Менгир на Верхних Волхвах

Анна Кутковская

Менгир на Верхних Волхвах

Нет среди нас такого человека, который не имел бы сокровенного желания. Такого, которое достаешь с самой дальней полки раз в год, и то глубокой ночью. Над которым вздыхаешь нежно, едва слышно, чтобы не потревожить его хрустальную чистоту. О котором никому не рассказываешь, боясь испачкать его беспощадной реальностью. И многие верят, что если сильно желать чего-то, то это обязательно сбудется. Сейчас ли, позже ли, когда уже не надо будет – но сбудется. Но не многие знают, что за это приходится платить, и не всегда деньгами.

***

Если вам приходилось путешествовать по Сахалину и Камчатке, то вы, наверняка, не раз проезжали мимо заброшенных дорог. Раскрошившийся асфальт, уложенный еще во времена Советского Союза, ведет неравную борьбу с бурьяном, который лихо наползает на него из глубоких придорожных канав. Если вы не поленитесь, выйдете из машины и заглянете в эту канаву, то найдете там старый дорожный знак. Когда-то небесно-голубого цвета, теперь он покрыт язвами ржавчины. Но под рыжими пятнами все еще угадывается надпись: «Верхние Волхвы». И если вам вдруг будет совсем нечего делать, вы можете поехать по этой дороге все прямо и прямо, и в конце концов впереди в сгущающемся тумане увидите небольшую каменную стелу. Ее установили в честь закладки тех самых Верхних Волхвов – небольшого городка, единственной и главной целью которого было обеспечение таких же маленьких приморских городков продуктами. Хлеб это был, овощные консервы или тушенка – уже никто не скажет.

Время потрудилось над городом: разрушило дороги и стены домов, червями сточило деревянные балки фонарных столбов. Но вы будете удивлены, когда увидите, что ни одно окно не разбито, машины стоят целые, хотя и с налетом вездесущей ржавчины. В магазинах аккуратными стопками разложены полуистлевшие брюки, телогрейки и ватники вперемешку с валенками и черными галошами, скалящимися розовым нутром в замшелый потолок. Ни звука, ни голоса, ни лучика света в темнеющих провалах окон.

Не видно в городе и следов зверей и птиц: ни медведя, хозяина тундры, ни черного ворона, умного и злобного вестника, ни пронырливой лисы. Город будто вымер.

И если вы не передумаете ехать дальше, то рано или поздно окажетесь на краю города, с другой его стороны. Там, где, по легендам, стоял древний менгир. Именно оттуда и начинается эта небольшая история.

История Вовчика

Вовчик был коренным верхневолхвовцем. Его отец и мать приехали сюда сразу после окончания института по распределению. Мать работала в заводской столовой: резала, крошила, кромсала, пластала и терла. Отец был простым инженером пуско-наладочного цеха и захаживал в эту столовую на обед со своими друзьями-товарищами.

Вовчик так и не понял, что стало причиной знакомства родителей. Мама говорила, что папа взглянул на нее и сразу влюбился – по глазам было видно. Да так влюбился, что сдачу забыл, а обед, который она ему подала, не доел. Папа же утверждает, что причиной знакомства стал заветрившийся салат, который Галя (тогда еще не мама Вовчика) пыталась втюхать Генке (тогда еще не отцу Вовчика) по цене свежего. Вовка любил и ту, и другую версию. Потому что в итоге родители все равно познакомились, поженились, и на свет родился он – Вовчик.

Конечно, Вовчиком он был исключительно для своих родителей. Владимиром – для них же, если вовремя не убрал комнату, получил пару по физике или отпустил уж слишком длинные волосы. Для соседских бабуль – Вовкой, который и авоську с продуктами поможет до дому донести, и воды с колонки принесет если вдруг что, и в палисаднике поможет цветы выполоть. Для своих друзей он был Вованом.

Но больше всего в день своего семнадцатилетия он хотел быть не Вовчиком, не Вовкой и даже не Вованом, а Вовиком. Именно так называла его длинноногая и большеглазая Катя – самая красивая девушка в классе – и на свете по совместительству. Конечно, когда она первый раз назвала его так, он как следует оттаскал ее за косы – ишь, невелика барыня! Но детское «Вовик» все равно к нему прицепилось – Катька так и называла его. А он в ответ грозился подбить ей глаз или подсадить в портфель мышь.

