Океан между

– Не считай его глупее себя. Он прекрасно догадывается, во что превратилась наша интрижка, и действует соответственно.

– Что ты имеешь в виду?

– То, в каких подробностях он рассказывал мне о ваших похождениях и особенно как он живописал тебя.

– Что ты хочешь, он же американец! Он ничего не может держать при себе и, как ребенок, не считает это чем-то зазорным.

– Он рассказал мне и про ваш секс втроем. Боже, как ты мог?

Лана отвернулась к окну, и в ее голосе явно прозвучала обида.

– Лана, – попробовал повернуть ее к себе Никита, – ты же понимаешь, что к нам это не имеет никакого отношения.

– Понимаю, – не оборачиваясь, сказала она. – Весь ужас в том, что тебя нельзя даже обвинить в измене. Потому что для тебя это в порядке вещей.

– Дело не в этом. Во-первых, то, что он рассказывал, было еще до знакомства с тобою. Во-вторых, с другими женщинами я был по физиологической необходимости, не вкладывая в это никакого чувства. Это все равно как… – Никита поискал подходящее сравнение – …как почистить зубы или сходить в туалет. Ты же не будешь ревновать меня к унитазу, с которым, поверь мне, у нас тоже очень интимные отношения.

Лана рассмеялась, и в ее голосе сразу исчезли нотки обиды.

– За что я тебя люблю, так это за твое чувство юмора. С его помощью ты можешь вывернуться из любого положения.

Никита внутренне поздравил себя с победой и снова разлил вино по стаканам.

– Давай выпьем за мое чувство юмора и твое чувство, что у меня это чувство есть.

Лана снова хихикнула, глотнула вина, после чего серьезно спросила:

– Нет, мне все-таки интересно: ты и правда не смог бы хранить верность никому сколько-нибудь заметный период времени? А что ты будешь делать, если я тебя брошу, а твоя жена, скажем, забеременеет?

– Ну, во-первых, с беременными можно не прекращать интимных отношений хоть до самых родов, только позу надо выбирать правильно, а, во-вторых, это как с игрой на скрипке: «Вы на скрипке играть умеете?» – «Не знаю, не пробовал».

Лана снова рассмеялась, и они еще пригубили вина.

– М-м, – как бы вспомнил о чем-то Никита, отрываясь от своего стаканчика, – кстати, что касается измен. Что это за мужик стоял под домом и глазел на твои окна?

– Какой мужик? Ты ничего не путаешь?

– Разве ты не заметила? Когда мы занимались этим, он пялился на нас.

– Где?

Лана резво вскочила и с подозрительной поспешностью подбежала к окну.

– …Никого там нет.

– Наверное, уже ушел, – заметил Никита, внимательно наблюдая, с каким волнением вглядывается в темноту его любовница. – Он что, твой знакомый?

– Тебе, наверное, показалось.

Она вернулась на место.

– Да нет, наверное, не показалось. И после этого ты обвиняешь меня во всех смертных грехах? А у самой любовник ночует под окнами! Ну ладно, колись, я никому не скажу, – шутливо начал настаивать Никита.

И она неожиданно сдалась.

– Ладно! Если это тот, о ком я думаю, то это не то, что ты думаешь.

– А попроще нельзя?

– Ну, есть один человек, который в меня влюблен. Но между нами ничего не было и не могло быть.

– Он что, такой козел?

– Он не козел, он очень хороший и талантливый человек. Просто я сама не хочу.

– Вот это уже подозрительно! Ты его так хвалишь, как будто он тебе небезразличен.

– Повторяю, он влюблен в меня очень трогательной и чистой любовью. Время от времени он гуляет под моими окнами, а когда я куда-нибудь уезжаю, он встречает меня с цветами на вокзале.

– Знаем мы эти чистые чувства и чем они обычно заканчиваются.

– Тебе этого не понять, потому что ты животное.

– Где уж нам, самцам-производителям, разобраться в тонких материях…

Никита в легком раздражении встал из-за импровизированного стола и снова подошел к окну, вглядываясь в неуютный сумрак провинциального городка. Под окнами и в самом деле уже никого не было, лишь худой и замерзший пес с поджатым хвостом шустро хромал куда-то по своим делам.

– Не обижайся, ты тоже очень хороший, – заметив его беспокойство, ободряюще замурлыкала Лана.

– Тоже! – скептически усмехнулся он.

