Дуновение теплого воздуха из губ незнакомки в тени сна единорога

28 июля

«Еще не так давно я вполне искренне огорчался малочисленности читательской аудитории, отсутствию должного интереса, независимых оценок, суждений и прочим глупостям. Все это простительно и уместно для начинающего автора, но никак не законченного. А впрочем, как вспомнишь – это забавное чувство, когда расклеиваешь всюду пеструю афишу, привозишь громоздкую аппаратуру, выкладываешься по полной, а на концерт по факту всегда приходит ровно 4 человека – и не покидает ощущение, что ты обманул, и тебя обманули. Так и здесь: абсолютно добровольно лишаешься различных досугов, сна, спускаешь долгие вечера, чтобы сложить знакомые слова в приличный сюжет и некую композицию. И тишина как в морге. Крайне своевременно за спиной кто-то тактично откашливается, напоминая о присутствии в мире живых – и все же не по себе, грустно, холодно. Но в последнее время что-то во мне вдруг резко перезапустилось, одумалось. Ожидания авторов – это даже не пошлое тщеславие. Скорее это напоминает поведение тех сумасшедших мамаш, которые таскают свое чудо-чадо по всевозможным кружкам и секциям и пытаются всюду пропихнуть, убеждая случайных окружающих, что именно ее дитя самое толковое, красивое, даровитое и т. д. И даже если чадо больное, кривое, безнадежно тупое – уж для мамани-то оно неизбежно остается самым любимым и наилучшим из. Вот и тут: наивно ждать понимания читателей, которые получают лишь иссохший продукт-сухофрукт, наблюдают верхушку айсберга, будучи лишенными возможности участвовать в акте сотворения самого текста: не зная завязок, развилок, родов творчества и радости облегчения. Получается, кайф и смысл творчества в самом процессе, а результаты – побочный продукт, который в полной мере может быть осмыслен и прочувствован лишь самим создателем. Значит, настала пора перестать выкладывать это домашнее порно на всеобщее обозрение и ждать чьей-то похвальбы и доброго совета – ведь нет ничего нелепее, если задуматься всерьез над данным курьезом. Но именно этим, выходит, я и был занят. И только теперь, кажется, я наконец-то свободен и спокоен. А у Макондово, надо признать, выдалось воистину ужасное прошлое, бывшее следствием расшатанного настроения, экспериментов и поисков. Кто знает, куда это заведет? Быть может, солнце еще взойдет и озарит эти края свежими смыслами и эпизодами – но этого мы никому уже не расскажем, оставляя на виду лишь разруху и упадок. Пожалуй, довольно множить Литературный Валовый Продукт скверного качества изделиями и поделками. Хотя, кого я обманываю: за свои фигурки мне совершенно не стыдно».

30 июля.

«Доживу до конца лета, в зачет первого взноса, и съеду совсем. Достала эта старуха-проруха. Что дальше? Осень. Затем зима».

* * *

Записи в тетради иссякли, остались лишь зияющие листы пустоты и вопросы. Конечно, куда легче было бы никакими вопросами не задаваться, а лучше взять и продолжить свою тихую мирную жизнь. Вот только последние заметки изрядно взволновали Соню. В ней созревало семя желания разобраться: в чем тут дело? Кто ты, Лев Достоев?

Пожалуй, человека с подобным именем, если оно реально, совершенно не сложно найти в любой точке мира. Однако начинать поиски проще всего с открытых источников. Этому Соня и посвятила день воскресный, такой же пасмурный и промозглый, что и вчерашний. Само по себе набранное сочетание слов «Лев Достоев», что в Яндексе, что в Гугле, вполне предсказуемо выдавало ссылки на биографии и материалы о двух прославленных писателях. Зато поиск по фрагментам текста из рукописи дал быстрый результат – на нескольких литературных порталах действительно были опубликованы уже знакомые ей тексты, заметно, впрочем, отличавшиеся от черновых записей в тетрадке. Видимо, автор имел привычку сперва заносить сочинения на бумагу, а уж потом набивать в компе. А вот заканчивалось все схожим образом, тем же 06-м эпизодом и многозначными «эманациями». В начале июля публикации оборвались, последовали месяцы затишья и бездействия. Подписано «Лев Достоев» – и больше никаких полезных сведений и зацепок.

