Дойти до перевала

Ночь в здешних горах наступает мгновенно – они столкнулись с этим ещё в Силезских Бескидах: только что вокруг были донельзя живописные горы, поросшие лесами – и вдруг на окрестности рушится безоглядная тьма, хоть глаза выколи. Здесь произошло то же самое – ночь в одночасье укутала горы густой, чернильно-чёрной тьмой, и лишь огонёк костра бросал оранжевые блики на утонувший в темноте «хорьх» и разведчиков, старательно очищающих свои котелки.

После ужина Некрасов вернулся на пост, радист со старшиной заползли в палатку, Котёночкин же, усевшись на пригорке рядом с Савушкиным, помолчав, спросил:

– Товарищ капитан, те шестеро, что внизу… Как вы думаете, почему они предали Родину?

Савушкин вздохнул. Вот же неугомонный юноша, всё ему надо знать… И ответил:

– Не знаю, Володя, да если честно – и знать не хочу. Они не люди, они – бешеные животные, ставшие такими по собственному желанию, и мне плевать на то, каковы причины их бешенства. Из ненависти к Советской власти, или под влиянием обстоятельств – как они это обычно объясняют – мне всё равно. Они добровольно решили сделаться нашими врагами – это главное. – Помолчав, спросил: – Помнишь того пулемётчика, что мы взяли под Белыничами? Палача из шталага под Бобруйском?

Котёночкин кивнул.

– Помню. Редкостная гнида…

– А у него тоже мама есть, с войны его ждёт, и не он виноват в том, что пленных наших расстреливал, а стечение тяжких обстоятельств. Как он плакался, что голодом морили в лагере, как спать не давали… Всех морили. А пулемет в руки взял он…. – Савушкин замолчал, задумавшись, а потом продолжил: – Мы, когда из окружения под Киевом выходили, в сентябре сорок первого, на таких насмотрелись…на проигравших. Время было – не приведи Господь, немцы прут по Украине – аж пыль столбом! Казалось – всё, кончилась Советская власть…. Не выстоять. И ты знаешь – ведь тогда многие так думали… Одни дезертировали – коль удавалось рядом с домом проходить. Другие бросали винтовки и плена дожидались. А третьи… Третьи самые поганые – к немцам перебегали. Предлагали им свои услуги. Желали побыстрее попасть к победителям в холуи и лакеи… Чтобы над бывшими своими пановать. И много их было, лейтенант, очень много… Тогда ведь почти что весь Юго-Западный немцы под Лохвицей окружили – с двух сторон танковые клинья сомкнув. И в котле оказался весь фронт – почитай, под миллион человек. И вместо того, чтобы организованно сражаться, биться насмерть, а если прорываться – то всей массой – расползся фронт в одночасье, как гнилой гарбуз… Кто куда кинулся – и везде этих беглецов немцы били малой силой – а чаще просто в плен брали. Немецкому ефрейтору на мотоцикле полками сдавались! Пакостно об этом вспоминать – но надо…

– А вы, товарищ капитан?

Савушкин пожал плечами.

– А что я? Я – молодой лейтенант, только кубики пришил к петлицам. Переводчиком при штабе полка… Помню, пятнадцатого сентября собрал нас, командиров, комполка наш, майор Лиховертов – мы только из боёв под Нежиным вышли, отдышаться чуток – и говорит, де, хлопцы, дела хреновые, похоже, окружили нас фрицы. Штаб фронта сдёрнул, дивизионные начальники погрузились в эмки и подались на восток, и у нас один шанс спастись – полком, организованно, из окружения пробиваться. Насмотрелись мы, пока к Конотопу шли, на то, как целый фронт ни за понюх табака пропадает… Вся степь – в горящих машинах… тысячные толпы шарахаются по степи той, ни приказов, ни снабжения, ни боевых задач… Профукал Кирпонос[38] свой фронт. Просрал. И сам погиб, и фронт погубил. Четыре армии!

– А ваш полк?

