День, когда пропала Вероника

Естественно, парк она благополучно миновала и, выбежав к заправке, перешла на шаг, пытаясь восстановить дыхание.

В поздний час возле многочисленных колонок практически никого не было. Лишь запоздалый бюргер садился в уже заправленную семейную машину, чтобы отправиться в теплую уютную квартирку, где его ждет такая же теплая, уютная жена. Такая, какой Маше никогда не стать.

Два огромных трака, перевозившие по ночам продукты для супермаркетов, стояли в специально отведенном для них месте. Сквозь огромные стеклянные окна заправки было видно молодого продавца, маявшегося от скуки в ночную смену.

Отдышавшись, Маша зашла в стеклянный домик, в котором уютно разместились небольшое кафе, магазин со всякими мелочами и касса заправки. Заказав черный кофе, она умостилась на высоком стуле, стоявшем в укромном уголке, скрытом от глаз продавца продуктовыми полками, и принялась глазеть в темноту, точечно подсвеченную фонарями.

Воспоминания нахлынули помимо воли. Каждый взгляд, вздох, слово. Свет фонарей расплылся, и Маша поняла, что плачет. Смахнув непрошеные слезы, она попыталась глубоко дышать и не думать о том, как она вернется домой. Может, ей стоит погулять до утра, дождаться, когда Миша и Вера уедут на работу и в школу, и тогда вернуться? Ну хорошо, ночь и день она выиграет, а дальше что?

Не сдержавшись, Маша снова всхлипнула и тут же закрыла рот рукой. Не хватало еще разреветься здесь.

– Не плачь, подруга, все будет хорошо!

Высокая, симпатичная, хорошо одетая девушка примостилась на соседнем стуле. В руках бумажный стаканчик с чем-то приторно сладким, не похожим на кофе. Откуда она взялась? Машины ведь не подъезжали к заправке, Маша бы увидела. Тоже пришла из леса, как она?

За их спинами раздались мужские голоса. Маша оглянулась, чтобы увидеть, как парнишка-продавец передает кряжистому мужчине лет пятидесяти две пачки сигарет. Быстрый взгляд на свою неожиданную собеседницу, и мысль еще не успела оформиться в голове, как девушка кивнула:

– Да, я тут работаю. За ночь один-два голубчика заглянут на огонек, так что работа не пыльная. Ну и не обижают меня, в основном одни и те же приезжают. Я тут две-три недели постою, плюс на дому приму кое-кого, а потом радую себя.

Девушка поспешно стянула с себя короткий пиджачок и вывернула его наизнанку:

– Смотри, «Шанель», настоящая!

Маша, не скрываясь, внимательно посмотрела девушке в лицо. Они были чем-то похожи. Обе невысокие, темноволосые, белокожие. Вот только в отличие от растрепанной зареванной Маши девушка была обильно накрашена и одета в дорогие вещи.

– Ты что, занимаешься этим ради шмоток? – неожиданно для самой себя выпалила Маша.

Непрошеная собеседница показалась милой и даже родной, такая же мятущаяся душа, не созданная для спокойной семейной жизни.

– Ну нет, – нараспев возразила она, – ты не понимаешь, это не просто шмотки. – Девушка деловито надела пиджак и с удовольствием взглянула на свое отражение в стекле. Любовно погладив мягкую ткань, чуть приподняв голову и прищурив глаза, она победоносно взглянула на собственное отражение. – Понимаешь, это уважение. Тут я работаю по ночам, а днем, в перерывах между «голубчиками», я хожу по улицам, и все эти люди смотрят на меня и думают, что я жена какого-нибудь важного человека. В ресторане официанты бегут ко мне принять заказ, а в бутиках, куда я захожу присмотреть себе что-нибудь новенькое, продавцы всегда предлагают мне кофе. Я сижу на их мягких диванах, дышу этим особым воздухом больших денег и чувствую себя человеком. Раньше у меня никогда такого не было, я даже в ресторан боялась зайти сама и пообедать. Разве что кофе где-нибудь на террасе пила. Так что это не просто шмотки, понимаешь?

Мария кивнула. Каждый заполняет пустоту собственной жизни как может. Кто-то любовью, кто-то работой, кто-то детьми, а кто-то вещами. В этом нет ничего плохого. И хорошего тоже нет.

Некоторое время они молча цедили свои напитки по крошечному глоточку, глядя на собственные отражения в стекле. Нарядная ночная бабочка и несчастная домохозяйка.

