Корабль отплывает в полночь

Насчет дефицита вы совершенно правы, ответил главный. Однако наш быт, сложившийся за тысячелетия, вполне сообразуется с этими условиями. Собирая межзвездную пыль по соседству с Марсом, разумно применяя трансмутацию элементов и другие технологии, мы обеспечиваем себя необходимым сырьем. Земное изобилие поставит нас в затруднительное положение, нарушит систему. Избыток кислорода вынудит нас осваивать новый темп дыхания, чтобы избежать кислородного опьянения, и уже одно это делает вторжение на Землю рискованным. Подобные опасности таит в себе перенасыщение другими элементами и соединениями. Что же до отвратительно кишащих жизненных форм, то ни одна из них не сможет стать полезной вам на Марсе. Разве что какая-то из них найдет пристанище в наших телах и вызовет эпидемию.

Уитлоу вздрогнул. Сознавал он это или нет, но его патриотические чувства были оскорблены.

– Все же вы упускаете из виду нечто важное, – убеждал он. – А именно плоды земной цивилизации. Люди изменили лик своей планеты гораздо существенней, чем вы – своей. Расчертили ее удобными дорогами. Они не прозябают под открытым небом, как вы, а построили обширные города. Они создали всевозможные транспортные средства. Конечно же, многое из этих ценных вещей вам придется по нраву.

Маловероятно, возразил главный. Я не вижу в ваших доводах ничего такого, что могло бы вызвать у нас даже малейший интерес. Мы адаптировались к окружающей среде. Мы не нуждаемся в одежде, домах и прочих артефактах, которые требуются вам, плохо приспособленным к жизни земляшкам. Наше господство над собственной планетой превосходит ваше, но мы не рекламируем его столь назойливо. Из картины, нарисованной вами, я понял, что вы, земляшки, страдаете гигантоманией и грубым, ничем не прикрытым эксгибиционизмом.

– Но ведь есть еще механизмы, – настаивал Уитлоу, задыхаясь от гнева и дергая воротничок. – Сложнейшие машины для различных целей. Они могут быть полезны другим существам так же, как и нам.

Да, представляю себе, ядовито отозвался главный. Огромные неуклюжие монстры из колес и рычагов, из проволоки и трубок. Нет, наши тела всяко лучше.

Он быстро послал вопрос старшему:

Ну как, ослабил ли гнев защиту его разума?

Еще нет.

Уитлоу предпринял последнее усилие, с огромным трудом сдерживая негодование:

– Кроме всего прочего, есть искусство. Культурные сокровища неизмеримой ценности. Произведения существ, творчески одаренных гораздо больше, чем вы. Живопись, скульптура, музыка…

Мистер Уитлоу, не делайте из себя посмешище, сказал главный. Искусство бессмысленно вне его культурного окружения. Что интересного можно ожидать от примитивного самовыражения незрелой расы? Более того, ни один из тех видов искусства, что вы перечислили, не может быть приспособлен к нашему способу восприятия, исключая скульптуру, а в этой области наши достижения неизмеримо выше, поскольку мы непосредственно воспринимаем объем. Ваше восприятие – всего лишь улавливание теней, ограниченное неестественными двухмерными образами.

Уитлоу выпрямился и скрестил руки на груди.

– Отлично, – процедил он. – Вижу, что не смогу уговорить вас. Но… – Он наставил палец на главного. – Позвольте все же кое-что сказать. Вы презираете людей, называете нас примитивными и незрелыми. Вы поливаете грязью нашу промышленность, науку, искусство. Вы отказываетесь помочь нам в беде. Вы полагаете, что можете пренебречь нами. Отлично. Продолжайте в том же духе – посмотрим, что произойдет! – В его глазах загорелся мстительный огонь. – Я знаю моего соплеменника – человека. Войны сделали его деспотичным и предприимчивым. Он поработил животных, обитающих в полях и лесах. Когда может, он порабощает и себе подобных, а когда не может, опутывает их неосязаемыми цепями экономической зависимости и благоговения перед его престижем. Он тупая марионетка своих низменных инстинктов, но в то же время он талантлив и чертовски упорен и у него безграничные амбиции! Он уже овладел атомной энергией и научился делать ракеты. Через несколько десятилетий у него будут космические корабли и субатомное оружие. Продолжайте его презирать – и ждите! Постоянные войны вынуждают человека совершенствовать оружие до невообразимого уровня. Ждите, когда он появится на Марсе во всей своей мощи! Ждите, когда он встретится с вами и поймет, какими замечательными рабами вы можете стать, с вашей потрясающей приспособляемостью ко всем видам окружающей среды. Ждите, когда он поссорится с вами, победит вас и загонит в зловонные трюмы и заставит трудиться в недрах земли и на океанском дне, в стратосфере и на планетоидах. Да, ждите – и обязательно дождетесь!

