Северная война. На пути к Полтаве

Поспешность, с какой сладили все дело – свадьба была назначена на 22 января, – косвенно свидетельствует о напряженной атмосфере, сложившейся при дворе. Все, включая самого Алексея Михайловича, опасались новых подвохов и неприятностей. Венчали молодых в Успенском соборе. После венчания последовал свадебный пир. Посаженым отцом стал князь Н.И. Одоевский, посаженой матерью – его супруга Авдотья Федоровна. Артамон Матвеев стоял у сенника – почивальни новобрачных. Место в свадебном чине не самое высокое, но свидетельствующее о степени доверия государя.

Неожиданное превращение Натальи Кирилловны Нарышкиной из дочери скромного московского дворянина в царицу породило немало завистников. Недоброжелатели царицы не упускали случая опорочить ее. Дело это, правда, было небезопасное, поэтому злословили с оглядкой, без указания обратного адреса. Пустили слух, что по бедности при отце своем, Кирилле Полуэктовиче, служившем одно время в Смоленске стрелецким головою, Наталья Кирилловна бегала по городу в одних лапотках. Конечно, это было преувеличением хотя бы потому, что даже беднейшие слои городских жителей в лаптях по улицам не хаживали. Лапти – обувь деревенская. Однако дворянский род Нарышкиных на самом деле не мог похвастаться ни высоким положением, ни большими чинами. Нарышкины издавна тянули службу, и их родословное дворянское древо, как родословные древа тех, кто был им «в версту», было унизано ветвями тупиковыми, обрубленными – сгинул, умер от ран, убит. Так, дед Натальи Кирилловны, прадед Петра Великого, Полуэкт Борисович, вместе со своим братом Поликарпом благополучно пережили Смуту. В 20-е годы Полуэкт значится по тарусской десятне (служебной росписи) со средней дачей выборного дворянина в 414 четвертей. Погиб он под Смоленском, в полках М.Б. Шеина, успев записать своих детей жильцами. Угодив в московский список, Нарышкины смогли быстрее двигаться по служебной лестнице.

Н.К. Нарышкина

Дед Петра, Кирилл Полуэктович, до счастливой перемены в своей жизни – свадьбы дочери – дослужился до стольника. Тем бы его карьера, скорее всего, и окончилась. Но судьба сделала неожиданный зигзаг, и Кириллу Полуэктовичу досталось со временем боярство «по кике» – головному убору замужней женщины. Так называли бояр, оказавшихся на думской скамье благодаря родственным связям с царицей.

Скромное положение родни Петра по линии матери вполне искупается теми семейными качествами, которые унаследовал будущий реформатор. В Нарышкиных ощутимы огромная тяга к жизни, жажда успеха. Они предприимчивы и энергичны. Нарышкинское желание преуспевать переплавилось в Петре в стремление перестроить. То было качество реформатора.

Алексей Михайлович души не чаял в молодой супруге. Чтобы развлечь Наталью Кирилловнову, охочую до всяких забав и хитростей, царь выискивал по всей Москве музыкантов, певчих, карликов и дурочек. Появление придворного театра также связано с царицей. Правда, первая попытка устроить комедийные действа относилась еще к 60-м годам, но она не удалась, и затею оставили. Теперь царь вернулся к ней, поручив дело все тому же Артамону Матвееву. Наталья Кирилловна вместе с царевнами присутствовала на представлениях, отделенная от зала решетчатой перегородкой. Так своеобразно переплеталось новое и старое – театр и церемониал. Примечательно, что первая пьеса придворного театра, «Артаксеркское действо», по предположению исследователей, имело прямое отношение к истории второй царской женитьбы. Там также действовал некий злодей, пытавшийся оклеветать целомудренную и верную Юдифь. Сам же царь Артаксеркс, совсем как Алексей Михайлович, клевете не поверил, в результате чего правда восторжествовала.

Положение Натальи Кирилловны в царской семье было непрочным. Дети от первого брака должны были почитать ее как мать, но трудно было ожидать от них этого. Старшая дочь Алексея Михайловича, царевна Евдокия, была на год старше своей мачехи, царевны Марфа и Анна – почти ровесницы. Даже Софья, будущая регентша и ярая противница Нарышкиных, была моложе царицы всего на шесть лет. Однако от косых взглядов и враждебных выпадов Наталью Кирилловну оберегала царская любовь. Нет сомнений, что несколько лет жизни с Алексеем Михайловичем были для нее самыми памятными.