– Ты будешь здесь завтра? – Маша дружелюбно улыбнулась девушке. Забавно, это первый человек, с которым ей удалось спокойно поговорить, не подыскивая нужных слов, без натужной улыбки, напряжения и страха сказать что-нибудь не так. Может, они подружатся? А что? Ей так отчаянно не хватает близкого человека.

– И завтра, и послезавтра, – подмигнула девушка, заметив, что на стоянку заехала очередная фура.

Изящно соскользнув со стула, она направилась к двери, помахав новой знакомой на прощание. Двери расплылись в стеклянной улыбке, выпустив девушку на улицу, и та, легонько покачивая бедрами, направилась к стоянке, к очередному «голубчику» и очередной красивой вещи.

Маша, одним глотком допив остывший горький кофе и пожелав продавцу доброй ночи, последовала за ней. Преодолев заправку, она свернула в парк. Рука сама потянулась к телефону, хотя она клялась себе не звонить ему и не писать и даже на всякий случай удалила его номер из телефона. Но это было лишь позерство и фиглярство. Конечно же, номер она помнила наизусть.

Набрав не глядя и услышав сонное «алло», сообщила:

– А я только что познакомилась с проституткой, которая любит «Шанель».

– Ты сумасшедшая, – выдохнул Валера, она увидела, как он, встревоженный звонком посреди ночи, снова расслабляется и падает на подушки, закрывает глаза с пушистыми ресницами, чтобы заснуть под звук ее голоса, как это было много раз.

– Я знаю, – тихо засмеялась она, вступая в густые тени парка, которые через пару часов начнет разгонять солнце. Она шла медленно, стараясь растянуть каждое мгновение, только чтобы слышать его дыхание и мягкий голос. – Я скучаю.

– Я тоже, малыш. Бросай все и приезжай ко мне.

– Я не могу, ты же знаешь, мы это уже обсуждали, Вера…

– Ну что Вера, как у нас люди живут, растут, чего-то в жизни добиваются и даже вполне счастливы? Захочет – вырастет и уедет за границу. – Валера снова завелся. Пожалуй, их совместное будущее было единственной темой, по которой они не могли договориться. Валера считал, что Маше с дочерью надо вернуться, а та не могла и не хотела ломать жизнь мужу и ребенку.

– Валера, я люблю тебя. – Она постаралась, чтобы слезы в голосе не были слышны.

– Тогда не рви мне душу, Маша.

Она не успела ничего ответить, как в трубку полились гудки.

Маша не помнила, как добежала до дома. Кажется, некоторое время она просто бежала куда глаза глядят, путаясь между домами, не узнавая давно исхоженных троп. Чувствовала себя зверем, попавшим в ловушку, которого того и гляди загонит гончая, а затем охотник собьет одним точным выстрелом.

Ей бы и хотелось, чтобы в одну секунду все оборвалось, потому что выносить эту боль она была не в силах. Добежав до небольшого питьевого фонтана, заботливо украшенного горшком с полыхающей геранью, она опустила разгоряченное лицо в ледяную воду, но вместо того, чтобы вскрикнуть от болевого шока, рассмеялась, едва не задохнувшись водой. С трудом отдышалась и попыталась унять неуместный смех. Господи, никто ее не пристрелит, тут ведь даже охотников нет, все зверюшки, включая ее саму, под охраной.

До своего подъезда Маша добралась на рассвете. Проигнорировала удивленный взгляд пожилого соседа, вышедшего на раннюю прогулку с псом. Лишь кивнула и отвела глаза, чтобы избежать ненужных разговоров. Разулась перед дверью, чтобы не разбудить дочь с мужем, и тихонько скользнула в открытую дверь – Миша так и не закрыл после ее ухода. Дурацкая привычка доверять всему миру.

Муж не спал. Сидел на кухне перед чашкой с остывшим чаем. Не обернулся, когда она вошла и подошла к окну, в которое уже начало пробираться сентябрьское солнце.

– Пожалуйста, не бросай меня.

Ей даже показалось, что она ослышалась. Но Миша повторил еще раз и, резко встав со стула, в два шага преодолел покрывшееся льдом пространство между ними, обнял неподвижно стоявшую жену.

– Пожалуйста, не бросай меня. Ты ведь обещала. Мы оба обещали. Мы должны Верочке, мы сможем, я все прощу, только не бросай. Я тебя никому не отдам, слышишь? Мы так долго к этому шли, мы ведь начали жизнь сначала, у нас все хорошо, – беспомощно забормотал он, прижимая пропахшую бензином и горьким сентябрем Машу к себе, а та наконец дала выход слезам.

