Прячься

Джейсон Пинтер

Прячься

Jason Pinter

HIDE AWAY

Copyright © 2020 by Jason Pinter

© Филонов А.В., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Дейне, Эйве и Лайле.

Моим девочкам,

моему миру,

моему всему

У каждого человека три жизни: публичная, личная и тайная.

Габриэль Гарсиа Маркес

Глава 1

В тот вечер, когда ее семья была разодрана в клочья, женщина как ни в чем не бывало стояла у плиты, сквозь стекло присматривая, как запекается курица, и думая про себя, что на свете нет ничего страшнее подгоревшего жаркого.

Украдкой бросила взгляд на видеоняню на стойке. Увидела, что грудь шестимесячной дочери едва заметно вздымается и опадает, унимая тревогу матери, как целительный бальзам. Ее сын, теперь уже шестилетний, всегда ухитрялся выскользнуть из пеленок – она даже называла его «мой маленький Гудини»[1], – но дочь с самого рождения уютно и спокойно устраивалась в свертке мягкой ткани. Как сказал Брэд в день, когда они принесли ее домой: «Наше маленькое буррито»[2].

Сын после школы отправился играть к Закари Блумфилду, живущему за углом на Фокс-Хилл-Лейн. Пообещал вернуться домой к ужину в половине седьмого. А раз резиденция Блумфилдов всего в двух кварталах, она разрешила сыну вернуться в одиночку. Сейчас уже 18:38. Хотела было позвонить Мэллори, матери Закари, – узнать, как дела, но обещала Брэду, что без повода тревожиться не станет.

Социальная жизнь их сына – настоящее беличье колесо: что ни день, то детский праздник, день рождения или тренировка мальчишеской лиги по соккеру. Поспевать за ним, одновременно поддерживая в доме относительную чистоту и ухаживая за младенцем, – дело изнурительное, но ей приятно, что он такой активный, такой компанейский. Половина его одноклассников понемногу сводят чудесные деньки на нет в одиночестве, позволяя им истлевать в сиянии айпадов. В глубине души она радовалась, что сын задерживается. Конечно, ему этого говорить нельзя.

Кроме того, жаркое должно запекаться еще минут десять. Салат уже готов и ждет заправки восхитительным итальянским соусом собственного приготовления. Израильский кус-кус стоит на подогреве. Брэд работает по восемьдесят часов в неделю, но поклялся хотя бы иногда ужинать дома с семьей. И как раз сегодня семейный вечер.

Большинство вечеров она ужинает с глазу на глаз с сыном, тоскливо поглядывая на пустой стул Брэда и на малютку в качалке рядом с ним. Сын забалтывает ее до умопомрачения – жует и говорит. Жует и говорит. Не упустит ни одной мелочи, какой бы ничтожной та ни казалась. Потчует мать рассказами о скверной еде в столовке, с какими друзьями решил сесть и почему и на чьем дне рождения был лучший (и худший) торт. А она сидит и зачарованно слушает с блаженной улыбкой на лице.

Едва очистив тарелку, сын вылетает из-за стола, будто горящая шутиха. Она никогда его не останавливает, лишь молча уповает, что он задержится хотя бы еще чуточку, дорожа ее компанией. С любящим мужем, работающим день и ночь, чтобы обеспечить семью, и двумя замечательными здоровыми детьми грех даже думать так, но… не одинока ли она?

Большинство вечеров Брэд приходит домой выжатый как лимон, сбрасывает вещи грудой на пол спальни и валится в кровать. Трехминутный отчет на тему «Как прошел день», целомудренный поцелуйчик в губы – и вдруг уже настало утро. Близости у них не было с рождения дочери. Она отчаянно ждет, чтобы он сделал первый ход, жаждет, чтобы он бережно сунул руку ей под майку. Ей недостает его прикосновений, ощущения его веса на себе, покалывания лица его щетиной. Она знает, что Брэд ради них изо дня в день выкладывается с утра до ночи. Они с трудом сводят концы с концами с той поры, как сошлись. Брэд приносит домой 80 тысяч долларов в год – едва хватает на выплату закладной и содержание семьи из четырех человек. Дом с тремя спальнями и двумя ванными должен был послужить лишь временным пристанищем, но средств совсем в обрез, и переехать отсюда в ближайшее время не светит.

