Действие SKY. Часть вторая

«Ароб!» – протрубил Дордон. Удары плетьми. Обед. Водные процедуры, смывающие нечистоты. «Дарба!», и галера продолжает путь.

Продолжил свой рассказ и Ширш:

– И вот, в один прекрасный день, скакал я на лошади по узкой земляной дорожке, проложенной средь свежевспаханного ячменного поля в направлении своего загородного имения. Я был не в духе, я был почти в ярости – графиня Элсас, записная провинциальная красотка, которую я окучивал уже почти месяц, смела отказать мне. Недавно прошёл дождь, и пашня превратилась в непролазную грязь. Внезапно на моём пути, на узкой тропинке меж топей пашни, прямо передо мною возник путник. Как я не заметил его раньше, на плоском, как гладь моря поле? Это был старик, монах, по-видимому, из расположенного неподалёку монастыря, в грязной и дырявой ризе. Вдвоём, путнику и коню, не разойтись на узкой тропке, но старик стоял на моём пути и не думал уступать мне дорогу. «Прочь с дороги, оборванец!» – грубо приказал ему я. Старик даже не двинулся, но сказал мне: «Слезь с коня, брат мой. Слезь с коня и послушай меня». Во мне взорвался фонтан ярости: как смеет это ничтожество, этот старый нищий оборвыш, не подчиняться мне? Как смеет он мне приказывать? Как смеет он называть меня братом? Я размахнулся с плеча и ударил его плетью. Старик упал лицом вниз в грязь размокшей пашни. Путь был свободен, и я проследовал далее. Но через несколько шагов, какая-то сила заставила меня остановиться и оглянуться. Старик снова стоял на ногах и смотрел на меня. Лицо его совершенно не было испачкано грязью. «Брат мой, – сказал он, – твоё самое большое заблуждение, от которого произрастают все остальные, в том, что ты возомнил, что ты – есть всё, и нет ничего, кроме тебя и сверх тебя. Ты уверовал в то, что всё зависит только от тебя, от твоей воли, что все блага твои – это только твои заслуги. Ты уверовал, что нет Закона свыше. Ты уверовал, что ты и есть Закон. Ты утратил связь с Истоком своим, Отцом своим, Колыбелью своей. Но Господь тебя любит, и он спасёт тебя. И это случится вскорости, брат мой!» Старик говорил, а его ясные светло-голубые большие глаза, излучали такое добро, такую любовь, такое сострадание, что мне стало не по себе, как становится чёрту в церкви. Когда он закончил, я рявкнул: «Что ты плетёшь? Я не нуждаюсь в спасении. Пусть Он тебя спасёт. Иди отсюда, старик, от греха подальше!». Я отвернулся и продолжил свой путь. «Вот, старый безумец, – думал я, – развелось их нынче в округе!». Когда мой конь сделал ещё несколько шагов, я снова оглянулся. Старика не было! Куда он мог деться в чистом поле? Впрочем, через несколько минут я уже позабыл об этой встрече. А ещё месяца через полтора, я и отправился в свой злополучный рейс в Имбрию, а оттуда в Новую Землю. Когда попал в плен к пиратам, а тем более к карклунцам, я невыносимо страдал. Ты можешь представить, Квалуг, каково мне, человеку, привыкшему к власти, могуществу, изысканной роскоши, сибаритским наслаждениям и извращённым удовольствиям было оказаться в шкуре раба? Я предлагал пиратам откупиться, говорил им, что я баснословно богат, но они не поверили мне, даже, несмотря на то, что отобрали у меня золотую гербовую печать. Они только смеялись надо мной. Почему я не пытался откупиться от карклунцев, и соврал им о своём происхождении, ты уже знаешь. Карклунское рабство я воспринимал как жуткую, чудовищную несправедливость, кошмарный дурной сон: это ошибка, такое не может, не должно случиться со мной! Едва выносимые, ежедневные телесные и душевные страдания, страшные унижения, осознание полной безысходности своего положения, быстро начали лишать меня рассудка. Наверное, в таких условиях, только потеряв рассудок, можно оградить себя от нечеловеческих страданий. Но этим извергам известно какое-то снадобье, которое не позволяет сойти с ума окончательно, сойти с ума настолько, чтобы перестать осознавать, что ты страдаешь. То есть с ума сойти, ты можешь, но страдать меньше, от этого не станешь. Поэтому я стал безумным только наполовину, да и сейчас, наверное, остаюсь таким же, хотя, признаюсь, что больше я лишь делаю вид, что безумен. И вот, когда невыносимость и безысходность этого ада достигли своего апогея, свершилось великое чудо. В тот день меня за что-то наказали. Наказали жестоко. Сначала они топили меня, опуская мою голову в ведро с мочой, и вытаскивая её оттуда лишь за миг до того, как я бы захлебнулся. Эта пытка продолжалась несколько минут, но показалось, что прошла целая вечность. А потом они избили меня до полусмерти, и бросили отходить в тень, также как это было на твоих глазах два дня назад. И вот, когда я находился в этом бреду, в этом сумрачном мире на границе между жизнью и смертью, ко мне явился тот самый старик-монах, встреченный мною на пашне. Он встал предо мною, обнимая меня взглядом своих, полных сострадания, светло-голубых глаз, и сказал: «Ну, здравствуй, брат мой! Вот и наступил тот великий день, когда ты стал на путь возвращения Домой, на путь возвращения к Отцу своему небесному. Он любит тебя. Он дал тебе всё, о чём только может мечтать человек: здоровье, богатство, таланты, удачливость, знатное происхождение, преданную любовь прекрасной женщины. Но ты перестал слышать глас Его, ты заглушил его в себе. Ты утратил веру, и потому всё потерял. Ты грешил, ты много и тяжко грешил, и не каялся. Ты и не думал каяться. Ты возомнил, что ты выше всех и вся. За все грехи свои ты, безусловно, заслужил вечных мук в геенне огненной, но Господь любит тебя! Он дал тебе возможность искупить грехи твои тяжкие здесь, в твоей земной жизни, дабы ты мог избежать вечного ада. Так прими же с благодарностью и радостью этот великий дар его, эту милость его! Радуйся своим земным страданиям, брат мой! Принимай их как великое благо, как бесценный дар Божий! И восхваляй Господа за милость Его и за любовь Его к тебе! Добро пожаловать Домой, брат мой!». Так молвил старец, и растворился в сверкающей дымке. И в миг этот произошло великое перерожденье моё: я снова уверовал; из зверя, чудовища, я вновь начал обращаться в человека. Медленно и трудно, идёт это обратное превращение, но с пути Домой мне более не свернуть. Всё изменилось для меня в этот миг: страдание перестало быть страданием, оно стало радостью, оно стало счастьем. Я видел твои удивлённые глаза, когда я сказал тебе, что я счастлив. Но это действительно так. Я счастлив, счастлив, как никогда в своей жизни. Я сам иду навстречу страданиям, и потому не страдания они для меня вовсе. Я хочу страдать, как можно больше. Я хочу добавить себе страданий, чтобы успеть за оставшийся мне срок земной жизни, искупить, как можно больше. Я знаю, что всё равно, после смерти не заслужу рая, но я хочу попасть хотя бы в чистилище, чтобы там завершить своё искупленье. Чем больше я успею очиститься здесь, тем меньше останется на посмертие. Поэтому смысл моей жизни сейчас и до её окончания – искупление. И я реализую этот смысл нынче на полную. А знать смысл своей жизни и воплощать его в полную силу – не в этом ли высшее человеческое счастье?

