Вариант для криминала

Валентин Гуржи

Вариант для криминала

Роман

Было бы причиной

сожаленья

торговать, как товаром,

Возвышенным Ученьем

Мудрецов

Москва, Научный Совет

Прощаясь с Москвой, он никогда не брал с собой попутчиков.

Если рассматривать связь информации и время, то все, что лежит в основе его с

Робертом методики Совершенства Разума и все повлекшее за этим, исподволь принуждает

к пересмотру уже разработанных «Практических пособий» для развития

сверхчеловеческих способностей. Эта мысль ввергала его в смуту. Да что там смута! Она,

эта мысль, придя неожиданно, сейчас, накануне отъезда, выбивала из-под ног творческую

способность и уверенность, отравляла ему жизнь. Она ехидно нашептывала новые вполне

реальные возможности человеческой натуры, склонной к наслаждению садомазохизма,

точнее – стремящейся к подавлению личности грубой силой, в первую очередь – террором.

В последнее время, задумываясь над некоторыми фактами, он вдруг сделал вывод, что

человечество буквально проваливается в пропасть жестокости. Работая над открытием,

возбудивший резонанс в мировой науке о реальной возможности сделать человека

совершенным, способным предотвратить катастрофу, угрозу войны, излечить любую

болезнь, не соприкасаясь с какими-то бы ни было материальными средствами, – Назаров

то и дело натыкался на белые пятна генетического порядка. Что-то его настораживало и

тормозило работу. Безусловно, опыт ему помогал отбрасывать второстепенное, что могло

бы помешать правильному завершению основного… Теперь же он невольно искал

источник, по причине которого опять (в который раз!) он приходил к мысли о

сомнительном завершении идеи. Может быть, это исходило от Роберта Корнева, его

коллеги, с которым он более пяти лет работал над проблемой. Роберт изредка высказывал

по поводу своих же версий не очень лестные мысли. Он говорил примерно о том же. О

времени меняющем информацию, о гаметах – мужских и женских половых клетках,

способных по И. Земану веками сохранять колоссальный объем информации до тех пор,

пока не произошло зачатие, и не начался процесс развития зародыша. И если

предположить, что информация гамет определенного субъекта несет агрессивную

родословную, то можно себе представить что и кто вырастет из новоявленного потомка!

Не значит ли это, что весь их труд, все сделанное ими может оказаться в будущем

сумасбродной идеей. И еще не дай Бог – социально опасный, подобно открытию цепной

реакции урана для двадцатого века… Выходит, ты прозрел, для того чтобы поучать Мир.

Может быть…

Может быть, нечаянно брошенная кем-то из коллег по теме фраза, суррогат

нераскрытой мысли, теперь вносит неотвязную смуту. А ведь то, во что мы верим,

1

становится реальностью. Что это – то, что заложено судьбой? Или предрешено силой

твоего сознания? Где же тогда предшествующие признаки?

– Если ты этого не видишь, то не значит, что его нет, – произнес он вслух, будто рядом

идущему собеседнику для большей убедительности.

– Люди запоминают самое явное и часто встречающееся, – мысленно получил он ответ,

– но далеко не все верно распознаваемое…

Кто знает! Но эта мысль, если она не имела плоти, все чаще сейчас раскрывала себя,

обрастая мясом, в другом, более ясном облике, и тревожила, и беспокоила. Чем ближе

поездка в Америку на Всемирную конференцию по Биоэнергетике, тем все настойчивей

стучится в его сознание эта опасная и справедливая мысль. Мысль, которую теперь не

было времени раскрутить.

Назаров шел прогулочным шагом, как всегда он делал перед долгосрочной поездкой в

Miami, словно прощался с Москвой, где родился, где всю жизнь проживали его родители,

дедушки и бабушки. Он никогда не брал на свой ритуальный марш ни знакомых, ни

близких. И те, и другие, как ни хитри, отвлекали, а это не давало сосредоточиться, мешало

прочувствовать близость родного дома – теплый асфальт под ногами, выбоины на них,

телефонные будки, скверы, магазины, кинотеатры, это яркое июньское небо, в общем –

все, на чем вырос Назаров с первого своего сознательного шага. Может ли он, мы все

люди, разорвать эту связь своего внутреннего с внешним? Потерять, чтобы потом, жалея о

содеянном, не найти, и страдать до конца своих дней. Мы живем в мире прелестей, и

ценить их нужно с божественной бережливостью.