– А наш полк у Батурина через Сейм ночью переправился, и наткнулся на окружные склады. Пополнили мы боезапас по максимуму, топлива для машин, снарядов для пушек нагрузили сверх возможного – и двинулись поначалу на Конотоп. Да вовремя понял наш комполка, что тупик там – и обратно, к Сейму, повернул. И по лесам на восток двинулись… Полком, побатальонно, дисциплину удерживая из последних сил…. У нас ведь тоже всякого народу в строю имелось, и желающих войну закончить – не меньше, чем в иных частях, к тому времени начисто развалившихся… Но комполка наш оказался мужиком жёстким. Троих бегунков – родом они были из-под Чернигова – своей рукой застрелил перед строем. В Хижках – это уже на краю леса, у Сейма – прибился к нам какой-то генерал с адъютантом да ординарцем, что два чемодана волок за ними – так Лиховёртов своей властью содрал с того генерала петлицы со звёздами и разжаловал в рядовые. А чемоданы велел в Сейм выбросить… Так и прорвались. На одной воле к победе и упрямстве запредельном нашего майора…

– А потери?

Капитан вздохнул.

– Были потери, чего уж там… Начали мы отступление от Десны, имея в строю чуть поболее восьмиста штыков. А в Рыльске, уже после прорыва, посчитались – осталось нас триста тридцать шесть человек, командиров и красноармейцев… Дорого нам стал этот прорыв. Но всё ж прорвались… – Помолчав, продолжил: – Я к чему, Володя, это всё поминаю? К тому, что выход – он завсегда есть. Просто иногда его не видно с первого взгляда… Вот эти шестеро, что мы у ручья положили – его не увидели. В окружение ли попали, сами ли смалодушничали и оружие бросили – не важно. Важно, что сломалась у них вера в свой народ, в свою страну. И решили они, что ради спасения душонок своих жалких можно винтовки бросить, руки вверх поднять и на немецкую сторону, подобрав полы шинелей, живенько переметнуться. Лишь бы жизнь свою сберечь…. Не сберегли. И остальные, что переметнулись на сторону врага – они ведь мёртвые, хоть пока и ходят, говорят, жрут да пьют… Мёртвые. Потому что прокляли их – мы, те, кто выстоял. Матери и отцы наши, живые и мёртвые. Дети наши, девчонки, что на танцульки перед войной бегали… Мы, народ. Нет им прощения, и каждого найдёт кара. И этих шестерых не мы сегодня убили – мы просто приговор народа нашего привели в исполнение… – Савушкин, помолчав, глянул на звёзды, густо высыпавшие на ночном небе, и, вздохнув, бросил: – Всё, дрыхнуть! Завтра трудный день…

– Сегодня, Олег, нам заблудиться будет мудрено. Дорога одна. Ни съездов, ни развилок, ни перекрестков – до самой Битчи всё вниз и вниз. Никуда не сворачивая… Так что – по коням!

Утро наступило так же внезапно, как давеча пришла ночь. Только что вокруг было – хоть глаз выколи, ан глядь – из-за дальних хребтов едва забрезжило, вокруг посветлело, и не успели разведчики умыться – опп-ля, пожалуйте бриться, утро, как в песне поётся, красит нежным светом… Завтракали уже при ярком дневном солнце. Горы…

Старшина кивнул.

– Добре. Только шоб коробка сдюжила. Мне как-то корешок мой, Денис, рассказывал – он шофёром на лесозаготовках на Урале работал – спуск иной раз тяжелей, чем подъём. С передачи на нейтралку ни-ни! Понесёт – мявкнуть не успеешь, как под откос уйдёшь. А откосы тут – о-го-го! Ущелья такие – лететь минут пять будешь!

– Ну, раз ты в курсе – тебе и все карты в руки… – Обернувшись к остальным разведчикам, Савушкин добавил: – Спускаемся в немецкую зону, так что ушки на макушке… Тем более – форма на нас такая же, как на словаках, только повязки с пауком – всё различие. Посему – бдительность и осторожность! Оружие проверить!

