Кодекс поведения блондинки

Дядечка, который возился с машиной, распрямился, потирая поясницу, и удивленно взглянул на нас с Бонни.

То есть, разумеется, сначала на Бонни, а уж потом на меня. Все-таки у бордоского дога очень впечатляющая внешность, я привыкла находиться в его тени.

– Дяденька, спрячьте нас! – выпалила я совершенно по-детски, умоляюще глядя на автолюбителя. – За нами гонятся!

– Гонятся? – переспросил он с каким-то странным выражением и снова уставился на Бонни. – Хорошая собачка! Ну, ладно, давайте сюда! – Он вошел в свой каретник, откинул огромный лист ржавого железа, прислоненный к стене, и указал мне на небольшую дверку.

Раздумывать было некогда. Я дернула дверь, подтолкнула вперед Бонни. Пес неуверенно потоптался на пороге, тихонько заскулил (прежде я никогда не слышала от него такого звука), но я навалилась на него всем телом, возникло чувство, что толкаю забуксовавший автомобиль, и наконец Бонни протиснулся в темный чулан. Я последовала за ним, хозяин гаража закрыл за нами дверь и, судя по звуку, снова прикрыл ее железным листом.

Глаза мои постепенно привыкли к темноте. Тем более что темень была не совсем полная, кое-какой свет пробивался сквозь многочисленные щели бывшего каретного сарая.

Мы с Бонни находились в чулане, заваленном какими-то деталями, досками, ржавыми железяками и прочим мусором, который многие мужчины стаскивают в свои гаражи – вроде и не нужно, и выбросить жалко.

Впрочем, попадались и кое-какие вещи, явно оставшиеся еще с тех времен, когда здесь держали кареты: к задней стене чулана была прислонена резная деревянная дуга от конской упряжи, там же валялись предметы, явно относящиеся к сбруе. Названий этих предметов я не знала, и видела их только в фильмах из дореволюционной жизни.

Впрочем, ничего страшного, пересидеть тут несколько минут можно. Единственное, что меня смущало, – это странное поведение Бонни. Он все еще поскуливал и опасливо ко мне жался.

Прежде за ним такого не наблюдалось, наоборот, он смело лез навстречу любым приключениям и давал мне понять, что с ним я могу ничего и никого не бояться.

– Бонни, да что с тобой такое! – попыталась я пристыдить пса. – Чего ты испугался? Темноты, что ли? Ну, прекрати – в конце концов, ты уже не маленький щенок, которому простительны такие страхи! Возьми себя в руки!

Он очень смутился, отвел взгляд… но тут же снова опасливо покосился в дальний угол чулана. Я хотела было взглянуть туда, чтобы разобраться, что его так пугает, но в это время из-за двери донеслись голоса, и мне стало не до страхов Бонни: я беспокоилась только о том, чтобы он не выдал нас своим поскуливанием, и поэтому прижала к себе его слюнявую морду.

– Здоров, Макарыч! Как дела? – донесся до меня голос, который я мгновенно узнала: это был дядя Паша.

– Да неважные у меня дела, Павлик, – отозвался с тяжелым вздохом владелец каретного сарая. – Карбюратор барахлит, чтоб его, и искра на полпути куда-то девается!

– Да чего ты с такой рухлядью возишься? Выкинь ты этот ржавый пылесос и купи нормальную машину! На тебя смотреть жалость берет, когда ты на своей тарахтелке ездишь! Вот я купил себе «Опель», хоть и подержанный, и горя не знаю…

– Ты, Павлик, в корне глубоко не прав! Если мою ласточку до ума довести, она хоть твой «Опель», хоть какую хочешь иномарку на дороге сделает! У нее движок классный, это только с виду она хлипкая. Вот на что хочешь поспорим – если ей свечи поменять да карбюратор починить, я отсюда до Горелова быстрее доеду, чем ты на своем «Опеле»! – В голосе моего спасителя слышалась неподдельная обида.