Уитлоу прервал речь. Его грудь вздымалась; некоторое время он испытывал лишь злобное удовлетворение оттого, что все высказал этим несносным жукоподобным созданиям. Затем огляделся…

Жесткокрылы приближались. Отвратительные паучьи силуэты передних почти вторгались в его защитную сферу. Точно так же приближались и их мысли, образовав стену угрозы более черную, чем окружающая марсианская ночь. Исчезли так раздражавшие Уитлоу высокомерное веселье и холодная рассудочность. Забрезжила догадка, что он каким-то образом пробился сквозь броню, попал в самое уязвимое место.

Он поймал мысль старого, адресованную главному:

Если другие хоть немного похожи на этого мистера Уитлоу, они поступят в точности как он сказал. Еще одно подтверждение.

Он медленно крутил головой, глядя сквозь опять свалившуюся на глаза челку, и пытался понять, из-за чего так резко изменилась позиция жесткокрылов. Его озабоченный взор остановился на главном.

Мы передумали, мистер Уитлоу, хмуро произнес главный. Я вам сразу сказал, что мы не колеблемся в принятии решений, когда располагаем ясными и убедительными аргументами. Если глупые доводы относительно гуманности и добычи были явно неудачными, то ваша последняя вспышка убедила нас. Все именно так, как вы говорите. Земляшки в конце концов нападут на нас, и даже с некоторой надеждой на успех, если мы будем пассивны. По логике мы должны принять меры, и чем скорее, тем лучше… Проведем разведку, и если условия на Земле таковы, как вы утверждаете, то мы нападем.

Из глубин замешательства и уныния Уитлоу мигом взмыл на вершину энтузиазма. Казалось, его долговязое тело вытянулось еще больше. Он снова убрал волосы со лба.

– Отлично! – воскликнул Уитлоу, а затем взволнованно зачастил: – Конечно, я сделаю все, что смогу! Я обеспечу транспортировку… Я…

В этом нет нужды! – решительно прервал его главный. Мы не более доверяем вашим сверхъестественным возможностям, чем вы сами. У нас есть космические корабли, вполне пригодные для такого предприятия. Мы не выставляем их напоказ, как и не хвастаемся другими техническими достижениями нашей культуры. В отличие от вас, земляшек, мы не носимся бесцельно туда-сюда. Тем не менее кораблей у нас накоплено достаточно на случай необходимости.

Но даже этот презрительный отказ не испортил ликования мистера Уитлоу. Землянин сиял, лихорадочно блестящие глаза смаргивали слезы радости, судорожно дергался кадык.

– Ах, друзья мои!.. Дорогие друзья! Если бы я мог выразить, что это означает для меня! Если бы я мог описать, как счастлив, с каким восторгом представляю великий момент! Когда люди выглянут из своих окопов и блиндажей, из бомбардировщиков и истребителей, из жилищ и цехов, из наблюдательных постов и штабов и увидят угрозу в ночных небесах! Когда их жалкие амбиции спадут, как грязные лохмотья! Когда люди разрежут колючую проволоку иллюзорной ненависти и возьмутся за руки, как истинные братья, чтобы встретить общего врага! Когда, выполнив общую задачу, они добьются прочнейшего мира!

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Влажные глаза любовно взирали на голубую звезду, чуть возвышавшуюся над горизонтом.