Но к середине одиннадцатого класса Вовчик вдруг понял, что тощая, с выпирающими лопатками и ключицами Катька превратилась в очень красивую девушку. И теперь, когда он слышал «Вовик», просто замирал, не в силах вымолвить ни слова, и благоговейно взирал на Катю.

И вот поэтому, когда родители накрыли молодежи на стол, а сами ушли в гости (отец перед самым выходом позвал Вовку на балкон и, приподняв горы старого тряпья, показал ему три бутылки портвейна, купленные втихаря от мамы и спрятанные там специально ко дню рождения сына), Вовка откровенно скучал.

– Вован! Вован, ну ты чо! – вырвал его из раздумий голос соседа.

– ….так пусть же наши возможности всегда совпадают с нашими желаниями! – процитировал всем известный фильм самый главный говорун – Петька. – Выпьем же за это!

Ребята недружно загалдели, потянулись друг к другу, чокались, проливали простенький портвейн в салатницы, на рыбу и икру, которую никто не ел – видеть уже не могли, на более дорогие и такие редкие по весне огурцы и помидоры. Чокнулись, выпили, закусили.

Петька достал гитару, покряхтел, подкручивая колки, и затянул хриплым голосом, изо всех сил стараясь походить на Высоцкого. Получалось не сильно похоже, но душевно:

Протопи ты мне баньку по-белому.

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

А Вовке не хотелось ни тихушного портвейна, ни баньки по-белому и уж тем более по-черному. Он хотел одного – чтобы рядом с ним сидела Катя.

Он, конечно, пригласил ее на свой день рождения: робко, краснея, как первоклассник. Но девушка отказала вежливо, но твердо: экзамены на носу, некогда веселиться. Впереди отъезд и поступление в московский институт.

– Не горюй, Вова! – шепнула ему в ухо светловолосая и разбитная Лена. – Все равно ничего с Катькой у вас бы не получилось – она в Москву планирует уезжать. За длинным рублем, за богатыми женихами. А вот у нас могло бы что-нибудь получиться, – игриво подмигнула она и достала из сумочки сигарету и спички.

– Убери, дура! – раздраженно буркнул он. – Мать же заругает. Хотя бы на балкон выйди.

– Сам дурак! – обиженно буркнула Ленка и, пьяненько покачиваясь, пошла на балкон.

– Да хорош уже, Вован. Забудь ты эту Катьку! Ну правда, не сошелся же на ней свет клином. Подумаешь – мечта всей жизни, – сказал сидящий напротив на диване Лелик.

– А вот к вопросу о мечте, – тихим голосом проговорила еще одна девчонка, Светка. Она училась в параллельном классе, но встречалась с Петькой. Поэтому ее тоже пришлось пригласить.

Удовольствие наблюдать за ними было своеобразное. На дне рождения они были единственной парой, поэтому они все время держались за руки. Петька распускал перед ней павлиний хвост, а Светка смотрела на него с обожанием и глупо хихикала даже после самых несмешных его шуток.

Теперь же это оглупляющее выражение, свойственное всем влюбленным, ушло. Свет бра, висевшего позади Светки на стене, отбрасывал на лицо рваную тень. Глаза поблескивали из-под огромной челки.

– Если очень сильно чего-то желаешь, то в безлунную полночь нужно прийти на пустырь за городом. Встать в центре этого пустыря, произнести заклинание и назвать свое желание. Говорят, что оно сбывается. Но только не всегда так, как ты хочешь. Одна девочка хотела, чтобы у нее родилась сестра, а не брат. Через некоторое время брат умер, а мать родила мертвого ребенка – девочку. А потом повесилась.

В комнате повисла тишина – странная и неловкая. Тут кто-то из ребят засмеялся неуверенным смехом, и обстановка разрядилась.

– Ну Светка, ну ты и дурында! – смеялся Степа. – Уже в невестах ходишь, а веришь в бабкины сказки!

– Не хочешь – не верь, – сказала, как отрезала. – А люди зря-то говорить не станут. И луна как раз на убыль пошла…

Степе крыть было нечем, поэтому он счел за лучшее промолчать и переключиться на Петькину гитару.

Ночное приключение

Родители пришли в десять часов – ни минутой позже, как и обещали. Ребята в суматохе принялись прятать бутылки от портвейна. Кто-то метнулся на балкон – сгрести в карман окурки. Через десять минут квартира была пуста. Родители пили чай, Вовчик мыл посуду.

– Что-то ты задумчивый, сынок. Что-то не так? – спросила мама у Вовки после очередного вздоха.