Его ритуал по Беговой не выносил попутчиков. Вот уже и стадион «Юных пионеров»,

справа пошли серые жилые дома, где в сороковых жили писатели. На доме доска:

«Советский писатель Борис Горбатов»… Потом возник магазин «Молоко», куда

мальчишкой бегал за молоком и кефиром по жесткому правилу родителей. Возраст

постарше оставил в памяти дефицитные грязно-коричневые галоши. Он их покупал для

себя и своих уже постаревших родителей в магазине «Обувь». Помнится, еще сразу после

войны сорок первого это были черные, блестящие на байковой подкладке нарядные

галоши. Держа их в руках, хотелось понюхать заманчивый запах и попробовать на вкус.

Голодное было детство…

Назаров взглянул на часы, оставалось еще немного времени, чтобы успеть на заседание

Ученого Совета, который собирался в малом зале «Лектория». Туда, как договорились,

приедет из Харькова его друг и соавтор Роберт Корнев.

*

За зеленым столом заседаний пять человек: председатель, Назаров, Корнев и два

зарубежных пожилых гостя. Пока собиралась и усаживалась публика в зале, друзья

нескладно расспрашивали друг друга и делились новостями.

– Меня все чаще затрагивает твоя фраза, Роберт, – произнес вполголоса Назаров, –

помнишь, что ты сказал?

– Это в отношении информации и времени половых клеток, в гаметах? – Роберт

внимательно обвел друга взглядом. Стекла его очков, как бы импонируя хозяину, злорадно

блеснули висящей над потолком огромной серебристой люстрой, тонкой стрелкой

кольнули Назарову зрачки.

Роберт, собираясь с мыслями, по-мальчишески заморгал ресницами. Заметней

обозначилась плешь на его голове. Теперь Назарову Роберт представился с лицом

Плейшнера перед своим роковым шагом в Швейцарии…

– Знаешь, Володя… Выкинь из головы весь мой бред. Ты меня знаешь давно… Я боюсь

своих мыслей. Они не раз портили людям жизнь. Пусть плохим людям… не в этом дело.

Но мысли мои. А это плохо. Для меня. Я их боюсь. Так что выкинь из головы. Сейчас не

вовремя. Тем более – перед твоей поездкой…

– Постой, приятель! Что ты несешь? Не моей, а нашей поездкой.

2

– Нет, Володя. Я не еду. Меня не пускают.

Назаров, растерянно оглядел лицо друга, тихо переспросил:

– Как это не пускают?! Кто не пускает?

– Кто… – Роберт отвлеченно глянул в зал, – известные нам органы. Я, видите ли,

работаю в военном ведомстве. Засекречен я, – добавил он зло.

– Так и сказали?

– Так и сказали.

– Вот идиоты! – вырвалось у Назарова. – Завтра у меня с ними рандеву. Посмотрим. От

меня они не отвертятся. Я им устрою позор на всю Россию. Меня можно остановить

только физически.

– То есть? – настороженно спросил Роберт. – Убить?

Назаров рассмеялся:

– Это ты подумал, или просто сказал для смеха?

Роберт не внял шутке, его лицо помрачнело еще больше, и он ответил вполне

осмысленно:

– Нет, Володя. Не подумал. Теперь я с этим обращаюсь поосторожней. Не волнуйся.

Забудь мои придирки о гаметах. В Miami это тебе только повредит, – Роберт откинулся на

спинку стула, снял очки, принялся протирать их лоскутом замши.

Роберт знал вспыльчивую натуру Назарова. Только бы не наломал он дров. Его

напарник вполне способен выдвинуть ультиматум в представительстве КГБ. Упереться

рогом.

– Постараюсь, Корнев, – задумчиво проговорил Назаров. Затем, прикрыв веки, добавил,

– завтра там поговорим… Ой, как поговорим! Либо так, либо никак.

