Птенец и Зверюга

Полет Обратно

В облаках есть что-то чрезвычайно эротичное, особенно если смотреть на них сверху из иллюминатора самолета – их белизна и чистота, их плавные изгибы, переходящие в умопомрачительные провалы.

Однако эротичность полета на десятитысячной высоте этим не ограничивается. Чего стоит одна инструкция по безопасности, лежащая в спинке впередистоящего кресла: «Прежде чем покидать самолет, снимите обувь на высоком каблуке и синтетические чулки». Тут же перед глазами встает девушка, которая, перед тем как покинуть горящий самолет с помощью аварийного надувного трапа, изящно скидывает туфельки на высоком каблучке, а затем, пикантно сидя на полу, приподнимает ножку и скатывает с нее чулок.

И просто нельзя не прийти в горячечное возбуждение от следующего пункта о том, как правильно покидать попавший в аварию самолет: сначала ноги и только потом голова. Короче, никак иначе нельзя, только вперед ногами.

В самом хвосте полупустого самолета на так называемых местах для курящих в кресле у прохода сидел герой повествования – Никита Самолетов. Рядом, забравшись с ногами на два свободных кресла и для удобства положив голову на колени к Самолетову, мирно спала прекрасная незнакомка.

Они летели в Москву с дополнительной посадкой в Шеноне. Может возникнуть вопрос: если они были незнакомы (он даже не знал ее настоящего имени), то как оказалось, что голова девушки удобно устроилась на коленях у мужчины? Более того, его рука не менее удобно покоилась на ее бедре, так что со стороны могло показаться, будто это пара любовников мило устроилась в хвосте самолета, чтобы им никто не мешал. Однако ничего удивительного в этом не было: молодые люди познакомились перед самой посадкой в самолет. Он помог ей управиться с двумя тяжеленными чемоданами ее багажа, купил сэндвич и воду, так как у девушки не оказалось при себе денег. Чужая страна и перспектива дальнего перелета необычным образом сближают даже самых разных людей, что уж говорить о симпатичной девушке и молодом мужчине.

Лайнер поднялся в воздух днем, но так как он летел в северных широтах навстречу солнцу, то сутки летели ровно в два раза быстрее. Очень скоро за окном наступили сумерки, а потом и полная, непроглядная из-за облаков, ночь. Никита знал, что при полете из Москвы в Вашингтон человек получает лишние полдня жизни, и поэтому лучше всего выпить водки и покрепче уснуть, чтобы перестройка организма проходила не так болезненно. Обратно же, при возвращении в Старый Свет, лучше вообще не спать, чтобы скомпенсировать навсегда потерянные восемь часов жизни.

Впрочем, для его спутницы подобные рассуждения ничего не значили: она захотела спать и уснула. Никита не смог бы последовать ее примеру, даже если бы попытался заставить себя. Его ум был чересчур возбужден недавними событиями, произошедшими с ним за три недели пребывания в Вашингтоне.

Самолетова переполняло непривычное ощущение свободы, а также бесконечная грусть от расставания с владеющим им последние пять лет чувством, как с чем-то привычным и дорогим. Он ощущал свою потерянность, зыбкую пустоту в сердце, которую еще не известно, удастся ли когда-нибудь заполнить столь же щемящей нежностью к близкому и одновременно бесконечно далекому существу.

Он, наконец, простился с юностью, чему, с одной стороны, радовался, как школьник в ночь выпускного бала, который вырвался на свободу. С другой стороны, он испытывал легкую ностальгию по тем временам, когда каждый день приносил простые открытия, когда было сделано множество глупостей, когда жизнь казалась манящей планетой еще неизведанных радостей и неожиданных подарков.

Он простился со временем первых поцелуев, первых разочарований и побед. Временем чистых, а потому самых лучших страстей, которые никогда не повторятся, но и никогда не забудутся.

***

История этой любви началась достаточно прозаично четыре года назад. Они познакомились на курсах автовождения. В перерыве между занятиями он читал книжку на английском языке. Она сидела со своим парнем за соседней партой. Поначалу Никита принял парня за ее мужа. Уж слишком интимно они держались за руку, когда приходили или уходили с занятий. Так, казалось ему, ведут себя только молодожены в первый месяц после свадьбы.

