Наследница моря и огня
2
Три дня спустя, прискакав в сумерках, усталая, на отцовский двор, она обнаружила, что кое-кто из свиней и впрямь здесь. Внутренняя сторона стен была украшена знаменами всех прибывших владетелей; под знаменем Хела, поникшим в вечернем воздухе, сидело в загончике семь измученных боровов. Ее опять разобрал смех, и пришлось остановиться, но веселья у нее поубавилось при мысли, что сейчас ей придется предстать перед Мэтомом. Когда конюх подбежал, чтобы принять ее лошадь, она поразилась, отчего в доме, где должно быть столько народу, такая тишина.
Она взошла по ступеням в открытые двери зала. Среди длинных верениц пустых столов и стульев обнаружилось только три человека: Элийу, Дуак и сам король. Они обернулись на ее шаги, и она не без колебаний спросила:
– А где все?
– Там, – сжато ответил король. – Ищут тебя.
– Весь твой совет?
– Весь мой совет. Они выехали пять дней назад. Вероятно, они рассеялись, как свиньи Райта, по всем Трем Уделам Ана. Самого Райта в последний раз видели, когда он пытался собрать своих свиней в Ауме. – Голос отца звучал брюзгливо, но гнева в его глазах не было, только скрытность, как если бы он думал о чем-то совершенно другом. – Тебе не приходило в голову, что о тебе будут беспокоиться?
– Если бы ты спросил меня, – пробубнил Дуак в свой кубок, – то мне это показалось скорее выездом на охоту, нежели на поиски; каждый жаждал обойти других и принести домой драгоценную добычу. – Что-то в его лице подсказало Рэдерле, что они с Мэтомом опять спорили. Дуак приподнял голову. – Ты выпустил их, словно открыл большую клетку с птицами. А ведь можешь куда крепче держать в руках своих приближенных. В жизни не видел, чтобы совет превращался в такой базар, а тебе это явно было нужно. Но зачем?
Рэдерле присела рядом с Элийу, который предложил ей кубок вина и одарил улыбкой. Мэтом стоял, в ответ на слова Дуака он не по-королевски нетерпеливо махнул рукой.
– А тебе не приходило в голову, что я могу беспокоиться?
– Тебя не удивило, когда ты услышал, что она удрала. Ты не велел мне ехать ее искать, верно? Нет. Для тебя куда важнее послать меня в Кэйтнард. Ну а ты бы сам тем временем что делал?
– Дуак! – огрызнулся Мэтом, выйдя из себя, и Дуак заерзал на стуле. Король перевел суровый взгляд на Рэдерле.
– А тебе я велел держаться подальше от Хела. Поистине поразительно, что ты сделала со свиньями Райта и моим советом.
– Прости, но я говорила тебе, что мне нужно куда-нибудь выбраться из этого дома.
– Настолько нужно, что ты могла сломя голову помчаться в Хел, а затем обратно, и без всякой свиты?
– Да.
Она услышала его вздох.
– Как я могу добиться покорности от подданных, если даже с домашними не справляюсь? – Вопрос был пустой: когда он хотел, он добивался послушания и от подданных, и от домочадцев.
Дуак сказал устало, уклончиво и терпеливо:
– Если ты хотя бы один раз в жизни попытаешься что-нибудь объяснить, это все изменит. Даже я буду послушен. Попытайся объяснить мне простыми словами, почему ты считаешь, что я должен во что бы то ни стало привезти домой Руда. Просто объясни. И я тотчас поеду за ним.
– Вы все еще об этом спорите? – поразилась Рэдерле. Она с любопытством поглядела на отца. – Зачем тебе надо, чтобы Дуак привез Руда? Почему ты хотел, чтобы я держалась подальше от Хела, хотя знаешь, что на землях Райта я в полной безопасности, как у нас в саду.
– Либо, – раздраженно проговорил Мэтом, – ты, Дуак, привезешь Руда, либо я пошлю за ним корабль и просто передам ему свой приказ. Как ты думаешь, что ему больше поправится?