30 мая 1672 года у Натальи Кирилловны родился первенец – будущий царь Петр I. Алексей Михайлович был вне себя от радости – рождение крепкого и здорового царевича давало надежду на прочное будущее династии. Младенца нарекли в честь апостола Петра. В роду Романовых это был первый младенец с таким именем. По обычаю заказали икону святого в «меру» новорожденного. Ее длина составила 19 с четвертью дюймов.

Рождение было отпраздновано очень пышно. Родильный и крестильный столы ломились от яств. Царская милость посыпалась как из рога изобилия. Думный дворянин А.С. Матвеев вместе с отцом царицы был пожалован чином окольничего[1].

Петр Алексеевич в детстве

Крестным отцом Петра стал наследник престола Федор Алексеевич, крестной матерью – царевна Ирина Михайловна. В выборе царя был свой расчет: в последние годы он прихварывал и поневоле задумывался о том, что будет с родившимся царевичем. Наследник Федор мог обидеть сводного брата, но крестника, за которого он ответствовал перед Богом, едва ли. Алексей Михайлович надеялся на мир в своем разросшемся семействе – при нем и без него.

О первых годах жизни Петра известно мало. Как, впрочем, о детстве всех царевичей. До 5–6 лет все они пребывали на женской половине дворца, под опекой матери, кормилиц и нянек. Затем царевича передавали «дядьке» – воспитателю. Это была ответственная и одновременно почетная должность. Не случайно назначеным в воспитатели обыкновенно жаловался боярский чин. «Дядька» должен был следить за обучением и воспитанием царевича.

Петр развивался очень быстро. Рано пошел – в семь месяцев. Вместе с матерью сопровождал отца в богомольных походах и поездках по подмосковным дворцовым усадьбам. Царское семейство выезжало в позолоченных каретах, специально приобретенных за границей (царский и царицын поезда, впрочем, двигались порознь). Сообразительный Матвеев тут же подарил Петру «потешную» карету, которая пользовалась у москвичей неизменным успехом – не часто можно было увидеть карликовых лошадей и лилипутов на запятках.

Однако как формировался внутренний мир Петра, каковы были его самые первые впечатления – загадка. Документы отразили то, что можно отнести к внешним проявлениям уклада детской жизни. Покои царевича были завалены игрушками – свидетельство неизбывной родительской любви. Особенно много было игрушек, призванных воспитать воина: луки, доспехи, сабельки, пистолеты, ружья, пики, деревянные лошадки, седла, уздечки, барабаны, трубы, пушечки, солдатики и т. д. Сам по себе этот перечень приоткрывает истоки любви Петра к военному делу. Однако было бы ошибкой думать, что Алексей Михайлович и его окружение делали упор именно на эту сторону воспитания. В свое время детские покои Алексея Михайловича также ломились от подобных игрушек. Даже послы и посланники везли в подарок царевичу игрушечное и настоящее оружие.

Безмятежное счастье оборвала неожиданная смерть Алексея Михайловича. Шел январь 1676 года. Царь был весел и здоров. В эти дни он принял послов из Голландии, слушал с царевнами и придворными музыку. 23 января явились признаки простуды. Царь поначалу лечился сам. Во всяком случае, доктора позднее утверждали, что государь отказался от их услуг. Лечение было своеобразным, если не сказать – самоубийственным. Весь в жару, царь требовал холодного кваса, на живот клал толченый лед. Через неделю положение стало безнадежным – пришло скорбное время «нашествия облака смертного», когда правитель «оставляет царство временное и отходит в жизнь вечную».

Патриарх Никон у ложа больного царя Алексея Михайловича

29 января царь благословил на царство сына Федора. Одно из последних и традиционных волеизъявлений умирающего – освободить из темниц узников и уплатить долги за должников. В ночь на 30-е наступила агония.