Нельзя сказать, что она сразу произвела на него сильное впечатление: худенькая девушка с фигурой подростка, темными вьющимися волосами и необычным именем Глория. Он даже подумал, что, если ее коротко подстричь, она будет больше похожа на мальчика.

Свое внимание он обратил на нее, вероятнее всего, из ревности к счастью недавно поженившихся супругов, увлеченных друг другом так, что им некогда замечать других людей. Однако очень скоро он понял, что и сам не остался незамеченным ею. Как-то, в перерыве между занятиями по теории двигателя внутреннего сгорания, Самолетов по привычке достал из сумки карманного размера книжку в глянцевой обложке и углубился в чтение английского текста. Это занятие требовало от него определенных усилий, так как в то время его словарный запас был не так уж велик: его хватало лишь на то, чтобы следить за ходом повествования в сильно обедненном деталями варианте.

Оторвавшись в какой-то момент от чтения, он поймал на себе ее любопытный взгляд. Ее приятель в это время куда-то отлучился.

– Интересная книга? – вдруг спросила она, кивнув на брошюрку в его руках.

– Так, ничего, – ответил он, проникая в самую глубину ее карих глаз-бусинок своим взглядом.

Он был уже прекрасно знаком с таким проникновением друг в друга глазами. Когда девушка так смотрит, это означает, что при случае затащить ее в постель не составит большого труда.

– И ты все понимаешь? – задала она новый вопрос.

– Процентов тридцать. Но человеку с хорошим аналитическим умом этого достаточно, чтобы понять все остальное.

– Здорово! А о чем книга?

– Об одной тридцатилетней американке, фотохудожнице. У нее есть три любовника: первый – восемнадцатилетний мальчик, второй – ее ровесник и третий – мужчина за сорок.

– Здорово! И кого же она любит больше?

– Всех понемногу. Книга достаточно откровенная. С молодым парнем она занимается спортивным сексом. Ровесник, который сидит с ее детьми, как няня – гомосексуалист, и перед тем как заняться с нею любовью, надевает на глаза черную повязку. А ее старший приятель – вообще необычный мужчина: эта женщина тащится от его ануса.

– Дашь почитать?

– Когда дочитаю, дам.

С тех пор, если он опаздывал на занятия, она занимала ему место рядом с собой. Ее приятель из-за занятости по работе не приходил достаточно часто. Как-то Никита спросил Глорию, где он работает.

– Недавно устроился в израильское посольство, помогает оформлять эмигрантов, – объяснила она.

– Я почему-то сразу так и подумал, – признался Никита.

– Что ты подумал?

– Когда я в первый раз увидел вас вместе на курсах вождения, я сразу понял, что никакой машины у вас нет и не предвидится. Просто вам нужны права, которые, как мне известно, годятся и в Израиле.

– А ты, оказывается, догадливый! Мы действительно собираемся уехать. Но почему ты решил, что у нас нет и не может быть машины?

– Ну откуда у недавних молодоженов, да еще, по всему видно, не из слишком обеспеченных семей, может взяться машина!

– Молодоженов? Кто молодожены?

– Вы. А что, разве не так?

Глория радостно засмеялась, а потом как-то слишком горячо стала его разубеждать:

– С чего ты взял? Какая глупость! Мы еще не женаты.

– Мне почему-то показалось… – смутился и одновременно обрадовался Никита. – Вы так счастливо смотрели друг на друга и так трогательно ходили, взявшись за руки.

– А что, так ходят только молодожены?

– Не знаю. И потом, ты же сама сказала, что вы еще не женаты. Значит, скоро будете.

– Не знаю. На самом деле Виталий действительно сделал мне предложение, и я думаю, что вдвоем в чужой стране будет проще устроиться.

– А ты обязательно хочешь уехать? – со странной дрожью в голосе спросил Никита.