– Да нет, просто…. – он замялся, подыскивая, что бы соврать. – Просто обсуждали сегодня какой-то пустырь за городом, который исполняет желания. Девчонки в это свято верят, вот и повздорили немного.

– Ага, – ухмыльнулся отец, – время идет – ничего не меняется!

– Ты о чем? – не понял Вовчик.

– Ни о чем, совершенно ни о чем, – перебила его мама.

– Нет уж, расскажите!

– Эта легенда бродила по городу уже тогда, когда мы с мамой твоей познакомились. Мы в столовой услышали, что девчонки собираются пойти на этот пустырь, к менгиру-то, вот и решили их припугнуть. Ох и визгу было! – уже в голос смеялся папа.

– Тебе смешно, а я и правда тогда поверила во всю эту чертовщину! Думала, выживу – голову скручу тому деду!

– Какому деду? – вклинился Вовка

– Ох, не могу, – просипел отец, вытирая слезы от смеха. – Да работал у нас на заводе сторожем старик один. То ли удмурт, то ли эвенок – Бог его знает. Смуглый, морщинистый, будто на солнце прожаренный. Говорил, что из рода шаманов происходит. Бабки к нему со всех Волхвов бегали, если надо было узнать, когда рассаду высаживать или там цыплят выводить. Вот он и запудрил мозги нашим заводским девкам. А те и рады – уши развесили, слушают сидят. Слышь, Галь, а ты какое желание загадала тогда?

– Чтоб тебя никогда не видеть!

– Да ладно тебе! Небось, загадала, чтобы Миронов к тебе прикатил на своей «Волге» и увез в Москву?

– Да иди ты к черту! – смеясь, мама схватила кухонное полотенце и растянула отца поперек спины. Отец, хохоча, увернулся, так что удар приняла на себя герань, стоявшая на подоконнике, и едва с него не упавшая.

Вовка рассмеялся, глядя на своих родителей, которые дурачились, будто им самим по восемнадцать лет. Но в уме сделал себе заметку о старике-стороже.

На следующее утро, благо, была суббота, Вовчик отправился на завод, где по-прежнему работал отец. То ли удача решила повернуться сегодня к нему лицом, то ли звезды сложились, то ли какие-то мистические силы вытолкнули старика-сторожа на улицу погреться на солнышке, но факт на лицо – потомок шаманов сидел на лавочке на самом солнцепеке, подставив жарким лучам свое иссушенное лицо.

– Ээээ….. Здрасьте, дядя шаман – Вовка ляпнул первое, что пришло на ум, и теперь горько жалел об этом. Он только сейчас понял, что не успел как следует приготовиться к этому разговору. Он надеялся, что старик не обидится на такую фамильярность.

– Аааа, здравствуй-здравствуй, Володимир-сан! – проскрипел старик.

– Откуда Вы знаете, как меня зовут? – Вовка затаил дыхание и на мгновение поверил во всю ту чертовщину, что услышал вчера.

– А на отца ты больно похож, на родного-то своего, – улыбнулся потомственный шаман.

– Ааа, – протянул парень и замялся. Он не знал, как перейти к интересующей его теме мангира…..мангала…в общем, пустыря за городом.

– Вижу, спросить что-то хочешь, Володя-сан. Спрашивай, все расскажу без утайки.

– Ну… Вчера папа рассказал мне о каком-то пустыре, на котором он маму разыграл. И вот стало интересно, что за пустырь такой этот.

– Понятно, значит, пустырь, – хитро улыбнулся старик. – Только не пустырь это, а древний менгир. Место дюже сильное, камлать там хорошо, потому что там как будто окно в другой мир. Сила оттуда идет большая. Прабабка моя рассказывала, что давно, когда ее прабабка только на свет появилась, приносили там жертвы, на тех камнях-то. Задабривали духов, чтобы те ниспослали им добрую охоту и рыбалку, чтобы защитили их жилища от злых духов и самого Хозяина. Так-то.

Вовка завороженно смотрел на старика, на его старый облезший лисий малахай, с которым тот, судя по всему, не расставался ни зимой, ни летом, ни даже ночью.

– Да ну, враки это все! – воскликнул он, неожиданно для самого себя.

– Почему же враки? Сам-то подумай, пораскинь мозгами, – старик почти шептал, и Вовка поневоле склонился к нему. – Отчего же там пустырь, когда кругом город? Советская власть хоть и дюже сильная, но даже ей не по силам тягаться с древними духами. И ни деревца там не выросло за все время, ни травинки, ни цветочка. И зверь, и птица стороной обходят это место. Потому что на крови оно стоит, на крови, Володимир-сан.