Да, проникла в его мозг сухая мысль главного, для обладателя такого темперамента эта сцена будет очень радостной и трогательной. Но недолго…

Уитлоу тупо посмотрел вниз. Последняя мысль главного будто оцарапала его – как легкий удар ядовитой клешни. Он не все понял, но волосы на затылке встали дыбом.

– Что вы имеете в виду? – запинаясь, проговорил он.

Я имею в виду, проронил главный, что на Земле нам не понадобится тактика «разделяй и властвуй», которую применяют в подобных случаях. Ну вы знаете: присоединиться к одной фракции, чтобы победить другую, – враждующие стороны не очень разборчивы в союзниках, – затем подстрекать к дальнейшему расколу и так далее. Нет, превосходство в вооружении позволит нам провести зачистку, не прибегая к хлопотным манипуляциям. Так что недолго вам любоваться единением земляшек, о котором вы так мечтаете.

Побледневший от ужаса пацифист вытаращился на марсианина.

– Что значит «недолго»? – сипло прошептал он. – Что вы подразумеваете под «зачисткой»?

А вы еще не поняли, мистер Уитлоу? – спросил главный с оскорбительным укором. Неужели и впрямь рассчитываете на то, что мы прилетим, внушим земляшкам благоговейный страх и сразу отправимся восвояси? Это наверняка спровоцировало бы ответное вторжение на Марс. Ваши соотечественники при первой возможности явились бы к нам с намерением уничтожить угрозу. Нет, мистер Уитлоу, мы нападем на Землю только для того, чтобы защититься от потенциальной опасности. Наша цель – тотальное уничтожение человечества. И наше военное превосходство гарантирует успех.

Уитлоу тупо вытаращился на главного, похожий на грязную, пожелтевшую гипсовую статую самому себе. Он раскрыл рот, но не сказал ни слова.

Да как вы могли подумать, мистер Уитлоу, сердечно продолжил главный, что мы будем действовать в ваших интересах? В чьих бы то ни было интересах, кроме своих собственных?

Уитлоу не сводил глаз с подбиравшихся все ближе черных восьминогих яиц, этих воплощений ядовитой древней мглы.

Он только и смог, что мысленно пролепетать:

Но… вы же сами сказали… что нельзя представлять разумных инопланетян злобными чудовищами, стремящимися лишь разрушать, уничтожать…

Возможно, я так сказал, промыслил главный. Не стану спорить.

И только теперь мистер Уитлоу понял, каковы на самом деле эти инопланетяне.

Будто в удушливом кошмаре он видел приближающихся жесткокрылов. Поймал мысль, посланную старшему, – мысль, которую высокомерный главный даже не счел нужным скрыть от человека:

Ты еще не ухватился за его разум?

Нет.

Главный отдал приказ.

Черные яйца вторглись в световую сферу, протягивая грозные бронированные клешни… и это стало последним впечатлением мистера Уитлоу на Марсе.

Устройство спасло его, мгновенно переместив на огромное расстояние. Мистер Уитлоу очнулся внутри воздушного пузыря, который чудесным образом сохранял нормальное атмосферное давление в глубинах бескрайних венерианских морей. Подобно рыбе в аквариуме, пацифист взирал на мягко колышущиеся люминесцирующие водоросли и огромные здания среди них. Вокруг проплывали сверкающие корабли и существа со щупальцами.

Пять глаз на длинных стебельках рассматривали незнакомца, вторгшегося в чужой сад, с надменным неодобрением, которое даже удивление не могло поколебать.

Кто ты? – спросил главный моллюск.

Я… прибыл, чтобы проинформировать вас о вопиющем нарушении мирного договора.

Но кто ты? – вновь проникла в сознание мистера Уитлоу холодная мысль.

И внезапный прилив горькой правдивости заставил того ответить:

Наверное, меня можно назвать поджигателем войны.

Табу[4]

– Прошу убежища во имя Великого наследия! – выкрикнул кто-то сильным и звучным голосом, в котором, однако, слышалась насмешка.