– Понимаешь, – ответила Глория, задумчиво глядя куда-то вдаль, – социализм и суровый климат – это слишком много для одной страны. Здесь я мерзну, особенно зимой…

Их первая близость случилась в тот же день, что и первый поцелуй. Шел дождь. Она ушла с занятий за полчаса до окончания. Куда она торопилась, теперь уже неважно. Важно, что он догнал ее у самого выхода. Зонтика у нее не было, у него тоже. Они молча стояли под козырьком подъезда, почти касаясь друг друга, перед стеной дождя и ждали, когда он закончится. Глория дрожала от ненавистного ей холода, Самолетов тоже дрожал, но никакого холода он не чувствовал – скорее наоборот, непонятный жар. Их тела как бы случайно то прикасались, то отстранялись друг от друга, и он никак не мог понять, кто был инициатором этих прикосновений. Наконец его плечо прижалось к ее плечу и уже больше не отстранялось. Она стояла опустив голову, будто стыдясь поднять на него глаза, а он чувствовал, как горячо ее тело под легкой блузкой.

Они молчали. Говорили лишь их тела, все сильнее прижимаясь друг к другу.

Дождь пошел тише и можно было добежать до метро, но они забыли, зачем стоят здесь так долго. Наконец она стала несмело поднимать к нему свою голову, а он – склонять свою к ее припухшим от прилива крови губам.

И вот короткий путь их губ и душ друг к другу был преодолен. Никогда больше он не испытывал такого восторга от поцелуя. Он обнимал ее худенькое тело, чувствуя под тонкой тканью бретельки ее бюстгальтера.

Они не заметили, как дождь кончился. Их не было, а было только бесконечно тянущееся наслаждение от интимного соприкосновения их горячих тел, влажных губ и несмелых язычков.

Их поцелуй прервала секретарша курсов, располневшая стервозная блондинка – такие обычно долго остаются в старых девах, даже если работают в местах, где мужчины бродят толпами. Она прошла мимо, демонстративно не глядя в их сторону и презрительно скривив губы.

– Блин! – воскликнула Глория. – Теперь Виталию все будет известно.

– Почему ты так решила?

– Вот увидишь. Уж эта не упустит случая досадить мне. Не знаю почему, но она с самого начала, когда я только поступала на курсы, невзлюбила меня.

– Ну и ладно, забудь. Поехали ко мне?

Глория пытливо и как-то настороженно посмотрела Никите в глаза, словно спрашивая себя, должна ли она сразу доверяться своему чувству и этому человеку.

– Может, лучше не надо? – произнесла она несмело.

– Поехали, – решительно сказал он, уже почувствовав небольшую власть над нею. – Сейчас я возьму такси.

Она безмолвно повиновалась.

В квартире было полно народу: мать, отец, сестра, приехавшая в гости с маленьким сыном. Сопровождаемый недовольным взглядом матери, он провел Глорию в свою комнату.

Он был очень опытным мужчиной. Очень!

Во-первых, он достал бутылку шампанского, которая у него всегда была припасена для таких случаев – кто же, не подогрев женщину, будет пытаться сломить ее сопротивление. Чокнувшись с женщиной бокалом о бокал, как бы делаешь первый шаг к сближению. Во-вторых, включил свой двухкассетник, на который горбатился целое лето в студенческом стройотряде – женщины обычно любят, когда играет музыка. И в-третьих, как бы невзначай прикрыл шторы на окне – полумрак в отношениях с женщиной никогда не бывает лишним.

Второй поцелуй начался быстро: почти сразу же после того, как они выпили летящие вверх пузырьки, их лица прильнули друг к другу и стали переливать изо рта в рот шампанское, слюну и горячую страсть.

Вскоре он повалил ее на диван, и поцелуй перешел в сложную игру губ, рук и тел. Они то приникали друг к другу, то отстранялись, то менялись местами – кто сверху, кто снизу.

Когда он стал расстегивать ей блузку, она еще пыталась слабо сопротивляться и закрываться ладонями. Брюки она уже помогала снимать ему сама.

Она вручила ему себя легко и просто, как делает каждая неопытная девушка, которую еще ни разу не бросали. Она хотела ему верить – и она ему верила. Только тихо попросила своим гортанным голосом:

– Пожалуйста, с презервативом…

Он был очень опытный мужчина. Он сразу схватился за сердце… проверить, не потерял ли он приготовленный на всякий случай презерватив. Конечно, его там не было. А она лежала с полузакрытыми глазами и абсолютно ничему не сопротивлялась.