Что ж, прямо-таки напрашивался проверенный способ получить необходимую информацию – познакомиться поближе и пообщаться с остальными жильцами, преодолевая неловкость и нежелание.

В обеденный час, отправившись под надуманной надобностью на кухню, Соня застала там кондукторшу Епанчину. Как бы между прочим, завязав разговор о невзгодах погоды, она полюбопытствовала: а вы не в курсе, кто в моей комнате до меня проживал? Там какие-то фигурки странные остались. Возможно, их нужно как-то передать?

– Помню, а как же. Левка там обитал. А что передать? Что упало, то пропало, – помешивая макарошки по акции, невозмутимо отвечала Варвара.

– А что-нибудь еще вы о нем знаете? Фигурки просто… необычные.

На счастье Сони кондукторша оказалась чрезвычайно болтливой особой, и вместо короткого ответа удостоила ее целой лекцией на заданную тему. Кое-что удалось выяснить.

– А че Левка? Все ходил-ходил, кофе варил. Беспокойный человек. Но мы мало общались. Говорила я ему – не надо тут политику разводить, особенно на нашей кухне. А он этот… диссидент, несогласный, или как их там? Вот усядутся тут втроем: он, мой Бармалей, собутыльник его Антон, и трещат тут до ночи. Иногда, страшное дело, даже Алина Ивановна присоединялась. Все спорят. Лева-то правительственных не шибко жаловал. Говорит, растаскивают Россию, разбазаривают богатства, с вашего, заметьте, трусливого согласия и одобрения. И тут я с ним, допустим, отчасти даже согласна. А все ж молодой он: лет, наверное, немного за 30, не помнит уж девяностых-то! Перемены ему подавай, реформы. Ха, в гробу мы видали эти перемены! Нет уж, нам и так хорошо, и так сойдет. Главное, войны нет. А так-то что – парень неплохой. Не помню, откуда он: то ли с Москвы, то ли с Костромы. Как-то даже ноутбук мне справил. Что-то там переставлял, чистил, а то у моего лодыря все руки не доходят. С годик-то у нас пожил. А если б поумней был, не лез на рожон, и дальше бы горя не знал! А так, беда вышла…

И, наконец, смолкла. Увы, на расспросы, что за беда, отвечала уклончиво и ничего дельного не поведала. Вся словоохотливость куда-то улетучилась, Варвара переменилась в лице и, сливая вермишель в дуршлаг, деловито засобиралась по делам, оставив Соню в неведении и недоумении.

– Ну, да заболталась я с тобой, пора стиркой заняться. Ты заходи, Софьюшка, если надо чего, не стесняйся.

Беседа с Епанчиной лишь разожгла любопытство и подкинула загадок. Вторничным вечером, вернувшись со смены, Соня заприметила на кухне заседающих Маркела Епанчина и Цехова, и вновь решилась разыграть карту с фигурками и огромной потребностью вернуть их законному владельцу. Неожиданно они охотно подхватили беседу: то ли из настроения угодить ей, то ли Лева им так сильно запомнился, запал.

– Ну, что тут скажешь, – затянул дальнобой Епанчин, – история стара как мир. Многие приезжают в Ленинград за некой красотой, чуть ли не гармонией, а натыкаются на оголенный провод реальности. Пойми, здесь все чувствуется тоньше: небо ниже, ближе, давит на крышу. Вот почему сюда так тянет психопатов всех мастей. Я сам-то всю Рассею исколесил порядком, многое повидал на своем веку. А ничто не переплюнет белые ночи – приезжим башню сносит: а потому что к этому надо с детства привыкать, принимать как данность. Так что помимо весенних и осенних обострений, у нас тут еще и летние случаются. Ну а зима – вообще мрак. Тебе, кстати, тоже нужно быть к этому готовой. Ты сама-то с саратовщины, я так понял? Ну, у нас тут все немного пожестче, вот увидишь. Это город не слабонервных и впечатлительных, ты же не из таких?