– Ладно, это мы с тобой потом обсудим. Ты мне, Макарыч, вот что лучше скажи: не видал тут девицу – лет тридцати, в джинсах да курточке, волосы темно-русые, сама такая… неказистая?

«Как это – тридцати? – возмутилась я. – Да мне всего двадцать восемь! А насчет неказистости – так на себя бы посмотрел, мент плюгавый! Тоже мне красавец писаный!»

– Мне, Павлик, не по возрасту на девиц пялиться! – хохотнул автолюбитель. – У меня теперь другие интересы – карбюратор, акселератор, коробка передач… А ежели серьезно – ты же сам видишь, здесь тупик! Тут, кроме меня, ни одной живой души не имеется, за целый день словом перемолвиться не с кем! От скуки уже скоро с кошками да с голубями разговаривать буду. Вот ты зашел, и мне развлечение… а ты говоришь – девица!

– Ну, ладно. Не видал так не видал. Пойду дальше искать, а то мне Кудеярова за нее голову оторвет.

– Кудеярова? Эта может!

Я внимательно прислушивалась к разговору, но меня вдруг отвлекло странное поведение Бонни. Он по-прежнему подозрительно пялился в дальний угол сарая, но теперь еще и задрожал крупной дрожью. Трясущийся от страха бордоский дог – это зрелище не для слабонервных. Я взглянула в том же направлении и увидела выбравшуюся из дыры в полу крупную упитанную крысу с несколькими седыми волосками на морде. Крыса совершенно равнодушно взглянула на нас с Бонни и как ни в чем не бывало вышла на середину чулана.

Бонни затрясся еще сильнее, и я заподозрила, что он сейчас грохнется в обморок.

Надо сказать, что я тоже не выношу крыс. А кто их, спрашивается, любит? Но я их просто боюсь и не люблю, так же как тараканов или, допустим, пауков. Никакого мистического, леденящего ужаса я перед ними не испытываю. А вот у Бонни, кажется, к ним довольно сложное отношение…

Я испугалась, что он сейчас взвоет от ужаса и выдаст наше укрытие. Поэтому еще крепче прижала его к себе и ласково зашептала:

– Ну пожалуйста, успокойся, миленький! Потерпи немножко! Я с тобой, я тебя не дам в обиду противной крысе! И вообще, она сейчас уйдет…

Но крыса вовсе не собиралась уходить. Она села на задние лапы, а передними принялась расправлять свои усы, с презрением поглядывая на нас с Бонни. Она явно хотела показать нам, что это ее территория, она здесь хозяйка, а нас терпит только временно, по доброте душевной…

Я говорю о ней в женском роде, хотя мне что-то подсказывало: это – крыса-мужчина, если можно так выразиться, или крыс. Что-то мужское было во взгляде маленьких пронзительных глаз…

Приведя в порядок усы, крыс снова встал на все четыре лапы и двинулся в нашу сторону. Наверное, у него при этом не было никаких агрессивных намерений, просто нашлись дела в нашем конце чулана. Но даже мне стало не по себе, когда серый разбойник приблизился к моим ногам, а Бонни задрал морду и завыл бы во весь голос, если бы я не сжала ему пасть и не дернула за ухо…

Я поняла, что нужно что-то делать, чтобы избежать неприятностей. Под рукой оказался только какой-то предмет из потертой кожи – явно деталь конской сбруи, мне почему-то пришло в голову слово «недоуздок». Короче, я схватила этот недоуздок и запустила им в грызуна.

Крыс был скорее удивлен, чем испуган, однако планы его внезапно изменились, и он юркнул в щель между половицами. Бонни облегченно вздохнул и посмотрел на меня с явной благодарностью.

Зато дядя Паша услышал шум и осведомился:

– Макарыч, а что это там у тебя упало? Там что – кто-то есть?

– Он небось бабу прячет, любовницу! – высказал предположение второй милиционер, спутник дяди Паши.