Брэд вкалывает изо всех сил и нуждается в отдыхе. Но ее по-прежнему обуревает желание. И не только физической близости. Не так давно она от имени всего класса произносила речь на выпуске, была капитаном команд по хоккею на траве и плаванию и окончила колледж со средним баллом 3,9. Колебалась между медицинским и юридическим, зная, что способна преуспеть и там, и там. Ее острый ум и трудолюбие не знали себе равных. Мир готов был покориться ей, если только она захочет. И она хотела.

Когда забеременела вскоре после диплома, это стало сюрпризом, но вовсе не скверным. Она отодвинула свои амбиции на заднюю конфорку в чаянии, что они останутся теплыми. Но семь лет спустя карьерные притязания остыли, как и супружеское ложе. И нежданно-негаданно она вдруг стала тридцатилетней домохозяйкой. Чувствует себя слишком старой, чтобы возвращаться к учебе, но при мысли, что растрачивает остатки молодости на отслеживание готовности жаркого, так и хочется сигануть с моста.

В складской ячейке у нее по-прежнему пылятся ящик на ящике справочной литературы, погребенные под старыми школьными альбомами и джинсами, в которые уже не втиснуться никогда. Медицина. Право. История. В такие вот вечера, как сегодня, стоя в одиночестве перед плитой, она слышит их зов. Книги – точильные камни, а ее интеллект – затупившийся стальной клинок. Сын уже в школе, а дочь скоро подрастет достаточно, чтобы пойти в ясли. Пожалуй, настало время оживить чувства.

А тем временем нужно раздуть огонь в отношениях с Брэдом. В субботу сын отправится на празднование дня рождения чуть дальше по улице, а пробудить дочь от послеобеденного сна можно разве что ядерным взрывом. Она затащит мужа в постель – если потребуется, то пинками и воплями. Приговор: покончить с воздержанием. Без права на обжалование.

Вот и жаркое поспело.

Вытащив блюдо из духовки и сняв фольгу, она оставила его выстаиваться. Выудила светлый волос из булькающего сыра, упрекая себя за невнимательность. Посмотрела на часы. 18:51. От мужа и сына ни слуху ни духу. Ее начало охватывать раздражение. И легкая тревога.

Стол накрыт. Можно подавать. Позвонила Брэду на сотовый. И сразу же автоответчик. Странно. Брэд никогда не выключает телефон.

Совершила круг по столовой, поправила приборы, разгладила салфетки. И уже начала было набирать номер Блумфилдов, когда послышался звук открывшейся двери.

– Мам! – крикнул сын с улицы. – Можешь сюда подойти? – В голосе сквозила озабоченность. И что-то еще… дрожь страха, от которой у нее пробежали мурашки вдоль хребта.

– Зайка! Все хорошо? – откликнулась она, списав свои страхи на банальные материнские тревоги. С ним все в порядке. Все в порядке. – Я на кухне. Ступай умойся перед ужином. Отец скоро придет.

– Кто-то что-то оставил на крыльце, – дрожащим голосом сообщил он. – Что-то в мешке. Мам, иди сюда.

Что-то в мешке? В последнее время она ничего не заказывала онлайн – и уж тем более такого, что доставляют в мешках.

– Это из химчистки?

– Нет, не такой мешок. Там… там что-то мокрое! – крикнул он. – Красное.

«Красное?!»

– Подожди, солнышко! Я иду!