– Ты в своем уме? – вскинулся Роберт. – Черт! Я только об этом подумал, а он тут же!

Соображаешь, что говоришь? Хочешь загубить наш многолетний дьявольский труд?!

Назаров с тоскливой укоризной глянул на Роберта, но сделав усилие, сбросил с себя

недовольство и без деликатностей тут же перевел стрелку на более мирную тему:

– Как дома, Женечка?

– Нормально, – еще не успев остыть, машинально ответил Роберт.

– Вы у меня в моей памяти, как молодожены, – добавил Назаров, словно за что-то

оправдываясь.

– Да, уж, – скупо улыбнулся Роберт, вспомнив, что последний раз Володя был у них на

день рождения Евгении.

– А тесть твой, Георгий Яшуткин… Как он? Чем занимается? Работает? Известная

личность…

– Обыкновенная, – отмахнулся Роберт.

– Я бы не сказал. Не так уж много у танка Т-34 главных конструкторов, – наступал

Назаров. – Как он себя чувствует? Работает?

– На пенсии. Занимается садоводством.

– Да, я помню. Это его любимое.

– Заведует музеем на заводе имени Малышева, – остыв немного вяло добавил Роберт. –

Ты же был у него на экспозиции.

– Был. Грамотный мужик! А дети твои приходят в гости?

– Сын приходил несколько раз. Только сын…

Роберт неохотно и односложно отвечал, только бы не обидеть друга. Он понимал, что

Назарову нужно было сменить тему. Это сейчас важней. И ему это, кажется, удавалось.

В зале резко затих людской говор. Председатель встал, внимательно окинул

присутствующих.

– Мы здесь собрались, друзья, в очередной раз, как вам известно, обсудить очень

важную работу наших уважаемых коллег, профессора Назарова Владимира

Александровича и исследователя Роберта Корнева. У нас в гостях представитель

3

Института Исследования Разума в Блу Ридж, штата Верджиния, Достигший высшей

степени лхарамба по буддийской метафизике, Норбу* Нгагван…

Старец тибетской наружности, с сизоватой бородкой среднего роста привстал, сомкнув

возле груди кисти рук, с достойной медлительностью едва заметно преклонил голову.

– И Доктор наук Оксфордского университета, Воль Берг…

Доктор с места молча наклонил голову.

– Краткий проспект многие из вас получили на прошлой неделе, надеюсь, все

ознакомились с новой редакцией и новым изданием, уже окончательным. С этим багажом

наши ученые на днях уезжают в Miami на конференцию Биоэнергетики. Для нас, для

Академии Наук СССР, как и для всего советского народа, это большая честь, это

поднимает наш научный авторитет в глазах людей всего мира в ведущих государствах

планеты. Это огромный, я бы сказал, шаг на пути к строительству коммунизма у нас в

стране. Я хочу, чтобы все высказывались по списку и придерживались регламента.

Началась обычная полемика скептиков и оптимистов. Как будто это что-то могло

изменить в намеченном и уже решенном. Выражали сомнения в отношении

преемственности субъекта с неблагополучной родословной. О том, что наследственные

установки, пришедшие с рождением, могут встретить при инициации Практического

пособия серьезные противоречия, что в традиционной медицине называется сшибкой. Как

уживутся две несовместимые информации в подсознании субъекта?

– Практикующий йогин, в том случае, если карма его чиста, достигает своего

совершенства независимо от установок прошлого, – высказал свою завершающую речь

доктор Воль Берг.

После его слов в зале инициатива несколько спала. Но поднялся Норбу Нгагван. Его

движения были неторопливы и торжественны. Поклонился в обе стороны зала с

сомкнутыми ладонями возле груди и сказал:

– О, Благороднорожденные! Мне есть вам что сказать. Ваш путь – через учение

Победителей в Истине. И это благородное деяние само по себе уже священно. Оно

предназначено явиться в наши трудные дни с вашей помощью на Землю. Да обретут все

существа, блуждающие в Сангсаре, покой в сфере Ясного Света! Вы, господа ученые, на

верном пути, да будет вам в помощь сопутствовать порожденная Бодхичитта! – он

поклонился и степенно сел на место.

