Смерть ростовщика

– Конечно! – ответил я резко. – Мне хотелось узнать, сколько у вас денег и куда вы их прячете, чтобы сообщить это гиждуванским ворам и вас ограбить!

– Согласитесь, что, если незнакомец вас преследует, это, естественно, вызывает подозрение. Вы зря обижаетесь. Расспросив кое-кого и убедившись, что вы человек честный и порядочный, я хотел извиниться перед вами, потому и подошёл, увидев вас здесь, и присел рядом с вами. Я хотел бы, чтобы вы простили меня! – сказал он, и голос его звучал искренне.

Я промолчал, но он по выражению моего лица понял: извинение принято и я больше не сержусь. Тогда он добавил серьёзно:

– А всё же, думаю, стоит рассказать вам немного о себе. Люди счита-ют меня денежным человеком. Это не верно. Если я и зарабатываю дветри тенги для своей семьи, так и те отдаю на сохранение в верные руки, а потом трачу их по мере надобности.

Из этих слов явствовало, что у него ещё остались сомнения на мой счёт. Однако я понял, что нет смысла разуверять его: в этом человеке подозрительность укоренилась, видимо, как застарелая хроническая болезнь. Всё же, желая хоть немного рассеять его опасения, я сказал:

– Мне нужна худжра. Один из моих друзей сказал, что у вас есть соб-ственные худжры. Поэтому я и стал искать случая поговорить с вами, попросить сдать мне временно одну из них. Однако, узнав, что моя попытка познакомиться вызвала у вас нехорошие подозрения, я решил «вернуть вам ваш дар обратно», – закончил я шутливо.

– Самому мне никогда не доводилось покупать худжры, – объяснил он. – У меня отроду не было и нет наличных денег. Но у меня есть две-три худжры, которые достались мне в наследство от покойного отца.

Подчеркнув таким образом ещё раз, что у него нет наличных денег, Кори Ишкамба, немного помолчав, спросил:

– Что же, нашли вы себе худжру или до сих пор всё без пристанища? – Нет, ещё не нашёл!

– А если найдёте, то будете там каждый день варить плов? – снова спросил он.

У меня промелькнула мысль, что Кори спрашивает об этом потому, что может предложить мне лишь худжру без очага и дымохода. Поэтому я ответил так:

– Меня устроило бы жильё не только без дымохода, но и без очага, потому что я могу вообще обходиться без плова.

– А в моей худжре как раз есть очаг, который требует, чтобы на нем ежедневно готовился хороший жирный плов с мясом на двоих, – сказал он шутливо, но тут же серьёзно добавил: – У меня есть две худжры, которые я сдавал ученикам медресе при условии, что каждый из них раз в день будет готовить плов на двоих: один варит утром, часов в одиннадцать, а другой – к вечеру, перед второй молитвой, и я ежедневно хожу к ним есть…

– Как! Вы можете есть плов два раза в день? – прервал я его вопро-сом.

– О, была бы только возможность, я и четыре и пять раз в день могу поесть плов! – Глаза Кори Ишкамбы загорелись алчным огоньком. – Один из учеников, как мы договорились, добросовестно, каждый день точно в положенное время готовит плов, а другой хитрит: случается, убегает, скрывается от меня. А на второй день, когда я припру его к стенке, находит объяснения: то денег не оказалось, то в гостях был. Но ведь в делах подобные объяснения медного гроша не стоят! В прошлом году он под такими предлогами четыре раза не приготовил плова!

Замолчав, Кори Ишкамба снова стал ковырять в зубах своей острой зубочисткой, но между зубами остатков пищи уже не было, и он вытащил зубочистку окровавленной.

– Сейчас я как раз ел плов у этого «обманщика», – сказал Кори Иш-камба, – вчера он сбежал, а сегодня приготовил плов, но мяса и сала было в нём маловато. Я его предупредил: если и дальше будет поступать так, я выгоню его из худжры… Возьмётесь угощать меня каждый день пловом? Тогда я отберу эту худжру у этого ученика, хоть он и старый мой знакомый. Ну, что скажете?

Я счёл для себя унизительным объяснять этому скряге, что я беден и деньги у меня появляются не часто, ведь известно, что в глазах богачей бедняки являются самыми ничтожными и презренными людьми. Поэтому, не желая раскрывать своего истинного положения, я придумал отговорку:

– Вчера один человек обещал даром уступить мне на время свою худжру. Если он не сможет этого сделать, тогда, возможно, сниму вашу. Каждый день варить плов и угощать одного человека не трудно, но ещё лучше, если найдётся худжра, за которую не надо платить.