– Да какую бабу! – смутился хозяин гаража. – Мне это баловство не по возрасту. Крысы развелись, проклятые! Никакого с ними сладу! Уж я и отраву рассыпал, и ловушки на них ставил самые хитрые – ничего не помогает! Отраву не едят, из ловушки приманку как-то достают, а сами не попадаются!

– Ну, надо же! – Дядя Паша опять хохотнул. – Ты смотри, Макарыч, с крысами шутить нельзя! Может, это они в твоем драндулете чего-нибудь перегрызли?

– Очень даже запросто! – вздохнул хозяин гаража.

– Ну, ладно… – Голос дяди Паши погрустнел. – Некогда нам с тобой лясы точить… видать, не найдем уже девчонку… упустили! Придется ни с чем в отделение возвращаться… ох, и устроит нам Кудеярова головомойку!

«Так вам и надо, – злорадно подумала я, – нечего двери распахивать. Следить нужно за задержанными, а не рот разевать…»

Голоса стихли. Прошло несколько минут, загремел лист железа, и наконец открылась дверь.

– Ну, выходите! – проворчал с порога чулана наш спаситель.

Бонни не стал ждать дополнительного приглашения: он поспешно выскочил наружу, поджав хвост. Я выбралась следом за ним.

В первый раз я не успела разглядеть бывший каретный сарай, превращенный хозяином в гараж. Там было достаточно места не для одной, а для двух или даже трех машин, но кроме старых «Жигулей» и деталей к ним, не было другой техники. Зато стояли хромоногий столик, облезлый шкафчик из тех, какие раньше встречались в номерах провинциальных гостиниц, пара стульев и табуреток и даже узенькая кушетка, накрытая клетчатым байковым одеялом.

– Чего вы там так шумели-то? – осведомился хозяин гаража, оглядев меня с ног до головы. – Я уж думал, Павлик сейчас проверять полезет! Вам тихо надо было сидеть…

– Да у вас там крысы… – сказала я виновато, – а Бонни… вот он… оказывается, очень их боится!

– Крысы, говоришь? – Дядька усмехнулся. – Да это, наверное, Буденный к вам приходил…

– Кто? – Я подумала, что ослышалась.

– Буденный… я его так за усы прозвал. Авторитетный крыс, уважительный. Он ко мне часто приходит, мы с ним, можно сказать, старые друзья. Оба в возрасте, оба одинокие… меня, кстати, Василий Макарович зовут.

– О! Как писателя Шукшина! – воскликнула я.

Василий Макарович взглянул на меня с интересом:

– Надо же, а я думал, молодежь про него и не слышала! А тебя-то как зовут?

– Смеяться не будете?

– А чего смеяться-то?

– Василисой меня зовут. Родители так удружили…

– Ну что, – он солидно кивнул, – ничего смешного не вижу. Хорошее имя, старинное… выходит, мы с тобой тезки! Ну-ка, тезка, давай рассказывай – почему за тобой милиция гоняется? Что ты такого натворила? Кудеярова Елизавета Петровна – женщина серьезная, она попусту людей гонять не станет…

– Хорошо, – я вздохнула, – я вам расскажу. Только можно сначала попросить у вас чашку чаю? А то я до того устала…

В конце концов, подумала я, этот человек меня только что спас от преследования и хотя бы поэтому имеет полное право задавать вопросы. А главное – мне и самой ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своими проблемами.

– Чаю? – переспросил Василий Макарович. – Чаю – можно. Это хорошее дело.

Он достал из неказистого шкафчика вполне современный электрический агрегат, вскипятил его и заварил в большом фарфоровом чайнике с ярко-красным петухом крепкий душистый чай. Разлив его в две кружки, одну пододвинул мне, другую взял сам, вытащил из того же шкафчика пакет сушек.

– Угощайся!