– Но почему?..
– Пусть он сам поломает голову. Его учили разгадывать загадки, работенка как раз для него.
Дуак сложил руки и плотно их сжал.
– Отлично, – натянуто сказал он. – Отлично. Но я-то не Мастер Загадок и люблю, чтобы мне все растолковывали. И если ты не разжуешь мне как следует, для чего тебе нужно, чтобы мой брат, который станет моим земленаследником, прибыл домой, я скорее позволю призракам хелской конницы пересечь этот порог, чем повезу Руда в Ануйн.
Холодный прилив чистого гнева к лицу Мэтома не на шутку испугал Рэдерле. Дуак не утратил решимости, но сестра заметила, что и он сглотнул комок. Затем он разнял руки и ухватился за край стола. Он прошептал:
– Ты покидаешь Ан.
В тишине Рэдерле услышала далекие и слабые пререкания морских чаек. Она ощутила, как тяжелые слова, не дававшие ей покоя после этой долгой зимы, отступили и растаяли. На миг это вызвало у нее слезы, и, когда она поглядела на Мэтома, тот расплылся перед ней темным пятном.
– Ты отправляешься к горе Эрленстар. Чтобы вопросить о князе Хедском. Прошу тебя, возьми меня с собой.
– Нет, – но голос мрачной тени прозвучал мягко. Голова Элийу медленно двигалась из стороны в сторону. Он выдохнул:
– Мэтом, это немыслимо. Любой, кто хотя бы наполовину в своем уме, должен понимать…
– Что задуманное им, – вмешался Дуак, – едва ли просто путешествие к горе Эрленстар и обратно. – Он вскочил, его стул отлетел и стукнулся о камни. – Это так?
– Дуак, во времена, когда самый воздух подобен уху, я не намерен выбалтывать свои замыслы всему свету.
– Я не весь свет. Я твой земленаследник. Ты ни разу ничему не удивился. Ни когда Моргон победил в игре Певена, ни даже вестям Элийу о пробуждении детей Властелинов Земли. У тебя все рассчитано, как у сидящего за шахматами, но я не уверен, что даже ты в точности знаешь, против кого начал игру. Если бы все, чего ты хотел, – это посетить гору Эрленстар, ты не посылал бы за Рудом. Ты не знаешь, куда отправляешься, верно? Или что найдешь. Или когда вернешься. А ты знал, что, если бы Владетели из Трех Уделов были тут и все это слышали, поднялось бы такое, что обрушился бы этот каменный свод. И ты оставишь меня, чтобы я выпутывался, ты готов пожертвовать миром в своей стране ради того, что является делом Хеда и Высшего, а тебя не касается.
– Высшего. – Суровые и неприятные нотки в голосе короля сделали это имя почти незнакомым. – Народ Моргона едва знает мир за пределами Хеда, и если бы не один случай, я бы задался вопросом: а знает ли Высший, что Моргон существует?
– Это не твоя забота! Ты ответствен перед Высшим как землеправитель Ана, и если ты позволишь распасться Трем Уделам…
– Нет нужды напоминать мне о моем долге!
– Неужели ты можешь тайно замышлять бросить Ан, чтобы податься неведомо куда, и так со мной говорить?
– Возможно ли, чтобы ты доверился мне, поняв: я взвесил два бремени и нашел одно более тяжелым, нежели краткая смута в Ане.
– Краткая смута! – выдохнул Дуак. – Если ты покинешь Ан слишком надолго и станешь блуждать слишком далеко от него, страна будет низринута в хаос. Если ты станешь стоять на своем, то, что ты связал в Трех Уделах, развяжется, и тогда мертвые короли Хела и Аума осадят Ануйн, и сам Певен вступит в этот зал, разыскивая свою корону. Ты это увидишь, если вернешься. А если сгинешь, как Моргон, то по истечении долгого и томительного срока страна окажется в водовороте ужаса.
– Такое возможно, – согласился Мэтом. – До сих пор за всю долгую историю Ана у него не было более опасного врага, чем он сам.