– Вам будет лучше, если меня не станет, – пытаясь не задохнуться, возразила она.

– Возможно, – в звенящей тишине подтвердил Миша и наконец-то взглянул жене в глаза, – потому что мы не сможем жить, зная, что ты нас бросила. Понимаешь?

– Да, понимаю, – через какое-то время кивнула Маша. Она действительно все понимала. Никто не оборвет агонию, не пристрелит из жалости загнанную лошадь. Разве что она сама убьется.

– Скажи, что мне сделать? Хочешь, кольцо тебе куплю с большим бриллиантом? Или поедем в кругосветное путешествие? Наплюем на деньги, да и есть они на самом деле. Давай? Только ты и я? Попрошу родителей за Верочкой присмотреть или отправим ее к твоим? Как тебе такая идея?

– Ничего мне не нужно, – захлебнувшись очередным приступом слез, прошептала Маша, прижимаясь к человеку, успевшему стать родным за все эти годы, – я вас не брошу, не переживай.

* * *

Что ей было терять? Жизнь? Но ведь она и так была мертва. Мертва, когда смотрела, как танцует и поет ее дочь, когда слушала наивные детские рассказы о первых радостях и печалях. Глубоко внутри она вяло завидовала Верочке, хотела бы оказаться на ее месте, когда рядом есть взрослый, который может о тебе позаботиться и, поделив мир на черное и белое, легко и просто рассказать, как будет «правильно» и «хорошо». Рассказать, как лучше выйти из сложной ситуации и как поступить, чтобы обойтись наименьшими потерями.

Детство никогда не вернется, а с ним и теплое ощущение такого простого и всеобъемлющего счастья. Есть лишь одно место в мире, где она снова могла почувствовать себя маленькой девочкой и спрятаться от всех невзгод, но это место было для нее закрыто. И все чаще она задавала себе вопрос, а был ли смысл жить еще где-то, помимо этого самого места.

Вначале у нее не было ответа на опасный вопрос, но затем он, конечно же, появился. Написав черной несмываемой краской на выжженной белой доске, в которую превратилась ее душа: «Нет».

Если не рядом с ним, то нет смысла жить где-то еще.

Она пыталась поговорить об этом с психологом, но он зачем-то стал спрашивать ее об отношениях с родителями, а потом предложил пойти на консультацию к психиатру, сообщив почти интимным шепотом, что только тот сможет выписать ей подходящее лекарство. Кажется, она тогда рассмеялась. Как лекарством можно заполнить душевную пустоту? Они хотят превратить ее в растение, пускающее слюни на сентиментальные мелодрамы и восторженно хлопающее в ладоши при виде кривобоких шедевров собственного ребенка. Нет, не выйдет. Она видит их насквозь.

Маша пыталась рассказать о том, что она не создана для материнства. Постыдная правда, которую принято скрывать. Чтобы окружающие не узнали, какое ты чудовище на самом деле. Ведь если в тебе нет материнского инстинкта, значит, ты генетический брак, ошибка природы, не имеющая права на существование.

Ее собственная мама была прекрасной, любящей, заботливой матерью, вознесшей дочь на пьедестал. А вот на ней, Маше, природа дала сбой. Ведь она так и не смогла полюбить ребенка от нелюбимого человека.

Иногда такое случается. Материнский инстинкт не всем женщинам раздается по умолчанию, кто-то напрочь его лишен. Но очень немногим хватает смелости открыто заявить об этом и выдержать избиение камнями, что неизменно обрушится, стоит лишь заикнуться, что ты не хочешь детей. Отчаянных смельчаков (забавно, но в русском языке у слова «смельчак» нет женского рода) единицы, но и они, Маша была уверена, впоследствии горько жалеют, что решились сообщить миру о своем нежелании обзаводиться потомством. Большинство такие же малодушные трусихи, как она.

Трусливо рожают, потому что так надо. А кому надо, и сами толком не знают. Психолог что-то там твердил про паттерны и чувство ответственности. Больше она к нему не ходила.

Она лежала ночами рядом с Мишей, иногда дарила ему любовь, неизменно представляя на его месте Валеру. Валеру, не отвечающего на ее звонки и сообщения. Лишь написавшего кратко: «Делай выбор, я так больше не могу» – и пропавшего.

