Легенда о водяном коне. Часть II. Забытое мстит всегда

Впрочем, воздух здесь действительно был превосходен – чистый, поразительно ясный. А вода – удивительно мягкая. Т.Ф. говорит, экспертиза показала – целебная. Лучшее доказательство здешних достоинств – ее вид: второй год подряд за отпуск Т.Ф. удивительно хорошела. Местная природа действовала на нее куда благотворней, чем южные края.

В каком-то смысле я был единомышленником Т. Ф. На Юг, в Крым или на Кавказ лучше ехать в конце августа – начале сентября, за уходящим летом, а самый разгар его приятней всего проводить на родине. Вот и сейчас у меня «в кармане» лежала путевка в Евпаторию. Но до конца августа еще четыре недели, и приглашение Т.Ф. приехать с Мариной на недельку к ней в Ивантеевку пришлось как нельзя кстати.

«Как нельзя кстати!» – мои губы искривились в усмешке. – И вот на третий день приезда я узнаю, что в любой момент могу здесь натолкнуться на Милу Щербакову!» – от этой мысли мне стало сразу неуютно. – Неужели свет на мне клином сошелся! Неужели мир тесен именно для меня?! А! – я резко взмахнул рукой, прогоняя с обескураживающе неожиданной быстротой накатившее уныние. И почему это я должен непременно с ней встретиться в эти восемь… нет, уже пять, дней? Она вовсе не обязательно должна оказаться тут на этой неделе. «Ну, а как же закон подлости?! – подло выскользнула из подсознания хорошо осведомленная в моих слабостях трусливая объективность. – Ты ведь, Лик, прекрасно знаешь, как безотказно он действует!»

И я понял, что все оставшиеся дни буду с тревожным напряжением всматриваться в любую девичью фигурку на улицах Ивантеевки. Но пока-то я в безопасности. И Милу Щербакову можно было выбросить из головы.

Я вдруг рассмеялся:

– Веселенькая перспектива для Лика! – пробормотал я. – Как там я подумал? «С тревожным напряжением всматриваться в любую девичью фигурку?!» Ха! В то, во что я всматривался всегда с ожиданием – подойдет или не подойдет? И если подойдет, то пойдет или не пойдет? – я снова рассмеялся своему забавному каламбуру. Но сейчас я был, как это говорится, «с невестой», и потому сделал серьезное выражение лица. Тем более, что сзади скрипнула дверь, и я услышал «невестины» шаги.

– Что, все еще дышишь свежим воздухом? Или думаешь о своем водяном коне?

Я вздрогнул. Мысли о Миле совсем заслонили мою историю – тему нынешнего вечера. Я снова мысленно изругал Лютикова за прерванный рассказ Татьяны Федоровны.

– Этот милый «орешек знаний» еще не собирается направить свои стопы взад?

– «Орешек знаний» тверд, и он не привык отступать! – громко зевнув, сказала Марина. – Он рассказывает сейчас Татьяне Федоровне, какие городские профессии ему нравятся.

– Как?! – я даже обернулся, – Ему удалось прорвать оборону Т.Ф.?

– Т.Ф.? – с шутливым удивлением переспросила Марина. – Это, наверное, Тихоокеанский Флот? Но почему он должен быть в обороне?

– Т.Ф. – не Тихоокеанский Флот, – подыграл я ей, – а сокращенно-уважительное наименование Татьяны Федоровны.

– А-а, – протянула Марина. – В таком случае за нее нечего беспокоиться. У нее такой вид, будто она отошла на заранее подготовленные рубежи.

– Ты уверена? Пойдем, посмотрим! – предложил я, подмигнув. – Может, Т.Ф. понадобиться наша помощь? – и, не дожидаясь ответа, я со всей осторожностью устремился в дом. Сняв обувь в сенях, мы на цыпочках прокрались к двери в зал. Выглянув, я чуть было не расхохотался.

Т.Ф. излучала все ту же непроницаемую доброжелательность, а сидевший ко мне спиной Лютиков, все так же эксцентрично взмахивая время от времени руками, рассказывал о том, какие огромные грузди он собрал в прошлый год в Мокром Лесу.

– По-моему, помощь здесь требуется только бедному агроному! – шепнул я Марине, – Т.Ф. – великий дипломат! Вот у кого нужно учиться, учиться и еще раз учиться.

