Реверс

На пороге, конечно же, стояла она. С тёмных волос на паркет стекала вода, глубокие синие глаза смотрели на него. Она ничего не говорила, а только ждала.

Джи схватил её за руку и втянул в дом. Она шла за ним словно бы никогда до этого не ходила и понятия не имела, как пользоваться собственными ногами. Он привёл её к камину, расстелил плед, усадил, а потом принёс большое махровое полотенце. Джи разжёг в камине огонь, заварил большой чайник ароматного пряного чая и сел рядом с ней. Она дрожала и смотрела на него.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он. Губы девушки задрожали, и она отрицательно повертела головой.

– Это неважно, – сказал Джи. Он принёс ей дымящийся в кружке чай. Она обхватила кружку двумя руками и сделала большой глоток. Джи стоял рядом и смотрел на неё.

– Анна, – сказала она и перестала дрожать.

– Джи, – сказал Джи. Он оставил её с чаем и полотенцем возле камина, а сам занялся картиной: запаковал её в хрустящую бумагу, положил в холщовый мешок и убрал далеко в шкаф. После этого он вернулся к Анне. Та уже оставила полотенце и допила чай.

– Что со мной будет? – спросила она.

– Ты останешься со мной, – уверенно сказал Джи.

И она осталась.

Дождь кончился на следующий день. Джи позвал домой своих друзей и родителей. За огромным столом представил её как свою невесту и тут же сделал предложение. Они обвенчались в маленькой церквушке на краю города. Священник был очень удивлён, что на церемонии не было никого со стороны невесты. Все приглашённые являлись друзьями или родственниками жениха. После венчания Джи привёл Анну в свой дом уже как законную супругу.

Они прожили долгую жизнь. У них случилось двое детей: девочка с пшеничными волосами – Мира и молчаливый, иногда казавшийся угрюмым, Хью. Им довелось увидеть счастье своих детей и повозиться с внуками.

Однажды перед Рождеством Хью решил заглянуть к родителям на минутку, чтобы напомнить, что ждёт их завтра на праздничный ужин, но дверь оказалась заперта. У него был свой ключ, и дрожащими руками он открыл дверь.

– Мам! Пап! – зазвенел его голос по родительскому дому.

Он прошёл по всем комнатам, но везде было пусто. В спальне родителей он замер перед картиной, которая висела над их кроватью. Это был их совместный портрет. На нём они были совсем молодые. Анна сидела, а Джи стоял за ней слева и касался пальцами её правого плеча.

Хью нахмурился, но не смог вспомнить, чтобы он когда-нибудь видел эту картину. Когда она появилась?

Хью в тот день так и не нашёл своих родителей в тот день. Потом весть об их пропаже дошла до Миры которая тоже пришла в дом и остановилась перед этой картиной в спальне.

Странно, что я раньше не замечала эту картину, подумала Мира.

Ещё через день об исчезновении Джи и Анны узнал весь город.

– Всякое случается! – говорили люди и пожимали плечами. Никто не понимал, что произошло. Все понимали, что жизнь Джи и Анны закончилась. В такой момент устраивают похороны, дают волю слезам и дружескому участию, но вот так, без прощания и последнего «прости»… Хью и Мира тоже оказались в затруднительном положении: родительский дом оказался пуст, н им не принадлежал. Они боялись его трогать, не решались заговорить друг с другом о наследстве, не знали, что со всем этим делать.

Сначала они приходили туда, чтобы убрать пыль, боясь что-то трогать. Потом стали приходить реже. Разумеется, настало время, когда никто из них не решался подойти к дому. Иногда люди говорят, что человек куда-то там забыл дорогу, если давно туда не ходил, но это выражение не передаёт того, что случилось с домом Джи и Анны. Хью как-то решил посетить дом своих родителей, пришёл к нему и увидел, что в доме живут какие-то люди. Он постучал в их дверь, устроил скандал, утверждая, что это дом его родителей, а эти люди живут в нём незаконно. Пришлось вмешаться полиции. Люди, которые открыли дверь Хью, представили все документы, подтверждающие, что они почти двадцать лет живут в этом доме. За Хью приехала Мира, которая высмеяла брата, узнав, куда он пришёл и что требовал.

Хью извинился перед людьми и попросил Миру отвести его в дом родителей.