Мда-а-а, угораздило ж их с этой формой Тодта… Хотя – кто ж знал? Когда этот дружок нашего барона документы нам выправлял – ни о каком словацком восстании никто и слыхом не слыхивал. Всё не предугадаешь…

– Лейтенант, отойдём!

Вдвоём с Котёночкиным, пока хлопцы грузились, они отошли к дороге.

– Так, Володя, в ближайшее время есть вероятность встречи с нашими формальными соплеменниками. А форма на нас – бывшей чехословацкой армии…. Как у взбунтовавшихся словаков. Ergo?

– Как тот Костенко сказал, мявкнуть не успеем… – проронил лейтенант.

– Так точно. Поэтому чуть что – прячемся в лесу. Но это не главное….

– А что главное? – С любопытством спросил Котёночкин.

– Нужен язык. Желательно офицер. В идеале – штабной. С картами. И разговорчивый…

Лейтенант покачал головой.

– Ну вы, товарищ капитан, мечтатель… Дайте попить, а то так есть охота, что аж переночевать негде…Где ж такого найти?

– Найти – найдём. Я вот думаю – как допрос вести? По жёсткому сценарию или поделикатней?

– Я думаю – по обстоятельствам. Но лучше помягче. Толку обычно больше…

Савушкин кивнул.

– Здраво. Но ежели поделикатней – придется ему жизнь пообещать.

Котёночкин насупился.

– Где ж мы её возьмём?

Капитан вздохнул.

– Придётся изыскать…

Лейтенант хотел было что-то возразить, но затем, зачем-то внимательно оглядев форму своего командира, произнёс:

– Но ведь его в плен могут взять и словацкие повстанцы, правильно?

Ещё не совсем понимая, куда клонит его заместитель, Савушкин кивнул:

– Правильно, могут.

– Ну вот! Пусть его повстанцы и схватят. Из лесу пешком вышедшие. Плохо говорящие по-немецки. В старой чехословацкой военной форме… И допрос учинят, жизнь пообещав, если словоохотливым будет. А потом – отпустят. И этот язык, к своим вернувшись – доложит по команде, что на маршруте следования его схватили злобные словаки. Допросили и отпустили, побоялись под удар возмездия попасть. И мы тут – никаким боком не причастны. Словацкие инсургенты всему виной…

Савушкин хлопнул себя по лбу.

– Вот я тупица! Молодец, лейтенант! – Обернувшись и про себя констатировав, что бойцы собрались и ждут только их – добавил: – Всё, по коням, хлопцы готовы…

Часа два спуск был спокойным – хотя Костенко время от времени и ругался сквозь зубы; но «хорьх» слушался его команд, дорога, хоть и малость подзапущенная – проблем не порождала, и Савушкин уже начинал было думать, что до Битчи удастся добраться без приключений – когда на исходе второго часа пути его слух уловил далеко впереди что-то весьма отдалённо похожее на металлический лязг.

– Олег, стоп! – Старшина тотчас остановил «хорьх». Капитан, напряженно вслушиваясь, поднял руку – экипаж затаился, замерев на своих местах. Минуту Савушкин молчал, слушая окружающий мир – после чего кивнул: – Есть. Костенко, вон, впереди, справа, метрах в тридцати, прогалина вглубь леса уходит. Видишь?

Водитель кивнул.

– Бачу.

– Туда. Живо!

Слишком далеко в лес углубиться не получилось – метрах в пятидесяти от съезда с просёлка поперек прогалины лежал ствол здоровенного старого бука, поваленного бурей года два-три назад – поэтому Савушкин приказал закидать «хорьх» ветками, причем так, чтобы с дороги не было видено ни единого блика от боков и стёкол автомобиля. Разведчики живо нарубили лещины и укрыли машину – после чего, вернувшись к дороге, заняли позицию в полутора десятках шагов от опушки.

Слух не подвёл Савушкина. Прошло всего четверть часа – как из-за поворота серпантина в виду позиции разведчиков показалась головная застава на трех «ганомагах», впереди которых задорно скакал по ухабам мотоцикл с коляской.