Можно было и дальше наблюдать эту комедию, но я заметил в непроницаемой доброжелательности Т.Ф. признаки усталости и скуки. Моя помощь все же понадобилась. Лютиков просидел бы еще минут двадцать, но я вошел в зал и засыпал Татьяну Федоровну градом хозяйственных вопросов. Светильник разума, наконец, понял, что его время истекло, и шумливо откланялся, неловко обслюнявив руки Т. Ф. и Марины и так сжав мои пять пальцев, что стало ясно – своих двадцати ему точно не хватает.

– Он явно хотел захватить мои пальцы с собой! – объявил я, едва за агрономом закрылась дверь, усиленно потрясая в воздухе правой кистью и разглядывая ее. – Чем-то они ему приглянулись. Наверное, своими ему трудно ковыряться в носу, когда он думает.

– Саша! – укоризненно посмотрела на меня Т.Ф., и я понял, что немного перестарался. – Как ты любишь поерничать! Виктор Степанович очень приятный человек, неплохо воспитанный, с ним можно поговорить. Такие в деревне – редкость. Конечно, он недостаточно образован, сильно не уверен в себе. Но это придает ему еще больше занятности.

– Согласен с вами, Татьяна Федоровна, – миролюбиво проговорил я. – Просто я разозлился на него за то, что он прервал ваш потрясающе интересный рассказ. На самом интересном месте. Может, вы его сегодня закончите? – я уселся на свое прежнее место, призывно глядя на Татьяну Федоровну. Марина устроилась рядышком.

Т.Ф. взглянула на часы и ободряюще улыбнулась:

– Нет, ребята, раз прервался рассказ на самом интересном месте сегодня, значит, это не случайно. Пусть так и остается до завтра. Утро вечера мудренее, время позднее, пора спать. У меня, как вы знаете, режим, – она поднялась с кресла.

– Утром за завтраком я надеюсь обязательно услышать окончание! – сказал я. И голос мой был неожиданно для меня самого очень серьезен.

Глава IV

Утром я проснулся рано, не было еще и семи. Марина мирно посапывала рядом. До восьми ее будить было бессмысленно – Марина любила поспать и все равно ловила бы остатки сна до самой последней минуты. Я встал, оделся и вышел во двор, оставив эту сонулю женского пола обнимать вместо меня теплую подушку.

Ослепительно-золотистое солнце стояло уже довольно высоко над своим традиционным ивантеевским утренним зеркалом – Спокойное озеро, как всегда добросовестно отражало этот небольшой кружок, уже изрядно припекавший. День обещал быть жарким.

На душе у меня было странное тревожно-тоскливое ощущение. Ощущение нежелания чего-то, что неминуемо должно произойти – так определил его я, поразмыслив. Под утро я плохо спал, часто ворочался. Кажется, мне снилось что-то неприятное. Я так и не смог припомнить, что точно, но вроде бы это был какой-то тяжелый сон, кажется, что-то, связанное с Милой Щербаковой. «Неудивительно» – пожал плечами я.

Лучший способ улучшить свое настроение утром – это облиться ледяной родниковой водой. Еще вчера я запас ведро великолепной родниковой влаги. Я набрал полный ковшик этого ледяного наслаждения и вылил себе на спину. Конечно, удобней, когда тебя поливает кто-то другой, но Марину никогда не добудишься, а Т.Ф. натощак, с шести утра до начала восьмого читает в постели – у нее такой распорядок дня. Однако я и сам неплохо управляюсь. Я взял еще один ковшик и вдруг замер. Мне вспомнился еще один персонаж моего утреннего сна. Это был жеребенок. «Мой» жеребенок!

Я еле слышно выругался. До каких пор меня будет терзать этот призрак? С тех событий минуло уже два года, но редкая неделя не проходит без того, чтобы мне не приснились какие-либо перепевы этого кошмара. Слава Богу, что кровавые видения уже не застают меня наяву. Иногда это происходило в самых неожиданных местах.

Я вспомнил, как однажды это случилось в постели с девчонкой, и горько улыбнулся. Мне пришлось выслушать груду ядовито-ущербных упреков в импотенции. Но зато потом… Неожиданно во мне проснулась такая звериная страсть, что эта смазливая форма в пространстве, подцепленная в подпитии на студенческой вечеринке, просто визжала от восторга. Я думаю, что ее бы стошнило, узнай она, видением каких кровавых кусков женского тела это было вызвано. Почему неожиданно вспыхнувший в моей голове образ растерзанных тел Дэна и Таньки вызвал у меня такую странную реакцию, остается загадкой. В свое время я долго ломал голову над этим странным случаем. Мне кажется, возможно, это была реакция на затопивший меня страх, и желание избавиться от него.