А она могла? Нет, она тоже не могла. Мысль о том, что ее смерть лишь облегчит жизнь окружающим, прочно угнездилась в голове и крошечным гвоздиком прорывала тонкий путь к сердцу.

Вначале она отвергла ее – здоровая психика блокирует любую опасность, несущую угрозу жизни и здоровью. Но она, возможно, нездорова, потому что спустя некоторое время мысль о собственной смерти перестала казаться столь уж фантастической. Ей даже понравилось с ней играть, красочно воображая, как все произойдет.

Что бы она выбрала? Таблетки? Нет, здесь не продадут без рецепта такие таблетки, которые могли бы отправить ее на тот свет.

Броситься с крыши? Не вариант – несколько секунд до финала заставят ее испугаться и раскаяться, а ей не хотелось умирать вот так. Голова должна быть чистой, а сердце до последнего помнить самые сладкие моменты. Умирать нужно с любовью, а не со страхом.

Вначале Маша, конечно же, гнала подобные мысли прочь. Пыталась подпитываться энергией Верочки, изо всех сил старалась разглядеть хорошее в муже. Но в то время как мозг фиксировал, как все на самом деле прекрасно, сердце молчало. Биться оно начинало лишь тогда, когда она по привычке набирала номер Валеры, даже понимая, что он не ответит.

Она даже обдумывала мысль о том, чтобы покончить с собой в момент, когда будет звонить Валере, но тут же отмела ее. Наверняка начнутся полицейские разбирательства, посмотрят последние звонки с телефона. Нет, Миша и Вера этого не заслуживают, на них и так обрушатся горе и страдание. Телефон придется уничтожить до того, как все произойдет. Она, пожалуй, утопит его в небольшом озере в парке возле дома.

Каждый день она собиралась сделать это, когда выходила на прогулку. Специально делала крюк, чтобы пройти мимо кукольного водоема, окруженного аккуратными клумбами, но рука не поднималась. А вдруг он позвонит? А вдруг? Дни убегали словно облака, которые разгонял сердитый осенний ветер, надежда становилась все призрачней, но еще теплилась.

Единственным, кто знал о Валере, была ее новая подруга, обслуживающая по ночам дальнобойщиков на заправке. Смешно, но ее звали русским именем – Таня. Хотя в роду у нее русских не было, так, по крайней мере, она утверждала. Ее мать говорила, что ее отцом был рок-музыкант, но поручиться за это Таня не могла. Мама была еще та – Таня характеризовала ее всегда крепким непечатным словечком. Они не общались с тех пор, как Тане стукнуло шестнадцать и она сбежала из дома с парнем, обещавшим на ней жениться и провести рядом всю жизнь. Не то чтобы она его сильно любила, просто была готова на что угодно, лишь бы не стать такой, как собственная мать.

Но парня быстро поймали и отправили домой к родителям, больше она его не видела. Он лишь передал ей короткую записку: «Прости», а она, пожив некоторое время у друзей и знакомых, исчерпав лимит их гостеприимства, решила подзаработать на жизнь тем же, чем и мать.

– Это временно, – твердила Таня почти каждую ночь, распрощавшись с очередным «голубчиком» и делая глоток приторно-сладкого кофе, густо сдобренного химическими сливками. – Вот скоплю денег, сниму квартиру с видом на парк, пойду в университет учиться на психолога. У меня талант, люди любят рассказывать мне про свои проблемы, – неизменно хвастливо добавляла она.

В этом Таня не обманывала. Она действительно была прекрасным слушателем, куда лучшим, чем профессионал, равнодушно поглядывающий на часы и старающийся отстраниться от черных волн безысходности, которые выплескивали на него ежедневно незнакомые люди. Таня была добра, она искренне сопереживала. Именно ей Маша и рассказала про Валеру.

– Почему ты не уедешь к нему? – спросила подруга, когда Маша закончила свою горькую и нелепую историю.

– Я замужем, и у меня есть ребенок, – покачала она головой.

– Он что, не хочет жить с твоим ребенком? – удивилась девушка.

– Нет, что ты! – кинулась Маша на защиту любимого. – Просто… точнее, это все не просто. Моя дочь, она обожает отца, она уже не совсем малышка, ей будет сложно это объяснить, я и так не слишком добра к ней. Да и мой муж очень хороший человек, он не заслуживает этого. И мои родители просто не переживут, они и так не любят Валеру. – Маша наконец-то сформулировала для самой себя причину, по которой она до сих пор была здесь, а не на другом конце земного шара, рядом с тем, кого любила больше жизни.