– Разумеется, каждый прежде всего думает о своей выгоде, – согла-сился Кори Ишкамба и добавил: – Хорошо, если вам или кому-нибудь из ваших знакомых понадобится келья, я всегда могу предоставить её на условиях, о которых уже говорил. Тому, кто будет честно соблюдать уговор, не только келью сдам, молиться за того буду. Я человек бедный, и приходится добывать себе еду таким вот образом. Да, да, я не богач, как думают обо мне люди!

С этой беседы началось моё знакомство с Кори Ишкамбой. С той поры каждый раз, как мы встречались на улице, он спрашивал меня, нашёл ли я жильё. Узнав, что себе я уже раздобыл худжру, он спрашивал, не нужна ли худжра кому-нибудь из моих друзей.

Я отвечал отрицательно, и на этом наш разговор кончался. Но сколько бы раз на день ни повстречались мы с ним, его вопросы и мои ответы неизменно повторялись. Кори Ишкамба, видимо, не терял надежды найти через меня квартиранта, добросовестного и аккуратного, который ежедневно в условленное время честно «будет готовить для него плов».

VIII

По существовавшему в Бухаре обычаю, в начале солнечного года в месяце хамал* устраивались новогодние гуляния в эмирском саду, известном под названием Ширбадан. Помимо обычных харчевен, в которых для гуляющих продавались всевозможные готовые кушанья, открывались ещё и такие, где можно было приготовить плов самим, получив за плату котёл, блюдо и всё необходимое.

* Хамал – первый месяц года по солнечному календарю, с 22 марта по 22 апреля.

Хозяева таких харчевен расставляли легкие шатры, устанавливали перед ними ряд очагов, и за определенную плату предоставляли желающим сварить плов котлы, блюда, припасали дров, а те приносили все необходимые продукты и готовили кушанье по своему вкусу.

Однажды, во время новогодних гуляний, решила приготовить «свой» плов и наша ученическая компания. Нарезав мясо, морковь и лук, товарищи пошли гулять, а я занялся пловом.

Когда сало прокалилось и я уже пережаривал в нём мясо и лук, внезапно появился Кори Ишкамба. После обычных вопросов, нужна ли мне худжра или нет ли ученика, который её ищет, он поинтересовался, с кем я здесь. Я назвал имена нескольких наиболее известных товарищей.

– О, все свои! – сказал он и, отойдя от меня, зашёл в соседнюю харчевню. Поскольку эти харчевни были сооружены из палаток и не имели перегородок, сидящие в одной легко могли наблюдать, что происходит в другой. Там Кори Ишкамба подсел к компании, ожидавшей плова, – плов уже был сварен, но его ещё не подавали.

Между тем я засыпал в котёл рис, дал ему прокипеть и, когда он впитал всю воду, накрыл котёл блюдом, чтобы дать плову упреть. Вернулись мои друзья, расселись в кружок под матерчатым навесом. К этому времени в соседней компании подали плов, и все принялись за него с таким усердием, что никто ни разу не обернулся к нам. Один лишь Кори Ишкамба, отправляя в рот каждую горсть плова, кидал взгляд в нашу строну.

Но вот доспел и наш плов. Я выложил его на блюдо, оставив немного на дне котла хозяину харчевни «за присмотр», и поставил кушанье перед друзьями.

Едва Кори Ишкамба увидел, что я понёс блюдо, он тут же поднялся со своего места, затем снова нагнулся и взял в горсть остаток плова. С его пальцев ещё стекал жир, когда он поспешно зашагал в нашу сторону. Без разговоров, даже не поздоровавшись, подсел к нам и первым протянул руку к блюду.

Среди нас был один юноша, сын торговца, считавшегося в Бухаре богатеем средней руки. Этот юноша, мой давний приятель, был знаком с Кори Ишкамбой и любил перекинуться с ним шуткой.

Когда Кори Ишкамба подсел к нашей компании, он ему сказал:

– Дядюшка Кори, от вас не спасёшься! Куда ни пойдёшь, вы тут как тут, пристанете, как ришта*!

– Сынок, после жатвы я собираю колосья! Как же нам быть, бедня-кам, если не подбирать зёрна? Пусть и нам, неимущим, достанется с гумна богачей, вроде вас, несколько колосьев, – вас не убудет!