Чувствуя, как колотится сердце в груди, она бросилась к сыну. Передняя дверь нараспашку. Опустившись на колено на верхней ступеньке, он развязывал большой коричневый холщовый мешок.

– Зайка, стой! – вскрикнула она. – Неизвестно, что…

И тут увидела то же, что и он – алое пятно. Даже не пятно, скорее, потек. Что-то впитывалось в ткань изнутри.

– Детка, не надо…

Но он уже закончил развязывать мешок. У нее на глазах растянул завязки и открыл горловину.

Выражение лица сына при виде содержимого мешка впечаталось ей в память навечно, как каленым железом.

Глаза его широко – куда шире, чем кажется возможным, – распахнулись, губы задрожали, а рот оформился в трагическое «о». Сначала без единого звука. Но затем крик прорвался из глубин – жуткий, отчаянный вой, от которого у нее поджилки затряслись.

Он опрокинулся на крыльцо навзничь, захлебываясь криком. Подхватив сына в объятия, она крепко обняла его, прижав лицо к груди, так что ее толстый кардиган заглушил крик. Он трясся всем телом, разинув рот настолько широко, что его зубы вдавились в кожу ее предплечья. Она попыталась отстранить сына, испугавшись, что тот может задохнуться, но он, впившись скрюченными пальцами ей в спину, продолжал выть, пока она гладила его волосы. А потом опустила глаза к открытому мешку.

И тоже взвыла.

Глава 2

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Цокая каблуками по темным обледеневшим булыжникам мостовой, Рейчел Марин спешила домой, кутаясь от пронизывающего декабрьского ветра. Послеобеденная няня Айрис уже дважды грозилась уволиться, если Рейчел не начнет приходить домой вовремя. Она должна быть дома к семи вечера. А уже 19:42.

Нитки, удерживающие две верхние пуговицы пальто, разболтались, и холодный ветер пробирался внутрь, промораживая до костей. Конечно, пришить болтающуюся пуговицу Рейчел вполне по силам, но улучить целых десять минут, отвлекшись от детей и работы, – все равно что выжать из кирпича шоколадное молоко.

С тех пор как на город Эшби, штат Иллинойс, обрушилась суровая зима, свободные такси ушли в небытие, общественный транспорт набит выше крыши, а ближайший «Убер» в двадцати минутах отсюда. Нехватка транспорта напомнила Рейчел, почему многие называют Эшби «бюджетным Чикаго». В города вроде Эшби перебираются те, кому столичная жизнь не по карману, кто довольствуется изобилием торгово-развлекательных центров и отсутствием культурной жизни – одним (запущенным) кинотеатром, местной театральной труппой и огромным числом бургерных на душу населения. Но культура тут ни при чем. Впрочем, и финансовые трудности тоже. Этот непритязательный городок позволил Рейчел с детьми начать жизнь заново. А главное было именно начать с чистого, незапятнанного листа.

Вот так Рейчел и угораздило нестись во всю прыть по запорошенному снегом тротуару под темнеющими небесами, отчаянно размахивая сумочкой туда-сюда в ходе слалома между прохожими, стараясь не угодить каблуком в трещину мостовой и не сшибить бедолаг, будто кегли в пухлых одеяниях. Осталось всего пять кварталов, это уже финишная прямая. Рейчел попросит у Айрис прощения и, может быть – может быть, – поспеет домой как раз вовремя, чтобы почитать дочке на сон грядущий.

Она заметила мужчину, перекрывшего дорогу, когда было уже слишком поздно.

Он встал перед ней – крупный, крепкий, с веснушчатой лысиной и румяными щеками, так что Рейчел попросту с наскоку отлетела от него, как теннисный мячик от бетонной стены. Плюхнулась, болезненно приземлившись на копчик; таз прошила молния боли. Женщина ощутила, как слякоть сочится в брюки.