– Всем затаиться и не шевелиться! Дышать через раз! – скомандовал Савушкин своим – впрочем, больше для порядка: народ был опытный и жизнью битый. Разговоры их немцы не услышат за рёвом своей техники, а вот подозрительное шевеление в зарослях – могут и углядеть. И на всякий случай пальнуть по кустам, бывали, знаем…

Минуты через три показалась голова основной колонны немцев. Савушкин, вглядевшись в наползающую на них стальную змею, про себя присвистнул – ничего себе учебная дивизия! У нас так гвардейские танковые корпуса не комплектуют!

– Лейтенант, считаешь грузовики тентованные и бронетранспортеры, Костенко – танки и зенитки, если будут, Некрасов – противотанковые самоходки, Строганов – гаубицы, отдельно самоходные, отдельно буксируемые. – Вполголоса скомандовал капитан, и, достав блокнот с карандашом – расчертил лист на пять колонок.

Колонна ползла мимо разведчиков больше трех часов, отравляя девственный лес Кисуц тяжелым ядовитым соляровым выхлопом. Немцам, казалось не было ни конца, ни края. Бронетранспортеры, грузовики, самоходки, снова грузовики, танки – но их, несмотря на название дивизии «танковая», было немного, батальон, от силы – потом снова грузовики, тягачи с орудиями на прицепе…. Наконец, мимо разведчиков протарахтели три мотоцикла замыкающей заставы – и разведчики смогли перевести дух.

Первым едва настроившуюся тишину нарушил Костенко:

– Ничого соби учебная дивизия…Танков не дуже много, всего тридцать сим, но зато вси – четверки последних выпусков, все в экранах….

Савушкин кивнул и в графе «танки» поставил цифру 37, в скобах добавив «Т-4». Подняв голову, приказал:

– Остальным тоже доложить. – Спохватившись, спросил у старшины: – Олег, зениток не было?

– Ни. Не було. Тилько три транспортера со спаренными «эрликонами».

Капитан махнул рукой.

– Им бояться с неба некого. Ладно, слушаю остальных.

Котёночкин, покачав головой, произнёс:

– Сто шестьдесят семь трехтонных «блитцев», сорок две пятитонки разных марок, и наших «захаров» двенадцать штук – в конце ползли. Плюс восемнадцать «ганомагов». Считая с разведкой – двадцать один бронетранспортер. Ещё пять французских «панаров», броневиков трофейных.

Савушкин в графу «грузовики» поставил цифру 221, добавив под ней «26 БТР и БА»

Некрасов, тяжело вздохнув, доложил:

– Двенадцать «хетцеров». Маленький, но ядовитый, чёрт, чехи их строят. Мы такие же под Студзянками видели, в прошлом месяце. Вёрткий, зараза, приземистый, из-за кустов его и не увидишь – а пушка там будь здоров! Выскочит, наделает делов – и в кусты, сволочь…. – Снайпер в сердцах сплюнул. Затем продолжил: – И двенадцать «мардеров» – вроде так они называются, тоже на базе шасси старого чешского танка и с пушкой в открытой рубке.

Савушкин молча кивнул и в графу «противотанковые САУ» записал 24.

Радист почесал затылок.

– Не силён я в марках. Куда мне до Некрасова….

Савушкин сухо оборвал его:

– Не до шуток. Хотя бы калибры можешь назвать?

– Да чёрт их там разберет, пушки – точнее, гаубицы – уже в конце колонны шли, всё в соляровом дыму было, ни хрена не разберешь…. Если только навскидку – где-то двадцать три или двадцать четыре стопятки, на буксире, и двенадцать их же, но самоходных. Да, ещё восемь транспортеров с полковыми миномётами. Тяжёлой артиллерии не бачив.

Савушкин кивнул, буркнув: «А зачем она им в горах?», зафиксировал наблюдения радиста, вырвал листок, протянул Котёночкину.

– Володя, составь общий баланс – чтоб донесение написать. Куда, как ты думаешь, эта бронированная орда подалась?

