Пик смерти

При ближайшем рассмотрении мы нашли массивные металлические петли и круглый вентиль. Выходило, что перед нами находилась не стена, а дверь. Но куда она вела? Профессор выудил из ранца фотоаппарат, нацепил на него вспышку и сделал снимок. Белый свет на миг осветил перед нами всю дверь, что позволило заметить на ней надпись.

– Немецкий язык? – с удивлением спросил Балашов. – Откуда здесь фрицы взялись?

– В 42-м году нацисты оккупировали этот район и даже совершили восхождение на Эльбрус, – ответил профессор.

– Да, но уже в 43-м их отсюда прогнали. Неужели они успели построить в Дыхтау бункер? Вы знаете, немецкий, Антонов?

– Знаю, Алексей Николаевич. Тут написано: «Лаборатория – 806». Вряд ли это бункер. Скорее исследовательская база.

В надежде найти какое-нибудь оружие, мы решили попасть внутрь. Ржавый вентиль не поддался, но вход оказался не заперт. Потянув на себя массивную дверь, толщиной сантиметров тридцать, Балашову и Антонову удалось приоткрыть ее.

Свет фонаря открыл перед нами длинный коридор с металлической обшивкой. На потолке висели давно погасшие лампы. Пол покрывал ровный бетон. Оставив дверь открытой, мы осторожно вошли внутрь. По мере того, как мы продвигались дальше, Профессор делал новые снимки. Коридор выводил к широкому залу, заставленному клетками. На стене находилась новая надпись, выполненная острым тевтонским шрифтом.

– Написано: «Зона сортировки», – пояснил нам профессор.

Мы не понимали, каким неведанным образом долгие годы после войны эта база оставалась нетронутой. С другой стороны, ни один альпинистский маршрут рядом не проходил. Место считалось опасным из-за частого схода лавин и не посещалось.

Из зала вело два прохода. Один оказался наглухо закрыт, и мы пошли во второй. По обе стороны очередного коридора находились низкие железные двери, напоминавшие входы в тюремные камеры. Все они оказались заперты. Мне показалось, что за одной из дверей я услыхала странный звук. Будто кто-то скребся. Прислушалась получше, но больше ничего услышать не удалось.

Коридор оканчивался узкой железной лестницей, выводившей в просторный круглый зал, освещенный множеством тусклых ламп, торчавших из плоских железных люстр. Звук мотора в этом месте звучал еще громче.

– Ума не приложу, откуда здесь электричество, – задумчиво произнес профессор. – Возможно генераторы еще работают, а может существуют какие-то геотермальные источники энергии.

По стенам зала тянулись высокие стеллажи, заставленные банками. Подойдя к одной из них я в страхе отшатнулась. Внутри оказались два сросшихся зародыша. Их тела напоминали человеческие, но головы были сильно вытянуты. Глаза отсутствовали, а рот и нос срослись в единое отверстие, усеянное тонкими зубами.

Сотни банок с заспиртованными уродцами заполняли стеллажи по всему залу. Некоторые из них имели на голове длинный хоботок. У других заместо кистей рук находились крючья, венчающиеся острым когтем. Большинство банок, на вскидку, имели литраж до десяти литров. Но встречались и колбы высотой под два метра, в желтоватой жиже которых находились существа с нечеловеческими уродствами.

Обнаружилось и несколько весьма крупных пустых колб с разбитыми стенками. Раствор из них давно вытек и примерз к полу. У каждого из нас возникли страшные предположения, которыми никто не пожелал делиться.

У одной из стен находилось несколько шкафов с железными дверцами. Пока мужчины продолжали рассматривать жуткие экспонаты, я решила проверить содержимое шкафов. Открыла первую дверцу – пусто. Открыла вторую – тоже самое. Ожидая вновь увидеть пустые полки, я распахнула третью дверцу и даже не сразу осознала, что на меня смотрит ссохшееся лицо с пустыми глазницами.

Услышав мой крик, Балашов мигом оказался рядом и загородил собой. Но перед нами оказался всего лишь промерзший труп немецкого солдата, забившегося в узкий шкафчик. На полуразложившимся теле была надета серая шинель, а голову покрывал стальной шлем. Казалось, что отчаявшийся солдат пытался от чего-то спрятаться.

Алексей Николаевич вытащил тело на пол. Прикрывая лицо платком, он ощупал труп в поисках оружия, но нашел лишь одну ручную гранату с деревянной рукояткой.