– В чем корень зла, товарищи? – одиноко рассеяно прозвучал безликий голос из

глубины зала.

На лобовой вопрос никто не ответил.

Присутствующие еще минуту осмысливали услышанное. Постепенно нарастал

обсуждающий ропот и в этот, еще не известно чем завершающий момент, сорвался с места

растрепанный среднего роста и возраста мужичок в затасканной больничной пижаме.

Лицо у него было встревоженное, казалось, до предела, глаза бегали. Он быстро поднялся

к президиуму и, остановившись на краю авансцены, сходу начал:

– Корень зла лежит в наследственном генотипе, господа. Да-да – господа, а не

товарищи. Вы любезнейшие, есть «Господа». С большой буквы. Господа, в руках которых

судьбы людей Планеты. Вы – те, которые могут загубить или спасти мир. Вас используют,

господа. Вы не имеете право быть в стороне от политики! Посмотрите, чем играют дети

агрессивных народов – взрослым боевым оружием: пистолетами, автоматами… Это у них

в крови от родителей и дедов. В истории Земли не существует более опасного оружия

против человечества, чем антиприродное идеологическое перерождение общества. Оно

опаснее любого бактериологического, оно не оставляет места ни для побежденных, ни для

победителей. В его основе – сверхсознательные установки заинтересованной стороны,

довлеющие над человеком всю его жизнь. Из поколения в поколение эти установки плохо

изменяются и очень медленно ослабевают, оздоровляя общество. А я уверен, что они

наоборот – еще более ожесточаются, растут не в арифметической, а в геометрической

прогрессии.

4

– Что вы этим хотите сказать? – недоуменно прервал его Назаров.

– А то, Владимир Александрович…

– Мы знакомы?

– Еще и как! Даже давно. Я давно слежу за вашими гениальными исследованиями по

всем искаженным статьям нашей прессы. И хочу вас, Назаров, предупредить. Вас ждет та

же судьба, что постигла меня… – он демонстративно оттянул пальцами отворот пижамы.

– Позвольте, – лицо председателя покраснело от негодования, – это что, угроза? Кто вы?

Не выдержав удачной возможности разрядить обстановку, кто-то в секундной заминке

бросил досадную шутку:

– Демон случайного абсолютного зла, орудие слепого рока!

– Да, господа. Это мягкая угроза. Это угроза Назарову, гениальному ученому, вам,

коллеги, мне… всем добрым людям Земли.

– И что же вы предлагаете, господин?..

– Называйте меня Сабуровым. Мне это имя очень идет. Так меня называют там… откуда

я пришел. Предлагаю… Мне нечего вам, Владимир Александрович, предложить, кроме

одного – откажитесь от поездки на конференцию в Miami и подальше запрячьте свое

открытие. Лучше сожгите. Пока ваш гениальный труд не попал в плохие руки. Ибо то, что

заложено в вашем «Практическом пособии» и есть сверхустановки. Способ их внедрения

любому, кто захочет, доступен.

– И что в том плохого? – снова прозвучал чей-то голос из зала.

– Плохо то, товарищ тугодум… извините… что человек с установками агрессии –

больной манией подавления личности… – в зрачках его промелькнул страх, – не природная

ли это основа идеологии Дья… – он запнулся, его глаза остановились, на ком-то в начале

зала. – Вот они! – выбросил вперед он руку в сторону двух накаченных коротко

стриженных молодых мужчин, стоящих по обе стороны входной двери – вот они,

посланники Дьявола! Они пришли за мной, господа ученые. Но они опоздали. Я вам

доложил, что должен был… – он бросился за кулисы и исчез так же неожиданно, как и

появился.

В зале минуту стояла напряженная тишина, потом встал председатель, коротко сказал,

что, в общем-то, тема исчерпана, не смотря на некоторые шероховатости обсуждения.

Назаров шел к выходу, не замечая Роберта, с тяжестью не столько от неподвижности в

онемевших суставах, сколько от чего-то навалившегося еще непонятного, огорчительного.