Лицо просителя было скрыто в тени, но разгорающийся дымный рассвет кроваво-красными мазками очерчивал его массивную фигуру. Левой рукой мужчина легонько опирался о дверной проем, а правая безвольно висела вдоль туловища – Сифор заметил, как отсветы на рукаве сливаются с настоящей кровью, которая капала на пол.

– Если не ошибаюсь, – сказал Сифор, поднимая глаза, – передо мной преследуемый законом разбойник Амин…

– Преследовавшийся – когда еще существовал закон или, вернее сказать, видимость закона, чего я на своем веку не припомню, – перебил его проситель веселым басом.

– …который разорил сотню мелких владений, – как ни в чем не бывало продолжил Сифор, – который немилосердно грабил, похищал и убивал людей, о хитрости которого слагают легенды и которому нет ни малейшего дела до Великого наследия, чьим именем он нынче заклинает спасти себе жизнь.

– Да какая разница? – усмехнулся Амин. – Я прошу убежища, и ты обязан мне его предоставить. Таковы ваши законы. – Он покачнулся, покрепче ухватился за косяк и обернулся. – И если ты сейчас же не закончишь свою приветственную речь, она станет надгробной. Я, знаешь ли, остаюсь добычей, пока торчу на пороге.

В темных небесах что-то загудело. Узкий луч пронзил воздух, раскалив его добела, в дюжине ярдов от Сифора и Амина, и там, где он соприкоснулся с землей, вспыхнуло пятно нестерпимо яркого света. Громыхнуло, запахло паленым, накатила волна жара.

Сифор зажмурился и сделал шаг назад. Но его ответ Амину в воцарившейся тишине прозвучал все так же спокойно и разумно:

– Ты прав, во всем прав. Прошу тебя, проходи. – Сифор посторонился и склонил голову. – Добро пожаловать в Приют на Унылом холме, Амин. Мы даруем тебе убежище.

Пошатываясь, но демонстрируя при этом некоторую удаль, разбойник вошел в низенькую дверцу. Когда он проходил мимо Сифора, снаружи раздался стон – такой, от которого бросает в дрожь. Сифор внимательно посмотрел на Амина:

– Ты явился не один?

Тот покачал головой и повернулся так, что красные лучи восходящего солнца упали на его худое, с крупными чертами лицо – лицо опасного рыжего божества, героя, среди предков которого был лис.

– Может, зверюгу какую взрывом опалило, – предположил он, обнажив зубы в ухмылке.

Сифор ничего не ответил.

– Хиосикс! Тенекс! – воскликнул он. – У нас гость! Займитесь его ранами. Возьмите у него оружие.

Затем снял со стены маленькую прозрачную сферу на темной цилиндрической подставке и вышел.

Снаружи простиралась изрытая пустошь, на которой, казалось, совсем недавно бушевал лесной пожар; это впечатление усиливала растянувшаяся вдоль горизонта алая лента восхода. На фоне неба темнели силуэты мертвых и больных деревьев.

Сифор обогнул место взрыва, высоко держа сферу, внутри которой теперь ярко горела изогнутая проволочка. Снова послышалось гудение. Но Сифор не стал смотреть вверх – лишь покачал светящейся сферой, чтобы привлечь к ней внимание.

Снова стон. Сифор обратил свой взгляд к металлическому отблеску. Потом сделал несколько шагов и наткнулся на обломки небольшого флаера. Рядом в неестественной позе лежал, раскинув руки, кто-то маленький, облаченный в роскошный синтетический наряд.

Сифор освободил тонкие запястья и удобнее расположил сломанную лодыжку. Мальчишка вздрогнул и сделал попытку отползти, а потом открыл глаза.

– Сифор! Сифор из Приюта на Унылом холме! – В пронзительном голосе звенело удивление.

Вытаращившись на Сифора, мальчишка уцепился худыми пальцами за его серый рукав.

Гудение нарастало, будто следом за одной осой подтянулся весь рой.

– Ты в безопасности, – сказал Сифор. – Амин ушел. Совсем скоро здесь будут люди твоего отца.

Мальчишка сжал его рукав еще крепче.