– Советская власть кого хочешь переборет! – запальчиво воскликнул Вовка, воспитанный истинным комсомольцем, пусть уже и на излете этого золотого коллективного времени.

– Конечно, сынок, конечно, – закивал, улыбаясь, старик. – Да только не ходи туда без делу. Потому как окно это двойное – с одной стороны добрый дух, с другой – злой. И если не знать слов правильных или в неурочный час туда прийти, худо придется. Ой худо.

– Да не собирался я туда идти. И вообще, мне пора уже. До свиданья…дяденька шаман.

– Тыманча меня кличут, сынок. Дед Тыманча….

Но Вовка этого уже не слышал. Сказанное стариком напугало его. Он привык, что все эти духи, обряды и прочее – пережиток прошлого, что нет никаких богов и сознание определяет бытие, а не какой-то там бог. Но глаза старика…Они не врали, чувствовал Вовка.

Рассуждая о том, есть ли место всякой мистике в комсомоле, он незаметно для себя оказался на том самом пустыре. Огляделся вокруг. По коже пробегали волны холода, как будто купаешься в речке и попадаешь то в теплые потоки воды, то в ледяные. Мурашки забегали по рукам, а особо крупные, и от того наглые, добрались до затылка и приподняли коротко стриженые волосы почти дыбом.

Прав, ох прав оказался дед шаман – непростое это место. Идеально ровный круг, ни травинки, ни цветочка, только небольшие булыжники разбросаны там и тут – идеально гладкие, обточенные ветрами и дождями. И отчего-то казалось Вовке, что ни поднять, ни убрать те булыжники не получится.

Вовка стоял, зачарованно глядя на пустырь. И когда позади него хрупнула ветка, он подскочил, словно заяц под кустом. Обернувшись, увидел лису – молодая, из весеннего помета, с бурой шкурой и рыжими подпалинами под глазами.

Лиса пробиралась среди высокой травы, вынюхивая ей одной известные следы и тайны. Животное уверенно приближалось к пустырю, но на границе травы и голой земли остановилась, помела в неуверенности хвостом, жалобно тявкнула и припустила по кругу. По колышущейся траве Вовка наблюдал, как лиса обогнула пустырь и побежала дальше по своим делам.

Он вздохнул, посмотрел на часы и присвистнул: ему казалось, что времени прошло совсем ничего, а на самом деле он провел на пустыре почти сорок минут. Вовка хотел уже развернуться, но ноги его будто налились свинцовой тяжестью, а тело сковало небывалое ощущение паралича. Он задышал быстро и неглубоко, лоб покрылся испариной, а рубашка на спине пропиталась липким потом. Сделав над собой усилие, Вовка все же сделал шаг назад. И как только нога оказалась за кругом, к телу вернулась прежняя легкость. Постоянно оглядываясь, он пошел по направлению к городу.

Дома Вовка первым делом кинулся к отрывному календарю, висевшему на стене. Там, на этих маленьких листочках, заполненных советами по стирке, уборке и пасынкованию помидоров, он нашел короткую строчку, написанную мелким курсивом: «Фазы Луны». Сегодняшняя ночь значилась как «Новолуние».

День для Вовки тянулся бесконечно долго. На ужин были любимые котлеты, но ни одна из них не лезла ему в горло. Он хотел было почитать «Детей капитана Гранта», но понял, что это бесполезно, когда раз пять перечитал один и тот же абзац, но так и не понял его смысла.

Отказался он и идти с ребятами в клуб на танцы. И уже в девять часов вечера лежал в постели. Мама, решившая, что он заболел, суетилась вокруг него с чаем, горчичниками и медом. Через 15 минут Вовке надоели эти пляски, поэтому он притворился, что спит.

Когда дверь комнаты закрылась за матерью, он вздохнул вроде как с облегчением. Но потом задумался: а что если они не лягут спать до полуночи? Ему же надо не просто выскользнуть из квартиры, а и успеть добраться до менгира. Менгир… Вовчик покатал это слово на языке, прошептал его вслух. Было оно какое-то тяжелое и потустороннее.

Еще час он валялся просто так. Хотел было задремать, но испугался, что проспит, а будильник ставить не захотел, зная, что мама может проснуться, и тогда весь его план пойдет псу под хвост.

