Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

– Оно французское или английское?

– Немецкое, – ответил болтун, заказав себе еще пива.

У просера определенные обязанности, а не только то, что он противостоит чему-то в момент политической кампании. Это ясно. И смерть стирает всякие расхождения во взглядах, сказанное уже не сказано, оскорбления и обиды хоронятся с усопшим, доктор был просером – и всё. В магазине счет открыт, ваше превосходительство.

Невероятный, неожиданный подарок; несколько дней спустя дона Брижида обнаружила причину открытого ей кредита и сближения её с семьей капитана. Она была сражена, нет, нет, не может быть, невозможно поверить! Какой-то абсурд, даже представить невозможно, но факт: капитан положил глаз на Дорис и кружил вокруг её юбок.

Да юбки-то короткие, детские, и туфли без каблуков; дона Брижида не относилась к дочери, как к девушке, хотя ей четырнадцать и пришли месячные, и одевала её, как девочку, что было дешево и говорило за отсутствие перспектив. Никогда в голову доне Брижиде не приходила такая простая мысль, что кто-то может интересоваться Дорис, этой молчальницей, замкнутой в себе девочкой, трудно сходящейся с кем-либо, без друзей и подруг, всей во власти церкви: месс и новен. «Эта будет монахиней», – повторяли кумушки, и дона Брижида не разуверяла их, нет. Другого пути она и сама не видела, как не видела лучшего решения всех их жизненных проблем.

Дорис унаследовала от отца лабильность нервной системы, с легкостью на всё обижалась, плакала по пустякам, пряталась по углам с четками в руках. О физических данных дочери дона Брижида предпочитала помалкивать, хоть и не такая она была уродина. Глаза большие, светлые, испуганные, волосы белокурые, вьющиеся, вот фигура – да, тощая: кости и кожа, ноги как щепки, плоская, как доска, однако имела влюбленного. Дона Брижида, в чьей материнской любви никто не может сомневаться, прижимая дочку к своей роскошной груди Матери-Царицы, драматически говорила: «Моя золушка!» Да, явно Иисус, как очарованный принц, отметил эту золушку Сержипе, а монашки педагогического училища и больницы воспитали в ней склонность к задумчивости и молчанию. Жестокие же соученицы-школьницы прозвали ее Матушка Скелет.

И вот её увидел капитан! Ни на улице, ни в коллеже никогда ни один мальчишка не поднял глаз на Дорис ни с нежностью, ни со злостью, как ни один не пригласил её за холм, так сказать, классическое место для влюбленных, именно туда держат путь многие после уроков, чтобы постичь азы любовные. Обо всем этом Дорис только слышала. Соученицы имели такую приятную для них слабость поверять ей о поцелуях, объятиях и всем прочем. Хвастливые показывали ей фиолетовые пятна на шее, искусанные губы. Дорис всё это слушала молча, не улыбаясь. Но за холм ни с кем не ходила.

И вот капитан, зрелый богатый человек, вроде бы убежденный холостяк, и вдруг обратил свой взор на худышку, ну, кто бы мог сказать! Капитан Жусто, человек с дурной славой, самой дурной, какая может быть. Без сомнения, уважаемый, но за деньги и охранников, которых содержит хитрый муниципальный шеф, всемогущий, грубый, кровожадный. Даже доктор Убалдо, который до того, как пришел в политику, ни о ком не сказал ни одного плохого слова и всегда спокойно относился к чужим недостаткам, Жустиниано не выносил, «монстр» – это его слово. Кстати, одной из причин победы доктора, кандидата от оппозиции, на выборах была его смелость в разоблачениях на митингах сделок между старым префектом, полицией и капитаном, объединившимися против города. Открылись такие невероятные вещи, был такой скандал, что вынудило Гедесов, своего рода корпорацию, защищающую город, разволноваться и лишить поддержки «теневую клику в правительстве». Однако, будучи выбранным, доктор очень мало или просто ничего не сумел сделать против обвиняемых за отсутствием доказательств и солидарности в префектуре; он удовлетворился, по мнению Гедесов, честным руководством. Всё имеет свои пределы, как и административная непорочность, а тут политик, неспособный понять тонкости политической жизни, карьера его будет короткой. Гедесов выбирали вдали от города, на тростниковых плантациях, на сахарном заводе, а потом уже в городе, они и свалили доктора Убалдо Курвело, неумеренного гордеца. Последние два года, когда у власти находился Убалдо Курвело, капитан Жусто был как бы на коротком поводке, и ему не нравилось, что двое его охранников теперь ничем, кроме петушиных боев, не могли заниматься. Когда же на последних выборах доктора Убалдо прокатили, он, Жустиниано Дуарте да Роза, появился на главной улице города и на Соборной площади верхом на лошади, салютуя выстрелами в воздух. Новый префект был ниже травы и тише воды, в его кабинете, дома и в конюшне царил страх.