Утром гроб был поставлен в Архангельском соборе. За гробом в кресле несли Федора Алексеевича. Новый царь серьезно недомогал, так что придворные не были уверены в том, что им не придется вскоре повторять печальное шествие. Сумеречная атмосфера скорби едва ли коснулась сознания четырехлетнего Петра. Между тем в его жизни наступала полоса важных перемен.

Воцарение

Со смертью Алексея Михайловича Наталья Кирилловна стала вдовствующей царицей. Как ни высок был этот сан, он обрекал ее, молодую, двадцатипятилетнюю женщину, на жизнь, сильно отличную от прежней. Изменялось и сокращалось все – содержание, возможности, двор, образ жизни, отношение. Оставался один свет в окошке – ненаглядный Петруша. Однако и на его будущее ложился налет неопределенности. До сих пор он был горячо любимым царевичем, которого отец пестовал и оберегал. Но что будет, когда к власти придут новые люди, вовсе не питавшие к Наталье Кирилловне и ее сыну симпатий? Конечно, наследник Федор Алексеевич хорошо относился к крестнику, но он сам был еще слишком молод, чтобы жить своим умом.

То был рок всех первых Романовых, начиная с основателя династии. Федор Алексеевич не стал исключением. Он занял престол в 14 лет. Воцарение прошло спокойно. Тело Алексея Михайловича еще не было погребено, как думные и придворные чины стали приносить присягу юному государю. В подобной поспешности не было ничего необычного – именно так обеспечивались преемственность власти и правопорядок. Опасным было именно промедление – свидетельство о сомнениях в законности прав наследника.

Сомнения, впрочем, были, однако совсем иного свойства. Внушало опасение состояние здоровья Федора Алексеевича. Как долго он протянет? По свидетельству князя Б.И. Куракина, старший сын второго Романова был «отягчен болезнями с младенчества своего». «Есть также большая вероятность, что теперешний царь, с детских лет совсем больной и меланхоличный, долго не проживет», – доносил в Копенгаген датский резидент.

По воцарению Федора был созван консилиум иностранных врачей. «Ево государская болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи, но от ево царского величества природы… та-де цынга была отца ево государева… в персоне», – гласило вселявшее надежды заключение с описанием способов лечения и общим приговором: полное излечение возможно «только исподволь, а не скорым временем».

Царь Федор Алексеевич

Физическая немощь и неопытность молодого царя вносили серьезные поправки в жизнь двора. Они делали монарха, как никогда, зависимым от окружения. Возрастало значение Боярской думы, в которой развернулась упорнейшая борьба за влияние и должности. Эта борьба, не затихая, продолжалась до самой смерти Федора, исподволь подготавливая апрельско-майские события 1682 года.

Полюсы противостояния вовсе не сводились к антитезе Нарышкины-Милославские. Это скорее один из мифов, которыми так изобилует история. Вообще если и можно говорить об этих двух враждующих «партиях» царских родственников, то очень условно, как о неких точках притяжения, разделивших интересы царедворцев. На самом деле при дворе существовали разнообразные и вполне самостоятельные группировки-кланы, которые скорее манипулировали Милославскими и Нарышкиными, а не наоборот.

О «партии Нарышкиных» в 1676 году вообще трудно вести речь. Вся она, собственно, сводилась к Артамону Сергеевичу Матвееву. Из новой царской родни в боярах ходил один отец царицы, К.П. Нарышкин. Однако большого веса он не имел. Даже три финансовых приказа получены им были за две недели до кончины Алексея Михайловича. Остальные Нарышкины занимали скромные придворные чины или пребывали в таких юных летах, что их следует сбросить со счетов придворной борьбы.

Положение Милославских было определеннее. Во-первых, в жилах нового царя текла доля их крови. Во-вторых, за двадцать лет жизни царицы Марии Ильиничны они успели прочно обосноваться в придворной среде и обрасти связями. Это имело свои преимущества, как, впрочем, и недостатки: Милославские всем надоели, и их уход в тень после второй женитьбы царя не многих огорчил. Боярина И.Б. Милославского отправили «корыстоваться» воеводой в Казань, а окольничий Иван Михайлович Милославский, самый тщеславный и злопамятный, поехал на ту же должность в далекую Астрахань. Удаление из Москвы было не без основания отнесено Милославскими на счет Матвеева и Нарышкиных. Поквитаться с первым в перспективе становилось делом чести, возможностью показать всем возвращенную силу. Но при жизни Алексея Михайловича это сделать было невозможно. Оставалось копить ненависть и ждать подходящего случая.