Когда из родительской комнаты донесся мерный храп отца, Вовчик тихонько вылез из кровати, натянул брюки и рубашку, сунул подмышку фонарик и на цыпочках выскользнул в прихожую. Бесшумно натянул кеды и куртку, открыл дверь и только оказавшись на лестнице пустился бегом, перепрыгивая по две-три ступени за один раз. До полуночи времени оставалось очень мало.

Всю дорогу до пустыря он бежал как оглашенный – то ли боясь передумать и вернуться домой, то ли из страха наткнуться на нехороших людей. По пути спугнул несколько целующихся в подворотне парочек, ловко обогнул медленно бредущего по тротуару пьяного мужика, на одном дыхании проскочил компанию подростков, которые хотели остановить его словами «Слышь, прикурить не найдется».

Когда он остановился у пустыря, его командирские часы со светящимися фосфорным светом стрелками показывали без трех минут полночь. Вовка достал фонарик и, освещая себе дорогу между булыжниками, стал пробираться к центру пустыря. Ноги снова налились тяжестью, мурашки вернулись, как будто поджидали его тут с самого утра. И только сейчас Вовка понял, что не знает, какие слова нужно говорить. Светка же упоминала какое-то заклинание… Вовчик уже жалел о том, что поддался порыву и пришел сюда совершенно один, без помощи и товарища.

Остановившись, как ему показалось, в центре, он поднял глаза к небу, кашлянул и негромко произнес:

– Ну, я не знаю, какое заклинание надо произносить, поэтому…. Блин, какая глупость, ну и дурак же я…. Ладно. Поэтому…. – и тут Вовка застрял. Он совершенно не знал, как сформулировать свое желание. Чтобы Катька влюбилась в него? Нет, как влюбится, так и разлюбит. Чтобы она любила его всю жизнь? Вот уж увольте. Он предполагал (весьма здраво и цинично), что рано или поздно он встретит более красивую девушку. К тому же жениться на Катьке он тоже не планировал. Не зная, как сформулировать свое желание, он вздохнул и тихо прошептал:

– Вот бы все мои желание сбывались. Хочу – влюбится, захочу – разлюбит….

И только он это проговорил, как вокруг поднялся сильный ветер. Он нес пыль, свистел в ушах, не давал открыть глаза. Щурясь, испуганный Вовка стал пробираться к краю пустыря. Удивительно, но за кругом высокая трава стояла без единого движения. И чем ближе Вовка подходил к ней, тем сильнее выл ветер. Его встречные порывы едва не сбивали его с ног. Один из них, наиболее сильный, добился этого – Вовка упал на четвереньки и поранил руку обо что-то острое – мгновением позже фонарик выхватил из темноты осколки костей, торчавших из земли как бритвы. В центре ладони зияла глубокая царапина, почти порез. Вовка махнул рукой, рубиново-красные капли полетели в стороны как зерна спелого граната. И он мог поклясться, что летели они будто в замедленной съемке.

Как только капли крови упали на землю, громыхнул гром, сверкнула молния и землю под ногами Вовки основательно тряхнуло. Ветер стих. Стало очень тихо – настолько тихо, что он услышал шепот травы. Ужас накатил на Вовчика липкой волной. Спотыкаясь, он побрел вперед, и как только почувствовал, что ноги снова слушаются его, рванул к дому. Бежал он так, будто сама Смерть гналась за ним.

Исполнение желания

Отдышался Вовка лишь тогда, когда стоял под своей дверью. Мягкий свет на лестничной площадке освещал знакомый пролет. И здесь, в этом свете, все те страхи, что терзали его, пока он бежал до дома, казались совершенно детскими, почти игрушечными. Сам этот полночный поход казался уже слишком реалистичным сном, хотя раненная ладонь напоминала ему об обратном. Края раны покраснели и припухли, а в сам порез набились крошки земли и сухих листьев.

Вовка тихонько открыл дверь, разделся, промыл рану и лег в кровать. Натянув одеяло до подбородка, он только успел подумать: «Мама обязательно заметит порез. Хоть бы он затянулся» и через пару минут уже спал. Во сне он тяжело дышал, глаза под закрытыми веками бегали из стороны в сторону, руки и ноги беспокойно подрагивали. Может, он снова переживал свой побег с пустыря, а может быть, играл в футбол с друзьями.