– Что может оказаться для страны хуже, чем подобный хаос? – Дуак возвысил голос, пытаясь в гневе и отчаянии сломить непреклонность короля. – Как ты мог даже подумать о том, чтобы допустить такое? Ты не имеешь права! А если тебе все равно, ты не обладаешь больше землеправлением.
Элийу подался вперед и схватил Дуака за плечо. Рэдерле вскочила, пытаясь найти слова, которые бы всех примирили. Тут она заметила незнакомца, вступившего в зал и внезапно остановившегося при выкрике Дуака. Он был молод и одет просто: в грубую шерсть. Он с изумлением оглядывал великолепный зал, затем ненадолго задержал взгляд на Рэдерле, явно не видя ее. От пронзительной и немой печали в его глазах у нее замерло сердце. Она шагнула к нему, чувствуя себя так, словно безвозвратно покидает предсказуемый мир. В ее лице появилось нечто такое, что прекратило ссору. Мэтом обернулся. Незнакомец смущенно замялся и прочистил горло.
– Я… Мое имя Мастер Кеннон. Я возделываю земли князя Хедского. У меня вести для короля Ана от… от князя Хедского.
– Я Мэтом Анский.
Рэдерле сделала еще один шаг вперед.
– А я Рэдерле, – прошептала она. Что-то, словно пойманная птица, трепетало у нее в горле. – А Моргон… Кто теперь князь Хеда?
Мэтом издал какой-то звук. Мастер Кеннон молча глядел на нее с мгновение. Затем очень робко сказал:
– Элиард.
В неправдоподобном молчании упало, словно камень, одно-единственное слово, оброненное королем:
– Как?
– Никто… Никто в точности не знает… – Он умолк и проглотил комок. – Все, что известно Элиарду, – это что Моргона не стало пять дней назад. Мы не знаем, как и где это случилось, знаем только, что при весьма ужасных и загадочных обстоятельствах. Все это известно Элиарду, так как весь минувший год Моргон снился ему, и при этом было чувство… как если бы некая безымянная сила отягощала разум Моргона. И тот не мог… явно не мог освободиться. Он даже не знал в самом конце, кто он. Мы сочли, что не стоит гадать, что это за сила. Пять дней назад землеправление перешло к Элиарду. Первым делом мы вспомнили причину, по которой Моргон покинул Хед, и мы… Элиард решил… – Опять молчание; его усталое лицо слегка зарделось. Он с неуверенностью обратился к Рэдерле: – Не знаю, пожелаешь ли ты посетить Хед. Ты бы… Тебя бы встретили с распростертыми объятиями. Но мы сочли, что тебе следует сказать. Я уже был однажды в Кэйтнарде, вот и вызвался ехать.
– Понятно. – Она попыталась унять дрожь в голосе. – Скажи ему… Скажи ему, что я приеду. Я охотно приеду.
Его голова склонилась.
– Благодарю тебя за ответ.
– Год, – прошептал Дуак. – Вы знали, что с ним происходит. Знали. Почему вы никому не говорили? Почему вы не дали нам знать раньше?
Ладони Мастера Кеннона сжались в кулаки. Он с усилием сказал:
– А это мы… Это мы сами у себя теперь спрашиваем. Мы… Мы просто все надеялись и надеялись. Никто с Хеда никогда не просил помощи на стороне.
– Было какое-нибудь послание от Высшего? – спросил Элийу.
– Нет. Никакого. Но без сомнения, арфист Высшего рано или поздно объявится, чтобы выразить скорбь Высшего о смерти… – Он запнулся, пытаясь справиться с горечью своих слов. – Простите. Мы не можем… Не можем даже похоронить его на родине. За пределами Хеда я бестолков, как овца. Выйдя из этого дома, я едва ли разберусь, куда направиться, чтобы воротиться домой. Так что мне надо у вас спросить: а что, за пределами Хеда подобное случается с землеправителями так часто, что Высшему хоть бы хны?