Наклонившись, мужик сграбастал ее за локоть и, вложив в бросок все свои две с половиной сотни фунтов, швырнул ее в переулок. Жестко приземлившись на четвереньки, Рейчел схватилась за сумочку. Вцепившись Рейчел в запястье, тот немного подержал, словно говоря: «Не стоит», и швырнул ее о кирпичную стену. Ее спина, ладони и колени были покрыты слякотью и снегом. Амбал навалился на нее всем весом, прижав предплечье к шее. Дыхание его смердело луком и пивом.

– Я могу раздавить твое горло, как пакетик кетчупа, – прошептал он ей на ухо, щетиной ободрав ей щеку. – Только пикни, и я буду давить, пока оно не лопнет.

Ослабил давление ровно настолько, чтобы дать ей передохнуть, но продолжал давить, давая понять, что может и передумать. Свободной рукой стащил ремешок ее сумочки с плеча, нажал на латунную застежку и извлек бумажник. Потом перевернул сумочку кверху дном и тряс, пока все имущество Рейчел не вывалилось в грязь.

В грязь полетели помада, тампоны, зеркальце, расческа, шоколадный батончик, пачка жевательной резинки без сахара и косметический набор. Бросив сумочку в слякоть, бугай расстегнул бумажник и улыбнулся при виде угнездившейся там толстой стопки двадцаток.

– Это плата моей няне, – подала голос Рейчел.

– Была няне, стала мне. – Тот сунул купюры в карман своей темно-зеленой куртки-бомбер.

– Пожалуйста, не надо.

– Считай себя везучей, раз я только беру деньги. – Он надавил предплечьем ей на горло чуть жестче. Рейчел едва трепыхалась под его массой.

– Пожалуйста, – еле выдавила она, – я только хочу вернуться домой к детям. Уходите сейчас же, и мы сможем забыть о случившемся.

Грабитель уставился на нее. Она заметила, как взгляд его чуть заметно дрогнул, словно он задумался над просьбой. Потом посмотрел вдоль переулка. Ни души. И темень. Рейчел ощутила, как что-то трется о ее ногу, и тут же сообразила, что должно вот-вот случиться.

– Было бы жаль заканчивать вечер слишком рано. – Он потащил ее дальше в переулок. – Только крикни, и я вскрою тебя там, где у тебя еще ни дырочки.

– Сэр, – произнесла она, прочно упершись ногами в землю, – прошу вас не делать этого. Вы пожалеете.

– Я пожалею?! – Он от души хохотнул. – Проси, сколько хочешь, так даже веселее.

– Пожалуйста. Не вынуждайте меня делать это.

Он застыл. Оглянулся с заинтересованным видом, по-прежнему удерживая ее за запястье.

– Не вынуждать тебя делать что?

Рейчел вздохнула. Не успел амбал и дух перевести, как она вскинула предплечье кверху, так что тыльная сторона ее ладони оказалась перед носом, вынудив его выпрямить руку сгибом кверху, чтобы не разжать хватку. И тут же Рейчел выбросила вверх свободную руку прямо ему под локоть, перегибая сустав и разрывая лучевую и боковую связки локтя. Он взвыл от боли, схватившись за пострадавшую руку, и отпустил Рейчел.

Она тут же превратила ладонь в клинок, всадив пальцы ему в горло. Бугай засипел, выпучив глаза, и рухнул на колени, со всхлипами хватая воздух ртом. По щекам его заструились слезы. А когда, покачиваясь, он снова поднялся на ноги, Рейчел воспользовалась его же инерцией, чтобы долбануть мужика лбом о кирпичную стену. Он повалился на землю. После этого Рейчел вдавила острие каблука в мягкую ложбинку на его лодыжке, где сходятся большая берцовая и таранная кости.

– Если надавлю посильнее, – сообщила Рейчел, – то расщеплю лодыжку надвое. Закричишь – и я раздавлю ее, как пакетик кетчупа.

– Чего тебе надо? – выдавил грабитель между стонами.