Соня отвечала неопределенно: сомнительно-утвердительно. А Епанчин представал не так прост, каким казался на первый взгляд. Цехов пытался было вставить в разговор свои коронные «ты че, млян», но был бесцеремонно прерван. Маркел напористо проталкивал свой крепкий монолог:

– Что касаемо Льва нашего, то он тут реально всех достал! Ваше поколение особенно богато на таких вот, извини, полуидиотов. Вроде с виду приличные люди, образования там всякие высшие, понимаешь, а вот все равно идеализм на грани идиотизма так и лезет! Вот Лева нам какую тему все задвигал: дескать, и земли у нас немерено пустующей, деревни пачками вымирают, и ресурсов всяких, сколько хочешь, а мы, скоты, теснимся по разным норам, муравейникам. Нет бы каждой семье по дому с изумрудной лужайкой, фонтанчиком, и прочие благоглупости. Так-то оно так, но время же нужно! Терпеть и работать, верить и терпеть – вот наша религия! Чтобы обустроить Россию в условиях вражьих происков – это много времени еще уйдет… но мы никуда не спешим. И, понимаешь, чтоб не сунулись к нам опять! Поэтому армия и боеголовки превыше всего, чтоб боялись и знали, что жахнем-бахнем, рука не дрогнет! Терпения вот нет у молодежи! Все и сразу им подавай, а работать никто не хочет – вот откуда все напасти-то.

И хотя Софья была весьма далека от мира большой политики, тут и она уловила известную лажу и знакомые нотки, высмеиваемые Львом в своей рукописи. Не исключено, что Маркел даже послужил одним из прототипов в «Дуновении».

В целом же: Епанчин и Цехов по итогам беседы в выводах серьезно разминулись, раздавая Льву самые взаимоисключающие характеристики – то он скромный, то борзый, то интеллигентный, то вспыльчивый, словно бы говорили о двух разных людях. С их слов никак нельзя было сложить даже приблизительный психологический портрет. В одном лишь они сходились вполне: Лева, мол – нормальный парень был, но в политике и делах государственных ничегошеньки не шарил, повелся то ли западные, то ли на восточные гранты. Вот и кранты, допрыгался – и поделом, другим наука будет! Однако опять же так и не приоткрыли завесу тайны, в чем это выражается и что имеется в виду.

Тем же вечером, когда Соне все же удалось вырваться из веселой компании в свою комнату, все улеглось, а она только улеглась, переодевшись в ночную сорочку, как в дверь настойчиво, тревожно постучали. На пороге со свечкой застыла сама Алина Ивановна: – «Тук-тук, можно войти на минутку?» – «Да, пожалуйста» – «Мне тут сорока на хвосте принесла, что ты наводишь справку о прошлом жильце? Вот тебе мой добрый совет: оставь это дело, милочка». Здесь ее голос огрубел и приобрел угрожающие нотки: «милиция у нас тут уже бывала, порядок навела, не переживай – не твоя забота. Я ясно выражаюсь?»

– Да-да, Алина Ивановна, спасибо, все ясно-понятно – потупив взор, отвязалась Соня.

Алина Ивановна же, несмотря на старорежимные привычки и почтенный возраст, отнюдь не отставала от века. Будучи опытным юзером, несколькими месяцами ранее она выискивала компрометирующие сведения на проблемного жильца, и умело нашла сочинения Левы в сети, найдя их до крайности возмутительными и вольнодумными. Подоплека ее интереса заключалась в материальном стремлении урезонить нежелающего переходить на новый тариф клиента. Тогда-то Алина Ивановна и засела за собственное сочинение в жанре «донос». А что? В арендном бизнесе все средства хороши: тем более во времена острой конкуренции, лютых демпингов и подорожания строек и вторичек.

* * *

Как известно, нет худшего совета, чем «не переживать», «не паниковать» и т. д. Скрытность соседей насчет судьбы Льва зарождала в Соне самые черные мысли и страшные догадки. Подозрения, что дело тут нечистое, после ночной беседы, лишь окрепли и упрочились. Да и последняя запись в его дневнике: «Доживу до осени и съезду совсем» – как это можно расценивать? Всю ночь она проворочалась, уснув лишь под утро, проснувшись совершенно разбитой и убежденной, что в этой самой комнате случилось нечто мрачное и непоправимое. Вот почему, похоже, она и сдавалась сравнительно дешево, пускай и место не самое центровое, с не лучшей транспортной доступностью и устаревшим ремонтом.

Смутные думы посреди собираний на работу были прерваны шорохом в коридоре: ее посетила догадка, что неуловимый студент Родя из соседней комнаты, которого она за все время обитания видела лишь дважды, мельком, со спины, объявился собственной персоной. И действительно: долговязый вьюноша обнаружил себя в коридоре, роющимся в кармане пальто на вешалке.