Голос, но скорей смысл и огромный подтекст высказанного сумасшедшим ученым

Сабуровым, повис над идеей, которой он и Роберт посвятили многие годы. Он просто

уничтожал весь их труд. Он просто тонко издевался над благородными мыслями и

желаниями авторов идеи. Да только ли это! Он просто угрожал, как выразился

председатель, угрожал угрозой не выступавшего, угрожал угрозой того, что заложено в их

с Робертом открытии. Он предупреждал…

Выходя из Лектория, Назаров, сощурился от яркого солнца. Стояло ласковое

беззаботное лето. Свежий воздух отрезвлял голову, очищал сознание.

– Роберт, мне очень хочется сейчас пойти с тобой ко мне домой, посидеть, немного

расслабиться. Моя Нинон по тебе соскучилась. Она говорила… В общем, пойдем?

Роберт не возражал. Он с радостью приобнял друга за плечи, и они повернули к

перекрестку.

Совсем недалеко от проезжей части собрался народ. Обступили лежащего на асфальте

человека. Любопытных оттесняла только что прибывшая милиция. Назаров и Роберт

протиснулись поближе. На асфальте у края бордюра недвижимо лежал с окровавленной

головой человек в пижаме. Это показалось нереальным.

– Как это произошло? – машинально спросил Назаров у милиционера, грубо рукой

толкающего его в грудь.

– Проходите, товарищи! Проходите! Что вы уперлись? Интересно? Не видел живого

мертвеца? – старшина жестко уперся взглядом в лицо Назарова.

5

– Это не мертвец, – так же автоматически проговорил Назаров и показал Роберту

пальцем на лежащего в искаженной позе мужичка, несколько минут назад выступавшего с

авансцены. – Это Сабуров!

– Вы его знаете? – спросил настороженно сержант. – Его сбила черная «Волга».

– Нет. Просто… он нам напомнил одного приятеля. Только что выступал на Совете…

Старшина внимательно посмотрел на Роберта и Назарова.

– Да, – односложно подтвердил Роберт.

Но старшина ничего не сказал, отошел к подступающей новой волне зевак.

К метро шли молча.

Происшедшее походило на рок.

Предупреждение всегда вначале носит характер намека. Если с первого раза не

поймешь, судьба предоставит тебе еще один шанс. Не поймешь во второй раз, оставит

третий, последний. Но это будет уже последний…

О чем думал по дороге домой Назаров? О чем думал Роберт, идя рядом и не замечая друга,

к нему в гости? Бог знает! Но они шли спокойно, словно не видели только что сбитого

машиной Сабурова с обезображенным лицом валяющегося у края бордюра. «А ведь он

был нашим коллегой. И погиб, может быть, чтобы подтвердить сказанное на личном

примере»… – подумал Назаров, нажимая кнопку звонка своей квартиры и пропуская

вперед Роберта навстречу улыбающейся супруге.

Лубянка

Остается за спиной…

Уходят из памяти, тускнеют страстные фрагменты излияния человеческого ужаса и

животного страха. Великое наслаждение с каждой минутой ограничивается машиной

нового времени. Связываются неожиданно возникшим в сознании людей прозрением

освобожденного взгляда, будучи замкнутого в железном вакууме железной рукой

Инквизитора. Что-то ушло, что должно было уйти в свое время, что было причиной и

завершилось логическим следствием. Оно имело свой природный срок, но оставило

дозревать главному, что придет потом, не скоро, отдав ему всю свою энергию. Досадно

закончились экстазные оргии Великого Последователя Маркиза Де Сада. Похоже, уходит в

дремоту основной человеческий инстинкт, движущая сила человеческой природы,

отрицаемая нравственностью идеального Чудака – наивного и смешного. Как же можно не

знать простого: человек феномен наслаждений. Это его жизненный стимул, без которого

жизнь становится серой массой в сером царстве. Все – от вкуса пищи до убийства имеет

свою логическую последовательность и природное развитие. Умирающий отдает свою

энергию живущему!