Лейтенант, открыв планшет и доставая карту, ответил:

– А вот сейчас и глянем.

Карту разложили на пеньке. Савушкин, всмотревшись в сплетение горных хребтов, узкие ложбины речных долин и редкие населенные пункты – уверенно промолвил:

– На Чадцу. Там они соединятся с остальными частями «Татры», идущими из Силезии, и вместе двинут на юг. Жилина не устоит, они её махом возьмут, даже не вспотев – с такой-то мощью… А потом долиной Вага двинутся на юго-восток, на Мартин, и дальше, на Банска-Бистрицу, а параллельно, долиной реки Турец – на Турчанске Теплице. После Кремницы выходя на оперативный простор и тем самым отрезая западную группировку восставших, оперирующих в Нитранской котловине, от центра восстания – Банска-Бистрицы. Которую и возьмут. И поставят инсургентов в пятую позицию. Банска-Бистрица – шверпункт восстания, немцы это отлично понимают, и ударят по ней всеми силами. Шах и мат в один ход….

Котёночкин покачал головой.

– Товарищ капитан, это ваши предположения. Силы противника мы выяснили, но намерения его пока нам не известны. Поэтому предлагаю остаться здесь, в засаде, и наш план, какой мы придумали утром – всё же в жизнь воплотить….

Савушкин нахмурился, собираясь что-то возразить – но затем, хмыкнув, бросил:

– А ты прав, лейтенант…. – После чего, оглядев своих бойцов, коротко приказал: – По местам. – И добавил: – Ждём одиночный связный кюбельваген или мотоцикл с офицером на пассажирском месте. Некрасов, на тебе – водитель. Костенко, лейтенант – группа захвата. Снимите повязки тодтовские. – Секунду подумав, продолжил: – Я с вами. Мало ли что…

Часа полтора на дороге решительно ничего не происходило, день уже предательски клонился к вечеру – разведчики начали уже было клевать носами – но, наконец, внизу, где-то в километре от расположения разведгруппы, раздался слабо слышимый звук мотора. Савушкин поднял руку.

– Группа, внимание! Витя, готовность раз!

Глава четвертая

О том, что нравственный выбор далеко не всегда бывает между подлостью и честью…

Из-за того же поворота в трехстах метрах ниже засады, откуда давеча выползла колонна немецкой бронетехники – показалась оливковая «шкода рапид», скорее всего, трофейная, из автопарка почившей в бозе чехословацкой армии. Савушкин вскинул к глазам бинокль, всмотрелся в натужно пробирающуюся по колеям, взрытым тяжелой техникой, «шкодувку» – и удовлетворённо кивнул: в машине было двое, водитель в полевом кепи и офицер, судя по плетёным погонам – майор, не ниже. И что самое приятное – майор этот держал перед собой на коленях здоровенный кожаный портфель. Наш вариант!

– Витя, как только поравняются вон с тем камнем, – Савушкин указал на стоящий у обочины, метрах в двадцати от засады, валун из серого гранита, – бей по водителю, второй выстрел – по ближним колесам; нам надо, чтобы машина пошла в занос налево, к нам. Не дай Бог, уйдет под откос на правую сторону – там ущелье, метров триста глубиной; тогда плакал наш язык….

Снайпер кивнул и скупо бросил:

– Принято.

Как только «рапид» поравнялся с валуном, назначенным ориентиром снайперу – раздался винтовочный выстрел, а затем сразу же – второй. «Шкода» завиляла, взревела мотором, взрыла колею, и, выпустив клуб сизого дыма – заглохла, увязнув в глубокой грязи.

Савушкин вместе с Костенко и лейтенантом рванулись к машине. Мёртвый водитель, уткнувшийся в рулевое колесо, закрыл своему пассажиру обзор влево и дал им выиграть три секунды – майор с портфелем, изумлённо-растерянно смотревший на происходящее, даже не успел потянутся к своей кобуре – и тут же был грубо вытащен из салона «шкоды».