– Чего мне надо? Гм-м. Так… чего же мне надо… – саркастически произнесла Рейчел. – Ну, мне надо было поспеть домой вовремя, чтобы почитать дочурке сказку перед сном, но ты погубил эту возможность, так что спасибо.

Рейчел опустилась на колено, продолжая давить на лодыжку бугая, и сунула руку в карман его куртки. Забрала свои деньги. В одном из карманов обнаружила его бумажник. В другом – небольшой складной нож. Открыла лезвие.

Осмотрела клинок. Старый, тупой. Несерьезное оружие несерьезного человека.

Прижала острие ножа к пояснице гада, чуть выше таза. Он оцепенел.

– Умоляю, – проронил негромко.

– Этот участок спинного мозга известен как конский хвост, – сказала Рейчел. – Группа нервных окончаний, управляющих всем – от моторных функций и функционирования органов до нижних конечностей. Суть в том, что я могу сделать тебя паралитиком, ты и чихнуть не успеешь. – Она вдавила острие сильнее. Сопли, кровь и слезы, смешиваясь, потекли по его лицу и закапали в грязь.

Рейчел методично нашарила на земле и уложила обратно в сумочку все разбросанные вещи. Открыв на мобильном телефоне приложение камеры, сделала несколько снимков латунной застежки. Потом, открыв его бумажник, извлекла водительские права.

– Реджинальд Бартек, – зачитала вслух, – Сикамор-Лейн, 115, в Северном Эшби.

И озадаченно изучила права Бартека.

– Ух ты, да ты живешь в шикарном районе, Реджи. В этой части города с двумя спальнями и двумя ванными дом запросто потянет на полтора миллиона, – потянула воздух носом. – А этот твой одеколон «Том Форд» идет по сотне баксов флакон. Мои деньги тебе нужны, как мне подводная лодка.

Поводила кончиками пальцев по бумажнику Бартека.

– Вот тут выдавленность, – погладила кожу, – там, где ты обычно держишь презерватив. Но сейчас его там нет. Откуда следует, что ты его вынул, чтобы жена не нашла. Или использовал, а положить новый забыл. Значит, женат. Куртка на тебе старая, но почти не выцветшая. Думаю, люксовое средство для стирки. И, готова поспорить, в хорошем состоянии ее поддерживает как раз твоя жена. Ты как-то не производишь впечатления человека, считающего, что чистота – залог здоровья. – Рейчел помолчала. – И у тебя есть дочь.

– А это ты откуда, на хрен, знаешь? – встрепенулся Бартек. Угроза в его голосе сменилась тревогой.

– У тебя следы розового лака для ногтей на правом безымянном пальце. Почти весь лак ты отчистил, но пятнышко пропустил. Ты позволил своей маленькой дочке накрасить тебе ногти вчера вечером.

– У меня нет доч…

– Нет, есть. Ты пытался отскрести лак перед работой вместо того, чтобы воспользоваться средством для снятия, потому и остались чешуйки. Ты был неаккуратен. – Рейчел вдавила острие ножа в спину Бартека еще сильнее. – Неаккуратен. Подумать только!

– Ты свое доказала, теперь оставь меня в покое, – процедил совершенно оцепеневший Бартек. Стоит ему дернуться или хотя бы вздрогнуть, и нож может нечаянно пронзить кожу.

– Оставлю, – заверила Рейчел. – Но просто так бросить тебя не могу. Мои деньги тебе были не нужны. Ты не в отчаянном положении и не голоден. Откуда следует, что ты либо социопат, либо любитель острых ощущений. Тепло?

– Мне нечего тебе сказать.

Бартек начал извиваться. Рейчел вдавила колено ему в заднюю сторону бицепса бедра. Жестко. Он прекратил дергаться.

– Сегодня тебе не повезло, потому что ты выбрал меня. Но ты вернешься завтра. Найдешь кого-нибудь другого. Типы вроде тебя слишком глупы, чтобы завязать. Знаешь, я могла бы привлечь копов, чтобы усадить твою грязную задницу на нары.