– Нет, ты самый лучший! Самый талантливый! Самый сексуальный! Самый… самый… ты даже сам не знаешь, какой ты. Я люблю в тебе все, и даже то, как ты притворяешься, что ревнуешь меня.

– Ты думаешь, что я притворяюсь? Скажу тебе честно: этот твой ночной воздыхатель беспокоит меня больше, чем кто-либо. Измени ты мне с каким-нибудь безмозглым красавчиком, я не ревновал бы тебя так – ты сама его бросишь. Я ревную к тому, кто интересен тебе как талантливый человек.

– Правда? – удивилась Лана. – Какое странное у тебя чувство ревности!

– Ничего странного. И дело здесь не во мне, а в тебе. Мне кажется, что если ты и сможешь уйти от меня, то тебя будет меньше всего интересовать секс.

– Дурачок, о чем ты говоришь! Если бы я даже захотела тебя бросить, она бы мне не позволила, – и Лана глазами показала вниз, где под краешком халатика, скрывалось безумие, которого он прежде не знал.

– Я ее за это поцелую, – прочувствованно произнес Никита, склоняясь к ней и осторожно отодвигая полу халатика.

– Подожди, – отстранилась Лана, – я что-то замерзла. А ты?

– Еще как, – рассмеялся Никита, – поэтому и предлагаю согреться.

– А хочешь, я налью горячую ванну и мы залезем в нее вдвоем?

– Еще бы! – с восторгом принял идею Никита, – это то, о чем я мечтал весь последний месяц.

– Залезть в ванну? – тут же среагировала Лана.

– Вдвоем с тобою, дуреха, – рассмеялся Никита, осознавая, как ему повезло не только с девушкой, но и с ее чувством юмора.

***

Четверть часа спустя они сидели друг против друга в необычно большой для малогабаритной квартиры ванной, уставленной по краям шампунями, кремами, гелями и прочими снадобьями, без которых женщина не может чувствовать себя таковой.

Даже здесь слышалось завывание метели за окном и галдеж агрессивно-бесцеремонной молодежи у лифта. Никто из жителей этажа до сих пор не вышел и не потребовал, чтобы молодая поросль, которой в подъезде было гораздо теплее и веселее, чем на холодном ветру, убралась из него. И это было понятно: вряд ли у кого из жителей хватало смелости выйти к разбушевавшимся тинэйджерам на темную лестничную площадку, где недолго и по шее получить, если не хуже.

Все это – опасность за дверью, промозглость и мрак за стенами, неустроенность окружающей жизни и оторванность от цивилизации – необычайно умиротворяюще подействовало на Никиту. Несмотря на то, что безумие внешнего мира было отделено от них лишь тонкой дверью ванны, казалось, что они сейчас одни в целом мире на заре его зарождения, им тепло и хорошо, а вокруг такая родная, согревающая до самого сердца водная среда.

Он чувствовал дыхание Ланы, которое было теплее, чем пар от воды. Ее тонкие мокрые плечи, ее острые кончики молодых и удивительно красивых грудей, распаренные горячей водой, вдруг навеяли на Никиту воспоминания детства, когда маленьким ребенком мама сажала его в ванну вместе со старшей сестрой. Только тогда их сажали спинами: наверное, чтобы они не видели «глупости» друг у друга. Теперь он сидел в ванной лицом к лицу с девушкой намного младше себя и прекрасно мог видеть сквозь колеблющуюся воду все ее прелести.

– Ой, я хочу писать, – неожиданно с простотой ангела сообщила Лана.

– Писай прямо в ванную, – с простотой дьявола предложил Никита.

– Ты с ума сошел! Кто же писает в ванну?

– Я, например. Моча – это самая чистая жидкость.

– Нет, я так не могу.

– А если я тебя об этом попрошу?

– Ну, хорошо. А ты не будешь смотреть?

– Буду.

– Я буду стесняться.

– И напрасно. Ты когда-нибудь пробовала писать стоя?

– Нет. Для девушки это просто невозможно.

– А ты попробуй!

Никита, сидя в ванне, взял Лану под мышки и поставил на ноги.

– Я так вся обмочусь.

– А если раздвинуть ножки? – предложил Никита.

– Нет, я стесняюсь.

– Ну, ради меня! Я в жизни не видел, как девушка писает. Не лишай меня этого удовольствия.

Лана со странной для себя застенчивостью помотала головой.