– Ну хоть что-то, – проговорил Балашов, убирая ее в ранец.

Помимо стеллажей, в зале находилось две двери. Железная с надписью «Операционная» и высокая дверь из красного дерева, на табличке которой значилось имя: «Доктор Конрад Рихтер». Сперва решили осмотреть именно ее.

Внутри находился богато обставленный кабинет с огромным портретом Гитлера на стене. Несколько книжных шкафов до сих пор хранили в себе подпорченные влагой тома. Чучела медведя и тигра смотрели на нас стеклянными глазами. Широкий дубовый стол покрывала кипа перевязанных веревками папок.

Я обыскала ящики стола, но внутри нашлись лишь какие-то документы на немецком. Пока что нашим оружием оставались ледорубы и трофейная граната.

Покопавшись в отчетах доктора Рихтера, профессор составил примерную картину произошедшего в лаборатории.

В ходе успешного наступления 42-го года, немецкая армия оккупировала часть Кавказа. Руководство СС распорядилось организовать в высокогорье лабораторию под руководством доктора Рихтера. Целью являлось формирование у организма защиты от сверхнизких температур. Огромный комплекс естественных пещер Дыхтау позволил нацистам в короткие сроки построить базу.

Правда еще до контрнаступления советских войск дела в лаборатории полетели ко всем чертям. Рихтер считал себя продолжателем дела доктора Менгеле, но экспериментировал он не на пленных, а на добровольцах из числа истинных арийцев. Безумец накачивал их экспериментальными препаратами, надеясь создать могучих солдат, способных сокрушить любого врага.

– Записи под конец все более путанные, – всматриваясь в пожухлую бумагу, произнес Антонов. – Судя по всему, эксперименты не удавались, и Рихтер решил продолжить их на себе и своих помощниках.

– И что с ними случилось? – спросил Балашов.

– Неизвестно, дальше записи обрываются. Простите меня, друзья. Ну и в передрягу я вас втянул…

– Чего уж теперь, Сергей Михайлович, выберемся, – успокаивал его Балашов.

Внезапно мы услышали, как со скрежетом открывается железная дверь в операционную. Спрятались за массивным столом в кабинете и стали слушать. Из зала доносились странные звуки шагов, будто по бетонному полу ступали копытца. Неведомое существо подергало дверцы железного шкафа и подошло к кабинету. Балашов взял на изготовку ледоруб, готовясь защищаться. Но, постояв немного у двери, тварь удалилась в сторону операционной.

Мы осторожно покинули наше укрытие и медленно, стараясь не издавать ни звука, вышли в зал. Дверь в операционную оказалась открыта, что дало возможность заглянуть во внутрь. Картина, которая предстала перед нами, преследует меня до сих пор, возникая во снах, и не рассевается в памяти даже по утру.

Сгорбившись над операционным столом трехметрового роста болезненно худой уродец разделывал труп несчастного. Одежды на его теле почти не осталось, а кожа лоскутами свисала с покрытого струпьями тела. Учуяв наше присутствие, тварь повернулась, что дало возможность разглядеть нечеловеческого уродства голову. Вместо рта и носа, на его лице находилось отверстие, из которого выходил извивающийся длинный хоботок. Глаза отсутствовали.

Страх на мгновение сковал нас, удерживая на месте. Уродец издал хлюпающий звук. Из закоулок операционной к нему подошло несколько коренастых созданий в черных стеганых куртках. На их лицах находились кислородные маски, а глаза, скрытые под темными круглыми очками светились синим. Я умышленно не называю их людьми. Движениями этих твари напоминали горилл, а головы неестественно подрагивали.

Осознать происходящее мне удалось, уже когда мы бежали по пещере. У нас остался лишь один работающий фонарь. Погасни он, и мы бы навечно остались в темноте смертельного лабиринта. Я слышала, как синеглазые твари преследуют нас.

Наконец, впереди показались наши палатки, освещенные утренним солнцем, пробивающимся через вход пещеры.

Лейтенант Петренко понял, что дело плохо еще до нашего возвращения. Направляя в чрево пещеры пистолет, он пропустил нас ко входу и передал дрожащего доцента Куравлева.

– Ну, я пошел. Бегите братцы, – сказал Петренко и устремился в глубь тоннелей.

Балашов кричал вслед, пытался догнать и вернуть лейтенанта, но мы с профессором силой потащили Алексея Николаевича наружу. Несчастный Петренко пожертвовал собой, чтобы дать нам немного форы.