Утро для Вовчика началось почти в одиннадцать часов. Ноги нещадно болели – забег через весь город туда и обратно не дается просто так. Мышцы стонали и плакали, но он все равно свесил ноги с кровати, сунул их в тапочки и прошлепал на кухню. Мама жарила блины, отец читал «Известия», на плите вскипал чайник.

– Ну и горазд же ты спать! Хотел уже будить тебя. Забыл, что сегодня надо с дачи картошку привезти?

– Да нет, помню. Просто устал жутко, за всю неделю наконец отоспался.

Чайник на плите протестующе засвистел. Мама разлила по кружкам чай и поставила на стол стопку блинов.

– Ешьте и марш из дома! У меня сегодня генеральная уборка!

Ни Вовку, ни отца не пришлось просить дважды – они накинулись на блины так, будто не ели уже двое суток.

Взяв кружку с чаем в руки, Вовчик украдкой посмотрел на свою ладонь и обомлел: раны как не бывало. На ее месте виднелся тонкий, толщиной с нитку, белый шрам с неровными краями. Он не поверил своим глазам. Может, весь этот поход ему просто приснился? Но нет, грязь под ногтями совершенно точно уверяла его, что сегодня ночью он и правда был там, на пустыре: чувствовал эти мурашки, передвигал тяжелые ноги, боролся с ветром и в конце концов поранил руку. Из раздумий вырвал его отец:

– Давай, сын, некогда мечтать. Спускайся вниз, заводи мотор. Я пока на балконе место приготовлю, возьму мешки и поедем уже. Может, еще к дядь Коле завернем – цилиндры барахлят, проверить надо.

Вовка быстро умылся, оделся и пошел вниз, раздумывая о том, куда же все-таки делся порез. Не мог ведь он зажить за одну ночь! Но этот шрам и легкий, почти незаметный зуд в нем…

Задумавшись, он не заметил бабу Машу – скандальную бабульку с первого этажа. Она вечно была недовольна всеми и вся: молодежь слишком наглая, дети слишком шумные, солнце слишком яркое, а дворовые кошки слишком полосатые. Наверное, думал Вовка, если бы бабе Маше довелось встретиться со Сталиным, она бы и ему сказала, что усы его слишком усатые.

И вот теперь он столкнулся с ней лоб в лоб, при этом у старухи из рук выпала авоська с хлебом, тремя бутылками молока и картонкой с яйцами.

– Да ты ж окаянный! Совсем ослеп никак! Куда ж ты прешь! Ни уважения к старым, ни внимания! Чтоб у тебя глаза повылазили! – остервенело ругалась баба Маша.

– Баб Маш, извините, я сейчас… – Вовка кинулся поднимать намокший в молоке хлеб, осколки стекла и картон, но баба Маша протянула его поперек спины тростью.

– Вот отцу-то твоему нажалуюся! Вот выдерет он тебя ремнем-то, олух! Так выдерет, что света белого не взвидишь.

Вовка понял, что скромный продуктовый набор бабы Маши уже не спасти, поэтому резво отскочил от очередного удара.

– Да чтоб тебя удар хватил, – пробормотал он, потирая саднящую спину. И только он это сказал, баба Маша охнула, схватилась за сердце и осела на асфальт, прямо в лужу молока. Вовка замер, оглянулся по сторонам – вокруг никого не было. Подошел к бабке, наклонился и пощупал пульс – пульса не было.

– Не может быть, не может быть, этого просто не может быть, – шептал он себе под нос, пока похлопывал по щекам бабу Машу. – Этого просто не может быть. Ну давай же, приходи в себя, иначе…

Но что «иначе», Вовка так и не сказал, потому что баба Маша открыла глаза и уставилась на него пустым рыбьим взглядом.

– Баб Маш, с Вами все в порядке?

– В порядке, – ответила старуха каким-то неживым, монотонным голосом.

– Вас проводить домой?

– Домой, – ни выражения глаз, ни интонация так и не поменялись.

– Пойдемте, я Вам помогу, – он аккуратно взял бабу Машу под локоть и повел ее к двери. В этот момент дверь сама открылась и из подъезда вышел Вовкин папа.

– Мария Михална, добрый день.

– День, – автоматически ответила старуха.

Папа вопросительно посмотрел на Вовку, тот взглядом ему ответил: «Подожди» и поковылял со старухой по лестничному пролету на третий этаж – именно там жила Мария Михайловна. Когда наша странная парочка приблизилась к двери в квартиру, старуха достала из кармана ключи, открыла ими дверь. Вовчик помог ей зайти в прихожую