– Ну, хорошо, – не сдавался Никита, – не лишай себя удовольствия хоть раз в жизни почувствовать себя настоящим мужчиной.

Такая перспектива как будто заинтересовала Лану.

– Хорошо, я попробую. Только ты не смейся, – и она, расставив ноги, замолчала, как будто на чем-то сосредоточившись.

Никита, сгорая от возбуждения и любопытства, во все глаза смотрел на розовые раскрытые между ног женские губы, пытаясь понять, откуда сейчас брызнет янтарная струйка. Он не раз любовался на женский орган, но такого красивого устройства, как у Ланы, он еще никогда не видел. Только сейчас он понял, почему складки, закрывающие вход в женщину, называют губами. У Ланы этот вход и в самом деле походил на большой чувственный рот с абсолютно гладкими розовыми губками.

К ним неудержимо хотелось прикоснуться собственными губами, почувствовать их мягкость и упругость, что Никита не преминул тут же сделать.

– Нет, я так не могу, – вдруг заявила Лана. – Ты смотришь.

– Ну, хорошо, я закрою глаза, – схитрил Никита, прищуриваясь. – Ну?

Лана еще некоторое время постояла, с умилительной серьезностью глядя вниз, потом в самом верху ее малых губ раскрылась маленькая щелочка со спичечную головку и оттуда брызнула первая веселая струйка. Она быстро иссякла, но вдруг снова возродилась, и наконец светло-желтый поток, похожий на крохотный водопад и совершенно не похожий на ту струю, которую привык наблюдать у себя Никита, хлынул в ванну, образуя в месте соприкосновения с водой кипящий ключ.

Никита открыл глаза, посмотрел прямо на смущенную Лану, взял ее снизу за бедра и осторожно подтолкнул к себе. Она уже ничему не сопротивлялась. Еще миг – и его лицо и плечи оказались прямо под янтарным, распадающимся в воздухе на сотни брызг, потоком. Он омывался в нем, как в источнике с живой водой, чувствуя настоянный на ее теле острый запах. Подставив открытые ладони, он стал играть со струей, совершая омовения груди и лица. Лана с изумлением взирала на него, одновременно возбуждаясь, что было заметно по ее полуоткрытому рту и подрагиванию ноздрей.

Как заканчивается всякое счастье, закончился и переливающийся всеми цветами янтаря поток из ее тела. Она резко села, расплескав воду на пол, взяла его руками за подбородок, притянула к себе и прильнула разгоряченными губами к его лицу, слизывая с его губ, щек и лба солоноватую жидкость, пока их губы не соединились в страстном поцелуе.

Неожиданно прерывисто и часто зазвонила переносная телефонная трубка, предусмотрительно захваченная Ланой в ванную и устроенная в ящике с бельем, чтобы случайно не промокла.

– Не бери, – предложил он шепотом.

– Подожди! – отстранилась она. – Это межгород. И, кажется, я знаю, кто к нам прорывается. Ты тоже можешь послушать.

Она вынула из ящика трубку с небольшой антенной и нажала на кнопку громкой связи.

– Привет! Вы что там, замерзли? – раздался в ванной гулким эхом голос Юлика.

– Наоборот, нам с Любой сейчас очень тепло, – глядя на недовольного Никиту, весело ответила Лана.

– А где вы? У вас в телефоне странное эхо.

– Мы в ванной. А ты где? – сдерживая смех, спросила девушка.

– Вы в ванной? Вдвоем? – изумился Юлик.

– Да, а что тебя так удивляет?

– Наоборот, я бы сейчас многое отдал, чтобы оказаться вместе с вами.

– Смотри, потом не пожалей о своих словах.

– С какой стати! А почему Люба молчит? Я же затем и звоню, чтобы поздравить ее с днем рождения. Люба, ау…

Неожиданно в разговор вступил Никита, изменив свой голос до неузнаваемого писка.

– Юлик, это ты, любовь моя? Почему ты не приезжаешь? Я по тебе сильно скучаю!

Юлик настороженно замолчал.

– Алле, радость моя, – продолжал пищать Никита, – почему ты молчишь? Ты разлюбил меня, негодник…

Юлик, очевидно, находясь в полном тупике, наконец спросил:

– Эй, Лана, кто это говорит? Ты с кем в ванной?