– Name, Rang, Position, Zweig der Armee?[39] – пролаял Савушкин намеренно грубо и громко. Пленный должен быть приведен в состояние полного ужаса, тогда с ним можно разговаривать – известная истина….

Уцелевший немец, глядевший на своих пленителей изумлённо-испуганно – ответил, сбиваясь и путаясь:

– Major Strom, Schatzmeister der Panzerdivision Tatra…[40]

Савушкин про себя возликовал. Казначей! Тыловик! Который знает состав своей дивизии даже лучше её командира! Отлично!

Как можно более страшным голосом Савушкин продолжил:

– Die Zusammensetzung der Division, die Anzahl der Kampfgüter, die Kampfmission? Schnell![41] – И добавил: – Sag die Wahrheit – du wirst leben, das Wort des Offiziers![42]

Майор, на лице которого страх постепенно начал меняться на удивление, ответил уже куда более осознанно:

– Panzergrenadier-Kampfgruppe von Ohlen… Sie ging einfach zu Makuv.[43] – Подумав, добавил: – Kampfgruppe von Junck aus Schlesien…[44] – А затем, уже более уверенно, спросил: – Seid ihr Slowaken? Rebellen?[45] – И, не дожидаясь ответа, уже совсем иным тоном продолжил: – Slováci, prestaňte klamať. Nastúpte do auta, garantujem vašu bezpečnosť.[46]

Савушкин на мгновение растерялся, услышав словацкую речь от пленного майора – и увидел на его лице отражение целой череды чувств. Сначала майор, обратившись к «словакам» на их родном языке, изобразил дружелюбие и покладистость. Через секунду, осознав, что его слова попросту не поняты – его словацкая речь не понята словаками! – по его лицу мелькнула растерянность, которую тут же сменило непонимание – а затем последовало самое скверное: майор понял, что его пленители НЕ СЛОВАКИ… Твою ж мать!

Савушкин вытащил свой «парабеллум» и тут же, не говоря ни слова, выстрелил майору в лоб. Тот, успев лишь изумлённо посмотреть на капитана – тут же, хрипло выдохнув, повалился на обочину, его ноги рефлекторно черпанули землю – после чего тело майора замерло.

Старшина Костенко, изумлённо глядя на капитана, с трудом выговорил:

– Товарищ капитан, да как же…. Вы ж ему жизнь обещали?

Савушкин, выплюнув горькую слюну, поморщившись, ответил:

– Костенко, без тебя тошно… – И, обернувшись к лейтенанту, спросил: – Котёночкин, ты тоже не понял?

Заместитель Савушкина глухо ответил:

– Понял. Только сейчас дошло….

– Ну вот и разъясни старшине… Портфель заберите, оружие, продукты – и к нашему «хорьху», надо сматывать удочки…

Капитан направился к засаде. На душе было тошно, хотелось заорать от бессилия…. А как по-другому? А никак! Чёртов майор, ну вот на хрена он решил блеснуть своим знанием словацкого? Сейчас бы, живой-здоровый, правда, без портфеля – шкандыбал бы вниз, к Макуву…Полиглот, на свою голову…

За своей спиной Савушкин услышал, как Котёночкин объяснял старшине, тащившему коробку с сухим пайком убиенных чинов дивизии «Татра»:

– Этот майор, казначей дивизии «Татра», обратился к нам по-словацки. Видно, или служил в чехословацкой армии, или жил тут, и язык выучил. А мы его не поняли! Мы, словацкие повстанцы! И он нас расшифровал – может, и не до конца, но то, что мы ни разу не словаки – понял чётко. Вот капитан его и шлёпнул….

Костенко ответил:

– Тоди всэ зрозумило…. Надо нам словацкий было учить…

Савушкин пробормотал про себя:

– Знал бы, где упадёшь – соломки подстелил бы….

Ожидавшие группу захвата Некрасов с радистом изумлённо глянули на их расстроенные лица. Строганов спросил растерянно:

– Да что случилось-то, хлопцы?

Старшина вполголоса ответил:

– Командир начфина фрицевского шлёпнул…. Бо той дуже сильный хвилолог оказавсь….