Дуак шевельнулся, но Мэтом заговорил первым.
– Никогда, – решительно ответил он.
Кеннон, влекомый чем-то, тлеющим в глазах короля, шагнул в его сторону и вопросил срывающимся голосом:
– Тогда в чем дело? Кто убил его? И где, если Высшему все равно, мы сможем найти ответ?
Король Ана выглядел так, как будто проглотил крик, который мог бы выбить в зале окна. Он сурово произнес:
– Клянусь костями непобежденных королей Ана, что, даже если мне придется спуститься за ответом в обитель мертвых, я его найду.
Дуак уронил лицо в ладонь.
– Свершилось. – Затем он завопил, видя, как таращится на него в изумлении островитянин: – И если ты будешь бродить, точно коробейник, по обитаемому миру и тьма, что сгубила Моргона, выхватит тебя из времени и пространства, не вздумай тревожить меня во сне, ибо я не стану тебя искать!
– Тогда пригляди за моей страной, – кротко сказал Мэтом. – Дуак, есть в Обитаемом Мире нечто, что разъединяет умы землеправителей, что беспокойно вздымается под землей – и в его движении больше ненависти, чем даже в костях мертвецов Хела. И когда оно наконец восстанет, не будет ни одной былинки в этой стране, которой оно бы не коснулось.
Он исчез так быстро, что Дуак вздрогнул. Наследник стоял, глядя туда, где только что был Мэтом, улетучившийся, точно язык темного пламени на ветру. Ошеломленный Кеннон пробормотал:
– Простите, простите, я и не думал…
– Это не твоя вина, – приободрил его Элийу. В лице его не было ни кровинки. Он положил руку на запястье Рэдерле. Она глядела сквозь него. Элийу обратился к Дуаку: – Я останусь в Хеле. И сделаю что могу.
Дуак провел руками по лицу и по волосам.
– Благодарю тебя. – Повернулся к Кеннону. – Можешь ему верить. Он узнает, кто сгубил Моргона и почему, и расскажет вам об этом, даже если ему придется для этого выбраться из могилы. Он дал клятву, и теперь она связывает его и за пределами жизни.
Кеннон содрогнулся:
– На Хеде все куда проще. Если что-то мертво, оно умирает.
– О, если бы так было и в Ане.
Рэдерле, не сводившая взгляда с темного неба за окнами, внезапно коснулась плеча брата.
– Дуак…
Несомая переменчивым ветром, старая ворона развернулась над садом, а затем, хлопая крыльями, полетела над крышами Ануйна к северу. Дуак следил за ней взглядом, словно был не в силах оторваться от ее умышленно неторопливого полета. Затем устало произнес:
– Надеюсь, он не допустит, чтобы его подстрелили и сварили на обед.
Кеннон с испугом посмотрел на него. Рэдерле, наблюдая, как черные крылья сминают иссиня-серые сумерки, заметила:
– Кто-то должен поехать в Кэйтнард сказать Руду. Поеду я. – После чего зажала рот руками и принялась оплакивать ученика в белом одеянии начинающего, который когда-то приложил раковину к ее уху, чтобы она послушала шум моря.
Они доплыли до Кэйтнарда за четыре дня. Море, зеленое и белое как память Илона, внесло судно ее отца в гавань вместе с пышным облаком пены и Рэдерле с радостью сошла на берег как только они бросили якорь. Она стояла, наблюдая за матросами, выгружавшими с соседнего корабля мешки, овечьи шкуры и шерсть. Чуть дальше с корабля, отделанного оранжевым и золотым, выводили мохноногих лошадей и выносили позолоченные сундуки. Наконец, привели ее лошадь, и Бри Корбетт, корабельщик ее отца, раздавая приказы команде, спустился по трапу, чтобы сопровождать Рэдерле в училище. Он бросил холодный как устрица взгляд на моряка, глазевшего на Рэдерле из-под мешка с зерном, и рот того немедленно захлопнулся. Бри Корбетт взял поводья лошадей и они медленно двинулись сквозь запруженный народом док.