Лана, зажав рот ладошкой, еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Лана, не молчи, ответь ему, что это я, – срывающимся на фальцет голосом продолжал розыгрыш Никита. – Кстати, потри мне спинку и животик. Ой, только не так быстро, а то я возбуждаюсь.

– Это она, она! – Лана, взяв мочалку в руки стала водить Никите по плечам и животу, при этом опускаясь все ниже и ниже.

– Ой, я не могу! Юлик, приезжай быстрее, мне тебя так не хватает!

– Эй, Самолетов, паразит, это ты? – наконец за океаном сообразил Юлик, и облегченно засмеялся. – А я думаю, что-то голос знакомый, а не могу понять кто.

– Привет, братан, – уже нормальным голосом поприветствовал американца Никита, передразнивая его блатной жаргон. – Как мы тебя купили!

– Купили? – не понял Юлик.

– Ну, это в русском языке есть такое выражение. То же самое, что накололи.

– А, да! Нет, я сразу понял: что-то здесь не так. Кстати, а где Люба? Я и в самом деле хотел ее поздравить с днем рождения.

– Где, где! Думаешь, она без тебя будет сидеть дома и куковать? Ой! Кто-то меня здесь хватает…

Это была Лана, уже добравшаяся до кое-чего, и, слегка сжав это кое-что одной рукой, другой выразительно крутила пальцем у виска.

– Это я пошутил, Юлик! На самом деле она в читалке, к экзамену готовится.

Лана одобрительно закивала головой.

– Так поздно?! – удивился Юлик.

– Ну да. Он у нее завтра, и она не успевает.

– А вы, значит, в ванной сидите? – в голосе Юлика прозвучало тщательно скрываемое разочарование и ревность, оттого что с Ланой в ванной сидит не он.

– И не только сидим… мы еще и… – Никита не успел закончить фразу, так как рот его был тут же заткнут мокрой мочалкой.

– …мы еще и моемся, – закончила фразу Лана.

– Нет, мы еще… – Никита пресек попытку Ланы заткнуть его рот во второй раз, – …мы еще греемся.

Лана с облегчением погрозила ему кулаком.

– Ты же был здесь недавно, – Никита сделал многозначительную паузу, в свою очередь показывая кулак Лане, – знаешь, какая у нас в России холодрыга. Только в горячей ванне и спасаемся. Так всю зиму в ней и сидим.

– А у тебя как дела? – спросила Юлика Лана.

– Все о'кей, только скучаю немного. Скоро приеду, тогда и встретимся.

– Здорово! Любка будет очень рада, что ты позвонил. Я обязательно передам ей твои поздравления.

– Ну ладно, я еще завтра позвоню, – стал прощаться Юлик. – А вы, смотрите, не перегрейтесь, а то врачи долго в ванне сидеть не рекомендуют.

– Мы постараемся, Юлик, – с иронией уверил его Никита. – А то давай на самолет – и к нам.

– Я бы с радостью, но дела держат. До встречи.

– Давай.

– Пока, Юлик, мы тебя целуем.

Лана выключила громкоговоритель и отложила трубку подальше от воды.

– И чего ему в Америке не сидится? – задался риторическим вопросом Никита.

– У него здесь бизнес, – попробовала защитить Юлика Лана.

– Знаем мы его бизнес. В Америке-то с этим бизнесом не особенно преуспеешь, а у нас раздолье: стоит ему заговорить с английским акцентом, как наши дурехи готовы отдаться за одну его мягкую букву «р».

– Ладно, не такая уж она у него и мягкая, – улыбнулась Лана.

– А ты откуда знаешь?

– Любка рассказывала.

– Смотри у меня, – шутливо пригрозил Никита.

– Кстати, что касается акцента: дома он тоже, насколько я знаю, не скучает.

– Это верно, – согласился Никита. – Только не скучает он, в основном, тоже с нашими.

– Ой, да! Это мне только сейчас в голову пришло.

– То-то. Видите ли, Любу он звонил поздравить. А по-моему, его интересует вовсе не Люба.

– С чего ты взял? – Лана весело брызнула водой в лицо Никиты.

– Не знаю, мне так кажется, – сказал, утираясь, он.

– Прекрати! Ты же знаешь, что если даже он попробует, у него ничего не выйдет.

– Ты не понимаешь. Как любой американец, он победитель по натуре. А женщины для него – как крепость, которую надо взять во что бы то ни стало. Иначе он не победитель, и смысл существования теряется. Происходит раздвоение личности: человек либо добивается своего любой ценой, либо сходит с ума.