– И что с того? На то и война, что ж тут такого? – не унимался радист.

Савушкин решил оборвать эту дискуссию, крайне ему неприятную:

– А то, Женя, что в начале допроса я обещал ему жизнь, и слово офицера дал. А сам…. – И махнул рукой.

Радист развёл руками.

– Ну так, товарищ капитан, вы ж не просто так его застрелили, правильно? Значит, была тому причина?

Тут в дискуссию вступил подошедший Котёночкин:

– Была, Жень. Этот немец, майор, с нами вдруг решил по-словацки заговорить. А мы это прочмыхали, не врубились ни черта. Ну он всё и понял…. Словаков в такой же форме вокруг хватает, да только нас – отпусти мы его на волю – стали бы искать очень яро, и нашли бы… Вот капитан его и пристрелил. Во избежание, как говориться…

Радист кивнул.

– Всё правильно. Товарищ капитан, как говорит Костенко, не журытэсь – всё правильно вы сделали. Хвосты надо рубить!

Савушкин тяжело вздохнул.

– Понимаю, что правильно. А всё равно…. На душе тошно. Слово я ему дал, лингвисту недоделанному… А это, Женя, очень плохо, слово своё нарушить. – Помолчав пару секунд, Савушкин, уже совсем другим тоном, продолжил: – Ладно, свернули вечер душещипательных историй и трагических переживаний…. Всё, грузимся, к темноте надо вырулить на равнину. Попробуем как-то затеряться среди немцев… Одеть всем пауков на рукава! Теперь мы опять – инженеры и техники организации Тодта. – Вздохнув, добавил: – Раз повстанцев из нас не получилось…

Вскоре «хорьх» разведгруппы пополз вниз, по изрядно испоганенной техникой танковой дивизии «Татра» дороге на Битчу. Пользуясь тем, что скорость хода едва ли превышала десять километров в час – Савушкин погрузился в изучение документов покойного казначея «Татры», благо, было их преизрядно. Ведомости на получение жалованья, наградные, наряды на продукты, счета, товарные накладные, требования на топливо, расходные ордера – всё это позволяло изучить боевые возможности новосозданной танковой дивизии более чем скрупулёзно.

Так, командует этой гоп-компанией, назначенной удавить словацкое восстание, некто генерал-лейтенант Фридрих-Вильгельм фон Лопер – гут, примем к сведению. Однако, генерал-лейтенант… Высоковато звание для комдива. Ну да ладно, у немцев свои соображения на сей счет. Так. Два панцергренадерских полка – это мотострелковых, по-нашему, четыре отдельные танковые роты, отдельные артдивизионы, противотанковый батальон…. Густо у них артиллерии, ничего не скажешь, не то, что в наших танковых корпусах…. Так, дивизия делится почти пополам на две боевые группы, одна из Австрии, другая из Силезии, всего на круг почти семь тысяч штыков… Ну, как и говорил тот бензиновый фельдфебель из Венгерской Горки… Нет, не удержатся словакам. С их-то архаичным войском… Не удержатся. Одна надежда – горы будут сковывать манёвр немцев, махом прихлопнуть мятеж у них не получится, а там, глядишь, и наши из-за Карпат подтянутся…. Дай Бог, успеют – при условии, конечно, что перевалы за нами. Но немцы! Вот же черти, махом дивизию смайстрячили, да ещё и какую! Не словацким чета…. Танки у фрицев всё больше «четверки», новомодного железа почти что и нет, всех этих бронированных кошек, «тигров» да «пантер» …да и штурмовых орудий в этой «Татре» густо, правда, всё больше из серии «на тебе, убоже, что нам не гоже» – тем не менее, в словацких условиях даже этот устаревший хлам свою роль сыграет… Толково. Для действий в предгорьях, против слабо подготовленного противника – идеально. Мобильно, много самоходок, лёгких пушек и гаубиц, пехота вся моторизованная. Немцы, что тут скажешь, мастера. На войне уже собаку съели.