Все сразу стало больше похоже на медицинскую операцию, чем на страстную любовь: добежать до письменного стола, достать из ящика презервативы – а она там лежит, все еще готовая ко всему; осторожно, чтобы не повредить презерватив, разорвать упаковку – а она там лежит; надеть презерватив – а она там лежит и, кажется, уже начинает скучать.

Да еще этот запах латекса от вскрытой упаковки – совсем как запах натягиваемых на руки резиновых медицинских перчаток. А она лежит, и уже свела тонкие ноги. Здесь уже и сам начинаешь задумываться, к чему все это.

Двумя руками Никита медленно развел их и с большим трудом проник в едва увлаженное углубление ее худенького замерзшего тела с гладкой и смуглой кожей подростка.

* * *

Изобретение презерватива можно сравнить только с изобретением колеса. Подвиг автора останется навсегда в сердцах благодарных потомков, за исключением, конечно, тех, кто благодаря ему так и не сумел осчастливить этот мир посещением.

Одним из самых сильных сексуальных впечатлений детства остается находка в палисаднике дома необычного резинового мешочка, наполненного мутноватой жидкостью. При надавливании на мешочек подошвой сандалии жидкость, пульсируя, выливалась сквозь дырочку в нем. Девочки и мальчики во дворе, хихикали и перешептывались, искоса поглядывая на мешочек, похожий на воздушный шарик, но явно не являющийся таковым. Инстинктивно каждый догадывался, сколь интимен предмет, найденный в траве.

Став взрослыми, дети вдруг обнаруживают странное обстоятельство: то, что в воображении совершалось просто и непринужденно, на практике оказывается значительно сложнее. Как лучше управляться с этой штуковиной? Часть изготовителей мудро не прилагает к презервативам никаких инструкций. Трудно вообразить любовников, часа на два прервавших ласки для внимательного изучения руководства для пользователя. Впрочем, мучения начинаются задолго до ответственного момента.

Начнем с приобретения крамольного изделия. Автор всегда нервничает, покупая его в аптеке. Улыбка вежливости молоденькой аптекарши странным образом превращается в циничную ухмылку повидавшей виды проститутки, а покупающая рядом валерьянку пожилая женщина пугается так, будто рядом- сексуальный маньяк и презерватив ему нужен с единственной целью – тут же, не отходя от кассы, ее изнасиловать. Кое-как спрятав покупку в карман и поглубже убравшись в воротник, бежишь из аптеки на улицу.

Здесь не лишним будет остановиться на классификации людей по их предпочтению, которое они отдают разным презервативам. Молодежь и люди пожилого возраста не склонны к излишествам и пользуются бесхитростно-простыми изделиями. У них нет желания отвлекаться от предпринимаемых усилий достичь оргазма на всевозможные ухищрения производителей, нарушающих чистоту жанра. Напротив, люди экстравагантные и стремящиеся к разнообразию приобретают презервативы, скажем, в форме различных млекопитающих, которые надеваются так же, как куклы в кукольном театре, с той лишь разницей, что торчащие усики и лапки производят гораздо большее впечатление на театралов. Грубые и нечувствительные натуры предпочитают смазочные жидкости с перцем и другими раздражающими веществами. Гурманы – разнообразные вкусовые добавки, а художники – необычные цвета.

Развернув покупку дома, первое что бросается в глаза – это идиотская надпись на упаковках: «Проверено электроникой». Автор не может вообразить проверку иначе, как установкой в конце конвейера двух роботов, один из которых наделен мужскими гениталиями, а другой, точнее другая, женскими. В кратком половом сношении роботы проверяют на прочность каждое изделие. Возможно, только нехваткой железного здоровья роботов – это же немыслимо трахаться столько раз на дню – можно объяснить, что иной кондом не выдерживает перегрузок при сношении людей и, подлец, рвется. Утверждают, что каждый десятый из современных людей обязан своей жизнью резиновой промышленности и электронике. Что и говорить, истинные дети брака!

Но настоящие мучения впереди, когда приходит пора применить его в действии. Во-первых, абсолютно темным местом во всем этом мероприятии остается хронологический вопрос: когда его надевать? Вроде бы перед тем, как лечь в постель с женщиной – рано, а после семяизвержения как будто уже поздно. Хотя другого более или менее свободного времени для столь кропотливого занятия не найти. Поэтому приходится бросаться на поиски положенной под подушку упаковки, которая успела, естественно, во время бурной прелюдии куда-то запропаститься, в тот момент, когда женщина уже не стонет, а кровожадно рычит, требуя скорейшего начала.

