Майдан по неосторожности

Когда волна убегающих схлынула, от группы преследователей отделился мужчина, по выправке напоминающий офицера, и, адресуясь к Зуеву, вежливо спросил:

– Вы лежите по идейным соображениям или просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится?

– По неосторожности, сэр! Скользко, знаете ли, и слишком суетно. Всё это было настолько сногсшибательно, что прилечь в сторонке для меня, как военного пенсионера, было лучшим решением.

Глава 1

– Пристегните ремни безопасности, – послышался голос стюардессы.

Самолет заходил на посадку. Через иллюминатор просматривалось хмурое небо, земля, покрытая жёлтыми полями спелой кукурузы, скошенной пшеницы, свекольных плантаций и лесонасаждений. Пейзаж позднего лета за бортом ретушировал густой туман. Пробивающиеся сквозь эту пелену солнечные лучи неожиданно вырисовали очертания Международного аэропорта Борисполь. Всё было, как всегда.

Зуеву часто приходилось бывать в этих краях – за годы его службы судьба неоднократно забрасывала его за рубеж. При посадке самолет привычно начал вибрировать. Завизжали тормоза. Мысли привычно опередили события:

– Лучший самолет тот, который приземляется без аварий! Хотелось бы, чтобы лайнер был в руках у опытного профессионала.

Посадка прошла превосходно. Миновав командира, пассажиры устремились на выход. Зуев покидал самолёт последним, слегка опираясь на палочку при ходьбе.

– Вам помочь? – спросила симпатичная стюардесса, (хотя в существование несимпатичных стюардесс Зуев не верил, так как ни разу таких не видел).

– Спасибо, красавица, но я на самом деле моложе и спортивней, чем выгляжу, – он взглянул ей в глаза.

Бортпроводница, мило зарумянившись, улыбнулась. Настроение немного улучшилось. Шёл мелкий дождь. Всё вокруг заблестело, заиграло ароматами свежести. Дышать стало легко. Зуев начал напевать давно забытую мелодию «Два кольори».

Як я малим збирався навесніПіти у світ незнаними шляхами,Сорочку мати вишила мені,Червоними і чорними нитками.

Странный каприз памяти, когда при встрече с городом юности вспоминаешь песню Дмитрия Павличко.

Рядом с терминалом аэропорта стоял комфортабельный автобус. Зуев поприветствовал водителя и неторопливо занял свое место в салоне. Здесь тоже всё протекало штатно: кто-то из пассажиров пытался спорить с водителем по сумме оплаты, другие тихо переговаривались между собой. Автобус начал набирать скорость. Зуев прикрыл глаза. Как эхо, продолжала звучать мелодия Александра Билаша.

Два кольори, мої два кольори,Оба на полотні, в душі моїй оба.Два кольори, мої два кольори,Червоний – то любов, а чорний – то журба.

Мысли умчали его в прошлое.

Встреча двух влюбленных сердец: Андрея, курсанта военного училища, и Наташи, студентки университета. Каштаны Киева, красивые ухаживания, стихи, посвященные любимой, и предложение руки и сердца. Время испепелило чувства и, как результат, многолетний брак распался. Склеивать то, что годами раскалывалось, превращаясь в сплошные намеки, недомолвки, не имело смысла. Наконец супруги поговорили по-взрослому и он выполнил все её пожелания. А именно: зашёл в ЗАГС, написал заявление о разводе и через месяц получил документ, удостоверяющий, что он холостяк. Всему виной – его проблемная жизнь военнослужащего. В молодые годы часто менял места службы. Таким образом, хронически отсутствовал пресловутый домашний очаг с постоянной дислокацией.