– Доброе утро. Родион, если не ошибаюсь? – вообще-то лезть в чужие дела было совсем не в характере Сони, но такая вопиющая неясность ситуации и нервная ночь обострили чувства до предела, придавая решимости докопаться до истины. – У меня есть один вопрос, насчет Льва… ну, который жил тут до меня…

Родя несколько удивился такой постановке вопроса, еще даже не сформулированного, но суть ухватил сразу. Вместо ответа он приставил палец к губам, и вполголоса предложил минуток через пять встретиться на лестничной площадке, дабы подымить. И хотя Соня не имела пагубной привычки чем-либо дымить, радостно приняла это приглашение.

Выйдя на прохладную лестничную площадку, она не встретила там искомого Родиона, однако шарканье пролетом выше указало ей путь. И впрямь, студент уже поджидал ее там.

– Сорян за излишнюю конспирацию, но ты, видать, нашу старуху-процентщицу еще плохо знаешь. Ее от одного упоминания о нем трясет и колотит. Наверное, потому что не захотел платить ей проценты, гы-гы. Имей в виду.

– Поняла. Да я просто хотела бы Леве фигурки вернуть…

– Во-первых, никакого Левы нет, – усмехнулся тот. – Но я понял, о ком ты. Петькой его звать на самом деле. Петя Иванов. А Лев – это так, прикол, псевдоним, вроде как. Вообще мы с ним с тех пор не общались, после того дня.

– …а какого именно дня? Мне же никто ничего не рассказывает…

– Да когда эти тут с обыском шуровали. Шмон, камон, омон. Изымали жесткие диски, фотик, все дела. Они прям ночью понаехали, спать никому не давали. А утром уже опечатано стояло. Мне на учебу было пора – к первой паре, как назло. Да, дурацки все вышло… А вообще-то мы с Петей норм корешили. Он мне курсач даже помогал написать, в смысле скомпоновать. В Плейстейшн прошлой зимой часто рубились. А потом что-то по весне он засел у себя. Книжку, говорит, пишу. Хороший чел, по мне так: курьерить меня в свою типографию еще пристраивал, да я все завалил. Название у нее еще такое… лузерское. Я ему после тех событий в телегу, конечно, писал, да номер уже заблокирован. В принципе, я знаю, как его можно поискать: да и самому интересно, чего там, замотала учеба просто. Он же на 13-й линии в типографии последнее время работал, думаю, там есть какая-нибудь инфа. Блин, я ща тороплюсь уже, оставь мне свой телефон, я попозже скину название типографии, по карте поищу. Он мне, кстати, тогда, во время обыска, успел шепнуть, что какой-то блокнот поискать надо, если получится. Не получилось. Все вынесли, наверное, да и опечатано с утра стояло. А потом и ты заселилась. Как, кстати, не находила блокнот?

– Находила. Но хочу передать лично. И фигурки. И вопрос есть…

* * *

Все четверговое, выходное, в силу графика, утро, Соня сонно и задумчиво плутала по углам, в раздумьях о разном. А Родя не обманул: прислал метку издательского дома «Луза» на карте. Звонить или не звонить, вот в чем вопрос? И что это даст? Корректно ли будет вламываться в чужую жизнь? Как начать, что сказать? Но ведь на руках есть не свое – тетрадь. И если уж задавать вопрос по книге, то придется открыться, что читала чужой дневник – такое не всем придется по душе. Да так ли и дорога эта тетрадь, если он не попытался ее вернуть? Куда существенней вопрос – цел ли он вообще, вот что главное-то… Последний аргумент решил.

В полдень Соня, наконец, дозрела, позвонив по общему телефону. Ответил самодовольный мужской голос: «Типография «Луза», слушаю вас внимательно!»

– Здравствуйте, а Петра Иванова я могу услышать?

– Не можете… он уволился.

– Как уволился? А нет ли у вас каких-нибудь его координат?

– А кто спрашивает, простите? Вы не из этих… судебных приставов всяких, коллекторов? А то Петя уже порядком натерпелся от ваших.

– Ну что вы, что вы… Я живу в бывшей его комнате, у меня здесь некоторые его вещи остались, надо бы передать как-то… это возможно? Он жив-здоров, не знаете?