– Бьюсь об заклад, это Джосс Мерле из Остерланда, – заметил он, указывая Рэдерле на низкий с широким корпусом корабль с парусами цвета сосен. – До самого гика загружен мехами. Как его не закрутило волчком в этой кадушке, уму непостижимо. А вот Холстер Талл, по другую сторону от оранжевого корабля. Прошу прощения, госпожа. Для человека, который был когда-то торговцем, очутиться весной в Кэйтнарде – это все равно что спуститься в винный погреб твоего отца с пустым кубком. Не знаешь, куда глядеть.
Рэдерле слабо улыбнулась, лицо повиновалось с трудом, и она поняла, как давно этого с ней не случалось.
– Я не прочь о них послушать, – вежливо сказала она, так как знала, что ее молчание в минувшие дни тревожило корабельщика. Перед ними у сходен оранжевого с золотым корабля щебетала стайка молодых женщин. Их нарядные длинные платья, поблескивая, развернулись на ветру. Они оживленно указывали друг дружке то туда, то сюда, их лица сияли от возбуждения, а голоса звенели. Улыбка Рэдерле стала щедрее.
– Этот оранжевый корабль, он чей?
Корабельщик приоткрыл рот и тут же, нахмурившись, закрыл.
– Никогда раньше его не видел. Но готов поклясться… Нет, быть такого не может.
– Чего?
– Стражи Моргол. Она так редко покидает Херун.
– Стражи? Где они?
– Да вот эти молодые женщины. Хороши, как цветочки. Но покажи любой из них палец и пролетишь над водой полдороги к Хеду. – Он тут же смутился и прочистил горло. – Прошу прощения.
– И о воронах тоже лучше не болтай.
– Не буду. – Он медленно покачал головой. – Ворона. А ведь я бы сам доставил его, если бы потребовалось, по морю и вверх по Осе до горы Эрленстар.
Она обошла ненадежное сооружение из винных бочонков. Внезапно ее глаза скользнули по лицу Бри.
– Это правда? Ты бы довел отцовский корабль до самых верховьев Осе?
– Да нет же. Нет на свете корабля, который смог бы одолеть перевал со всеми его стремнинами и водопадами. Но я бы попытался его отвезти, попроси он меня.
– Как далеко мог бы он доплыть на этом корабле?
– До Краала морем, затем вверх по реке Зимней до ее слияния с Осе и Исига. Но это довольно медленное путешествие: вверх по реке, особенно весной, когда снега тают и талые воды устремляются к морю. И киль понадобился бы покороче, чем на корабле твоего отца.
– О…
– Она широка и спокойна, эта Зимняя, – на первый взгляд. Но может так сдвинуться за год, что иногда готов поклясться, будто это какая-то другая река. Она вроде твоего папаши – никогда наверняка не знаешь, что выкинет. – Он густо покраснел, но она лишь кивнула, любуясь лесом весело покачивающихся мачт.
– Хитро.
Когда они добрались до улицы, то оседлали коней и поскакали через суматошный город дорогой, вившейся над белыми пляжами, к древнему училищу. Там на траве расположилось несколько учеников. Они читали, подперев подбородки кулаками; никто из них не удостоил гостей взглядом, пока Бри каким-то особенным образом не постучал в дверь. Ученик в красном раздраженно открыл им и довольно резко спросил, в чем дело.
– Мы пришли повидать Руда из Ана.
– На вашем месте я бы поискал его в таверне. Наверняка он в «Пропащем Матросе», что у верфи, или в «Королевской Устрице»… – Тут он увидел Рэдерле, высившуюся в седле позади корабельщика, и шагнул к ней.
– А, Рэдерле. Прости. Не хочешь зайти и подождать?
Тут она вспомнила имя худощавого рыжего загадочника.
– Тес. Я тебя помню. Ты учил меня свистеть.