О комфортных условиях жилья речь не шла в принципе. Не предоставлялась работа жене, имеющей специальность филолога. Было дело – затеплилась надежда на приемлемое обустройство, но тут начались командировки, включавшие его участие в миротворческих операциях за границей. Жена вернулась к родителям. Потом родились дети. Супруга приняла кардинальное решение о разводе. В её оправдание надо сказать, что она не всегда была приземлённым человеком. Возможно, рождение детей и каждодневная забота о них превратили её из романтичной, весёлой, жизнерадостной девушки в серьёзную женщину со своими взглядами, устемлениями и надеждами. Он мог бы взять её по месту службы в Африку или в другую страну, как это делали некоторые офицеры. Определить на месте вольнонаемным специалистом – была такая практика офицерских семей. Но он не хотел подвергать её, как и детей, возможным страданиям. В борьбе за идею справедливости разрушались не только государственные устои, но и жизни людей. Молодой офицер Зуев до конца не объяснил своей жене программу своей жизни. А возможно, по возрасту, он просто не знал ещё коварства времени. А может быть ему было так вольготней, и он просто сохранял для себя определённую степень гусарской свободы? Но, в любом случае – Родины, которой он давал клятву служить верно, не щадя жизни своей, больше нет! В одночасье огромная страна распалась и превратилась в отдельные государства! Пришло время бескомпромиссно выбирать своё Отечество. Многие офицеры добровольно ушли в гражданскую жизнь на вольные хлеба, другие, демобилизовавшись, разбрелись по своим республикам-государствам. С новой Родиной очертилась новая граница, государственная территория, появилась новая власть. Нужно было заново налаживать связи между людьми в сложных обстоятельствах. Возможно, в его душе произошёл надлом?..

В Украине родились его предки. Жила его семья. Здесь был его дом.

Следуя правилу, что «отсутсвие выбора очень упрощает выбор», он принял присягу служить независимой Украине. На его судьбу значительно повлияли перенесённые ранения.

Первые осколочные отметины на теле он получил в Африке – тогда он служил в рядах Советской Армии. Остальные – два года назад в Европе.

Сейчас Зуева тяготило чувство вины перед бывшей женой и перед детьми за то, что так отдалился от них. Но время необратимо – и с этим фактом приходилось мириться. Он нашёптывал слова песни, которая отражала его состояние.

Мені війнула в очі сивина,Та я нічого не везу додому.Лиш згорточок старого полотнаІ вишите моє життя,І вишите моє життя на ньому.

Автобус всё набирал скорость. Появились очертания Киева, блестящие от водных струй в окне. В этом городе Зуев проходил учебу в военном училище – выбор профессии для деревенского парня на то время был ограничен. Трагедия унесла родителей. Зуев жил в семье родственников и ему вскоре нужно было уходить на свои хлеба. От воспоминаний появилось приятное волнение. За время службы юный паренек превратился в седеющего мужчину со шрамами на душе, совершенно не приспособленного к гражданской жизни. Инвалидность потребовала нового осознания нынешнего положения. Он напоминал себе человека, попавшего на необитаемый остров. Всё было в новинку. Необходимо было искать своё место в гражданских буднях, и главное, – восстанавливать здоровье.

«…Червоний – то любов, а чорний – то журба». – Мелодия не оставляла Зуева. Она обволакивала, напоминая о его не совсем правильной лёгкости, с которой он согласился на расторжение брака, хоть и не он был инициатором. Зуев отогнал воспоминания, зная, что возврата в прошлое не будет.

* * *

Столица Украины встретила Зуева светлыми бликами. За прошедший период изменилась архитектура города, появились новые микрорайоны. Он вышел на остановке Крещатик и направился в сторону Бессарабского рынка – это была его неизменная традиция при каждом посещении города. Проспект и прилегающие улицы были заполнены людьми. Это его удивило. Людей в таком количестве он видел только в праздничные дни.

Эхом слышались призывы к переменам. Зуев часто наблюдал за протестными акциями в Европе. Трудящиеся требовали у капиталистов-руководителей повышения платы за труд и социальных гарантий. Все хотели жить «по-человечески». Происходящее же в Киеве сейчас носило ощутимо иной характер. Здесь массы негодовали…

Сейчас Зуев направлялся в госпиталь для ветеранов войны на прохождение лечения. Из рассказов коллег он знал, что в выходные дни по Крещатику был запрещен проезд общественного транспорта. Невольно влившись в толпу, он медленно передвигался вместе с негодующими. Из громкоговорителей нёсся некий залихвасткий шум, вызывающий всплески возмущения в толпе. Люди собирались в группы и азартно пытались доказывать друг другу некие абсолютные истины. Выделялись ораторы, горячо и хлопотливо взывающие уже к коллективному разуму:

– Мы, жители громадного европейского города, брошены на произвол судьбы, – вещал в мегафон, довольно потрепанный на вид мужчина. – Везде несправедливость и поборы!