Ширш умолк. Молчал и Тим. Множество мыслей, порождённых услышанным повествованием, роились в его голове. Наконец, он спросил:

– Ширш, а что бы ты изменил в своей жизни, если бы произошло чудо, и тебе бы удалось выбраться отсюда?

– Я бы изменил всё, – не задумываясь, ответил Ширш. – Я продал бы всё своё имущество, и на все деньги построил бы бесплатные больницы, школы и приюты для осиротевших детей и одиноких брошенных старцев. Сам же удалился бы в монастырь, и до самой смерти, в убогой, тесной и тёмной монашеской келье, замаливал бы свои грехи.

– Ты сказал мне о том, что смысл твоей жизни – страдания во имя искупления, что цель твоя вобрать, как можно больше страданий, дабы искупить больше грехов при жизни своей земной. Ты говорил мне о том, что муки, претерпеваемые узниками самуров, во много превосходят муки рабов, в них не находящихся. Так почему же ты тогда не поспособствовал своему попаданию в самур? Ведь ты же мог сообщить Врынуру о своём происхождении, и тебе бы он поверил, несмотря на то, что твоя гербовая печать утеряна, ибо, с его точки зрения, не один разумный человек не будет наговаривать на себя нечто такое, что ещё больше осложнит его участь. Но ты не сделал и не делаешь этого. От чего же?