Итак, не кто иной, как Жустиниано Дуарте да Роза, более известный как капитан Жусто, положил глаз на Дорис. Его видели у их дома и на Соборной площади в час благословения, его маленькие, свиные глазки следили за Дорис Курвело.

Дона Брижида схватилась за голову – что ж делать, Боже? Первым её желанием было бежать к падре Сирило, к куме Теке Менезес, к фармацевту Тригейросу, чтобы обсудить случившееся, однако остановило благоразумие. Прежде чем что-то обсуждать, надо изучить всё и во всех подробностях, собрать нужные сведения, чтобы было над чем думать.

Сидя у порога дома на стульях после ужина, дона Брижида и её соседки дышали свежим воздухом и с удовольствием сплетничали, обсуждая чужую жизнь: торговцы все – жулики, мужья – подлецы, девицы – бесстыдницы, не говоря уже об ухаживаниях и изменах. Дорис спокойно внимала им.

Услышав стук копыт лошади капитана Жусто, все замолчали, воцарилась тревожная тишина, все смотрели на Жустиниано, а он смотрел на Дорис. Дона Брижида уже было хотела встать и увести Дорис в дом, крепко хлопнув дверью. Однако и на этот раз благоразумие взяло верх: она любезно ответила на приветствие монстра и улыбнулась ему.

9

Много бессонных ночей и тревожных дней провела дона Брижида, обдумывая все «за» и «против» возникшей проблемы и размышляя над будущим дочери. Всё взвешивать и решать должна была она одна, ведь невинная девочка жила в ином мире, интерес её был к делам церковным. Невнимательная на уроках и в коллеже, плохая подруга в играх и на праздниках, о мальчишках и влюбленности и слышать не хотела, бедненькая!

Дорис родилась старой девой, похоже, так надо думать. По складу характера и манере поведения, а также потому, что трудно выйти замуж в городе, где много невест и мало женихов. Едва оперившиеся молодые люди тут же уезжали на юг страны в поисках столь редкой здесь удачи. Городской бюджет складывался из налогов, выплаченных сахарным заводом, собственниками Гедесами, банкирами, хозяевами земель, земель действительно плодородных, орошаемых водами реки; здесь поднимались тростниковые заросли, пейзаж зеленый не в пример пейзажу сертана. Сахарный завод принимал нескольких молодых людей из привилегированных слоев общества, еще двоих-троих – лавки и магазины, ведущие жалкую торговлю, остальные садились в поезд и уезжали. Девушки зло сражались из-за оставшихся; время от времени кто-нибудь из них оказывался в руках бродячего торговца, женатого, с кучей детей, с которым и бежала эта глупая, втаптывая в грязь честь семьи. Кумушки дрожали от страха за своих дочерей.

Гедесы очень редко объявлялись в городе. Три брата с женами, их дети, племянники и племянницы ездили с сахарного завода в столицу прямо без пересадки, садясь в поезд на остановке, что находится на середине пути к тростниковой плантации. В домике на Монастырской площади, который весь год был на замке под присмотром сеу Лирио, садовника и сторожа, бродившего среди столетних деревьев, появлялся каждые два-три года один из братьев Гедесов с женой и детьми, появлялся на празднике Богоматери Святой Анны, покровительницы города и семьи Гедесов. В домике раскрывались окна, смех оглашал коридоры и залы, из столицы приезжали гости, местные девицы были злы, как ведьмы, так как молодые люди на них даже внимания не обращали – уж очень их было много. Так проходила неделя, десять дней, пятнадцать – самое большее. Поцелуи, пожатия рук, щипки, но праздник кончался, и их оставляли, девицы были взбудоражены, но вскоре же возвращались к своим ничего не значащим коллегам, стоящим за прилавком, или домой, на церковные праздники, становясь в двадцать лет старыми девами. Многие доходили до того, что готовы были лечь на матрац капитана Жусто, но он пренебрегал этим, уже старым и потрепанным товаром.