Боевой клич «Слава Украине!» отовсюду сопровождал Зуева. Киевляне роптали! Они возмущались действиями господствующего класса. Идея благополучия и справедливости проникла в их души и вытолкнула на улицу. Страх покинул людей. Другой оратор держал в руках флаг Украины, стоя на ящике вместо трибуны, и кричал в массы:

– Без жесточайшего контроля власти за уплатой налогов, банковской системы, всеобщей борьбы с коррупцией, жизнь не улучшится! Нашу мечту о вхождении в Европу растоптали!

– Виноваты ленинцы! – стучался в мозг сограждан следующий рупор. – Они, перекрасившиеся в демократов-управленцев, забрали не только нашу мечту, но и народную собственность.

Люди шли по проспекту. Киевское утро было переполнено нервозностью. То, что всё это происходит в его родной стране, было для Зуева непривычно.

Послышались звонкие призывы молодых киевлян идти к парламенту. Революционная атмосфера накалялась. Везде обсуждали известие, что повален памятник В. И. Ленину. Рядом шла студентка София. Она, как профессиональный гид, рассказывала, как именно группа молодых людей в масках накидывала на памятник канаты и валила его.

– Памятник был установлен в послевоенные годы, – говорила София. – И вот он уже лежит на земле с отколотой головой. А потом его разрушили молотами.

Слышались крики «Прочь палача украинского народа!».

Как бывший военный, Зуев всегда стоял на страже законности. Какой-то части общества любой страны всегда будет казаться, что, вступив на путь вандализма, разрушив памятники архитектуры, религиозные строения, они изменят свою жизнь к лучшему. И вот уже пылают факелы, стреляют ракетницы и неудержимо увлекают государство в новое, светлое будущее. Зуев по действиям окружавших его протестующих узнал в них футбольных фанатов. Правоохранительные органы бездействовали. Толпа протестующих всё больше распалялась.

– Монумент создан из карельского кварцита, – вещал в мегафон седой мужчина. – Это настоящее произведение искусства, и его место в музее. Из такого редкого материала построен Мавзолей в Москве. Статуя экспонировалась на Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке. Памятник в Киеве установлен в декабре 1946 года к 10-летию Сталинской Конституции. Выступали Никита Хрущев и Павел Тычина, украинский поэт. Присутствовал скульптор памятника Сергей Меркулов. Это часть великой истории!

– Вы правы только отчасти, – назидательно вступал другой оратор, – сейчас революционное время и бывший тиран народа, как и партия его имени, должны быть вне закона.

Выступающий приводит подробности о размерах каждой части монумента. Слушатели часто прерывают речь нарастающим гулом.

Зуев невесело усмехнулся своим мыслям. Новое время генерирует новые идеи и новых лидеров… В современном государстве, как и в первобытном обществе, оказывается, тоже могут просыпаться звериные инстинкты. Попытка разрушить монумент Ленина в истории Киева уже имела место быть. Тогда были арестованы пять человек, которых осудили по статье – «хулиганство». Но в последствии памятник был реставрирован при помощи специальной смолы и установлен на прежнее место. Когда-то Зуев посещал Московский музей им. В. И. Ленина, идеолога всех угнетённых и обездоленных в мире. Поражал минимализм убранства кабинета, неприхотливая одежда вождя с неизменной фуражкой.

– Наш Ильич, – повторяли с любовью люди, посещающие музей. И вот сейчас он лежит на земле, поверженный, в городе Киев, столице независимой Украины.

Памятник разрушен, но вопросы бедных к богатым остались. История обязана была дать современным вождям при их жизни уроки о неизбежности расплаты за вред, который они приносят своим согражданам. Много лет прошло, когда в московский Мавзолей положили забальзамированное тело руководителя первого в мире государства рабочих и крестьян. Вождь лежит и ждёт революционного негодования масс другого века, иной ментальности. Человек, мечтавший сделать бедных людей счастливыми и беззаботными, сделал их в итоге несчастными, дав в руки алчной и бесконтрольной власной номенклатуры свою теорию построения кратчайшим путем Всемирного Коммунизма…

* * *

Прохладный воздух после дождя и навалившаяся вдруг усталость заставили Зуева покинуть протестующих. Он свернул в переулок и наткнулся на уютное кафе: чистое и тёплое. Войдя, он повесил куртку на вешалку и присел за столик. Подошёл официант и предложил меню. Зуев небрежно отмахнулся:

– Какое фирменное блюдо можете предложить?