Его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Да, я был в синем, как Не-Совсем-Новичок. А ты… Ты… Вот что, – добавил он, покосившись на корабельщика. – В библиотеке Мастеров пусто, если вам угодно подождать.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Я знаю, где «Пропащий Матрос». Но где «Королевская Устрица»?
– На улице Резчиков. Помнишь, там был кабак «Глаз Морской Ведьмы»? Это он.
– Во имя Хела, – рявкнул Бри. – Да ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? Откуда ей знать, как зовется и где стоит всякий трактир в каждом городе Обитаемого Мира?
– Знаю, – сказала Рэдерле, слегка заикнувшись. – Всякий раз, когда я сюда приезжаю, Руд сидит, уткнув нос либо в книжку, либо в кубок. Я надеялась, что на этот раз – в книжку. – Она умолкла, беспокойно комкая в руке поводья. – А он… Вы здесь уже слышали новости с Хеда?
– Да. – Его голова наклонилась; он тихо повторил: – Да. Торговец привез новости вчера вечером. В училище все вверх тормашками. Я с вечера не видел Руда – всю ночь суетился с Мастерами. – Рэдерле вздохнула, и тут его голова приподнялась. – Я бы вам помог искать, но должен ехать в порт, чтобы сопровождать в училище Моргол.
– Все в порядке. Мы его найдем.
– Я его найду, – подчеркнул Бри Корбетт. – Умоляю, госпожа, кэйтнардские таверны не место для тебя. Она развернула коня.
– Когда твой отец летает по свету в вороньем обличье, начинаешь поневоле пренебрегать приличиями. Кроме того, я знаю любимые места моего братца.
Они заглядывали повсюду, но безуспешно. К моменту, когда они опросили народ в дюжине кабаков, их сопровождала орава жаждущих посодействовать учащихся, которые знали Руда и с поразительным усердием и добросовестностью прочесывали каждую таверну. Наблюдая в окно, как они заглядывают под столы, Рэдерле в изумлении пробормотала:
– И как он находит время заниматься?
Бри Корбетт снял шапку и обмахнул ею взопревшее лицо.
– Не знаю. Дозволь проводить тебя обратно на корабль.
– Нет.
– Ты устала. И наверняка голодна. А твой папаша сам примется ставить за меня паруса, если услышит о таком. Я найду Руда и доставлю прямиком на корабль.
– Я хочу сама его найти. Мне надо с ним поговорить.
Учащиеся вывалились на улицу без добычи. Один из них крикнул:
– Есть еще «Отрада Сердцу» на улице Рыбного Рынка! Пойдем-ка туда.
– Улица Рыбного Рынка?
– Да, в южном углу гавани. А ты бы, – задумчиво добавил он, – подождала нас здесь.
– Я с вами, – сказала она.
Улица под жарким взором послеполуденного солнца буквально колыхалась от запаха рыбы, лежащей с остекленелыми глазами в каплях влаги на рыночных прилавках. Бри еле слышно простонал. Рэдерле, подумав о путешествии, которое они совершили от располагающих к мирному созерцанию стен училища через лабиринт Кэйтнарда на самую шумную в городе улицу, захламленную рыбьими головами и хребтами, полную фыркающих кошек, вполголоса прыснула.
– Трактир «Отрада Сердцу».
– Ну и ну, – тяжко вздохнул Бри Корбетт, когда учащиеся исчезли внутри. Он почти утратил дар речи. Трактирчик был маленький, обшарпанный, задняя часть его осела от ветхости. За грязными окнами творилось нечто бурное и красочное. Корабельщик положил руку на шею скакуна Рэдерле и покосился на девушку.
– Хватит. Я везу тебя обратно.
Ее усталый взгляд остановился на потертом каменном пороге трактира.
– Не знаю даже, где еще смотреть. На пляжах, что ли? И все-таки я хочу сама его найти. Иногда лишь одно хуже, чем когда точно знаешь, что думает Руд, – это когда вообще не знаешь, что он думает.