Кто же тогда определял ход событий в 1676 году? Не Милославские и уж тем более не Нарышкины, а Боярская дума, в которой выделилось несколько аристократических группировок. Прочные позиции при дворе занимали Одоевские во главе с одним из «отцов» Соборного уложения, князем Н.И. Одоевским, а также Долгорукие, особенно князь Юрий Алексеевич. Влиятелен был боярин Б.М. Хитрово, сын которого, Иван Богданович, был «дядькой» молодого государя. Большинство Долгоруких, Одоевских, Хитрово ходили при Алексее Михайловиче в «ближних людях» и сидели на думских скамьях. Их окружали многочисленные родственники и свойственники. Эти боярские кланы ревниво следили друг за другом и стремились не допустить чрезмерного усиления соперников. Но при необходимости они умели объединяться.

Смерть Алексея Михайловича открыла возможности для перераспределения сфер влияния. Первым пострадал А.С. Матвеев. Уже 1 февраля он передал Аптекарский приказ князю Н.И. Одоевскому. В этом была своя символика: не царский родственник и не фаворит, а самый старый и авторитетный представитель думы отныне ответствовал за приказ, который ведал драгоценным здоровьем монарха.

Отстранение Матвеева от Аптекарского приказа – еще не крушение. Худородного Матвеева ставила на «место» аристократия. Но те же родовитые кланы вовсе не спешили с возвращением из Астрахани всеми не любимого И.М. Милославского. Удар как бы наносился по старой и новой родне покойного государя, чрезмерные претензии которой вызывали у знати сильные опасения. В этом смысле Матвеев, как соперник И.М. Милославского, был даже необходим придворным группировкам. Он уравновешивал Милославских, служил своеобразным громоотводом, принимающим на себя все их удары. В итоге, хоть и стесненный, Артамон Сергеевич остался у власти, но не из-за симпатий или признания его выдающихся способностей, а по причине прозаического политического расчета – так было до поры до времени выгодно.

О переменах в Кремле тотчас узнали иностранные дипломаты. В начале февраля голландский посол Кленк поспешил известить свое правительство, что «кредит господина государственного канцлера (А. Матвеева. – И.А.) сильно уменьшился» и «наибольшее влияние между господами государственными советниками» приобрел Ю.А. Долгорукий. Впрочем, Долгорукий вовсе не собирался сильно теснить Матвеева, с которым у него были дружеские отношения. Вскоре голландский посол проведал, что управление останется без изменений и при Федоре. Это значит, что аристократические группировки предпочли сохранить статус-кво, которое установилось еще при втором Романове.

Ситуация изменилась лишь через полгода. По-видимому, откладывать возвращение в Москву родственника царя, И.М. Милославского, стало просто невозможно. Появление же его при дворе сломало сложившееся равновесие. Пожалованный в бояре, Иван Михайлович претендовал на власть и жаждал отмщения Матвееву и Нарышкиным. Самым естественным для придворных партий в этой ситуации оказалось пожертвовать Матвеевым. Уход его с политической арены успокаивал Милославских и одновременно освобождал для них приказы. В то же время дума вовсе не хотела пролития крови «великого Артемона». 4 июля 1676 года Матвеев был назначен воеводой в далекий, захолустный сибирский городок Верхотурье. Можно лишь только догадываться, что пережила по этому поводу царица Наталья Кирилловна. Конечно, здесь было и сочувствие ставшему почти родным Матвееву, и страх за себя.

Но оказалось, что настоящие страхи еще впереди. Такое падение любимца Алексея Михайловича никак не устраивало мстительного И.М. Милославского. Ему надо было полное крушение своего недруга. В думе начались борьба за Матвеева и… обуздание его гонителя. Ю.А. Долгоруков поднимал вопрос о возвращении опального канцлера. Милославские, которые нашли поддержку у Б.М. Хитрово, выступали против. При этом они искали способ, с помощью которого можно было навсегда заставить замолчать защитников Артамона. Так появились доносы о чернокнижии Матвеева.