– Киевскую котлету, – скороговоркой отчеканил молодой человек, поправляя фирменную куртку и удлиненный фартук. – Блюдо готовим из грудки домашней курицы. Филе отделяем от костей и кожи и слегка отбиваем, а затем заворачиваем в него кусочек сливочного масла с зеленью. Для гарнира можем предложить жареную картошку. Блюдо будет готово через двадцать минут.

– К такому великолепию прекрасно подойдет бокал шампанского и кофе, – в тон ему резюмировал Зуев. – С собой хочу взять ватрушки с творогом.

– Заказ принят, – отрапортовал официант и скрылся на кухне.

Кафе наполнялось оживленными посетителями. Все были наэлектризованы революционными событиями. Зуев успел умыться, когда официант принес блюдо с гарниром. Котлета по-киевски источала необычный аромат специй. Зуев мысленно произнес спич в адрес столицы и приступил к пиршеству.

Шампанское приободрило и наполнило ощущением покоя. С экрана телевизора звучала какая-то неторопливая мелодия.

В кафе вошла молодая пара. Парень был по-спортивному строен. Его длинное кожаное пальто и широкополая шляпа навевали Зуеву что-то из воспоминаний молодости. Девушка же просто олицетворяла собой современную юность: загорелое лицо славянки и светлые волосы с модной седой прядью на голове (наверное, так она казалась себе взрослей). Они сели в глубине зала и Зуев потерял их из виду. Перед его мысленным взором мягко проплыла очень схожая картинка из прошлого: кафе, девушка и он – на несколько лет моложе… Стало тепло и радостно. Аромат кофе напомнил далекую Латинскую Америку… Оставив чаевые, Зуев забрал выпечку и вышел на улицу. На остановке купил местные газеты.

К госпиталю добирался на автобусе… В приемной главного врача его встретили с улыбкой. Проверили путевку, врачебное предписание и провели в палату.

– Эту ночь вам предстоит провести в одиночестве, – сказала сестра-хозяйка.

Он принял душ. От ужина отказался. Вошла медицинская сестричка и положила пилюли на тумбочку.

– Так вкусно пахнет свежим хлебом, – потянула она симпатичным носиком.

– Выпекал лично для вас, – сказал он, вручая ей ватрушки.

– Ну что вы, – краснея, сказала она. – Мне неудобно брать у больного.

– Такой красивой и юной барышне вкусная еда будет только на пользу! – улыбнулся Зуев.

Сестричка ушла в хорошем настроении. Он выудил из своих вещей кипятильник и быстро приготовил чай. Старая армейская привычка не позволяла заказывать чай в палату.

…Вечер протекал неспешно, давая Зуеву возможность насладится одиночеством. Неторопливо разобрал вещи, полежал, постоял у окна. С любопытством просмотрел газетные новости… Сон подкрался незаметно.

Глава 2

В больничной палате их было двое. Сосед по койке, Егор Кузьмич, восьмидесятилетний худощавый старик, ростом под два метра, с широким загорелым лицом дачника, бескомпромиссно источал жизнерадостность. Готовясь к утренним процедурам, он часто пел, после чего брался перематывать эластичным бинтом травмированную ногу. При ходьбе стопа его по-детски косолапила. Для безопасности он подстраховывал себя палочкой при передвижениях.

В это утро, как и в любое другое, Зуев делал зарядку, беззвучно ведя счет выполненным упражнениям.

Егор Кузьмич отличался скрупулёзностью. Предписания лечащего врача выполнял беспрекословно. Зуев же по этим вопросам имел свою, исторически сложившуюся точку зрения: записывая названия лекарств и их действие, он всегда тянул с их употреблением. По его глубокому убеждению, нельзя было лечить организм от многих диагнозов одновременно, а посему выдаваемые пилюли аккуратно складывал в коробочку. Его сорокапятилетний возраст был опасным для эксперементальных изменений устоявшихся взглядов… Вошла медсестра в белоснежном халате.

– Никитину Егору Кузьмичу три пилюльки, полковнику Зуеву две, – детским голоском сказала она. – Как настроение, больные?

– Без вас очень сложно готовиться к завтраку, – удрученно сообщил старик.

– Уколы в попу получите перед обедом, тогда и повеселитесь.

Она ушла легкой грациозной походкой. Старик открыл балконную дверь и с удовольствием стал подкармливать голубей крошками хлеба.