Но это было потом. А сначала… Бешеное нервное напряжение первых дней после гибели Дэна сошло, и меня просто начало развозить. Я не мог даже попасть указательным пальцем в кончик носа – простейшее упражнение. Курам на смех! Но я молодец, справился быстро, – похвалил я себя, – внешние признаки нервного расстройства прошли за каких-то полтора месяца. Но вот внутренние – внутренние тянутся до сих пор…

– Бр-р-р, – я выплеснул застрявший в руке ковшик себе на голову и затряс ею, желая избавиться от нахлынувших не слишком приятных воспоминаний.

– Как хорошо, что все это прошло, все это можно забыть! Все это можно выкинуть из головы! Я чувствую себя превосходно, у меня отличное настроение, просто отличное настроение… – бормотал я, ежась под ледяными струями воды. Такие забавные заклинания всегда мне помогали. Недавно я услышал, что американцы рекомендуют желающим добиться в жизни успеха что-то подобное, и был горд тем, что придумал это раньше для себя сам.

– Уж кто-кто, а я-то преуспевающий человек! – заключил я ход своих мыслей, растираясь полотенцем.

Входная дверь скрипнула, и Т.Ф. подошла ко мне:

– Снова закаляешься с утра?! Молодец! – глаза ее светились одобрением и даже чем-то поболее. Ведь сама Т.Ф. не подвергала себя холодным процедурам. Умные люди всегда восторгаются тем, что могут другие, и чего они не делают сами. В отличие от дураков, которые завидуют.

– А как же! Если хочешь быть здоров – закаляйся! – бодро пропел я. – Попробуйте, Татьяна Федоровна. Вам обязательно понравится!

– Да, наверное, надо попробовать… Когда-нибудь обязательно… – голос Т.Ф. из одобрительного стал неуверенным, а затем вообще перешел во вздох, – но не сегодня…

Увы! Т.Ф. вряд ли «когда-нибудь» пополнит ряды «моржей».

– Что сегодня читали? – вежливо пришел я ей на помощь.

– Чехова. Рассказы.

– Да, Чехов – изумительная вещь! – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

– Сколько их ни читала, а всегда перечитываю с удовольствием, – Т.Ф. улыбалась своим недавним впечатлениям. – С утра они всегда отлично подымают настроение.

– По-моему, оно у вас и так всегда отличное.

– Это благодаря моему режиму и утреннему чтению в особенности, – великодушно приняла мой комплимент Т.Ф. – Я пойду к соседке за парным молоком. А ты буди свою невесту – пора готовить завтрак. Я кое-что придумала.

Т.Ф. скрылась за калиткой, а я, почистив зубы, отправился подымать свою «невесту».

Интересно, почему это состояние так деликатно-дурацки называется? Любовница, конечно, не скажешь, но «подруга», «подружка» – это звучит вполне прилично.

Впрочем, Марина вполне могла бы стать моей невестой по-настоящему. Она нравилась мне.

Я стянул с нее одеяло и в очередной раз убедился, как волнует меня этот пупсик. Марина, как обычно, спала лишь в трусиках, что я всегда приветствую. Ножки вполне приличной длины заканчиваются очаровательными ступнями – представить себе не можете – 35-го размера! Красивые обводы бедер плавно сужаются к пояснице – как раз таким образом, что мужской взгляд поневоле не может выбраться из этого эллипса, замыкаемого шикарной попочкой, и скользит туда-сюда, туда-сюда. Жалко, грудь не видно. Хотя, конечно, она немного маловата, маловата. Впрочем, вполне симпатичная…

Да, Марина – не какая-нибудь мокрошлепка на один раз. К тому же и мозги есть. Правда, не так много, но для особи женского пола их присутствие – уже большое достижение. Смущала меня только ее семья – там царили заколдобленные моральные идеалы и нравы чуть ли не пятидесятых годов! До семнадцати лет – до поступления в «универ» – они держали ее под колпаком, чуть ли никуда не выпускали. Но Марина молодец! Расслабляется понемногу. Хотя иногда и действует мне на нервы: так нельзя, эдак нельзя! Ничего, перевоспитаем! Да, ее предки – заповедник живых ископаемых! Я представляю, какой бы разразился скандал, если бы они как-нибудь узнали о моих прошлых похождениях или о подвигах нашей компании. Но они не узнают. Дэна нет, компания давно распалась, «универ» окончен. Прощай, молодость!