Во-вторых, самым настоящим наказанием становится задача его надеть. Это же не шляпу напялить и не пальто натянуть. Этот процесс можно сравнить лишь с торопливым одеванием колготок на непослушного ребенка. Когда вам приходится одновременно держать капризное дитя, норовящее ускользнуть из рук, и в то же время ухитриться попасть его ногами в скрученные отверстия колготок. В конце концов оказывается, что колготки надеты наизнанку, и приходится начинать все сначала. Какое счастье, что в половом акте не возникает проблем правой и левой ноги.

Уф! Кажется, одевание закончено, во время чего мужчина потеет сильнее, чем во время самого акта. И здесь неожиданно обнаруживается, что женщина, которую вы полчаса разогревали своими ласками, остыла. То есть, конечно, остыла не совсем до комнатной температуры, умерев от смеха, глядя на ваши упражнения, а стала непригодна для действия, ради которого вы надевали ваш замечательный, приготовленный с утра презерватив.

Приходится забыть на время про облаченного в доспехи рыцаря, готового к ведению боевых операций в тылу противника, и отчаянно попробовать ласками снова довести женщину до полуобморочного состояния. Ну вот, наконец, разведка доносит, что пора приступать к фронтовой атаке, и здесь вы с ужасом замечаете, что рыцарь, до того как будто вполне здоровый и жизнерадостный, полностью потерял присутствие всякого духа, сник, а латы едва не спадают с его плеч.

Факт несостоятельности перед женщиной приносит сплошные расстройства. Бывает очень неудобно: упрашиваешь ее полночи, даешь страшные клятвы, чуть ли не силком тащишь в постель, чтобы после продемонстрировать полное бессилие зарвавшегося органа.

Но здесь на помощь приходят женские руки. Как восхитительны они, когда держат вязальные спицы, готовят яблочный пирог, развешивают белье на лужайке, но в тысячу раз они прекрасней, когда одним прикосновением к только им известным местам вдыхают жизнь в безусловно храброго, но такого несамостоятельного, капризного и даже немного безвольного воина. В связи с этим автор предпочитает отдавать всю кропотливую работу, связанную с противной резинкой, в нежные женские руки, тем самым получая дополнительные возможности для наслаждения.

Ну что же, как видно из вышесказанного, бытующее среди неискушенного юношества убеждение, что самой трудной частью в половом акте является убедить женщину лечь в одну постель с вами – в чем, признаться, автор и сам был уверен пока не лег – куда как далеко от истины. Насколько же становится обидно, когда счастливые от недавнего пребывания на вершинах любви, благодарные и потные любовники снимают использованную тряпочку и с изумлением находят, что она разорвана. А шустрые, невидимые глазу ребята с хвостиками приближаются к несметным сокровищам женских хромосом. Не остается ничего другого, как вступить с ними в соревнование, кто быстрее добежит: они до цели или вы до экстренных противозачаточных средств и методов.

А что же испорченный презерватив? Будучи выброшенным от злости в окно, он послужит нашедшей его детворе наглядным пособием в изучении такой непростой, но такой восхитительной науки любви. В чем, возможно, и заключается настоящая преемственность поколений, где «неразрывной» связью служит замечательное изобретение пытливого и гениального ума – презерватив.

* * *

Однако отличие эротики от порнографии в том, что эротика – это искусство, а порнография – это жизнь. Именно такая мысль пришла первой Самолетову в голову, когда безумство плотского наслаждения отпустило его разум и тело.

– …Ты слышала, как ты орала? – спросил он свою партнершу, когда увидел, что и она чуточку пришла в себя. – По-моему, соседи уже звонят в милицию, сообщить о совершении страшного злодеяния.

– А ты не врешь? Я действительно так громко кричу?

– У меня уши заложило. Особенно неистово ты визжала, когда я целовал тебя там. А дальше я сам плохо что-нибудь понимал.