– Мы живём халясё, – сообщил он голубям с китайским напевом, – хлебом кормим птиц… Мне, уважаемый коллега, пришлось воевать в Корее в пятидесятые годы. Голод тогда заставлял население съедать не только птиц, но и любую ползающую тварь. Это было ужасное время!

Вздохнув, он прилёг на кровать и начал усиленно массировать ногу:

– Всегда ноют ноги на перемену погоды… Молодому парню Егору нанесли увечье в Северной Корее. Теперь всю жизнь я обязан мучиться из-за любимого вождя всех народов – Сталина.

А вот Вас где черти носили по жизни, Андрей Федорович?

Подобные беседы уже вошли в каждодневное расписание новых знакомцев, значительно скрашивая однообразный больничный быт. Зуев обычно начинал отшучиваться, рассказывая побасенки из офицерской жизни. Кузьмич, будучи сам превосходным рассказчиком, с удовольствием слушал, не перебивая. Сам он часто обращался к периоду корейских событий пятидесятых, жестикулируя руками, видимо, помогая себе тем самым воссоздавать прошлое…

Между тем, не дожидаясь ответа, старик заразительно засмеялся, вспомив случай ухаживания за молоденькой китаянкой:

– Ты представь, Андрей, восемнадцатилетнего водителя ГАЗ-69 в китайской форме с фамилией Ву. Для нас тогда китайская фамилия ничего не значила. Но для китаянок очень даже значила, о чём я узнал значительно позже. В Китае имена передаются от отца к детям. Они для них святые. Фамилия Хіng сохранилась только у членов королевской династии, а Айсин Геро – только у манжурской императорской семьи. И вдруг китаянка Ли слышит фамилию Ву, что обозначает «шаман». Она в ужасе. Ведь по их обычаям я приравнивался к святым. Может, я утрирую, но девушка была в панике. По её понятиям я мог бы наколдовать ей сложную судьбу. А рядом взрывы, вопли, разрушение. Она от страха прижимается к большущему русскому Ивану… Хотя – нет, наверное, тогда она дрожала больше от всепоглощающей любви… О времена!..

Казалось, что его восемьдесят лет исчезли, а перед Зуевым находится весёлый молодой парень. Как правило, после подобных рассказов, как только дед умолкал, палата тут же заполнялась его переливчато-художественным похрапыванием.

* * *

Зуев же всё своё свободное время старался отдавать чтению. Теперь у него было много времени… Книг в госпитале, по его мнению, как для ветерана, было более чем предостаточно. Среди прочего, Зуев часто перечитывал речь Эрнеста Хемингуэя, произнесенную в июне 1937 года на Втором конгрессе американских писателей. Слова мудрого писателя и сегодня были злободневны, особенно для военного человека. Хемингуэй говорил:

– Писатель, если он знает, из-за чего и как ведётся война, привыкает к ней. Это – великое открытие. Просто поражаешься при мысли, что ты действительно привык к ней. Каждый день бываешь на фронте и видишь позиционную войну, маневренную войну, атаки и контратаки, всё это имеет смысл, сколько бы людей мы ни теряли убитыми и ранеными, если знаешь, за что борются люди, и знаешь, что они борются разумно. Когда люди борются за освобождение своей родины от иностранных захватчиков, и когда эти люди твои друзья, и новые друзья, и давнишние, и ты знаешь, как на них напали и как они боролись, а начали почти без оружия, то, глядя на их жизнь и борьбу, и смерть, начинаешь понимать, что есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже.

Зуев отложил книгу в сторону, встал с кровати и открыл балконную дверь. Шёл дождь. Необычная тишина мирного времени успокаивала. Старик неназойливо посапывал. Зуев, почувствовав, что продрог, снова улегся и продолжил чтение:

…Нам нужно ясное понимание преступности фашизма и того, как с ним бороться. Мы должны понять, что эти убийства – всего лишь жесты бандита, опасного бандита-фашизма. А усмирить бандита можно только одним способом – крепко побить его…

Была уже поздняя ночь. Одни больные отдыхали, другие сражались с диагнозами. Зуев неторопливо перебирал страницы своей истории… Думалось о многом: о послевоенных годах, в которых были загублены жизни родителей, родственников, о своих бесконечных сражениях с миром капитализма.