На что могла надеяться Дорис, становясь девушкой в этом городе? Закончив курс в коллеже Сестер Христовых, она могла бы после многочисленных просьб, посланий и упоминаний, что она сирота доктора Убалдо, получить место преподавательницы начальной школы в одной из немногочисленных школ города или страны или преподавать в монастыре. Стать регентом начальной или монастырской, ничего другого доне Брижиде даже в голову не приходило. Муж, замужество? Невозможно. Другие, с гораздо лучшим материальным положением и внешними данными, дочери земледельцев, коммерсантов, служащих, красивые, здоровые, настойчивые в своём желании выйти замуж, просиживали у окон безо всяких надежд осуществить желаемое, что же говорить о Дорис, худющей, нескладной, страшной, скучной, не очень здоровой и бедной! Разве только ждать чуда.

И это чудо свершилось: капитан Жусто явно выказывал свой интерес к Дорис, по городу поползли слухи об ухаживаниях капитана, кумушки судачили на всех углах без умолку. К доне Брижиде поспешили самые близкие соседи. Две, три, в черном, обмахиваясь веерами, они говорили о капитане. Говорили ужасающие вещи: «говорят, что…», «кто это мне сказал, тот своими глазами…», «и очень быстро…». Дона Брижида слушала ужасающие истории, качала головой, не говоря ни «да», ни «нет», не Мать-Царица, а сфинкс. Кумушки настигали её повсюду: на улице, на мессе, на благословении, на отдыхе. Но дона Брижида ни гу-гу, как будто к ней всё это не имело ни малейшего отношения.

В ночной тишине, без докучливого нашептывания кумушек дона Брижида обдумывала, не смыкая глаз, создавшееся положение и перебирала в уме все услышанные о капитане ужасы.

В конце концов все ужасы перестают быть ужасами, если спокойно, без предвзятости обо всём подумать. Кумушки, в основном, делают упор на его отношениях с женщинами, на распутстве, в котором проходит жизнь Жустиниано Дуарте да Роза. Смена девушек и девочек на ложе бесчестия, оргии в пансионах и домах терпимости, изнасилованные, избитые, брошенные на панель жертвы. Однако капитан – человек одинокий, а кто из одиноких мужчин не имеет подобного счета любовных утех? Хорошо хоть, он не такой, как Ненен Виолета, привратник кинотеатра; как говорят, один из сыновей Милтона Гедеса тоже такой же, так родственники его отправили с глаз подальше, в Рио-де-Жанейро.

Конечно, скандальная хроника Жустиниано уж очень велика, однако кто же ускользнет от острых языков кумушек? Они не оставляют в покое даже женатых мужчин и весьма уважаемых. Да о самом докторе Убалдо – святом, как все знают, сколько они судачили; приписывали ему сестер Лорето, двух одиноких девушек, наследниц дома и маленького состояния, клиенток доктора. Говорили, что обе они его любовницы. Никто даже представить себе не может, сколько долгих вечеров провела дона Брижида в бесконечных раздумьях, наслушавшись всех этих сплетен.

Ясно одно, заключала дона Брижида, что не стоит считать капитана примером целомудрия на уроках катехизиса. Имея деньги и будучи свободным, ему нет нужды отказывать себе в удовольствиях. Большие семьи есть везде: и в городе, и в деревне, девушек много и на улицах, и в домах, как грозди винограда, они висят на всех окнах, предлагая себя по дешевке. Выбора-то нет, ведь даже в хороших семьях, за исключением тех, кто всё-таки выходит замуж или сбегает с бродячим торговцем, девицы хиреют, становясь старыми девами. Все же остальные, во всяком случае, большинство из них, очень рано попадают в бордели или на панель, их целая армия.

Одинокий капитан имеет право развлекаться. А чрезмерность идет за счет хорошего здоровья. Кроме того, говорят, что ведущие беспорядочную жизнь до женитьбы становятся хорошими, примерными мужьями, вроде бы израсходовав свою квоту бесстыдства, и всю остальную жизнь ведут себя прилично.

Но для кумушек распутная жизнь капитана Жусто уже сейчас перетягивает чашу весов его будущей порядочной жизни. Бесчестность в счетах, во многих случаях доказанная, грубость в обращении, долги, собранные под угрозой оружия, ссоры и драки на петушиных боях, подделка бумаг при продаже земель, преступления, спровоцированные убийства – всё это сплетницы считают цветочками. Ягодки же – его бесстыдство, такая мерзость! И она непростительна как капитану, так и девицам, девушкам и девочкам, оправданным и осужденным по одному и тому же обвинительному акту. Жертв как таковых – нет, капитан виновен, как и все они, павшие и бродяжки.