…Уходит из памяти, слабеет собранное в гримасу безысходности женское лицо –

лакомый кусочек всемогущих мужей Страны Советов, – неописуемой красавицы,

известной киноактрисы периода социалистического реализма, на животе которой, как

следует из протокола допросов КГБ, разыгрывались картежные страсти партийных

номенклатурных мужей. В афинские ночи, устраиваемые высшей мужской элитой Страны,

со сладострастной слюной на подбородке созерцали они ее танцы на столе в голом виде…

Бежит, бежит высокий каменный забор на Садовое кольцо и на улицу Качалова, за

которым не видно приземистого дома очередного выдающегося Инквизитора Страны

Советов. Каково ощущение от жуткой мысли, когда в безлюдный поздний вечер тебе в

затылок дышит черный призрак сексуального маньяка и не хватающий за руку только

потому, что тебе уже за двадцать с лишним… А если нет, и ты еще школьница? Тогда

окажешься на Его сексуальном ложе, отдавая ему энергию для наслаждения криком о

6

помощи или безумной мольбой о пощаде. Вот оно – Великое наслаждение слепого

инстинкта, дающего стимул жизни!

Да. Уходят в прошлое человеческие шалости на поприще узаконенных садистских

изощрений. Все скучней преобразуется жизнь в великой Стране Советов. Текущий век

делится на две эпохи – на Великую Эпоху Созидания до смерти Сталина и после нее…

Заметно меркнет стимул жизни, подавляемый чуждыми установками и желаниями. То,

что осталось от прошлого инстинктивно прячется, закрываясь от внешнего мира

неприступной дверью подсознания, чтобы сохраниться там и быть готовым в любую

благоприятную минуту выйти наружу и насладиться своим родным привычным делом.

Неуютно и пакостно на душе от этой ущербности. И только приближаясь к дому КГБ на

Лубянской площади, чувствуется облегчение, прилив интереса к чему-то впереди, к тому,

чего лучше не знать, чтобы не отпугнуть обманчивое радостное сладострастие. Еще

сильней вырастает это чувство, когда в ладонях ощущается массивная ручка дубовой

двери подъезда №1-а, когда открывается тяжелая грозная масса, физически внушающая

любому входящему безграничную власть вершителя судеб. У входа встречают трое

вооруженных солдат, приветствуют, если этого достоин, и по должности можно не

предъявлять пропуск, но это все равно нужно делать, соблюдать святой ритуал, без

которого власть теряет смысл. Потом идет вверх лестница в просторную приемную. Там

встретит испытывающий взгляд молодой секретарши с лицом, меняющимся в

зависимости от ранга посетителя. За ее спиной тяжелая дверь, ведущая в прихожую и

большой кабинет с длинным Т-образным столом, массивным креслом для начальника,

портретом Ленина над креслом, бюстом Дзержинского возле стены, камином в углу, тремя

окнами, выходящими на Лубянскую площадь, где темной длинной тенью стоит

Монументальный Железный Феликс.

Слева на столе под рукой пульт телефонной связи с кнопками и ярким гербом Союза

Советских Социалистических Республик.

Когда кресло всеобъемлет расправленную спину, заставив поверить в реальность еще

одного наступившего счастливого дня, кресло, десятилетиями наводящее ужас на Страну,

тогда можно закрыть глаза и мысленно ощутить окружающую обстановку, дающую

уверенность Вершителя в деле строительства Коммунизма. Первым в нем сидел

Дзержинский, потом Ягода, Ежов, Берия… Очень лестно помнить, что его называют

креслом Инквизитора. Эта мысль поддерживает и вселяет уверенность. Еще и то, что

позади, за спиной – там дверь в еще одну прихожую и еще один кабинет – Дзержинского.

Самая примечательная деталь здесь – камин. Кабинет показывали во всех революционных

киносюжетах. В прихожей туалет, душ, комната отдыха с кроватью, небольшим

холодильником, платяным шкафом.

Мысленно вернувшись, обнаруживается, как и в былые времена, – папка уже лежит на

полированной поверхности стола. В ней очередное «Дело», еще один лакомый кусочек от

«врагов народа», испробовать который хочется с таким нетерпением. Жаль только, что

теперь не раскрутить это «блюдо», как прежде, с профессиональным знанием дела, с

расстановочкой и вкусом. Хотя, какая разница! Можно и представить, Бог не обидел