Он отпил большой глоток из своей кружки, с хрустом раскусил сушку, затем вытащил из шкафчика мятую металлическую флягу, взглянул на меня вопросительно:

– Хочешь десять грамм?

– Десять граммов чего?

– Чего-чего! – Василий Макарович усмехнулся. – Лимонаду!

– Лимонаду? – Я очень удивилась. – Я лучше чаю… лимонад я не люблю…

– Да ты что, тезка? – Он усмехнулся еще шире. – Это же только так говорится – лимонад! Спирт разбавленный в народе так называют!

– Спирт?! – переспросила я в ужасе. – Я спирт никогда в жизни… я его даже не пробовала!

– Это правильно, тезка, – Василий Макарович посерьезнел. – Его и не надо пробовать… а пить – вообще, боже сохрани… но тебе сейчас десять грамм принять надо, как лекарство.

– Вы считаете? – Я с сомнением взглянула на мятую флягу и вдруг решилась. – А, была не была!

Взяла у него флягу, отвинтила колпачок, поднесла горлышко к губам…

Дыхание у меня перехватило, слезы брызнули из глаз, я закашлялась и, с трудом отдышавшись, вернула флягу Василию Макаровичу.

– Лихо! – проговорил он, с уважением глядя на меня. – Вообще-то, я думал, ты в колпачок нальешь, а ты прямо из горла… лихо! А говоришь – не пробовала!..

– А чего, – я почувствовала необычайный подъем сил, мне теперь море было по колено, – я и еще могу… что там десять граммов!.. пить так пить!

– Подожди, тезка, не разгоняйся! – прервал меня хозяин. – Ты мне рассказать обещала, что у тебя за дела с Елизаветой Петровной Кудеяровой.

И я рассказала свою историю этому совершенно незнакомому человеку. Все с самого начала – с моего знакомства с Володькой и до той страшной ночи, когда меня буквально выгнали из дома… а потом – про то, как меня арестовали по обвинению в убийстве Ольги…

– Может, и стоило бы ее убить, – закончила я рассказ. – Но я этого не делала… не дела-а-ла… – и я разрыдалась. Раньше я читала в книжках, как герой заливается пьяными слезами. Так вот, именно это сейчас со мной и происходило – я заливалась пьяными слезами! Мне было себя ужасно жалко, и еще…

Я не успела додумать свою мысль, потому что снизу донеслось громкое басовое рычание. Опустив глаза, я увидел Бонни, который смотрел на меня крайне неодобрительно. Наверное, он очень не любит пьяных, особенно – подвипывших женщин.

– Бонечка, дорогой мой! – Я плюхнулась на пол и потянулась к его морде. – Один ты у меня остался! Дай же я тебя поцелую, лапочка моя!

Бонни сделал попытку отодвинуться и даже слегка наморщил нос. Я снова залилась слезами. Бонни переглянулся с Василием Макаровичем, тот пожал плечами. Будь на месте Бонни человек, он сделал бы то же самое, однако пес вспомнил, надо полагать, сколько мы с ним пережили вместе и что, кроме меня, у него тоже никого нет. Он превозмог отвращение и слегка тронул меня лапой, вроде как человек по головке погладил – не дрейфь, мол, прорвемся, проживем как-нибудь, я тебя не брошу.

Опьянение понемногу отступило, я вообще-то никогда в жизни не напивалась до поросячьего визга, так что организм успешно поборол алкоголь.

Василий Макарович помог мне подняться и уложил на узкую коечку. Она тотчас заколыхалась подо мной, как будто и вправду я еду в карете или плыву в лодке по бурному морю. Я прикрыла глаза, намереваясь заснуть, но тут же перед мысленным взором предстали фотографии, что подсунула мне вредная Кудеярова, – раскромсанное тело на кровати, лица не видно, кругом кровь…

Хмель мгновенно пропал, я со стоном села и попыталась спустить ноги на пол. Это оказалось непросто сделать, потому что рядом со мной уже устроился Бонни. Он положил огромную голову на постель и пытался задремать, поэтому поглядел на меня осуждающе – мол, что тебе неймется, все вроде наладилось, устроились в приличном месте, крыс Буденный ушел…

– Что делать? – Я зябко обняла руками колени. – Что же мне делать? – и добавила жалобно: – Василий Макарович, посоветуйте что-нибудь, а то у меня просто голова кругом идет!

