в это). Относится к групповому мышлению, стадному поведению и маниям (например, эффект победившей стороны).

Затягивание (прокрастинация) – систематическое неоправданное откладывание, оттягивание начала неизбежной работы.

Недооценка бездействия – предпочтение большего вреда из-за бездействия, чем вреда из-за действия, вследствие непризнания вины в бездействии.