– Так что ж не привлекаешь?

– Помимо факта, что я им не очень-то доверяю – богатые мудаки вроде тебя всегда выкручиваются, – кое-кто однажды поведал, что мне доведется сталкиваться с подобным выбором, – сообщила Рейчел. – И что спать я буду крепче, зная, что сделала выбор, кладущий конец происшествиям вроде этого с людьми, которые не могут постоять за себя. И это правда.

Задрав левую штанину Бартека, Рейчел резким движением чиркнула лезвием складного ножа по задней стороне его лодыжки, частично разрезав его ахиллесово сухожилие.

Заорав, Бартек забился на земле, как рыба на дне лодки. Бережно придерживая травмированную руку и изувеченную ногу, свернулся в хныкающий, истекающий кровью калачик. Вытерев нож салфеткой, Рейчел швырнула его в решетку водостока, достала из сумочки шариковую ручку и написала четыре слова на обороте прав Бартека.

– Я забираю твои права. И хочу, чтобы ты видел, что я на них написала. – Рейчел поднесла права к лицу Бартека, чтобы он мог прочесть написанное.

Он затряс головой и попытался отползти.

– Я могу порезать тебе вторую ногу. Читай. Вслух.

Подняв голову, Бартек посмотрел на права и выдавил:

– «Попытка ограбления. Попытка изнасилования».

– Хорошо. – Она сунула права в сумочку. – Я буду хранить их в безопасном месте. А еще ты сделал мне одолжение, оставив идеальный отпечаток большого пальца на моей сумочке, и я его сфотографировала. Так что, если со мной что-нибудь случится, если я хоть когда-нибудь увижу тебя снова, права и фотографию отпечатка найдут. А теперь задайся вопросом, Реджи: достаточно ли ты сообразителен, чтобы дать логичное объяснение, почему твои права у меня, а отпечатки твоих пальцев по всей моей сумочке?

– Это ты напала на меня! – взвыл Бартек.

– Погляди на меня и погляди на себя, дубина. Ты весишь вдвое против моего. Первый ход сделал ты. Не забывай. Все висит на тебе.

Бартек промолчал.

– Ты поправишься, но таким проворным уже не будешь. И только подумай, что может сделать с тобой следующая или следующий, – бросила она, поворачиваясь. – И будь ты проклят за то, что я опоздала к няне.

* * *

Вытаскивая из сумочки ключи, Рейчел заметила на рукаве пальто мазок крови Реджинальда Бартека. Прислонив запятнанный участок к груди, медленно открыла входную дверь, высматривая Айрис и детей. Убедившись, что в прихожей ни души, торопливо открыла дверь шкафа и повесила пальто на плечики. Оно тут же упало на пол. Повесила снова, грязным рукавом внутрь. Нужно отдать его в профессиональную чистку – кровь вывести не так-то просто. Затем Рейчел сделала глубокий вдох, чтобы угомонить нервы, и пошла искать семью.

Айрис сидела в гостиной на диване с остатками жасминового чая в чашке рядом с романом Джоди Пиколт[3]. Айрис уже под шестьдесят, но она еще достаточно проворна, чтобы гоняться за детьми вчетверо ее моложе. Одета в темно-зеленые брюки и толстый красный шерстяной свитер, один вид которого вызывал у Рейчел желание чесаться. Взгляд карих глаз Айрис из милого превращается в серьезный за долю секунды. Придя домой, Рейчел застала его серьезным.

– Айрис, я более чем сожалею, – сказала Рейчел. – Задержалась на работе. Стив плюхнул груду работы на мой стол перед самым моим уходом, и ее надо было cделать до выходных.

Айрис посмотрела на Рейчел со смесью раздражения и досады. Поставила чашку в посудомойку, сунула книжку в бумажной обложке в свою сумочку и направилась к двери, не отозвавшись ни словом.