– Потому-что, о Квалуг, Господь сам выбирает пути нашего искупления. Если бы он пожелал, чтобы я искупал грехи свои тяжкие в самурах, я бы, несомненно, оказался в них. И эта возможность была, как раз, наиболее вероятной. Но произошло по-другому. В плену у пиратов я оказался отдельно от команды. Когда я пытался договориться с пиратами о выкупе, они не поверили мне. Наконец, мне подвернулся добрый человек, который предупредил меня о том, чтобы я не выдал карклунцам своего происхождения. Разве может всё это быть случайным? Всё это ясные знаки того, что Господь желает, чтобы я искупал свои грехи именно там, и именно так, как это и происходит сейчас. Я же просто следую Его воле, как должно делать всякому, верующему в него.

– Ширш, я заметил, да ты и сам это признал, что тебе доставляют радость не только твои страдания, но и страдания остальных невольников. Как это можно соотнести с тем, что ты поведал мне? Как можно соотнести это с твоим покаянием?

– Друг мой, я свято верю в то, что абсолютно всё происходит по веленью Господнему, что ни один волосок не падёт ни с чьей головы без воли Его. И если все эти люди, эти невольники оказались здесь, – это не просто так, значит, есть за что, значит, они здесь тоже для искупления грехов своих. А коль скоро это так, то, следовательно, страдая, они смывают грехи свои, они очищаются, они возвращаются к Отцу своему небесному, к благодати Его. Как я могу не радоваться этому? Но я бы покривил душой, если бы сказал, что только это вызывает радость мою при виде страданий этих несчастных. Увы, мой друг, но не только! Голос дьявола ещё не до конца смолк во мне, и моя душа ещё в чём-то подвластна ему. Нелёгок, ох, нелёгок и тернист путь Домой. Непросто и нескоро обратное превращение из чудовищного зверя в человека! Страдание другого, всё ещё порою вызывает во мне удовольствие, просто потому, что он, этот другой, страдает. И тогда дьявол начинает нашёптывать мне: «Посмотри на этого ничтожного дурака. Он ещё на что-то надеется. Как же он глуп! А ведь, на самом деле всё плохо, всё предельно плохо. Ему конец. Ему конец, так же как и тебе. Но ты мудр, ты знаешь об этом, а он ещё нет. Какое же это блаженство – видеть как рушатся его жалкие надежды, когда он тоже начинает это понимать! Какое наслаждение – видеть страдания этого наивного идиота, когда он превращается в такое же ничтожное, раздавленное дерьмо как и ты!». И когда я, со злодейским удовольствием, рассказываю тебе о том, что ждёт тебя в самурах, именно так я и думаю, вернее, не до конца изжитый дьявол во мне, заставляет так думать меня.

– Ширш! Но почему ты думаешь, что каждый из этой, без малого, тысячи рабов, сидящих на вёслах проклятой галеры, так же грешны как и ты, и потому Господь собрал их здесь всех вместе для наказания и искупления? Тебе есть что искупать столь жестоким образом, но откуда у тебя такая уверенность, что всем остальным тоже есть за что нести наказание?

– А как же иначе, Квалуг? Ведь Господь ничего не делает просто так! В этом мире ничего не происходит случайно, тем более такого, что случилось со всеми нами, сидящими здесь на вёслах! Каждый из нас здесь по своей причине. Наверняка, есть среди невольников и жестокие грешники, вроде меня, а есть и такие, что согрешили бы, не попав сюда. В их случае Господь осуществляет превентивную меру. Не попади они сюда, нагрешили бы с три короба и попали бы в ад, а так, примут страданья великие, а после – прямиком в Рай. Господь мудр и милостив.

– Но как ты можешь утверждать, что они непременно согрешили бы?

– Я знаю, о чём говорю, глупец! – внезапно взъярился Ширш, – Господу видней! Господь знает, что делает. Просто ты из-за своей ничтожности не можешь понять замыслов Его. А я – чёрный грешник, я принимаю страдания. О, Господи, молю тебя, посылай мне их больше, больше, больше!!! Так мне и надо! Так мне и надо! Так мне и надо!!!