– Когда вы угощаетесь пловом у нас дома, говорите, что едите его в счёт «внуков», а что вы скажете о сегодняшнем плове?

– Это уже плов в счёт «правнуков», да буду я жертвой за вас! – сказал Кори. Рот у него был набит, и разобрать слова было почти невозможно.

Больше Кори Ишкамба не произнёс ни слова, не отвечал он на вопросы. Сидел, пригнувшись к блюду и не поднимал головы. Растопыривая пятерню, он забирал плов полной горстью, плотно его уминая, стараясь каждый раз захватить кусок мяса покрупнее. Плов под его руками исчезал с такой же быстротой, с какой в половодье река смывает свои берега. Скоро он проложил в горке риса глубокий ров. Когда он переводил дыхание, зёрнышки риса сыпались изо рта ему на колени, на скатерть и обратно в блюдо.

Увидев это, я перестал есть. Невозможно было смотреть на плов без отвращения. Да и другие протягивали руки к блюду неохотно, брали плов понемногу из-под низу, куда не подали рисинки, падавшие изо рта Кори Ишкамбы.

Иногда плов застревал у него в глотке. Тогда он, не отнимая правой руки от блюда, хватал левой чашку с водой и, отхлебнув, проглатывал пищу.

– Ну, дядюшка Кори, вам бы не худо обзавестись для еды шомполом, – заметил я.

Он усмехнулся, но ничего не ответил: набитый рисом рот не позволял вымолвить и слова.

– Зачем же шомпол? – спросил меня один из товарищей.

– Да чтобы проталкивать пищу через горло и утрамбовывать её в желудке! – ответил я.

– Шомполом для плова ему служит вода! – ответил другой това-рищ.

Наконец Кори Ишкамба разделался и с нашим пловом. Он поднялся, вытер руки об ичиги**, тем самым смазав голенища жиром, и ушёл, ни с кем не попрощавшись.

* Ришта – кожное заболевание, широко распространённое в дореволюционной Бухаре. ** Ичиги – мягкие сапоги из тонкой кожи.

***

Вся наша компания была раздосадована появлением этого неприятного гостя. Больше всех злился я. Потратить столько трудов, приготовить чудесный плов, чтобы потом отказаться его есть и остаться голодным! Другим было не так обидно, они не готовили, к тому же хоть немного поели. Сын богача, который из-за знакомства Кори Ишкамбой чувствовал себя повинным в этой неприятной истории, видимо, понял, что я сержусь на него. Он тихонько поднялся и пошёл к хозяину харчевни. Тот ещё не выбрал из котла плов, оставленный для него. Заплатив за этот плов, приятель положил его на тарелку и поставил передо мной. После всего, что было, аппетит у меня пропал, однако, не желая огорчать друзей, я поел немного. Забота товарища меня растрогала, я успокоился и спросил его уже без всякой обиды:

– Откуда ты знаешь этого прожорливого жука?

– Слишком долго рассказывать, лучше как-нибудь в другой раз!

– Ну ладно, объясни хоть, что значат эти «внуки» и «правнуки». Я уже слышал эти загадочные слова от Кори Ишкамбы. Объясни, и я прощу тебя, а может, и его.

– Разве ты не знаешь! Да ведь он ростовщик. Проценты на деньги, отданные в рост, он называет «детьми» этих денег; проценты на проценты зовёт «внуками»; а проценты на проценты с процентов «правнуками». – И далее пояснил: – Когда кто-нибудь берёт у него деньги в долг, он сдирает с него хорошие проценты, да ещё требует их вперед из занятых у него же денег. Он считает, что это «дети» его денег; пока человек ему должен, ростовщик ходит к нему в дом, ест вместе с ним и считает эту еду «внуками» своих денег. А когда ему доводится, кроме обычного угощения, сорвать со своего должника ещё что-нибудь, – например, съесть дыню, виноград, сласти, – он называет это «правнуками» денег, то есть процентами на проценты с процентов.

IX

Прошло несколько месяцев после этого гулянья в Шибадане. Однажды, уже зимой, после вечернего намаза ко мне в келью во-

шёл мой приятель – сын купца.

– У меня сегодня дело к Кори Ишкамбе. Он сказал, что я смогу ви-деть его дома часов в десять вечера…

– Да ведь он никого не впускает к себе в дом так поздно, – прервал я его.

– Он в этом деле заинтересован куда больше, чем я, и сам назначил мне время и место встречи. Улицы Бухары, как вы знаете ночами не безопасны, потому прошу вас пойти со мной.