Дона Брижида пытается осмыслить и другие стороны поведения капитана, анализирует подлинный смысл рассказанных историй, от подробностей которых дрожь бежит по коже. Что касается нечестности в расчетах и криков и угроз при сборах долгов, так какой коммерсант свободен от обвинения в бесчестности? Да и кто из них не прибегает ко всем возможным методам, чтобы получить долг? Лучший пример – её собственный умерший муж доктор Убалдо: вот он не смог выплатить долг, прижав своих клиентов, и оставил семью в тяжелом материальном положении. Должников осталась уйма, и все это люди, которых Убалдо пользовал как врач, помогал им в течение нескольких лет, многие обязаны ему жизнью. Так вот, ни один из них не пришел к ним после его смерти, чтобы вернуть долг, а ведь семья усопшего особенно в том нуждалась. Вместо них появлялись кредиторы, грубо требовавшие долги мужа.

В бессонные ночи дона Брижида беспристрастно пытается разобраться в подлинности событий и обвинений. И образ Жустиниано Дуарте да Роза приобретает человеческие черты, монстр теперь уже не так страшен. Не говоря уже о его положительных качествах: он одинок и богат.

Беспристрастность или желание быть доброй? Хотя при желании быть доброй дона Брижида не может закрыть глаза на темные, необъяснимые дела капитана: стрельба из засад, раскопанные ночью могилы. На процессе по делу убийства братьев Баррето, Изидро и Алсино, случившегося ночью, когда они спали, ответственность капитана за совершенное преступление подтверждена не была, хотя кое-кто утверждал, что один из преступников, Гаспар, действовал по приказу капитана. Накануне суда этот самый Гаспар был найден в тюремной камере повешенным. Как заявили власти: преступника замучили угрызения совести.

Когда дона Брижида обо всём этом думает, её охватывает озноб. Ей так бы хотелось оправдать капитана в своих собственных глазах, оправдать целиком и полностью. Ведь это ей необходимо, чтобы быть в ладу с совестью и суметь убедить Дорис выйти за него замуж. Глупую четырнадцатилетнюю дочь, такую далекую от всего этого, безразличную к сплетням, глаза которой всегда смотрят в пол или на небо, она, конечно же, не понимает авансов капитана.

Уставшая от бессонных ночей, дона Брижида приходит к единственно устраивающему её заключению: женитьба капитана Жустиниано Дуарте да Роза и её дочери Дорис – идеальное решение всех их проблем. И тут же ускользнувшие было призрачные тени его преступлений возвращаются, волнуют её, нагоняют страх, откладывают её решение и разговор с дочерью.

Разговор тяжелый, но он должен состояться со дня на день, хотя дона Брижида боится реакции нервной дочери, её слез, когда она заговорит об интересе просера Жустиниано Дуарте да Роза. Тот, кто готовится стать невестой Христа, готовится к бракосочетанию в монастырской тиши, может ли принять капитана с его дурной славой как жениха? Ах! Дорис никогда не захочет обсуждать этот вопрос; хрупкая и плаксивая, с обнаженными нервами, но упрямая, она способна запереться в своей комнате и не выходить из неё.

Наступающее утро не приносит доне Брижиде, измученной чувствами и обязанностями, облегчения. Она знает, что не сможет заставить Дорис выйти за Жустиниано Дуарте да Роза, если та топнет ногой и скажет «нет». Силой ничего не сделаешь. Тогда, Бог мой, что делать, что делать, чтобы сломить её?

10

Разговор произошел неожиданно, когда вечером мать и дочь возвращались после визита к доне Беатрис, супруге судьи, благоухающей духами столичной даме. Она приехала, чтобы провести вместе с мужем каникулы, и привезла с собой шестнадцатилетнего сына Даниэла, необыкновенно красивого юношу, маленького денди, образ для медальона. В зале присутствовало много приглашенных, принимавших участие в оживленной церемонной беседе. Прием был коротким.

Уже на улице дона Брижида сказала Дорис:

– Красивый молодой человек! Ну, просто картинка.

Дорис с обычным отсутствующим видом и бесцветным голосом ответила:

– Какой молодой человек? Этот дурачок, держащийся за юбку матери? Не выношу избалованных мальчишек.

Мнение и тон, которым оно было выражено, изумили дону Брижиду.