– Ох, не зови ты меня так официально! – поморщился мой спаситель. – А то я, понимаешь, не то на собрании себя ощущаю, не то у начальства на приеме. Или еще покойников по имени-отчеству величают. Не люблю я этого…

– А как же вас называть?

– Да как… Мужики вон Макарычем зовут, а ты зови дядей Васей. Я ведь тебе в отцы гожусь. В папаши, конечно, не набиваюсь, а вот в дяди вполне сойду…

Я хотела сказать, что отца своего ни разу в жизни не видела и дядя Вася не самый плохой вариант для роли папаши, но решила не бить на жалость к сироте и промолчала.

– Что тебе скажу… – задумчиво начал дядя Вася, – попала ты в переплет, это ясно. Следовательша эта, Кудеярова – ух баба въедливая! Вцепится как бультерьер, не отступит.

– Лучше бы настоящих преступников ловила, – обиженно вставила я, – а то привязалась как банный лист. Что я ей плохого сделала, за что она меня так ненавидит?

– Вот в этом ты, Василиса, не права, – дядя Вася достал фляжку и налил себе еще немного в колпачок, – вовсе она тебя не ненавидит! Улики против тебя есть? Есть, да еще какие! Мотив был? Был, сама говоришь, что Ольгу эту ты сильно не любила. Ясное дело, какая женщина другой простит, что та у нее мужа увела? Кудеярова разбираться не будет, психологию разводить – это не для нее. У нее вообще чутья на людей нету… зато хватка…

Дядя Вася сказал это таким тоном, что я сразу поняла – к Елизавете Петровне Кудеяровой у него имеется свой личный счет.

– Слушайте, а вы откуда про нее все знаете? – запоздало спохватилась я, вспомнив, что с преследовавшими меня милиционерами Василий Макарыч здоровался запросто, как старый знакомый. – Или, может, вы сами мент?

– Бывший, – усмехнулся он, – теперь на заслуженной пенсии, но без малого двадцать лет в этом отделении оттрубил. А потом, как говорится, ушли меня, на заслуженный отдых с почетом проводили, телевизор подарили… панель, чтоб ее совсем.

– С чего это органы вдруг стали такими ценными кадрами разбрасываться? – Я красноречиво посмотрела на фляжку.

В самом деле, и красный нос, и потертый вид моего собеседника говорили о том, что дядя Вася не дурак выпить.

– Твоя правда, – вздохнул он, – с этим делом у меня непорядок стал, как жена померла. Но на работе я – ни-ни, себя соблюдал. Только вот начальству не понравилось, как я к делу относился. Им ведь кто нравится? Такие как эта Лизка Кудеярова – чтобы все было быстро, аккуратно и без сомнений. А на людей-то ей плевать…

– Уж это точно, – вздохнула я и совсем пригорюнилась.

Положение мое аховое, и помощи ждать неоткуда. Дядя Вася снова приложился к фляжке, но был остановлен негодующим рыком Бонни. Василий вздохнул и убрал фляжку подальше – в тот самый неказистый шкафчик.

При этом я заметила, что на верхних полках шкафчика стоят рядами миниатюрные танки, бронетранспортеры, самоходки и прочая боевая техника.

«Да этот дядя Вася – просто большой ребенок! – подумала я. – Играет в солдатики…»

– В общем, так, – решительно начал он, захлопнув дверцу, – надо тебе самой с этим делом разобраться. Сдается мне, что муженек твой если не впрямую к нему руку приложил, то каким-то боком замешан.