– Что же мне сделать, чтобы он от меня отстал?

– Единственный способ добиться, чтобы он отстал – это дать ему.

– Что ж, я подумаю, – с серьезным видом сказала Лана.

– Попробуй только! Я же могу и убить, чтобы ты больше никому не досталась. Положу на балкон, чтобы не испортилась, а когда захочу тебя, то буду класть в теплую ванну, а потом трахать.

– Ничего не выйдет. После теплой ванны у меня слезет кожа.

– Об этом я и не подумал. Вообще, живая ты лучше. У тебя удивительное тело: такое впечатление, что у него повышенная температура, хотя ты не болеешь. У тебя можно греться, как у печки. И как от такого маленького тела может исходить столько тепла!

Никита стал нежно плескать из ладоней на ее тело, возбуждаясь от вида стекающей по ее плечам и груди воды, которая струилась с кончиков острых нежно-розовых сосков.

– Знаешь, я давно хотел тебе сказать: с таким телом тебе только в порно-фильмах сниматься.

– Вместе с тобою? – улыбнулась Лана, глядя ему в глаза и одновременно с его ладонями сжимая свою грудь.

– Да. И это будут лучшие кадры в своем жанре, – сказал Никита и взял с краешка ванны шампунь.

***

Во всем его сознании царил покой и умиротворение. Только что он испытал одно из самых восхитительных соединений с женщиной в своей жизни. Он невероятно ярко ощущал, как два их тела сейчас лежат, прижавшись друг к другу, где-то в центре России, в забытом богом и людьми месте. А еще у них есть вино, еда и электрический камин. Еще у них есть они сами. Они лежат в объятиях друг друга, и им очень хорошо. Им больше никто не нужен, только бы это длилось вечно.

Весь дом давно уже спал. Тинэйджеры растворились в темноте и даже метель утихла, оставив после себя лишь завораживающее падение больших подсвеченных синими уличными фонарями хлопьев, тихий шорох которых смешивался с шепотом любовников, погруженных в глубокое одиночество вдвоем.

– Ты боишься одиночества? – спросил он Лану.

– Наоборот, я его обожаю, – проворковала она, лежа у него на груди. – Но еще больше я люблю, когда рядом есть кто-то, кому я могу рассказать, как я его обожаю.

– А я всегда жутко боялся, когда родители оставляли меня одного. Я сразу представлял, что бандиты откроют дверь и поймают меня. Я даже придумал, как избавиться от этого страха. Я выключал везде свет, забирался под стол с изогнутыми ножками в самой дальней комнате, накрывался старым ковром, оставляя лишь маленькую дырочку, чтобы наблюдать за происходящим, и лишь тогда чувствовал себя в безопасности. Если кто-то придет, думал я, он никогда меня не найдет. Странно, но сейчас у меня точно такое же ощущение.

– А я играю роль старого ковра, – в шутку предположила она.

– Очень может быть, – ответил он. – Ковер играл роль самого безопасного места, из которого когда-то вышел человек. И это место – женщина. Недаром же я себе дырочку для обзора оставлял.

– Ну, спасибо! Такого сравнения я не ожидала.

– Не сердись. Я и сейчас люблю выключать свет во всех комнатах и сидеть в полной темноте один.

– Как много между нами общего!

– Да. Нам обоим в жизни нужен рядом мягкий и покладистый человек, который будет мириться со всеми нашими недостатками. А для тебя еще нужно, чтобы у него было много денег.

– Кажется, такой у меня уже есть…

Никита не стал уточнять, о ком она говорит, ошибочно приняв ее слова на свой счет.

День Рождения

На следующий день девочки решили справить день рождения Любы. Никита великодушно предложил помочь со столом и спиртным. Люба попыталась отказаться, но Никита убедил ее, сказав, что он все равно должен подарить ей что-то, так пускай стол и будет подарком.

Они съездили в центр города и купили кучу разных полуфабрикатов и готовых салатов, что привело девушек в полный восторг, так как отпадала необходимость готовить все это самим.

В гости были званы школьные подруги и друзья. Чтобы все приглашенные поместились, пришлось к раздвижному полированному столу из большой комнаты добавить кухонный столик. Скатерти в доме не оказалось, поэтому закуски и посуду ставили прямо на стол, что придавало ему неприлично голый вид.