– Если бы кто-нибудь слышал, дочь моя, что ты сказала, он бы подумал, что ты разбираешься в мальчишках и молодых людях… – шутит дона Брижида. – Ты сказала «дурачок», а я тебе говорю – не глупый. Он не отводил глаз от декольте Неусы, хотя это не декольте, а разврат, все груди наружу, ты обратила внимание? Ты никогда не обращаешь на это внимания. – И вдруг неожиданно она сказала: – Уверена, что ты так же не обратила внимания, что на тебя посматривает капитан Жусто.

– Обратила, мама, обратила.

Это было столь неожиданно для доны Брижиды, что она почувствовала боль в груди.

– Обратила, когда?

– Да давно.

Какое-то время они шли молча, дона Брижида приходила в себя от услышанного.

– Давно. И ничего мне не сказала?

– Я боялась, что ты будешь против.

– Хм.

Дорис как-то странно, нервно засмеялась, дона Брижида сдерживает биение сердца, рука лежит на тяжело дышащей груди. Бог мой!

– Хочешь сказать, что ты… Хочешь сказать, что….тебе не тошно от его… нет…

– Тошно? Почему? Мы жених и невеста, мама.

Дона Брижида чувствует, как замирает её сердце, останавливается и опять бьется, ей нужны успокоительная настойка и стул, чтобы присесть. Хорошо ли она слышала, и Дорис ли, её дочь, это сказала? Дорис – эта бедная невинная девочка, что идет рядом с ней по улице, утверждая, что она невеста капитана, тем же обычным тихим бесцветным голосом, каким читает по четкам молитвы, а может, всё это игра воображения?

– Дочь, милая, из любви к Богу, повтори всё, что ты сказала, чтобы я не умерла от волнения.

Дорис опять улыбается, очень довольная, по всей вероятности.

– Он мне написал записочку и прислал…

– Прислал? Куда? Кто принес?

– Прислал в коллеж, я получила по дороге. Принес Шико, его служащий. Я ему ответила, он написал снова, я ему снова ответила. Шико приносит мне записки, когда я иду в коллеж, а берет ответы, когда возвращаюсь. Позавчера он в записке спрашивал, согласна ли я стать его невестой, если я отвечу, что да, он пойдет разговаривать с тобой.

– И ты? Уже ответила?

– В тот же день, мама. Я сказала, что я считаю себя его невестой.

Дона Брижида останавливается посередине улицы, смотрит на худышку дочь, одетую, как девочка, в туфлях без каблуков, лицо не накрашенное, бюста нет, глупая и наивная школьница, ах, она горит, как в огне!

11

Достойнейший доктор Эустакио Фиальо Гомес Нето, судья по правовым вопросам, в свободное от работы время – поэт Фиальо Нето, уже имеющий публикации в газетах и журналах Баии, будучи студентом, он выиграл конкурс журнала «Фон-фон» в Рио-де-Жанейро за стихи «Фруктовый сад мечты», – фигура, как видите, заметная, особенно среди интеллектуалов города, защитивший серьезную научную работу с привлечением аргументов, сказал, что, по его мнению, Жустиниано Дуарте да Роза возбудил подлинную и глубокую любовь у Дорис Курвело, и не только подлинную и глубокую, но и долгую. Любовь в широком смысле слова, любовь со всеми радостями Рая и наказаниями Ада.

– У сеньора судьи сверхоригинальное понимание любви, в этом нет сомнения… – Маркос Лемос, бухгалтер завода и почитатель муз, считает, что судья развлекается, насмешничая над друзьями.

– Доктор Эустакио любит парадоксы… – комментировал народный обвинитель, доктор Эпаминондас Триго, полный, не следящий за своим внешним видом, тридцатилетний человек, обросший бородой, имеющий пятерых детей и шестого в животе жены. Он принадлежал к цвету местного общества не столько потому, что был бакалавром права, сколько потому, что был выдающимся мастером шарад. Полный нуль в прокуратуре, и такая компетентность в расшифровке загадочных явлений! Отрицать мнение судьи, своего высшего начальника, он не решался.

– Ты – умник… – смеялся четвертый член группы, Аиртон Аморин, сборщик податей, близорукий, волосы, как щетка, поклонник и читатель Эсы де Кейроша[25] и Ромальо Ортигана, близкий друг судьи. – Любовь – это достойное чувство… очень достойное.

– Ну и?