– Меган спит. Эрик делает уроки, – вымолвила наконец.

– Спасибо, Айрис.

– Вы опоздали в прошлый вторник. И в среду до того. И в предыдущую пятницу. По правде говоря, вы то и дело опаздываете.

– Могу лишь извиниться и обещать стараться усерднее.

– У меня тоже есть семья, – сказала Айрис. – Мой муж по пятницам готовит вечером лазанью, а потом мы смотрим киноклассику по телевизору. Но пока я доберусь домой, ужин уже остынет, а фильм почти закончится.

– Мне очень жаль. Похоже, испорчен чудесный вечер. – Рейчел ощутила укол одиночества, разлившийся в груди болью.

– Другие семьи то и дело интересуются, освободилась ли я, – выложила Айрис. – Рекомендации у меня безупречные. Я остаюсь с вами, потому что неравнодушна к этим детям и могу представить, насколько трудно быть матерью-одиночкой. Но раз я не могу попасть домой к своей семье, когда меня ждут, мне нужно найти другую работу. Надеюсь, вы не станете препятствовать.

– Я ценю ваше время. Мне ужасно стыдно. Дети вас любят. Клянусь, я все налажу.

– Уж будьте так любезны, миз[4] Марин, – проговорила Айрис. – Я давала вам массу шансов. Больше не дам. – Натянув пару черных резиновых сапог, Айрис застегнула серое поярковое пальто – все пуговицы аккуратно пришиты – и удалилась. Перед захлопнувшейся дверью в воздухе повисло морозное облачко.

Рейчел простояла у порога добрую минуту, собираясь с мыслями. Адреналин после стычки с Бартеком до сих пор бурлил в жилах. Сняла туфли, стянула волосы в конский хвостик и пошла наверх. Постучав в дверь Эрика, услышала приглушенное и чуть раздраженное: «Чего?»

Сочтя это приглашением, открыла дверь. Сын сгорбился за своим столом над открытым учебником. Все стены увешаны плакетами, похвальными грамотами и дипломами. Математические олимпиады. Победитель конкурсов по орфографии. Младшая команда по диспутам[5]. Но никаких кинопостеров, фотографий любимых спортсменов и фоток друзей. Нехватка в комнате сына радости и юности терзает Рейчел каждый раз, стоит лишь порог переступить. Однажды, целый век назад, она едва могла уследить за его процветающей общественной жизнью. Детские праздники, дни рождения и море улыбок. В том, что он книжный червь, ничего страшного… но ей до боли хотелось, чтобы он кидал бейсбольный мяч, гонял на велике по городу – словом, выказал, что у него есть хоть какая-то жизнь, помимо образования. Она жаждала, чтобы он снова стал ребенком. Но правда в том, что тот кошмарный вечер преобразил его навсегда. Он ринулся в учебу с рвением, которому большинство родителей безмерно радовались бы. Но Рейчел понимала, что это лишь затем, чтобы отгонять кошмары, оградиться от жестокости внешнего мира.

Обхватив сына руками, Рейчел чмокнула его в макушку, увенчанную копной русых волос. Он вывернулся из объятий, даже не обернувшись. Эрику уже тринадцать, и его некогда пухлые щеки подрастеряли детский жирок. Он начал вытягиваться, стал голенастым. Через пару лет будет выше матери, а потом в мгновение ока из «славного паренька» превратится в «красавчика». У него отцовские голубые глаза с искорками – цвета Средиземного моря. При виде их сердце кровью обливается.

– Я учусь, – буркнул Эрик. И повернулся на стуле. – А чего это у тебя все штаны перепачканы?

Рейчел опустила взгляд. Она до сих пор в грязи из переулка.

– Упала. Твоя мама недотепа. – На это он приподнял брови, словно говоря «ага, как же». – Так над чем же мы трудимся?