– Я найду его. Клянусь. А ты… – Внезапно дверь трактира открылась, и Бри повернул голову. Один из учеников, который им помогал, стремительно низвергся на булыжники под носом у коня Корбетта. Затем, пошатываясь, поднялся и выдохнул:
– Он тут.
– Мой брат? – воскликнула Рэдерле.
– Он самый. – Юноша облизал кончиком языка рассеченную губу и добавил: – Вы только полюбуйтесь. Кошмарики. – Он пошире распахнул дверь и снова нырнул в бешеный водоворот синего, белого и золотого, который кипел, то отбрасываемый, то устремляющийся к пламенеющей алой сердцевине. Корабельщик с тоской уставился на невиданное зрелище. Рэдерле уронила лицо в ладони. Затем через силу соскользнула с лошади. Одеяние Полдороги-к-Мастерству без его обладателя внутри, пролетев у нее над головой, шлепнулось на золотую гладь лужи среди булыжников. Рэдерле шагнула к двери, протест корабельщика утонул в кабацком шуме. Руд в своем ослепительном разодранном одеянии время от времени выныривал из колышущейся мешанины тел.
Лицо у него было суровое и сосредоточенное, несмотря на разбитую скулу, как будто он спокойно занимался, а не раздавал ловкие удары в трактирной потасовке. Она, как зачарованная, глядела на ощипанного безголового гуся, который рассек воздух над самой макушкой брата и шмякнулся о стену. Затем окликнула брата, но он не услышал. Одно его колено упиралось в поясницу какого-то ученика, одновременно он стряхивал со своего локтя другого парня – маленького, жилистого, одетого в белое, – пока тот наконец не полетел на взбешенного трактирщика. Какой-то силач в золотом с безжалостной физиономией схватил Руда сзади за шею и запястье, вежливо промолвив: «Господин мой, не угодно ли остановиться, пока я не пересчитал твои кости?» Руд, слегка заморгав от боли, внезапно качнулся; силач выпустил его и медленно сел на мокрый пол, скорчившись и тяжело дыша. Последовало общее нападение сплоченного отряда учащихся, которые пришли с Рэдерле. Она снова потеряла из виду брата; вдруг он возник рядом с ней, грозно дыша, поглощенный схваткой с мускулистым рыбаком, на вид могучим и неодолимым, как Большой Белый Бык из Аума. Кулак Руда, заехавший рыбаку под ребра, едва ли того обеспокоил. Рэдерле терпела, пока рыбак не собрал одной лапищей горловину Рудова одеяния, а другую не сложил в кулак и не отвел. И тогда сестра занесла над верзилой винную флягу – где она ее только умудрилась подхватить? – и обрушила на бычью башку. Бугай выпустил Руда, плюхнулся на пол и заморгал, весь в вине и осколках. Рэдерле в смятении вытаращилась на него. Затем поглядела на Руда, который уставился на нее саму.
Как только он притих, тишина распространилась по всему заведению, разве что по углам еще шли мелкие свирепые драчки. От изумления Руд прямо на глазах у нее трезвел. Расплывшиеся, опьяненные боем лица оборачивались к ней по всему залу; трактирщик, ухвативший двоих за головы и собиравшийся стукнуть их друг о дружку, пялился на дочь короля Ана, разинув рот, и очень походил на рыбину с прилавков. Она уронила горлышко фляги; тоненькое звяканье растворилось в густой тишине. Рэдерле бросило в жар, и она сказала окаменелому Руду:
– Прости. Я не собиралась встревать. Но я ищу тебя по всему Кэйтнарду, и мне не хотелось, чтобы он тебя покалечил, прежде чем я успею с тобой поговорить.
Наконец, к ее облегчению, брат шевельнулся. Он обернулся, потерял было равновесие, восстановил его и сказал трактирщику:
– Пошли счет моему отцу.
Руд вышел на крылечко с каким-то дребезжанием – наверное, это стучали его зубы, – дотянулся до коня сестры и приник к нему, прижавшись лицом к чепраку, прежде чем что-то сказать. Вскоре он поднял голову и заморгал.