– Я ни в жизнь не поверю, что он…

– Точно, сам он ее не убивал, кишка тонка, да и не к чему, – согласился дядя Вася, – однако кое-что про это знать может. Не зря он так торопится тебя потопить – хочет, чтобы Кудеярова в деле долго не копалась. А она и рада стараться.

Я молчала, пораженная: а ведь и верно, раньше я думала, что Володька такой нервный от стресса, но теперь поняла, что он элементарно боится.

– Надо бы его прощупать… – сказал дядя Вася оживленно, глаза его заблестели.

Все ясно, по работе соскучился, надоело телевизор дареный смотреть, хоть и плазменный. Ох, рано его на пенсию выперли!

– Как его прощупаешь, – уныло ответила я, – он, как только меня увидит – сразу же в милицию сдаст. Да и вообще, не успеем мы с Бонни отсюда выйти – нас сразу же сцапают, дог приметный очень, никто мимо не пройдет…

– А вы пока тут пересидите, – дядя Вася задумался и отвечал мне машинально.

– Да как же я без вещей… все дома осталось… Даже если одна за ними пойду, все равно у квартиры небось караулят… – Я совсем пала духом.

– Точно! – весело согласился дядя Вася, – Кудеярова так им хвост накрутила, что они и ночью тебя стеречь станут! Но ты, тезка, не тушуйся и не опускай руки раньше времени! Раз дядя Вася взялся за дело – он все справит в лучшем виде, ты только меня слушайся!

– А что мне еще остается… – вздохнула я.

Дядя Вася выехал из переулка и затормозил за два квартала до моего дома.

– Здесь голубчики! – проговорил он, невольно понизив голос. – Вот, глянь, видишь машину на той стороне улицы, возле кафешки?

Я посмотрела в том направлении и увидела невзрачные бежевые «Жигули», ничем не выделяющиеся среди других машин.

– Откуда вы знаете, что это милицейская машина?

– Очень просто, тезка. Первое дело – что у них «жигуль». Кто сейчас на таких машинах ездит?

– Вы же ездите!..

– Верно, я езжу и другие пенсионеры вроде меня, у кого на иномарку денег не хватает. Но у меня «жигуль» старенький, я его уж сколько лет своими руками до ума довожу, а у них – новый, недавно купленный. Видно, выделили денег на милицейский транспорт. Начальству иномарки купили, а операм – «Жигули»… поддержали, как говорится, отечественного производителя… но это неважно, главное – где они свою машину поставили.

– И где?

– Ох, тезка, всему тебя учить надо! – Дядя Вася тяжело вздохнул. – Глянь, они же ее прямо под знаком поставили! Видишь?

– Ну да, – я наконец заметила над бежевыми «Жигулями» знак «стоянка запрещена». – Так больше на всей улице свободного места нет, вот здесь и поставили.

– Есть место или нет – это дело десятое. Простой человек все равно под знак не встанет. Ему лишние неприятности не нужны. А кто может под таким знаком машину поставить? Тот, кто в себе сильно уверен. К примеру, большой начальник или крутой пацан, у которого пальцы не во всякую дверь пролезут. Но начальник или хмырь распальцованный на «Жигулях» точно не ездят. Значит, кто остается? Правильно, милиция! Так что не сомневайся – тут они, голубчики!

– Но в машине никого нет! – заявила я, приглядевшись к «Жигулям».

– Правильно! – Дядя Вася одобрил мою наблюдательность. – Потому что надоело им сидеть в машине или проголодались и пошли в кафешку. Сели возле окна, пьют кофе с булочками и за твоим подъездом присматривают. Приятное с полезным соединяют – вроде и на службе, и время приятно проводят.

– Так что же делать? Выходит, не удастся мне в квартиру попасть?

– Почему же не удастся? Вот послушай, что мы с тобой сейчас предпримем…

Дядя Вася подробно изложил мне свой план, в заключение достал из бардачка круглую пластмассовую коробочку вроде новогодней хлопушки и повторил:

– Запомнила, что делать?