– Не отдавай меня им, – неожиданно прошептал он.

– Ты меня расслышал? Я сказал, что приближаются люди твоего отца.

Мальчик кивнул.

– Прошу, не отдавай меня им! – повторил он умоляюще. – Сифор, я хочу остаться с тобой. Остаться в Приюте!

Четыре флаера приземлились друг за другом, от их репульсоров полетели черные комья земли. Из каждого летательного аппарата выпрыгнули двое.

Раненый отчаянно вцепился в руку Сифора, будто надеялся вытрясти кивок или ободряющую улыбку. А потом в его глазах заплясал по-мальчишески хитрый огонек.

– Убежище, – прошептал он. – Сифор, я прошу убежища.

Сифор ничего не ответил – лицо оставалось все таким же бесстрастным, – но поднял с земли сферу и прицепил к поясу, а потом осторожно взял мальчика на руки.

К ним подбежали люди из флаеров. На синих синтетических комбинезонах и обтягивающих голову капюшонах красовалась одна и та же эмблема. В руках были бластеры. Эти люди походили на солдат, только им недоставало дисциплины, а лица покрывал темный налет животной тоски, чуть ли не осязаемая тонкая пленка. Из-за этого налета они не походили на людей – почти не походили.

По сравнению с их нарядами серое одеяние Сифора выглядело грубым и убогим, но его бледное лицо, суровое и аскетичное, будто вырезанное из слоновой кости, сияло тем светом, рядом с которым их лица казались еще темнее.

Теперь, когда пришельцы приблизились, стала заметна их неуверенность.

– Мы люди Аяртена из Росселя, – объяснил один. – А это его сын. Мальчика похитил разбойник Амин – хотел потребовать выкуп. Мы сбили его флаер.

– Я знаю, – отозвался Сифор.

– Спасибо тебе, сторонний человек, что помог сыну Аяртена, – подхватил другой.

Он шагнул вперед, чтобы забрать мальчика, но как-то нерешительно.

Раненый цеплялся за Сифора. Тот молча повернулся и зашагал к темному квадратному зданию Приюта.

– Мы должны доставить мальчика к отцу, – сказал другой синий, следуя за Сифором. – Отдай его нам, сторонний человек.

– Он попросил убежища, – ответил Сифор, не поворачивая головы и не замедляя шага.

Они посовещались шепотом, но ничего не предприняли – просто смотрели, как светящаяся сфера неспешно поднимается на холм, отбрасывая неправдоподобно огромную тень.

– Аж мороз по коже, – пробормотал один. – Мертвецы, вот они кто. Мертвецы.

– Их не поймешь. Подумать только – освещает себе дорогу шариком с мертвым воздухом и нагретой проволокой. Как наши предки-дикари. А вокруг ведь сколько угодно атомной энергии!

– Но известно же: они от нее отрекаются, как и от остального, когда умирают для мира.

– Подумать только, мальчишка попросил убежища! Со страху спятил, не иначе. Уж я бы ни в жизнь так не поступил.

– Юный Аятен всегда мне казался чуток странным.

– Отцу это не понравится. Совсем не понравится, особенно если учесть, что Амин укрылся в том же Приюте. Аяртен разгневается.

– Но это же не наша вина.

– Надо поскорее выставить оцепление. И доложить Аяртену.

И громилы синими тенями скользнули к своим флаерам.

Сифор отдал мальчишку двум братьям в серых одеяниях, уже державшим наготове носилки, и отправился в лазарет. По пути он столкнулся с Амином, выходившим в сопровождении охраны из оружейной. Сифор заметил в глазах разбойника алчный блеск.

– Занимательную вы тут собрали коллекцию, – сказал Амин. – Есть старые добрые модели, каких нынче не делают. И притом немало!

– Кто-то умирает в Приюте, – пояснил Сифор, – кто-то становится сторонним человеком. А кто-то уходит прочь безоружным.

Золотисто-рыжие брови Амина недоверчиво изогнулись. Он хотел было отпустить ироничное замечание, но тут заметил носилки.

Сифор махнул братьям, чтобы заходили в лазарет.