Марина дала себя рассматривать с минуту. Затем ее кожа ощутила наступившую прохладу, она поежилась, и свободная правая рука отправилась на поиски одеяла. Одеяла не было.

Правый глаз ее, повернутый ко мне, слегка расщурился и с сонливым укором уставился на меня, а из губ, полууткнутых в подушку, послышалось полувнятное бурчание:

– Это ты украл мое одеяло? Гадкий мучитель! Разве уже пора вставать? Можно же еще спать и спать… Я так сладко спала. Такой сон видела… Отдай одеяло!

– Ни за что, – непреклонно отрезал я.

– Ну отдай! Отдай! Ну, пожалуйста, – невнятно в подушку заканючила Марина, но глаз ее приоткрылся значительно шире, и в нем появилось игриво-лукавое выражение. Я понял, что она проснулась.

– Давай, вставай. Надо завтрак готовить. Т.Ф. уже пошла за парным молоком. Будешь лежать, оболью, – пригрозил я. – Подымайся, рабочий народ! – я подошел к Марине.

– Берите дубинки и бейте господ! – вскричала вдруг Марина, и ее обманчиво-спокойно лежавшая на диване правая нога попыталась меня лягнуть.

Я ловко увернулся и, схватив Марину за лодыжку, стащил ее на пол. Через секунду я был победителем – руки Марины скручены назад, две соблазнительные округлости уперлись в мою грудь, и я впился поцелуями в ее губы. Несколько мгновений – и ставшие безобидными ладони Марины соединились за моей шеей, лицо Марины порозовело, она страстно отдавалась моим поцелуям, с удовольствием подставляя моим губам свои верхние прелести. И тут…

Я поднялся, поправляя брюки.

– Мы можем опоздать на завтрак, – заметил с улыбкой я.

– Подумаешь! – фыркнула Марина, тоже поднимаясь. Она явно куксилась. Ну и пусть себе куксится. Перебьется. Иногда мне казалось, что в стремлении избавиться от своего пуританского прошлого Марина теряла чувство меры. Пора чистить картошку. Сейчас придет Т. Ф. И ставить себя и Т.Ф. в неловкое положение у меня не было никакого желания.

Глава V

На завтрак была жареная картошка с луком, салат, копченое сало и парное молоко – невообразимое сочетание, которое можно встретить только в деревне. И только в деревне оно не влечет за собой никаких последствий для наших кишок, печени и желудка. По крайней мере, для моих: я ел прежде подобную смесь неоднократно, и все заканчивалось всегда благополучно.

Но Марине такой завтрак был впервой (первые три были более традиционные), и она с изумлением, близким испугу, посмотрела на меня, когда я наложил себе в тарелку кучу картошки и салату, прибавив к ним изрядный кусок сала и бокал молока. Но ее удивление возросло еще больше, когда моему примеру последовала поставившая самовар Т.Ф.

– А-а-а, м-м-м… – невнятно промычала она что-то, и я не смог сдержать улыбки, глядя на ее обескураженное выражение лица. – Но ведь эти продукты несовместимы?! Разве можно есть их все вместе?

– Еще как совместимы, – ободряюще улыбнулась ей Т.Ф. – Это ведь все натуральное. Все самое свежее. Не совместимы они только в городе – но разве там молоко – это молоко? Сметана – это сметана? Наполовину – вода, наполовину – химия, консерванты, Бог знает что! Вот и возникает несварение желудка. А здесь, на свежем воздухе, все идеально сочетается и великолепно переваривается!

– Татьяна Федоровна совершенно права! – поддержал я свою троюродную тетю и сегодняшний завтрак. – Завтрак превосходный! Переваривается великолепно! Проверено на личном опыте. Многократно! – я убедительно-утверждающе посмотрел на Марину.

– Пища прекрасная, высококалорийная. Именно та, что нужна сегодня с утра, – продолжала Т.Ф. – Я не случайно сделала нам именно такой завтрак. Ведь нам всем придется сегодня хорошенько подвигаться.

– Нам? – я удивленно посмотрел на Т.Ф. – Вы говорили, что что-то придумали. Вы пойдете с нами в лес?

– Ты почти догадался, Саша. Только не я пойду с вами в лес, а вы пойдете со мной. Нам предстоит маленькое путешествие – семь километров к тому месту, где пятьдесят лет назад находилась деревня под названием Мокрый Луг!