Об ироничности времени, когда непримиримые в прошлом враги сегодня назначаются друзьями, а былые соратники вдруг становятся врагами… С тех пор, как Украина стала независимым государством и вышла из социалистического статуса, в какой же статус она вошла?… С этим вопросом пришёл сон…

* * *

Между тем, дни в госпитале шли своим чередом.

В тихий час Зуев с Кузьмичем часто бродили по лесистой местности Пущи Водицы, выбирая протоптанные тропинки. Аромат хвои напоминал обоим детские годы. Они доходили до природного озера и неторопливо шли обратно мимо теннисного корта и спортивных площадок, по периметру которых зеленела густая трава. После переходов, никуда не спеша, восстанавливались.

Сейчас Кузьмич дышал тяжело, по-стариковски, сегодня с самого утра его тревожил кашель. Зуеву же такие перегрузки были лишь в радость. Они стояли, наслаждаясь чистым воздухом, вслушиваясь в шум леса и пение птиц.

– Ты слышишь, слышишь, Андрюша, как поёт синичка? – спрашивал Кузьмич, вытянув худую шею, – песня «ци-пи», «ци-пи» или «ти-ти-тюй», «ти-ти-тюй». В сторонке раздается тонкий крик «цит», «цит». – Присмотрись внимательно к окраске птички. У синицы спинная сторона серая, головка чёрная с белыми щеками, а брюшко светло-серое.

– Мелодично, – неуверенно поддержал старика Зуев.

– Птичка на тебя серчает, дружище. Сколько лет прожил, а её не замечал. Но мне больше нравится белая синичка. Песня – короткая трель! Часто слышится тонкое посвистывание и трелька, напоминающую голос свирели. Выкрики «тирр», «тирр» и резкий позыв «черпинк», «черпинк», «черпинк». Прислушайся, как она приветствует нас.

Они уже приближались к выходу из леса, когда услыхали стук дятла.

– Трудяга, как член партии, при построении коммунизма, – остановился Кузмич. – Сооружает себе дом прямо в стволе дерева. Выдалбливает клювом отверствие, устилает дно мхом, сухой травкой и откладывает яйца. Поедает всех насекомых вокруг. Не улетает на юг. Ждёт теплую зиму рядом с человеческим жильём. Дятел хорошо ассимилировался к природе Украины.

На обратном пути в госпиталь они наслаждались оригинальным пением снегиря. Птичка, чуть больше воробья с черной головкой и хвостиком, красной грудкой, напевала любовную арию своей подруге, которая с энтузиазмом вторила своему возлюбленному. По всей округе раздавался чувственный металлический скрип в сочетании со свистом свирели…

После отдыха, отлежавшись, старик продолжил свои бесконечные истории. Зуеву подумалось, что если бы даже в госпитале не оказалось такой, на удивление, приличной библиотеки, информационный голод ему бы никак не грозил.

В палате размеренно звучал скрипящий голос Кузьмича, напоминающий своим тембром шаги по снегу:

– По сталинскому приказу солдат СССР отправили улаживать вооруженный конфликт между Северной и Южной Кореей. Официально в войне СССР не принимала участие. Но государство финансировало Северную Корею и поставляло в Китай самолеты и другое оружие. Со стороны Юга в войне принимали участие Южная Корея, США, Великобритания и около двадцати стран в составе миротворческих сил ООН.

Я прибыл в Корею в начале 1952 года, когда война была в самом разгаре. Служил водителем. Возил наше руководство. Бывали и корейские командиры в кабине. Чаще мы обслуживали нашу авиацию. Солдаты СССР были одеты в одежду китайской армии, с документами, но без фотографий. В период моего пребывания территория Северной Кореи превратилась в руины. Дороги разбиты. Проблемы с водой, питанием и медицинским обеспечением. Как результат, высокая смертность гражданского населения. При налётах авиации погибло много китайских и корейских солдат. Поражала многотысячная миграция гражданского населения с Севера на Юг и обратно. Одетые в одинаковую форму, с похожими лицами, внешностью, что приводило в замешательство и самих корейцев. Невозможно было определить, кто наш, а кто их. Потери СССР были незначительные по сравнению с США и солдатами Британского Содружества. Потери коммунистического блока КНДР и КНР были большими. Точную цифру потерь гражданского населения, солдат узнать было невозможно. Всё представлялось под грифом секретности. Это я узнал через тридцать лет, роясь в архивах. Каждая из противоборствующих сторон приписывала себе военные победы и уменьшала число погибших. Такие реалии войн!