– У тебя отец, братья, слуги. С какой же стати ты хочешь, чтобы я по-шёл с тобой? Да и не хочу видеть его омерзительной рожи, не выношу её.

– И всё-таки прошу вас. Дело в том, что я должен отправиться туда втайне от отца, матери и братьев. Был у меня преданный слуга, посвящённый в мои секреты. Но он заболел и уехал домой. Я пришёл к вам, так как доверяю вам больше, чем другим. Кроме того, знаю, что вы умете держать язык за зубами.

– Открой мне свою «сокровенную тайну», тогда я обдумаю и решу, могу ли я принять участие в этом деле.

– Видите ли, – сказал юноша, – я тайком от родителей взял у этого ростовщика под проценты тысячу тенге. Сегодня я могу их вернуть. Когда же это сделать, если не ночью. Ночь – хранительница многих тайн.

– Так и быть, – согласился я. – Хоть мне смертельно не хочется вхо-дить в дом Кори Ишкамбы, я не могу отказать тебе. Пойдём вместе.

***

Около десяти часов мы пустились в путь. Ночь была тёмной и безлунной. В такие ночи нелегко ходить по узким, извилистым, неосвещённым улочкам Бухары. Хорошо ещё, что в тот день выпал снег. Слабый отраженный свет от него давал возможность видеть, куда мы ступаем, и не натыкаться на дома и ограды, не попадать в рытвины.

Мы добрались уже до квартала Кемухтгаран, где жил Кори Ишкамба, когда услышали за собой конский топот. Это был миршаб, объезжающий со своими людьми улицы. Они орали во всё горло, били в медные барабаны, привязанные к луке седла. Дело в том, что миршаб и его люди сами боялись разбойников и по ночам не осмеливались к ним приблизиться. Они предпочитали хватать попадавшихся им на пути честных людей, а потом брать с них выкуп. Если схваченные не могли откупиться, их сажали в тюрьму.

Мы с приятелем сначала растерялись, не знали, как быть. Броситься бежать, – люди миршаба сразу смекнут, что мы честные люди, и кинуться в погоню, схватят нас. Выйти на встречу – так миршаб сразу увидит, что нас бояться ему нечего: добыча сама далась ему в руки.

Приятель мой не на шутку перепугался. Попадись мы – ему бы пришлось откупиться частью тех денег, которые он нёс Кори Ишкамбе.

Нас могли и задержать, бросить в тюрьму, а в этом случае открылась бы тайна, которую приятель так тщательно скрывал от отца.

Я успокоил его, уверил, что бояться нечего, велел следовать за мной, а сам стал осторожно пробираться вдоль стен. У лавок продавцов красок отряд миршаба почти настиг нас. Прячась в тени крытых рядов, мы поднялись на суфу одной из лавок. Отломив небольшой кусок кирпича и взяв его в руку, я приготовился ко всяким неожиданностям.

Сообразив, что мы спрятались в тени крытых рядов, люди миршаба окликнули нас, желая узнать, не разбойники ли мы.

– Кто идёт?

Вместо ответа я швырнул в их сторону обломок кирпича. Они решили, что мы разбойники. Миршаб, замыкавший свой отряд, повернул коня назад, поскакал в переулок, где торгуют углём, затем по направлению к своему сторожевому посту у базарного перекрёстка. Отряд устремился за ним, перестав бить в барабаны и кричать. Когда они исчезли из виду, мы вышли из-за укрытия. Обогнув зловонное болото, куда стекала грязная вода со всего квартала Кемухтгаран, мы свернули налево, в тупичок, к дому Кори Ишкамбы.

***

Приятель предупредил меня, что я должен тихо стоять сбоку от ворот, не говорить ни слова, не производить не малейшего шума.

– Если Кори Ишкамба догадается, что я привёл с собой посторонне-го, то ворот не откроет.

Я отошёл в сторонку, а он постучался.

Кори Ишкамба поджидал моего приятеля в узком коридорчике, ведущем к воротам, и тот час же откликнулся:

– Кто там?

– Я ваш знакомый, дядюшка Кори, отворите!

Кори Ишкамба открыл. Однако, заметив меня, испуганно вскрикнул и потянул к себе ворота, намереваясь их захлопнуть. Но мой приятель не дал ему это сделать, —потянув к себе створку ворот, он ступил ногой на порог.