– И нас там ждет пикник! – воскликнула Марина.

– Вместе с продолжением рассказа о моем водяном коне?! – подхватил я. – Отличная идея, Татьяна Федоровна!

– Так что жуйте быстрее, ребята, и собирайтесь. Лучше нам успеть выбрать в лес до того, как жара отобьет у меня всякую охоту перебирать ногами.

х х х

Однако солнце, не обращая внимания на пока еще прохладный воздух, жарило вовсю, и я с тоской думал о тех семи километрах, которые мне предстояло пройти. Дамы чуть впереди меня шли налегке, а за моим затылком возвышался огромный рюкзак, вместивший в себя, благодаря моему джентельменству, почти все содержимое предстоявшего пикника. Мне оставалось только сетовать на старенькую пятилетнюю «Яву», оставшуюся стоять в сарае. Этот «боливар», к сожалению, не мог вынести троих. Мама с папой обещали мне на окончание универа «Запорожец», но вышла задержка: какой-то ветеран, в чью очередь мне должны были дать машину, заупрямился и поднял скандал. Папа был очень огорчен. Он не любил, когда срывалось данное им обещание. Придется теперь подождать несколько месяцев.

Т.Ф. словно угадала мои мысли:

– Хорошо, что твоя «Ява» может вместить только двух человек. Если бы ты приехал на папиных «Жигулях», я бы не выдержала искушения. А теперь вот выберусь на пешую прогулку. Давно я не ходила так далеко. Все возле деревни хожу, ноги свои жалею.

– О, Татьяна Федоровна, неужели вид из окошка машины может заменить пешую прогулку? Приезжай я хоть на «Волге», вы бы все равно предпочли ей возможность пройтись пешком, – сказал я, поддержав собственную значимость. Но я слукавил: папа не мог дать мне машину. Он вообще ее никогда мне не давал. Характер у него на этот счет был кулацкий: что твое – твое, что мое – мое. И как это ни печально, в его рассуждениях было много верного: «Жигули» ему бывали часто нужны для дела, а мне хотелось только пофорсить. Я бы и сам так рассуждал на его месте.

Ивантеевка – деревня большая, и почти километр дополнительного пути предстояло пройти по деревенской улице – расхлистанной и раздолбленной, впрочем, вполне соответствовавшей стареньким мазанкам с покосившимися полусгнившими заборами, тянувшимися справа и слева. Новых домов почти не было – выпросить материалы было практически невозможно, а украсть сразу на целый дом трудно; кое-где заплатами виднелись новые доски на стене хлева, или белела подпиравшая хлевную крышу новенькая дополнительная балка. Впрочем, на большинство строений было невозможно найти каких-либо потуг навести марафет – все явно служило хозяевам до тех пор, пока когда-нибудь не разваливалось от их прикосновения. Впрочем, я подозреваю, подобные происшествия позволяли их участникам получать побольше «бюллетней», и поэтому абсолютное большинство древесных материалов могло быть спокойно – им предстояло умереть естественной смертью.

Здороваясь с редкими прохожими, мы миновали последний дом, и вышли по дороге на пастбище, спускавшееся к озеру. Озеро было хорошо в утренних лучах, казалось чистым-чистым, его гладкая, нетронутая ветерком поверхность слепила глаза, отражая солнце. Вдали, отчетливо видные в утреннем прозрачном воздухе, приветливо-маняще зеленели на сине-золотистом фоне острова.

Мне вдруг безумно туда захотелось.

– Съездим туда завтра? – предложил я Марине.

– Съездим, почему бы нет, – стараясь казаться равнодушной, пожала плечами она. Но по мелькнувшей в ее глазах искорке я понял, что моя идея ей понравилась, – только где тут лодку возьмешь?

– Лютиков даст, я уверен. У него есть лодка? – я обернулся к Т.Ф.

– Кажется, есть, – Т.Ф. задумалась, – Да, есть, он как-то говорил мне, что любит рыбачить.

Навстречу нам показался «Уазик». Едва поравнявшись с нами, он остановился, и из него выглянул сам главный агроном собственной персоной. Легок на помине.

– Здравствуйте, в лес собрались? – раздался его приятный баритон.

Т.Ф. сказала несколько дежурных фраз о прекрасной прогулке в приятную погоду с молодежью и пр.

– Значит, вы туда, а я оттуда, – сказал Лютиков. И тут я заметил, что у него сквозь натянутую для нас на лицо улыбку проглядывает сильное раздражение.