Глаза Ширша снова стали безумными и он опять затрясся от своего жуткого истерического смеха. Приступ длился долго, а когда прекратился Ширш полностью ушёл в себя. Казалось, что он ничего не видел и не слышал вокруг. Он точно впал в транс, только руки его механически то отталкивали, то тянули к себе древко весла, при этом Ширш мычал себе под нос какую-то заунывную мелодию.

Тим, предоставленный сам себе погрузился в размышления. «Конечно, честь и хвала Ширшу, – думал он, – этот человек встал на путь духовного возрождения, и душа его будет спасена. Она уже спасена. Вера его и понимание, которым он со мной поделился, спасают его в этих жутких условиях. Более того, они наполняют его жизнь смыслом и, тем самым, делают счастливым и свободным. Об этом можно судить даже по глазам его: глаза у всех невольников на галере пустые и потухшие, у Ширша же они светятся. Но я не могу согласиться с ним, по поводу того, что все невольники на галере либо уже грешны, либо были бы грешны, не окажись они здесь. Тут Ширш защищает своё спасительное понимание, понимание того, что всё имеет смысл, что Господь всегда знает, что он делает. Проделывать подобные штуки нас заставляет принцип справедливости, наша вера в то, что справедливость должна существовать. Поэтому, подчас, когда мы видим несчастного и убого, мы склонны полагать, что он сам виноват в своих несчастьях, либо наказан за какие-то совершённые им злодеяния. Но самом деле, далеко не всегда это так. Взять меня. Я не нахожу за собой каких-либо значительных грехов и злодеяний. Почему же тогда я попал на судно, которое угораздило повстречать Чёрного Сапа? Почему пережив на «Инделисе» сущий ад, я попал в ещё более ужасное место, на «Орарру»? Почему после «Орарры» я, судя по всему, окажусь в ещё более кошмарных самурах? Ведь я не совершил ничего такого ни в делах своих, ни в мыслях, за что мне было бы назначено столь суровое искупление. По Ширшу – раз я здесь, то непременно совершил бы нечто подобное в будущем. Но я не знаю, что должно со мной произойти такого, что сделало бы меня в будущем жестоким злодеем. Я знаю себя. Я уверен, что ни за что бы, и никогда бы не стал таким. Но, тем не менее, я – здесь. Я – карклунский раб и будущий узник ужасных самуров. За что мне всё это и для чего? Какой в этом смысл? Ведь, я согласен с Ширшем в том, что, должно быть, ничего не происходит просто так, что во всём обязательно должен быть некий смысл, иное дело, что мы не всегда в состоянии узреть его. Но у меня нет ответа на эти вопросы, и сие тяготит и мучит меня. Я слыхал, что по вере имбрийцев, мы проживаем на Земле не одну жизнь, а несколько, и наше нынешнее воплощение определяется деяниями нашими, не только в этой жизни, но и в предыдущих. Имбрийцы верят, что если мы нагрешили в прошлой жизни, но не успели расплатиться за грехи свои в ней, то эта расплата непременно наступит в грядущем нашем воплощении. Удобная вера! С её помощью действительно можно ответить на мучающие меня вопросы, но вот беда: я – яруанин, и моя вера отрицает существование прошлых жизней. К тому же, я склонен к научному мышлению, а следовательно мне нужны доказательства. Но доказательств перевоплощений души нет, или, по крайней мере, они мне неизвестны. А раз так, то нет и ответа на мой вопрос: за что я здесь? И уж тем более нет ответа на вопрос: для чего я здесь? Говорят, что Господь посылает страдания, как испытания, для того, чтобы мы могли что-то постигнуть, чему-то научиться. Что ж, я с этим согласен. Ещё говорят, что Господь посылает нам только такие испытания, которые мы можем вынести. Когда-то я в это верил, теперь же – сомневаюсь. Дал ли он возможность выдержать испытание Анрэ, Лунцу, капитану Гюйсу? Чёрный Сап уничтожил их прежде, чем они успели что-либо понять. Если бы у них была возможность, разве бы они не справились? А была ли возможность пройти испытание у парализованного доктора Чипси? А разве Рырку, не отдал все силы для того, чтобы пройти испытание? Но, может быть, я чего-то не понимаю? Может быть, прав Ширш в том, что они сейчас пребывают в Раю, а, значит, они прошли своё испытание, а я своё ещё нет? Не знаю. Всё это очень противоречиво и непонятно для меня. И потому мои мучительные вопросы остаются без ответов. Узнаю ли я когда-нибудь их?