– Ты говоришь о других, а как же ты? – помолчав, спросила Таня.

– Но ведь у нас всех есть какие-то обязательства перед другими, – слишком бурно, словно сама в это не веря, возразила Маша.

– А перед собой?

– Что перед собой?

– Перед собой у тебя какие обязательства? Ты разве не хочешь сделать себя счастливой?

– Очень хочу, – выдохнула Маша и даже рассмеялась от горечи ситуации, – но понимаешь, если я сейчас разрушу семью, то вряд ли смогу быть счастлива, дочь будет постоянно напоминать мне об этом. Скорее всего, она не найдет общий язык с Валерой, мы начнем ссориться, и он раскается в том, что впустил нас в дом.

– Ну и что? – легкомысленно пожала плечами Таня. – Ты не можешь знать, как все будет, но точно знаешь, что хотя бы некоторое время ты побудешь счастливой. А потом, может, ты сама его разлюбишь и разочаруешься. Знаешь, как это бывает? Может, он просто блестит на расстоянии.

– Нет, это невозможно, – покачала головой Маша и снова уставилась в темноту, время от времени подмигивающую ей огнями проезжающих из ниоткуда в никуда автомобилей.

Миша втайне от нее позвонил ее матери, чтобы узнать, что случилось во время поездки. Что заставило Машу так измениться по возвращении. Да и узнать, как себя чувствует ее отец. В ответ удивленная мать поведала, что Миша что-то путает, ведь Маша улетела раньше оговоренного, потому что торопилась к болеющей дочери. И с ее отцом все в полном порядке.

Все это Миша рассказал ей сам и добавил, что он ничего не сказал ее матери о том, что на самом деле Маша вернулась позже. И спрашивать, где она была, он тоже не будет.

За это Маша возненавидела его еще больше. Валера наверняка разбил бы ей лицо или выставил из дома. Она даже на несколько мгновений задумалась о том, какой была бы его реакция. Что бы это ни было, она бы это прочувствовала. Валера бы точно не стал строить из себя святого и многозначительно молчать. Валера. Даже его имя, произносимое про себя, отзывалось тупой болью где-то под лопаткой и мешало дышать. Без него жизнь становилась все тоньше и призрачней, и вскоре в ней не осталось ни малейшего смысла.

В один из вечеров она принесла Тане всю свою «выходную» одежду.

– Вот, возьми, я почти не носила. Если вдруг не понравится, то просто выбросишь. Но я надеюсь, что хотя бы что-то тебе подойдет.

– Это что, настоящее? – Таня немедленно запустила руку в большой бумажный пакет, украшенный логотипом известного модного дома, – на прошлый день рождения Миша подарил ей возможность купить все, что душа пожелает, в большом аутлет-центре. И пускай это были прошлогодние коллекции, но они были действительно пошиты известными домами мод. Девушка извлекла мягкую замшевую куртку пронзительно-желтого цвета, украшенную золотистой монограммой.

– Да, – кивнула Маша и даже улыбнулась, увидев неприкрытую радость на лице новой подруги, – здесь все настоящее, можешь не сомневаться.

– Ты думаешь, я не могу отличить? – на секунду оскорбилась Таня, а затем с сожалением засунула куртку назад, предварительно аккуратно сложив и любовно проведя пальцем по швам. – Я не могу это взять. Это слишком дорогой подарок.

– Возьми, пожалуйста, иначе это все придется выбросить, мне это не пригодится.

– Эй, ты что это задумала, подруга? – нахмурилась девушка, и Маша впервые разглядела морщины, слишком глубокие для Таниного юного возраста, оставленные многочисленными «голубчиками», использовавшими ее тело. Эти морщины не могли разгладить даже лучшие модельеры мира.

– Ничего, – пожала плечами Маша. – Просто мне хотелось, чтобы ты порадовалась, раз уж я не могу.

– И тебе их не жаль? – вздохнула Таня, косясь на пакеты.

– Бери давай, – рассмеялась Маша, а ее подруга, проигнорировавшая очередного «голубчика», зашедшего выпить крепкий кофе и многозначительно уставившегося на девушку, сдалась и, поставив пакет на соседний стул, жадно принялась рассматривать сокровища. Натянула желтую куртку прямо поверх огромного свитера, с трудом просунув руки в узкие рукава и, вскочив со стула, закружилась вокруг себя, приплясывая.