– Я только что из Князевки, ездил за Стекалиным, хотел его из запоя выцепить, хотя бы к жене привезти, она бы быстро его на ноги… Но в Князевке его и не было. Свояк божится, что его месяц уже не видел. Хотя Гришка, конечно, мог и в Федоровку уйти – там у него тоже кто-то не то из родни, не то из друзей. Но туда километров семь. Зачем ему туда идти? Пропал, вот так вот! У нас сейчас каждый человек на счету, план горит, а народ, видите как!? – агроном, все более разгорячавшийся, вдруг запнулся, глядя на наши вытянувшиеся физиономии, среди которых только принадлежавшая Т.Ф. пыталась изобразить какие-то попытки сочувствия.

– Так, значит, вы на Мокрый Луг? – чуть смутившись, спохватился Лютиков, – жаль, не могу вас подбросить, чтоб вам ноги-то понапрасну не бить. Надо срочно на Кологривовское поле ехать.

Я вспомнил про лодку и спросил о ней. Лодка у него действительно оказалась.

– Приходи сегодня прямо, вечером, – сказал он дружелюбно-заискивающе, – Я тебе дам ключи от цепи и весла, а то утром меня найти нельзя вашему брату – мы тут встаем не то, что вы, городские.

Он крепко сжал мне руку, попрощался с нами, постеснявшись при шофере любезничать с дамами, и укатил.

– Хороший он человек, – сказал я, глядя в след шлейфу пыли, оставляемому его «Уазиком», – только вот одного я понять не могу: чем ему так нравятся мои пальцы? – под смешки дам я поднял правую кисть на всеобщее обозрение, – на ней совершенно отчетливо выделялись отпечатки лютиковской пятерни, перемазанной в машинном масле.

Глава VI

Дорога до Мокрого Луга была удивительно живописной – справа расстилалось Спокойное озеро с рассыпанными вдали островами, слева – поля и поля. Острова постепенно стали ближе, и я заметил, что за первыми из них начали появляться заросли камышей, да и цвет озера изменился – оно как бы позеленело – видно, там часто попадались заросли водорослей. Когда я заметил об этом вслух, Т.Ф. вздохнула:

– Мелеет наше Спокойное озеро. Ничто не вечно – это, конечно, так. Но обмеление можно хотя бы замедлить, насколько я знаю. Его надо как-то чистить, следить за его состоянием, но никому и дела нет. А ведь раньше, говорят, лет двадцать назад, еще километра два можно было проехать – и ни разу не встретить ни водоросли, ни ряски. Страшно подумать, пройдет еще лет двадцать, и все Спокойное озеро затянет травой и тиной.

– Ну почему оно обязательно должно зарасти? – возразил я, – Ведь здесь есть же рыбаки, им-то не безразлично, что будет с озером.

– Им-то не безразлично, – с грустным спокойствием согласилась Т.Ф., – но рыбаки-то все любители, на первом месте колхоз, а в колхозе дела идут из рук вон плохо, рабочих рук не хватает – сам вчера слышал!

– Но ведь надо что-то делать! – вмешалась Марина. Ее лицо было в этот момент олицетворением тревоги. – Неужели никто не понимает этого?

– Надо-то надо, и понимать-то понимают, только почти не вспоминают. И делать некому и некогда! – вздохнула Т.Ф. – Оставим лучше эту печальную тему.

Я остановился и посмотрел назад. Было невыразимо-невозможно грустно представить, что лет через двадцать это огромное, отражающее лазоревое небо с редкими облаками зеркало превратится в небольшой пруд возле деревни, окруженный со всех сторон тиной и тростниковым болотом.

Вскоре береговая линия стала уходить правее, и сгустившиеся деревца скрыли от нас предмет нашей общей грусти. Поля справа и слева становились все уже и уже, пока не исчезли совсем. Мы вошли в лес.

На нас пахнуло неподражаемым лесным воздухом, густым, как сметана. Мне всегда безумно нравился этот лесной аромат. Он являет собой некое единство, цельность, а вместе с тем состоит из огромного множества отдельных запахов. Кажется, что сама жизнь со всем ее разнообразием дышит на тебя.

Т.Ф. видимо наслаждалась – вдыхала лесной воздух полной грудью и даже прибавила шагу. Только Марина чуть внутренне напряглась и настороженно всматривалась то вправо, то влево, будто стараясь что-то разглядеть за частоколом деревьев. Наверное, боится. Интересно, почему?