К счастью, пурга кончилась. Заснеженный склон освещало ослепляющее зимнее солнце. Балашов и профессор тащили на плечах Куравлева, который все приговаривал:

«Идет солдат немецкий

по русской стороне,

Несет солдат немецкий

винтовку на ремне».

Я шла позади и старалась сосредоточиться на продвижении по опасному склону, но то и дело оглядывалась назад. Внезапно из пасти пещеры показались синеглазые. Они с легкостью передвигались по торчавшим из снега скалам. Понимая, что еще минута и нам конец, я догнала Балашова и выудила из его ранца трофейную немецкую гранату. Только с третьего раза мне удалось отвинтить крышку. Со всей силы дернув за шнур, я кинула ее к гребню склона.

– Почему вы гранату в этих уродов не бросили? – отчаявшимся голосом вопрошал Антонов.

Но Балашов прекрасно знал почему и скомандовал нам скорее прятаться за скальными выступами. Мгновение спустя мы услыхали хлопок, а затем усиливающийся с каждой секундой грохот. Могучая лавина покатилась по склону вниз, сметая на своем пути любые преграды.

Я прекрасно осознавала, что мой поступок мог погубить всю группу, но так хотя бы оставался шанс на спасение. Лишь чудом нас удалось уцелеть. Оказавшись по плечи в снегу, мы принялись помогать друг другу выбраться.

– А знаешь, Маня, – обратился ко мне Балашов, пока я его откапывала. – Чего я дурак молчу? Выходи за меня замуж.

Спуск удалось совершить всего за сутки. Мы не останавливались даже ночью.

Утром четырнадцатого декабря, когда из Нальчика уже готовился вылететь поисковый самолет, наша еле живая от холода группа вернулась в лагерь Безенги. В безумные рассказы никто не поверил. Кроме КГБ. Они тщательно опросили нас, изъяли записную книжку Куравлева и фотоаппарат Антонова. Со всех взяли подписку о неразглашении.

Больше года восхождения на Дыхтаю не осуществлялись. Лагерь Безенги вновь заработал только в 1959 году. Именно эта дата теперь считается официальной датой открытия.

Доцент Куравлев до самой смерти лежал в Ставропольской психоневрологической больнице. Профессор Сергей Михайлович Антонов умер от сердечного приступа спустя год после случившегося.

Мы с Алексеем поженились и переехали в Беломорск в Карельской ССР. Первые месяцы меня мучали кошмары. Балашов терпеливо успокаивал каждую ночь. Но я знала, что ему тоже нелегко. Мы прошли всю войну и смогли наладить жизнь после. Но события на Дыхтаю оставили в наших душах слишком глубокий шрам.

Бывало, Алексей запирался в ванной и плакал. Он винил себя в смерти Петренко. Корил, что не спал Ломидзе и пропавшую группу.

После Дыхтаю, в горах мы побывали лишь раз, совершив восхождение на Эльбрус. Лето, простой маршрут, никаких трудностей. Но среди заснеженных пиков мне то и дело мерещились синеглазые охотники, жаждущие притащить своему ненасытному хозяину новую добычу.

Нашей дочке я никогда не рассказывала о произошедшем. Она тоже стала альпинисткой, вышла замуж. У нас появились внуки. Несмотря на свой атеизм, я благодарила бога после каждого ее восхождения.

Как-то раз, в самый разгар перестройки, к нам в гости заехал давний фронтовой друг Алексея – Константин, служивший в КГБ. Он поведал, что после нашего возвращения за северный гребень Дыхтау отправляли специальную вооруженную группу. Им удалось обнаружить заброшенную немецкую базу, но внутри никого не нашли, а объект подорвали.

Мы точно помнили, что профессор успел сделать снимки уродца в операционной. Однако, по словам Константина, снимки загадочным образом пропали почти сразу после инцидента.

Ни один альпинистский маршрут не проходит вблизи от объятого ужасом места, где нам пришлось побывать в далеком 1957 году. Искренне надеюсь, что никому больше не придется пережить тот леденящий страх и отчаяние, что мы когда-то испытали.

Но я до конца своих дней буду помнить заснеженный склон, догоняющую нас смерть и четверостишье, которое раз за разом повторял Куравлев:

«Идет солдат немецкий

по русской стороне,

Несет солдат немецкий

винтовку на ремне».