В последнее время Никита стал задумываться, почему в России любой праздник требует застолья с обильной едой и выпивкой. Западный фуршет никак не хочет приживаться на российских просторах. Возможно, еда и выпивка с бесчисленными тостами по кругу являются главным народным развлечением: первый тост за именинника, второй – за родителей, третий – за всех присутствующих дам, десятый – вообще за все хорошее, двадцатый – чтобы каждый из собравшихся вспомнил, а за что, собственно, все сегодня пьют.

К шести стали собираться гости. Никиту знакомили с каждым, не сообщая, кто он и откуда. Более того, Лана почему-то попросила его не показывать очень уж откровенно степень их близости, чтобы все подумали, будто он приятель именинницы, которой не пристало быть одной в столь торжественный день. Никита честно пообещал Лане маскироваться изо всех сил.

К семи часам друзей и знакомых набрался полный дом, а гости еще продолжали прибывать. Никита чувствовал почти физические страдания от необходимости поддерживать непринужденный разговор с людьми, чуждыми ему не только по возрасту и образованию, но и по взглядам на окружающий мир. Несмотря на то, что он прекрасно умел мимикрировать и приспосабливался к любому собеседнику, он все чаще и чаще ловил себя на мысли: а, собственно, зачем ему это надо? В юности он думал, что это потребуется, чтобы как-то лучше устроиться в обществе, завоевать в нем более высокие позиции. Однако теперь, когда он стал морально и материально вполне независимой личностью, он все чаще стал уходить от общения с неинтересными ему людьми, просто отмалчиваясь в их обществе, чем, к своему удивлению, приобретал еще больший авторитет.

Однако теперь ситуация была несколько иной, и просто отмалчиваться в компании молодых людей он не мог. Он чувствовал себя в несколько враждебном окружении и совсем не хотел высокомерным поведением привлечь к себе излишнее внимание.

Самолетову пришлось вспомнить старую способность завораживать собеседника умной беседой, как бы играя с ним в пинг-понг мыслями и понятиями – спокойно, не роняя мячик, даже если гораздо менее ловкий противник ошибется при ударе, чем доставлял собеседнику удовольствие от увлекательной, не прерываемой досадными паузами игры.

Таким образом он расположил к себе практически всех молодых людей, хотя и чувствовал в них избыток агрессии, который они готовы были излить на любого подставившегося. Никита не давал им повода выбрать себя в качестве атакуемой цели. Он не выдал в себе ни столичного жителя, ни выпускника университета, ни человека, в которого Лана была влюблена. Хотя он понимал, что многие из присутствующих в свое время уделяли его девушке определенное внимание: может быть, кто-то раньше был ее любовником, а кто-то был не прочь стать им сейчас – слишком заметно она отличалась от своих подруг внешностью и раскованным поведением.

И, кажется, он добился своей цели. Три парня приблатненного вида, похоже, приняли его за местного авторитета. И разговор чуть не дошел до выяснений, кого из городского преступного мира он знает.

«Господи, – подумал Никита, – и эти туда же! Им, как и всем юношам, безумно нравится играть в крутых, даже если эта крутизна строится на близости к той или иной криминальной группировке. А, собственно, на чем еще может строиться крутизна в этом заштатном городишке, где на самом деле и мафии-то толковой нет, потому как грабить особенно нечего».

Он быстро и достаточно легко увел разговор в сторону автомобильной тематики, где мог часами рассказывать забавные случаи и сыпать информацией по маркам машин.

Женская половина вечеринки тоже не обошла своим вниманием незнакомца. Никита спиной чувствовал, что девушки хотят с ним познакомиться поближе. И такая возможность им представилась, когда во второй пустой комнате без мебели потушили свет и устроили танцы.

Сначала все бесились под какой-то рок-н-ролл, после чего заиграл «медляк», и Никита тут же оказался в объятиях немного полноватой и слегка развязной девицы с привлекательным располагающим лицом и пазухой, полной грудей.

Она была уже изрядно пьяна и источала после быстрого танца запах жасминовых духов и женских завлекающих секреций.

Никита неплохо вел, и она это сразу почувствовала. Прильнув к нему своим разогретым танцами и близостью мужчины телом, она томно спросила:

– Почему я вас раньше не видела?

– Я тоже раньше вас не видел, – ответил Никита и льстиво добавил, – о чем очень сожалею.

– Почему?

– Потому что грех не познакомиться с такой обаятельной и привлекательной девушкой.