– Запомнила! – Я спрятала коробочку в карман куртки и открыла дверцу машины.

– И не забудь – не чемодан, а мешок для мусора!

Я отошла от его машины и спряталась за деревом, откуда хорошо просматривалась вся улица.

Дядя Вася выждал пару минут, затем выжал сцепление, тронулся с места, разогнал машину и, поравнявшись с милицейскими «Жигулями», вильнул в сторону, задев их бортом.

В ту же минуту двери кафе распахнулись, и оттуда вылетели двое разгневанных мужчин. Они подлетели к дяде Васе, который задумчиво разглядывал вмятину на боку своей машины.

– Ты, козел, совсем сдурел? – завопил один из ментов, налетая на моего знакомого и хватая его за лацканы пиджака. – Глаза залил, так тебя и разэтак? Или ваще ослеп? Да таким, как ты, права давать нельзя! Тебя на улицу ваще выпускать опасно! Ты че, перечник старый, не видел, что здесь наша машина стоит?

Услышав голос, я поняла, что с этими типами я уже знакома. С дядей Васей мило беседовали два капитана – Творогов и Бахчинян. Да кому и быть, если у них в отделении целая рота охотится по мою душу? А почему я их не сразу узнала, так капитаны изменили внешность. Ну да, они же на оперативном задании, меня караулят. Теперь на Бахчиняне вместо светлого плаща был надет клетчатый пиджак, а у Творогова из-под неприметной серенькой курточки торчал небесно-голубой джемпер.

– А чего она тут стоит, когда здесь знак? – огрызнулся дядя Вася, распрямившись и уперев руки в бока. – Я тут, почитай, каждый день проезжаю, и никогда никого нет, потому как знак! На этом месте стоянка всю жизнь запрещенная, а вы свой драндулет поставили! И я через это свою ласточку, определенно, помял! Так что это надо разобраться, кто из нас виноватый!

– Эй, Макарыч, ты, что ли? – подал голос второй капитан. – Леха, погоди скандалить! Это же Макарыч, он в нашем отделении без малого сорок лет оттрубил…

– Уж ты скажешь… – польщенно зарделся дядя Вася, – сорок не сорок, а что двадцать, так это точно…

– А мне все по фигу – Макарыч он или Махмудыч! – Творогов продолжал по инерции кипятиться. – Он нам машину однозначно помял и должен ответить…

Дальнейшего развития событий я не стала дожидаться. Воспользовавшись тем, что оба стража порядка были увлечены разборкой, я пробежала по улице, подлетела к своему подъезду и проскользнула внутрь.

К счастью, запасной комплект ключей лежал в том самом тайничке, где я его оставила, – в небольшом углублении за распределительным щитком, и через пять минут я уже находилась в квартире.

Оказавшись внутри, я испытала, как раньше выражались в газетных передовицах, чувство глубокого удовлетворения. Здесь было так хорошо, так уютно, спокойно…

Я вспоминала, как замечательно мы с Бонни жили в этой квартире последнее время, как уютно чаевничали на кухне, как он ловил на лету кусочки ветчины или колбасы, как по вечерам мы вместе смотрели телевизор… конечно, у нас с ним бывали некоторые конфликты и разногласия – например, он каждую ночь норовил забраться ко мне в постель, против чего я горячо возражала, но в конце концов, мы с ним прекрасно ладили…

Впрочем, предаваться воспоминаниям, точно так же как наслаждаться уютом и покоем, мне было совершенно некогда: снаружи у подъезда караулили двое милиционеров, которых следователь Кудеярова послала искать меня по всему городу, и Бонни ждал меня в нетерпении. Так что о том, чтобы принять ванну и неторопливо выпить на кухне чашечку кофе, не могло быть и речи. Самое большее, что я себе позволила, – это быстренько ополоснуться, смыв с себя пыль и усталость последних дней, и собрать кое-какие вещи.