– Еще как жив, касатик. Уволился он недалеко. На повышение пошел. Теперь на втором этаже заседает, в нашем издательстве, бумажки перебирает, халявщик, – подобрел и рассмеялся голос неизвестного.

– Да вы что!? А вы… можете на него переключить?

– Дык на обеде он, мы ж с 8 утра пашем. Могу ему передать, что звонила прекрасная незнакомка. Или через полчасика наберите, лады? Добавочный 107.

– Нууу…лады. Обязательно позвоню.

Повесив трубку, Соня неожиданно для самой себя расплакалась. О непросто складывающейся судьбе своей, от тревог переезда, от хамов трамвайных и наглых посетителей пельменной, от всего сразу. Но в первую очередь, понятно, от накопленного нервного напряжения последних дней: всю неделю переживать за какого-то Леву-Петю, проворачивать в уме самые темные, фатальные исходы, а он, видите ли, на повышении, на обеде. И как же все-таки это радует: выходит, жив-живехонек! Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, и многое еще вполне возможно – вот что важно-то. И даже разочаровывающая развязка рукописи еще может быть однажды дописана, хотя кому какое дело: это уж побочно, не смертельно.

С полчаса Софья как на иголках просидела в тишине, в размышлениях: каким-то выйдет этот разговор? Выждав, для верности, даже 40 минут, она занесла телефон к уху. Звонить или не звонить? Конечно же, звонить – совсем не сомневалась она. И тут вдруг в оконце внезапно ворвалось яркое, ослепительное солнышко, комнатное пространство преобразилось, залилось сладким светом. Соня мягко откинулась на спинку дивана, отложила телефон, улыбнулась, просияла, словно все осознав:

«Нет, позвоню лучше в другой раз, не сейчас. Завтра, наверное. В следующий раз точно. И точка».

Конец первого сезонаПродолжение, возможно, следует…

Эпизод 07,5. Словопослие

Время и место итогу: интерактивный литературный сериал «Дуновение теплого воздуха из губ незнакомки в тени сна единорога» подошел к своему логическому завершению. И вот почему: первоначально сочинение задумывалось в формате сериала – с сезонами, эпизодами и нумерацией от нуля, поскольку подразумевалось продолжение. Фокус в том, что сериалы имеют свойство продлеваться/закрываться, в зависимости от принятия аудиторией. И если «пилот» был встречен вполне приветливо, то дальше связь с аудиторией оборвалась окончательно и уже не вернулась на былые, с позволения сказать, высоты. И все же сезон первый, раз уж производство запущено, был благополучно доведен до финала – строго в соответствии с графиком и замыслом. Отсюда незакрытые сюжетные линии и открытая концовка – загадок нет, это всего лишь заложенная основа под сезон второй.

Интерактивность же заключалась в том, что судьба героев и возможность продолжения определялась в течение следующего календарного месяца со дня публикации крайнего эпизода, ставшего последним. По негласным правилам для положительного решения вполне хватило бы трех заявок на следующий сезон, что изначально представлялось совершенно посильным и реальным достижением. По факту я получил одну. При всем уважении к данному читателю: увы, этого недостаточно. И «зазеркальный город снесен ураганом и стерт из памяти людей». Должно быть, так и должно быть. Именно это автор предлагает считать подлинной развязкой. Такой вот выдался роман-игра в одну калитку.

Что тут добавить: мне как создателю будет несколько жаль прощаться с полюбившимися героями, истории которых обрываются, а дальнейшие сюжетные события все-таки не получат предполагаемого развития. Однако таков вердикт и оценка непредвзятого читателя… остается принять это как данность. Что ж, я и сам читатель других, сознаю и признаю: если произведение не вызывает эмоций, позыва отрекомендовать, отреагировать, раскритиковать, значит, это нечто нежизнеспособное и обреченное. Поэтому проект закрыт.

А дабы не заканчивать на грустной ноте, все же смею заверить, что второй и третий сезон вполне себе прекрасно существуют в природе, просто никогда не будут проявлены, засвечены, записаны на бумагу или каким-либо образом опубликованы.

Прощай, Макондово! Здравствуй, забвение!

Счастливый конец

Благодарность за оформление обложки Лене Александровой ☺