– А капитан Жусто и достойное чувство – несовместимы…

– Кроме того, что вы не справедливы к нашему дорогому капитану, вы еще и презренный психолог. Любовь, любовь настоящая, я вам докажу на фактах…

Однако не только интеллектуальная элита, но и весь город пытался объяснить предстоящую женитьбу капитана и прочие его столь необычные поступки. Несколькими днями раньше капитан выкупил заложенный доктором Убалдо Курвело дом, пошедший бы с торгов, если бы не он, капитан, который отвел тем самым от вдовы и дочери еще большую угрозу: потерю недвижимости, стоившей доктору многих жертв.

– Такое благородство, такая щедрость – разве это не доказательство любви? – Достойнейший аргументировал конкретными фактами.

А приданое Дорис? Кто оплачивал шелка, льняное полотно, батист, кружева и оборки? Кто платил портнихам? Уж не дона же Брижида при её пенсии за мужа? Всё шло из кармана капитана. Этого самого капитана, всегда прижимистого, скупого – и вдруг бросающего деньги широкой ладонью, оплачивающего всё и не требующего объяснения трат.

Дона Брижида получила кредит в магазинах капитана, победно глядя на склоняющихся перед ней в поклоне торговцев, всё тех же, которые еще совсем недавно требовали с неё причитающиеся им деньги.

Если это не любовь, то что? Как объяснить все эти траты, щедрость, любезность – да, любезность капитана, если не любовью? С какой стати, спрашивал судья, тыкая в воздух пальцем, он должен жениться, если не влюблен? Что ему даст Дорис, кроме своего костлявого тела? Какое богатство? Да у неё нет ни кола, ни двора. Честное имя её отца, без сомнения, но какой прок от него Жустиниано Дуарте да Роза, от имени, чести, памяти доктора Убалдо Курвело? Только любовь, горячая и слепая…

– Главное – слепая… – прервал Аиртон Аморин, довольный сказанным.

Только горячая и слепая любовь могла объяснить жениховство и женитьбу, все эти траты и любезности, по мнению доктора Эустакио, мнению юриста и поэта, достойного внимания, хотя и не всеми разделяемого в городе. Это было время жарких споров, самых разных мнений и даже грубых шпилек, запускаемых под шумок. Неутомимая Понсиана де Азеведо одержала успех, дав столь характерное для неё определение: «Это свадьба стиральной доски с боровом из мясной лавки». Жестокое сравнение, но хорошее, кто может отрицать?

Из-за любви или по какой другой причине, как того желали кумушки, но капитан Жусто потерял голову и не был похож сам на себя: когда один из петухов Жустиниано был побежден в петушином бою, капитан молча принял эту весть, не спорил, не нападал на брадобрея Ренато, хозяина петуха-победителя.

И всё же дона Брижида не могла отрешиться от преследующих её ночных раздумий. Теперь у неё вошло в обычай взвешивать все факты и поступки, широту этого человека и ограниченность. Капитан выкупил заложенный дом, это так, но не отдал квитанцию ей, а стал заимодавцем. Когда дона Брижида коснулась этого вопроса, Жустиниано внимательно посмотрел на неё свиными глазками и почти оскорбленно ответил: разве они, он и Дорис, не женятся, разве не всё остается в доме, какая необходимость тратить деньги на нотариуса, квитанцию и прочие подобные глупости?

Да и в магазинах торговцы, извиняясь, говорили ей: «Простите, дона Брижида, но, чтобы купить такую дорогую вещь, вам следует спросить на то разрешение капитана…»

Видя мелочность одновременно с широтой, дона Брижида понимала, что у неё под ногами нетвердая земля и щедрость и любезность не спасут её от насилия и возможности оказаться на отвесной скале, хоть и не окутанной туманом и не окруженной водой, но с которой легко упасть в бездну. Все необходимое приданое было самого лучшего качества – большое, богатое приданое из снов доны Брижиды. Вот так сомнения и тайны нарушали сон и покой матери Дорис, но не настолько, чтобы усомниться в чувствах Жустиниано Дуарте да Роза, так бурно и открыто выражаемых.

Сватовство шло три месяца – необходимое время для того, чтобы приготовить всё к свадьбе. Дона Брижида, не упустив случая, предложила шесть месяцев, разумный срок. Шесть месяцев? Для того чтобы сшить платья и нарезать простыни? Абсурд, капитан даже не хотел этого обсуждать. Что касается его, он бы женился на следующий день после сделанного им предложения.