«Ароооб!» – протрубил Дордон, и прервал размышления Тима. Тим и не заметил, что уже давно стоит глубокая ночь.

На следующее утро, Ширш, как ни в чём не бывало, продолжил свои уроки карклунского. Дни, неотличимые один от другого, продолжали сменять друг друга. И вот, как-то под вечер, вперёдсмотрящий матрос прокричал: «Хеймаааа!»

Тим уже знал, что «хейма», означает по-карклунски – «земля». Через полчаса с места Тима стала различима, впереди по курсу, узенькая, почти прозрачная полоска, у самой линии горизонта.

«Завтра, к полудню, будем в Бусвире» – сказал Ширш.

Глава 3

Вот это да! – подумал Алтай, – задремал всего-то на несколько секунд, а сколько всего произошло в мире у Тима! Как будто целую жизнь прожил. Такого раньше не было. Бедняга попал в новую заварушку, ещё покрепче прежних. Эх! То ли ещё будет…

О том, что Сергей называл «синхронизмами» Алтай сейчас предпочитал не думать.

Колонна вновь неслась по ночной степи. Рота приближалась к месту выполнения своей последней боевой задачи, в квадрат 16–33, следуя проложенному Алтаем маршруту. Командирский люк боевой машины был открыт, и в лицо Алтаю бил поток пряного степного воздуха.

Следующее впереди боевое охранение доложило о том, что они вышли на шоссе, хорошую асфальтированную дорогу. Всё чисто. Через несколько минут гусеницы боевых машин с грохотом били асфальт твердышенской автострады. Двигаться по шоссе в глубоком тылу врага, с шумом проносясь через спящие населённые пункты, в условиях, когда все силы территориальной обороны противника брошены на поиск – неслыханная дерзость. Но на это и был рассчитан замысел Алтая: противник едва ли сможет предположить, что мы сможем обнаглеть в сложившихся обстоятельствах, настолько, что будем двигаться по достаточно крупной магистрали, поэтому, скорее всего, не выставит вдоль шоссе блокпостов, не устроит засад, скорость же движения нашей колонны увеличится.

А вот и огни, одиноко стоящей в степи, автозаправки. Колонна останавливается. Заспанные операторы и кассирша испуганно пялят глаза. Зуй спрыгивает с брони и с автоматом наперевес направляется к ним. «Здравия желаю!» – поприветствовал он по твердышенски команду автозаправки. «Так, братки, требуется немедленно заправить все имеющиеся автосредства. Дизтопливо. Полный бак. И поживее», – прикрикнул он. С парней в синих комбинезонах моментом сдуло сон, они проворно забегали с пистолетами вокруг машин, наполняя баки горючим. Когда всё было закончено, кассирша, из своей будки крикнула Зую: «С вас тридцать тысяч сто пятьдесят гривенников!». Зуй подошёл к окошку, галантно улыбнулся, и глядя прямо девушке в глаза, произнёс: «Милая дама, накладную командование округа вышлет вам завтра. Я же, на обратном пути, обязательно загляну к Вам с большущим букетом роз, и приглашу Вас в лучший окрестный ресторан. Вы же мне не откажете? А сейчас нам с ребятами нужно немножко повоевать за родину. Вы же меня понимаете? До скорого, киска!». Развернулся и не оборачиваясь пошёл к своей машине. Девица так и осталась сидеть с открытым ртом. Машины одна за одной посрывались с места. Колонна унеслась в ночь. Нужно успеть прибыть в 16–33 до наступления рассвета.

Ещё час двигались по шоссе. Здесь дорога круто забирает на юг, в сторону от гор. Нам – на северо-запад. Сворачиваем с асфальта вправо, на колею просёлочной дороги, которая, если верить карте, должна привести нас прямёхонько до места назначения – в предгорья, к развалинам древнего городища. От поворота с шоссе до района, где мы должны будем развернуть свои оборонительные позиции – 26 километров.