– Ты настроен поесть? В трапезной будет ужин, – сказал он.

Разбойник расхохотался, будто его развеселило само предположение, что он может быть не настроен поесть. Раненую руку Амина упрятали в повязку, а его походка снова стала по-кошачьи упругой. Сифор повел его по темному коридору в трапезную.

– Хочешь стать пособником похитителя? – спросил чуть погодя Амин с веселым удивлением.

Он явно не стыдился своей давешней лжи.

– Мальчик попросил убежища, – ответил Сифор.

– Вернись он домой, и отец бы успокоился. Теперь же… Повезло вам, что Аяртена сейчас отвлекает приграничная война с Левенси из Уолса. Хотя, может, и не сильно отвлекает. – Амин пожал здоровым плечом.

Впереди в коридор вышел пожилой мужчина. На нем была зеленая форма старинного покроя, выцветшая, потрепанная, но безупречно чистая, с эмблемой командующего – несколько зеленоватых металлических дисков.

– Президент Четвертой всемирной республики, – ответил Сифор на вопрос Амина. – Живет здесь, в Приюте, уже год.

– Ого! – В голосе разбойника прозвучало сомнение. – Тогда ему, должно быть, лет двести – двести пятьдесят.

– Вовсе нет. Последний законно избранный президент, умирая, назначил преемника, который должен был править, пока не закончится чрезвычайное положение и не пройдут новые выборы. Обязанности президента поочередно исполняли несколько членов кабинета министров. Последний из них перед смертью передал полномочия своему верному подчиненному – секретарю или телохранителю. Так с тех пор и шло.

Амин расхохотался:

– Хочешь сказать, этот старик все еще верит, что у нас всего лишь чрезвычайное положение? И благополучное развитие славной Четвертой всемирной республики прервалось лишь на время? Может, он и сам готовит себе преемника-секретаря?

– Он явился сюда один, – покачал головой Сифор, – когда совсем состарился. Решил перед смертью передать свои полномочия мне.

Хохот Амина зазвучал прямо-таки оглушительно:

– Вот вам еще одна никчемная традиция! Еще одна безделушка в полном всяческой дряни сундуке Великого наследия! – Разбойник присмотрелся к идущему впереди старику. – У него бластер. Это же против ваших правил?

– Он главнокомандующий вооруженными силами Земли, и мы предоставили ему определенные привилегии, – спокойно объяснил Сифор.

Амин пожал плечом, давая понять: ему не расхохотаться достаточно громко, чтобы отдать должное этой шутке.

Они нагнали старика, и Сифор представил Амина:

– Ваше превосходительство, это разбойник Амин.

Старик вежливо кивнул:

– Всегда приятно познакомиться с товарищем и гражданином. Хотя, сударь, вынужден предупредить: когда восстановится мир, мне придется со всей суровостью взяться за вас. – Во взгляде президента мерцал мрачный огонек. – Но не будем сейчас об этом. Быть может, вы расскажете мне, что творится за стенами этого маленького уголка республики? Разбойники уж точно путешествуют. – Его голос сделался задумчивым. – В наши дни все сидят на месте – вероятно, потому, что перемещаться стало так легко.

Амин, казалось, забавлялся, отвечая старику в той же велеречивой и вежливой манере. Сифор оставил их за дружеской беседой и отправился в лазарет.

Врач в сером одеянии вправлял сломанную лодыжку. Несмотря на его резкий оклик, мальчишка сел на койке.

– Сифор, можно мне остаться? – с тревогой спросил он.

– Да, – кивнул Сифор. – По крайней мере, пока. А теперь не дергайся.

Он стоял рядом, пока врач не закончил свою работу. Потом посмотрел на влажное от пота личико и спросил:

– Аятен, почему ты хочешь остаться? Почему не желаешь вернуться домой?

Его бледные тонкие губы тронула улыбка.

Врач ушел.

Мальчишка нахмурился, подбирая ответ. В глазах промелькнул страх.

– Я не хочу домой, потому что… потому что это не люди – отец, его женщины, все они. Это животные.