– А я ничего этого не помню. С первых твоих прикосновений я почти потеряла сознание. Хотя нет, постой, вспомнила! Ты под конец тоже кричал.

– Правда? Досталось же нам обоим.

– Иногда я думаю, что только ради этих мгновений и стоит жить… – неожиданно Глория отстранилась и с подозрением посмотрела на Никиту. – А ну признавайся, сколько у тебя без меня было женщин?

– Начинается! Я же тебя не спрашиваю, сколько у тебя было мужчин. Какое-то у вас, у женщин, нездоровое любопытство.

– Ну сколько? Сто было?

– Ты с ума сошла! Сто! Разве я похож на полового экстремиста? Сказала бы девяносто пять, девяносто шесть – это еще куда ни шло. Но сто! – такого не было, это точно.

– И всем ты говорил то же самое, что и мне?

– Как тебе сказать. В общем, слово не всегда успеваешь вставить…

– Ах ты свинья!

– Только без локтей! Все что угодно, только не это.

– А пошел ты! Я серьезно рассердилась. Теперь я поняла, как ты относишься к женщинам.

– Как?

– Как к месту, где можно пристроить свои сперматозоиды, а после тебе плевать на них.

– Я же шучу.

– Ты со всеми так шутишь?

– Ну прости меня. Сейчас я говорю абсолютно искренне. Так серьезно, как с тобой, у меня еще ни с кем не было.

– Тогда почему ты перед этим не сказал, что любишь меня?

– Почему женщинам так важно, чтобы им подтвердили на словах свою любовь? Ты же знаешь, что слова в этом мире весят не больше, чем воздух, из которого они сделаны. Вы бы тогда требовали письменную расписку. Это надежнее. «Я, такой-то и такой-то, сим удостоверяю, что люблю вас больше жизни, готов отдать все на свете, буду верен до гробовой доски… Число. Подпись». Потом точно не отвертишься.

– При чем здесь это?

– Хорошо, я скажу. Я… ТЕБЯ… ЛЮБЛЮ…

– А я тебя нет.

– Теперь я понимаю, зачем тебе было нужно мое признание.

– Ты невыносимый человек.

– А если я тебя поцелую в ушко?

– Все равно несносный.

– А если в глазки?

– Все равно гадкий.

– А если в носик?

– Противный.

– А если в губки?..

– Отврати…

– …Ну теперь ты веришь мне?

– Теперь верю.

* * *

В конце месяца Глория позвонила Никите и возбужденным голосом сообщила, что у нее случилась задержка.

– Но этого не может быть! – еще не до конца осознав случившееся, пробормотал он. – Я же помню, что все было в порядке.

– Ты хорошо проверял презерватив? – спросила она нервно.

– Как будто да, – ответил он не вполне уверенно.

– Как будто! – почувствовала она его замешательство. – Ты что, издеваешься? Кто, по-твоему, должен предохраняться от беременности – женщина или мужчина?

– Если женщина дура – то мужчина, а если женщина умная – то она сама.

– Значит, я, по-твоему, дура? – закричала она на грани нервного срыва. – Ты с самого начала знал, что не все было в порядке, и ничего мне не сказал?!

Конечно же, он прекрасно знал, что самый первый их презерватив оказался надорванным. Проклятые дешевые отечественные резинки! Он сам в свое время шутливо прозвал их «пятьдесят на пятьдесят». Но хуже всего была его непростительная манера все оставлять на авось – мол, все само собой рассосется. В данном случае, похоже, само собою ничего рассосаться не могло.

А она-то какова! Залететь с первого же раза! Это какое же чувствительное надо иметь детородное устройство?!

У него сам собою вырвался стандартный в таких случаях вопрос молодого человека к своей залетевшей подруге:

– А раньше у тебя бывали задержки?

– Иногда бывали. Когда я сильно волнуюсь. Например, когда я поступала в институт, перед экзаменами. Но сейчас же ничего подобного не было. И потом, я каким-то шестым чувством чувствую, что это то самое.

– Что «то самое»?

– Ты что, не понимаешь? Я беременна! – закричала Глория в трубку.

Этот крик вывел его из состояния полной прострации. Он понял, что в его жизни сейчас произошло то, что, возможно, повлияет на всю его дальнейшую судьбу, и все из-за какой-то некачественной резинки.