– Да не пугайтесь же, дядюшка Кори, это свой! – сказал он и, обра-тившись ко мне, пригласил войти. Пропустив меня вперед, вошёл и сам. Кори Ишкамба заложил засов, повесил замок и только после этого последовал за нами.

Коридорчик был тёмный и очень узкий. Пробираясь ощупью, я заметил дверь; очевидно, она вела во внутреннюю половину дома. Пройдя мимо, Кори Ишкамба отворил другую дверь. За ней открылась крытая лестница. В полной темноте он стал подниматься, пригласив нас следовать за собой.

Мы шли, упираясь руками в стены, нащупывая ступени. Лестница вывела нас на небольшую открытую террасу над коридорчиком. К ней примыкала комната с двумя дверями, одна из которых служила окном. С другой стороны открытой террасы находился навесик, пройдя под которым Кори Ишкамба открыл дверь и пригласил нас войти.

Наконец мы оказались в комнате. В ней было совершенно темно, мы ничего не видели и стояли, не зная куда сесть. Хозяин прошёл в передний угол, откуда послушался шорох.

– Дядюшка Кори, что вы там делаете? – спросил мой спутник.

– Лампу, лампу ищу, – сказал он и прибавил: – У вас не найдётся спичек?

– У меня нет, – ответил мой приятель, пошарив за пазухой и в кар-манах.

– И у меня нет, – добавил я.

Кори Ишкамба постучал ногой об пол.

– Что это, дядюшка Кори! Уж не танцуете ли вы там? – спросил я.

– Под этой комнатой жилое помещение. На мой стук кто-нибудь подымется сюда, чтобы помочь мне зажечь лампу, – ответил Кори.

И действительно, прошло немного времени, и на лестнице раздались шаги.

– Вынеси лампу, я зажгу от неё свою! – велел Кори Ишкамба тому, кто был на лестнице.

– Почему же вы просите принести лампу, вместо того, чтобы попро-сить спички? – спросил мой товарищ у хозяина.

– В моём доме всё построено на строгом расчёте, – ответил тот. – За день должна тратиться только одна спичка, по утрам, когда разжигают очаг, чтобы вскипятить чай. – Помолчав немного, он добавил: – Люди думают, что те два-три гроша, которые я скопил, мне дало ростовщичество. Это неверно: всё, что у меня есть, всё я нажил только благодаря бережливости. Как говорится: «Бережливость у очага создаёт купца».

– А если лопнет стекло, пока несут лампу, – ведь это довольно легко может случиться – сейчас идёт снег, – что даст тогда ваша бережливость? Вот уже постине убыток в тысячу раз превзойдет стоимость спички, – промолвил я.

– Мне-то что! Убыток несёт тот, кому принадлежит лампа, – ответил Кори Ишкамба. – Потому-то я и велел вынести сюда лампу с женской половины и не позволю брать туда свою!

– А кому же принадлежит лампа?

– Моим жёнам! – ответил Кори Ишкамба и пояснил: – Они шьют тюбетейки. Раньше лампой и керосином снабжал их я и за это получал половину денег от продажи тюбетеек. Но женщины оказались в расчётах хитрее меня, заявили: «Не так уж много тратите вы на свет, чтобы половину нашего заработка забирать себе!» После этого все расходы на освещение они взяли на себя, но и весь доход попадает к ним.

– Теперь понятно, почему вы стараетесь продать тюбетейки доро-же – вы заботитесь о своих жёнах? – спросил я не без ехидства, намекая ему на разговор с продавцом тюбетеек, свидетелем которого я оказался. – Странно это! Ваши рассуждения о лампе говорят о том, что вам дела нет до расходов ваших жён, что вы печётесь только о своей выгоде! Что же заставляет вас стараться продать тюбетейки подороже?

– Я забочусь только о своей выгоде, – хвастливо сказал Кори Иш-камба и разъяснил, что тюбетейки, которые шьют его жёны, он берёт по той цене, какую уплачивают скупщики, покупая тюбетейки оптом. А потом он отдаёт эти тюбетейки знакомым торговцам для продажи по розничной цене. Разница в цене идёт в его пользу.

– Значит, вы превратились в скупщика! – сказал товарищ.

– Да, я становлюсь скупщиком, – ответил Кори Ишкамба. – Но не таким, как другие, – я не выкидываю в торговлю своих денег, не обременяю себя сидением в лавке и разговорами с покупателями. Я перекупщик, доход от торговли получаю без расходов и трудов.