– Все люди – животные, – тихо возразил Сифор.

– Когда я был маленьким, считал их богами. Верил, что все мы – боги. Да и как иначе? Машины поднимают тебя в небо, стоит лишь шевельнуть пальцем, трансмутаторы синтезируют еду, одежду, дома, оружие стирает в порошок, ленты с картинками показывают, что и как делать, – сколько у нас всего! Но постепенно я понял: что-то не так. Все эти прекрасные приспособления не вяжутся со скученностью, в которой мы живем, с бесконечными сварами, завистью, убийствами. Ни у кого не появляется новых идей. Никто ни о чем не думает. Никто не может ответить на мои действительно важные вопросы – и ленты с картинками тоже. Там не объясняется, почему мир должен заканчиваться на границах Росселя, почему к нам никогда не являются чужаки, а если являются, мы их убиваем, и почему, несмотря на все эти чудесные дары, мы живем, словно звери в пещере!

Лицо мальчика горело от волнения и облегчения – он наконец-то смог выговориться. Сифор положил руку на его худое плечо.

– Долгое время я убеждал себя, что это лишь проверка, – продолжил тот. – Что они смотрят, достоин ли я Росселя. И однажды я докажу, что достоин. Тогда откроется дверь в настоящий мир, большой и гостеприимный, который, я был уверен, где-то существует. Теперь я знаю, что такой двери нет. Настоящего мира нет – разве только у сторонних людей, но я толком не понимаю вас. Вы отреклись от всего, чем владеем мы. – Он схватил Сифора за запястье. – Почему? И почему, несмотря на все эти дары, мы живем как звери?

Сифор немного помолчал и ответил:

– Настоящий мир был. Кое-что от него осталось, и когда-нибудь он вернется. Цивилизация появилась, потому что люди нуждались друг в друге. Они осознали, что жизнь станет проще и лучше, если обмениваться – не только жизненно необходимыми вещами, но и тем, что не измерить и не взвесить, чему нет конкретной цены: красотой песни, радостью от танца, возможностью понять надежды и беды другого. Цивилизация развивалась и усиливалась, взаимная зависимость росла. Жизнь и счастье индивидуума создавались трудом миллионов людей. Но в мире действовали и противоположные силы. Люди научились синтезировать разные материалы, использовать альтернативные источники энергии. Войны ускорили этот процесс, ведь из-за них прекращались поставки важнейшего сырья. Все это достигло высшей точки, когда люди довели до совершенства атомную энергетику и изобрели многоцелевые трансмутаторы, способные где угодно производить вещи, необходимые для жизни. В любой другой момент эти изобретения стали бы великим благом, позволили бы направить силы человечества на решение социальных задач. Но над Четвертой всемирной республикой все еще висела тень Второй всемирной империи. Республику подточила межпланетная война с марсианскими и венерианскими колониями. Началась великая миграция, бесконечное и с виду бесцельное перемещение людей между тремя нашими планетами, сопровождаемое бессмысленной бойней. В конце концов наступил застой. Всех охватило недоверие к тем самым силам, которые породили цивилизацию. Человечество обратилось внутрь себя, умственно и физически. Вокруг самых энергичных и целеустремленных лидеров сформировались небольшие сообщества. С отщепенцами расправлялись, или же они прибивались к одному из таких сообществ. Человечество охватила усталость. Люди хотели одного – привязать себя к какому-нибудь месту, к земле. Эпоха перемещений сменилась эпохой пассивности. В любое другое время голод и нужда нарушили бы этот нездоровый баланс. Но теперь каждое маленькое сообщество не зависело от торговли, если речь шла о жизненно важном. А без всего, что не имело конкретной цены, разуверившиеся люди научились обходиться. Главным в жизни сделались зависть, соперничество и подозрительность, свойственные мелким сообществам. Чужаки подвергались гонениям. Каждое сообщество почти непрерывно воевало с соседями, но эти мелочные, злобные свары не могли привести к масштабным завоеваниям и созданию национальных государств, потому что для этого не было долгосрочных экономических оснований. Вот в таком мире, Аятен, ты и появился на свет.