– Ну, как мне? – восторженно поинтересовалась Таня, любуясь собственным отражением.

– Как на тебя сшита. – Маша улыбнулась при виде такой искрящейся радости.

Некоторое время спустя, взглянув на часы, показывавшие полночь, Маша соскользнула со стула и, расцеловав подругу в обе щеки, попрощалась.

После неожиданного признания мужа она дала ему слово, что будет возвращаться домой сразу после полуночи. Он в ответ пообещал не возражать против ее ежевечерних прогулок. Он ведь понятия не имел, что каждый раз, возвращаясь домой, она набирала номер Валеры, чтобы послушать гудки. Интересно, отключает ли Валера телефон на ночь или просто выключает звук, чтобы утром увидеть пропущенные вызовы? Маша предпочитала последнее, надеялась, что, несмотря на обиды, Валере радостно, что каждую ночь она думает о нем.

Бредя домой по ночному парку, Маша снова пережевывала собственные мысли и в этот раз наткнулась на что-то новое. А может, им всем вернуться? Она продолжит жить в семье и станет просто любовницей Валеры. Да, нехорошо, но из двух зол выбирают меньшее. И почему эта простая мысль сразу не пришла ей в голову? Это бы всех устроило. Она бы не травмировала ребенка, пока Вера не станет достаточно взрослой и не сможет принять ее уход. И она бы не причиняла боль Валере. И не заставляла бы его ждать.

Одна мысль, что он может и не дождаться, приводила ее в ужас. Да, им надо вернуться, и чем скорее, тем лучше. Тем более Миша все равно жаловался, что скучает по родине. Маша вдруг почувствовала себя счастливой. Надо предложить возвращение Мише, и чем скорее, тем лучше, пока не перегорел запал.

Миша, конечно же, не спал. Он теперь никогда не ложился спать до того момента, пока в замке не поворачивался ключ и жена не входила в дом. Жива и относительно здорова.

Муж сидел на кухне и силился отыскать в кромешной тьме ответ на вопрос, что же пошло не так и куда исчезло пусть хрупкое, но все-таки равновесие. Ответа не было. Впрочем, он знал правду, просто упрямо не желал ее признавать. Не хотел сознаваться самому себе, что потерпел сокрушительное поражение.

Маша включила свет и тихонько села на стул напротив мужа, окатив его ароматом ночи, влаги и беспокойства.

– Давай вернемся, – немного помолчав, робко предложила она.

– Куда? – бестолково спросил Миша, поднимая глаза, близоруко щурясь от яркого света.

– Домой.

– Маша, уже поздно, ложись спать. – Миша не был расположен вести беседы, слишком устал. Бессонные ночи уже начинали сказываться на работе, и недосып грозил стать хроническим, но он упорно не желал сдаваться и позволять жене безоглядно делать все, что хочется. Где-то гулять до утра и подвергать себя опасности.

– Я говорю о том, что мы совершили ошибку, уехав, – не пожелала сдаться Маша, изо всех сил цепляясь за шанс снова стать счастливой.

– Но ведь это была твоя идея, – искренне удивился Миша, понимая, что очередного разговора не избежать, – ты ведь хотела уехать, ты же помнишь, как долго пришлось меня уговаривать! – с отчаянием воскликнул он, чувствуя все нарастающее раздражение. В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что начал уставать от капризов жены.

Маша кивнула, признавая, что муж прав. Это ведь она бежала, увлекая его за собой. Бежала от Валеры, от его женитьбы, от себя. Конечно же, сбежать ей не удалось. Новое место не может заменить человека. Все было зря, и, наверное, Миша пострадал даже больше, чем она сама.

Ему ведь первое время действительно пришлось несладко. Изучая язык, он, высококвалифицированный специалист, был вынужден хвататься за любую низкооплачиваемую работу, чтобы прокормить семью, – ведь сразу после переезда Маша забеременела Верочкой. Его путь к карьерным вершинам был тернист, и Миша неоднократно жаловался, что на родине мог бы достигнуть куда больших высот. И что он соскучился по родным и друзьям. По родной еде, музыке, праздникам. По привычной бестолковости и человечности.

– Да, я знаю, что это была моя идея, – смиренно покаялась Маша и подняла на мужа глаза, полные слез, – но я больше не могу здесь жить, я хочу вернуться.

Миша встал со стула и подошел к жене. Она резко подалась ему навстречу и затаила дыхание. Вот он, поворотный момент. Он согласится, и через несколько недель она снова сможет увидеть Валеру.