Чернокнижие, магия, колдовство относились к тем обвинениям, которые вызывали животный страх. Здесь все было непонятно и одновременно понятно – всякое недомогание, болезнь разом получали объяснение и надежду на исцеление, ведь против происков нечистого, с которым связано чернокнижие, существовала всемогущая божественная помощь. Для Матвеева обвинение в чернокнижии было тем более опасно, что еще совсем недавно он отвечал за здоровье государя и его семейства. Может, оттого постоянно и недомогает нынешний государь, что прежний глава Аптекарского приказа не желал ему добра?

Перед таким обвинением даже Долгоруким пришлось умолкнуть. В мае 1677 года последовал новый приговор: Матвеев отправлялся уже не на воеводство, а в ссылку в Пустозерск – место, где под всполохами северного сияния сходились и вели нескончаемые богословские споры знаменитые «пустозерские узники»: протопоп Аввакум и его товарищи.

Опала настигла и Нарышкиных. Братья царицы, Иван и Афанасий, были обвинены в намерении отравить Федора Алексеевича и приговорены к смертной казни, которую царь заменил ссылкой. Пострадали и другие родственники Натальи Кирилловны. Однако полного торжества у Милославских все же не получилось. Нашлись защитники, которые не допустили того, чтобы имя Матвеева было вычеркнуто из боярских списков. Оно повторялось ежегодно с соответствующей пометой на полях об опале.

И.М. Милославский получил под свое начало приказы, которыми руководили Матвеев и К.П. Нарышкин. Больше того, вскоре к нему перешли Иноземный (Иноземческий) и Рейтарский приказы. В итоге в руках Ивана Михайловича сосредоточилось десять приказов! Казалось, что родственник царя, а с ним и вся «партия Милославских» овладели основными рычагами центральной власти. Но не тут-то было! Передавая Ивану Михайловичу приказы, аристократические группировки не просто откупались от него, а одновременно готовили его падение. В полученных приказах сидели враждебные Милославским люди, которые тотчас же, по словам историка В.Н. Татищева, «хитростью к жалобам на него дорогу готовить начали, чрез что вскоре явились к государю жалобы». Интрига имела успех. Милославский с репутацией не справившегося приказного судьи был оттеснен новыми фаворитами. К 1680 году он потерял почти все свои приказы.

Короткое правление Федора Алексеевича не принесло стабильности. Острым оставался вопрос о преемнике болезненного государя. Надежды на рождение наследника не сбывались. В июле 1681 года умерли от родов первая супруга Федора, царица Агафья и новорожденный царевич Илья. Удар для Федора Алексеевича был столь сильным, что он слег. Тотчас заговорили о преемнике. Кого избрать? Родного брата царя, царевича Ивана, который к физической немощи сыновей Милославской добавил еще немощь умственную? Или бойкого Петра Алексеевича, за спиной которого стояли униженные и оттого покладистые Нарышкины? Шведские источники доносят, что в Москве симпатии склонялись на сторону Петра, а «сторонники Ивана и сами называли последнего не иначе как неуклюжим бревном».

Предсказывал победу Петру и голландский резидент Келлер. Он доносил в июне 1681 года, что в случае смерти царя, очевидно, «произойдут большие изменения в управлении» и Петр, «молодой человек больших надежд и сильно любимый, займет трон». Первым следствием этого должно было стать, по предсказанию голландского дипломата, возвращение Матвеева.

Судьба, однако, отпустила Федору еще неполный год жизни. Он оправился от смерти любимой супруги. Больше того, его фавориты, неродовитые Языковы – Лихачевы затеяли в середине февраля 1682 года новую женитьбу царя, на Марфе Апраксиной, крестнице Матвеева. Так через Апраксиных они пытались сблизиться с Нарышкиными и Матвеевым и в случае очередного династического кризиса удержаться на плаву. Из этой затеи получилась одна из самых трагикомических царских свадеб в отечественной истории. Венчание проходило в затворенном Кремле, при отсутствии многих высших думных и придворных чинов. Сам немощный жених не мог стоять. Стоит ли удивляться, что очень скоро свадебные торжества сменились царскими похоронами?