Колея ползёт по гладкой, как стол, степи. Только вот тут, слева, небольшие бугры и овражки. Колонна останавливается. Здесь в пяти километрах от поворота с шоссе нужно оставить разведку. На направлениях вероятного выдвижения противника всегда выставляется разведдозор, в целях своевременного установления подхода неприятеля, его сил и средств. Мотопехота и танки противника (если они будут) могут подойти к нам только отсюда, с юго-востока, так же как и мы, свернув с этого шоссе. С севера и запада за нашими позициями – изрезанные глубокими оврагами предгорья, а за ними неприступные высокие горы. Находясь здесь, в пяти километрах от шоссе, разведка сможет наблюдать за всеми перемещениями и приготовлениями противника, и по рации информировать об этом наши основные силы.

Алтай оставил тут двух бойцов: – «Замаскируйтесь хорошо, ребята, и, с момента обнаружения противника – постоянно на связи лично со мной».

Колонна двинулась дальше.

– Алтай, я 14-й, как слышишь? Приём.

Это головной разведдозор. Их машина уже на месте.

– Я в квадрате 16–33, у развалин. Здесь всё чисто. Только тут – гражданские, туристы. Две машины, три палатки. Что делать?

– Буди и отправляй их оттуда. Скажи, что учения будут здесь, боевые стрельбы. Припугни, чтоб пошевелились.

– Есть.

До места остаётся меньше двадцати километров, через сорок минут будем там.

Когда вышли в район, назначенный для обороны, уже начало светать. По дороге навстречу нам попались две легковушки. Это те самые туристы. Объехали нашу колонну по степи, метров за сто, видать не слабо напугал их 14-й.

Мы на месте. Здесь заканчивается степь и начинаются предгорья. За нашей спиной будут холмы и овраги – танконедоступная местность, значит, с тыла нас не обойти. Мы оборудуем позиции – опорный пункт роты – у подножий и на склонах холмов. Противник будет наступать на нас с юго-востока, по открытой степи, где нет никаких укрытий, больше просто неоткуда. Это отлично. Это даёт нам огромное преимущество. На склонах двух высот и перед ними – каменные развалины древнего поселения, остатки строений и стен. Это – надёжные укрытия, мы сможем оборудовать в них отличные огневые позиции. На вершине одного из этих двух холмов, усыпанных остатками древних строений – подразвалившаяся, но продолжающая выглядеть довольно гордо, древняя крепость, увенчанная четырьмя круглыми башнями.

Алтай спрыгнул с брони и обратился к «14-му», сержанту из головного дозора:

– Ну. Доложи обстановку.

– Всё чисто, всё тихо. Разведки противника не обнаружено. Но есть проблема. Туристы сказали, что воды здесь нигде нет.

– А ещё, что они сказали?

– Сказали, что это городище 12-го или 13-го века. Сказали, как называется, но я забыл. Название мудреное, язык сломаешь. Сказали, что раскопали его археологи ещё тридцать лет назад. Сказали, что при Великоправли наука была на уровне и работы велись полным ходом, а после развала – всё это стало никому не нужным, наука сдохла, раскопки свернули. Вот стоят теперь эти обломки, и их по новой песок заносит. Только иногда дикие туристы, вроде них, приезжают на денёк-другой потусить. Сказали, что учёные считают, что этот город люди оставили из-за воды. Была вода – город жил, но лет восемьсот назад река почему-то пересохла и люди ушли отсюда. Так что воды здесь нет и уже очень давно.

– Ясно. А что ты туристам такого сказал, что они нас за километр объезжали?

– Сказал, что сейчас здесь будут учебные стрельбы, что сейчас сюда прибудет рота безбашенных, контуженных, больных на всю голову артиллеристов, и они начнут мочить по всему, что движется. Сказал, что если они за пол часа отсюда не смотаются – им конец. Вот, наверное, они и приняли вас за этих артиллеристов.

– Ясно. Горбуша! Что у нас с водой?

– Несколько канистр, литров двести пятьдесят будет, не больше.

– Ой, негусто…

А дальше ротному предстояла работа. Работа под названием – «организация обороны».

Опорный пункт роты – это участок протяжённостью 1500 метров по фронту, и до 1-го километра в глубину. На этом участке рота должна выполнить свою боевую задачу: отстоять свои позиции, не допустить прорыва противника на защищаемую территорию, нанеся ему при этом максимальные потери. Рота Алтая должна удержать этот выгодный участок местности, обеспечив беспрепятственную высадку своего десанта, который решительным контрнаступлением сомнёт атакующие порядки противника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.