Последние месяцы жизни царя Федора двор провел при новой расстановке сил. Кратковременный взлет И.М. Милославского сменился падением. Еще большее влияние приобрели Долгорукие. Приказчик В.В. Голицына Михаил Боев, человек осведомленный, доносил своему боярину о ситуации в Кремле: «…В верху что приговорит князь Юрья Алексеевич (Ю.А. Долгорукий. – И.А.), то и так нихто ему не спорит делом ли приговорит или и не делом».

Вместе с сыном, боярином М.Ю. Долгоруким, Юрий Алексеевич сосредоточил в своих руках управление всеми военными и некоторыми финансовыми приказами. Одоевские прибавили к числу контролируемых ими приказов приказ Большого дворца, освободившийся со смертью Б.М. Хитрово. Картину дополняла группа царских фаворитов, разобравших по преимуществу придворные должности. В этом был свой смысл: слабость позиций в государственном аппарате компенсировалась близостью к царю. И все же положение этой группировки было чрезвычайно уязвимо из-за неопределенного будущего.

Развязка наступила в феврале-апреле 1682 года. После новой свадьбы здоровье царя резко ухудшилось. Тотчас бояре заторопились с возвращением «без малейшего замедления» из ссылки Матвеева. Но в марте наступило улучшение, как оказалось, последнее, и «нет больше вопроса о возвращении старого имперского канцлера Артамона Сергеевича». В середине апреля Федор Алексеевич опять слег. Разумеется, тут же дума и царские любимцы вспомнили о Матвееве. В движении последнего к Москве уже выявилась трагическая закономерность: чем хуже становилось здоровье несчастного царя, тем меньше верст отделяло Матвеева от столицы.

20-летний Федор Алексеевич скончался 27 апреля 1682 года. Его смерть положила начало политическому кризису. За отсутствием наследника у умершего царя престол должен был занять царевич Иван. Но его немощь дала основание обойти традиционный порядок престолонаследия. Верхи двора предпочли поддержать Нарышкиных. Исследователи по-разному объясняют этот выбор. Отмечалось, что при слабых Нарышкиных аристократия надеялась сохранить и упрочить свое влияние.

Дореволюционные исследователи, менее склонные подчеркивать узкокорыстные устремления боярства, писали об опасениях, которые внушала личность царевича Ивана Алексеевича. Ситуация будто бы грозила повторением мрачных времен «боярского правления» в малолетство Ивана IV. Многих к тому же пугала перспектива прорыва Милославских к власти. По-видимому, в той или иной мере в поведении правящей элиты присутствовали все эти мотивы – личные, корпоративные, государственные.

Велика была и роль патриарха Иоакима. Источники единодушно приписывают ему инициативу избрания Петра. Именно он вместе князем Б.А. Голицыным вывел Петра в Крестовую палату к боярам для крестоцелования.

Мы мало что знаем о процедуре избрания. Согласно правительственному объявлению о воцарении Петра, патриарх с духовенством и боярами стали совещаться, кому из братьев наследовать престол, и, «советовавше, положили, что тому избранию быти общим согласием всех чинов Московского государства людей». После этого участники совещания вышли на крыльцо к собравшимся московским чинам испрашивать их мнение. Все склонились в пользу младшего царевича, что якобы дало основание объявить его избрание с «общего… согласия». Конечно, этому официальному сообщению не во всем следует доверять. Оно подчеркивает редкое единодушие, которого на самом деле не было. Не случайно Долгорукие и Голицыны надели под платья панцири. Уже не раз цитируемый князь Борис Куракин уточнял: «Стало быть несогласие как в боярах, так и в площадных: одни поддерживали одного, а другие – другого. Однако ж, большая часть, как из бояр и из знатных и других площадных, так же и патриарх, явились склонны избрать меньшого царевича». Известны и примеры этого «несогласия». Дворянин Максим Сумбулов «продерзливо кричал… что по первенству надлежит быть на царстве» Ивану. Крики, однако, криками и остались, дело же решила позиция верхних страт двора и патриарха.