– Я и сама давно там не была, – с грустью признала Мира. Брат и сестра долго шли по улицам родного города, пока Мира не сказала, что заблудилась и точно не помнит дорогу.

– Как?! – возмутился Хью. – Мы не можем в родном городе найти дом, в котором прошло наше детство? В котором всю свою жизнь провели наши родители? Дом, который всегда нас ждал и где нам всегда были рады?

– Мы долго не приходили, – сказала Мира. – Возможно, власти перестраивали город, им понадобилось место, на котором стоял наш дом, и они его снесли.

– Почему же не связались с нами? Почему никто ничего не знает про наш дом?!

– Это не наш дом, – пожала плечами Мира. – Это дом наших родителей.

– Но ведь их давно уже нет!

– Их нет… Ты прав! А у нас свои дома и своя жизнь…

– Так как же быть?!

– Жить, – сказала Мира.

– И оставить это вот так?!

– Да.

– И тебе совсем не жаль нашего дома?

– Этот дом навсегда останется со мной! – Мира улыбнулась и обняла брата рукой за шею, отчего почти повисла на нём.

– Он ещё и с тобой, – уверенно сказала она. – Этот дом навсегда с нами. Там, где всё это с нами, никогда и ничего не пропадает. Не переживай об этом доме! Он с нами, поверь!

Хью хотел спросить её о картине, которую видел в спальне родителей, но было так здорово идти с Мирой и слушать, как она что-то там щебечет, что он не решился её прервать.

Наверное, где-то есть дом Джи и Анны. Его можно узнать по картине в спальне. Хотя нельзя сказать наверняка, что эта картина висит в спальне. Она может висеть и в другой комнате. Да и картина может, как вы понимаете, немного измениться (вы же поняли, что она немного поменялась?). А ещё таких домов может быть множество.

Страшно, если вы таких домов не знаете.

4 Бог, чума и маскарад

Вот уже сто с лишним лет сцена, описанная евангелистом Лукой, запечатлённая в камне, возвышалась над головой всякого, кто стоял перед кафедральным собором славного города Вероны. Люди не задерживались под ней и уже почти не обращали на неё внимания. Равно как и на грифонов, стоящих справа и слева, и призванных по идее мастера служить охранниками входа в храм. Охранять ничего не требовалось, да и каменные птицы были на самом деле данью всесильной Венеции, под патронажем которой находилась Верона. Далее по мраморным ступеням можно было спуститься к широкой улице, на которой легко могли разъехаться две встречные повозки. По этой улице можно было попасть к старейшей площади города – Пьяцце делле Эрбе, принятую горожанами называть как «площадь трав». Эта прямоугольная площадь была густо заставлена со всех сторон богатыми домами и высокими башнями, а посередине гордо возвышался фонтан. От этой площади на юг к реке Адидже уходила узкая улочка, которая петляла до самого моста Скалигеров, в три пролёта перемахивающего через главную реку города.

По этому мосту катилась прочная и грубо сделанная повозка о двух громадных колёсах, которую с трудом тащил осёл, а правил ей тучный лысеющий монах – брат Лоренцо. Если бы священнослужитель шёл пешком, то явно бы перемещался быстрее. А так как повозка его была пуста, то некоторые горожане, видевшие брата Лоренцо, усмехались до или после того, как приподнимали шляпу или отдавали поклон. Брат Лоренцо широко и сладко улыбался каждому и гордо ехал по неровно вымощенной кладке.

– Ола-ла! – услышал брат Лоренцо как только съехал с моста Скалигеров к Вероне. – Кого я вижу? Брат Лоренцо! Не может быть!

Меркуцио соскочил с громадного валуна, на котором сидел до этого, и простёр руки в сторону повозки брата Лоренцо.

– Доброе утро, синьор Меркуцио! – отвечал брат Лоренцо, но улыбка его была не такой радужной, какой он награждал других приветствующих его.

– Я смотрю, что вы стали больше доверять ногам осла, чем своим собственным? А зря, брат Лоренцо! Ослиная голова совсем не умеет определять время, а потому заставила меня ждать на этом камне все составляющие вашего тела!

– Простите, синьор Меркуцио! Я гнал этого ленивца, как только умел, но что с него взять, он ведь осёл!

– Вы совершенно правы! Совершенно не стоит обижаться на осла, мой друг! Осёл точно ни в чём не виноват!

– Как же я рад, что вы на меня не сердитесь! Прошу вас, садитесь рядом, синьор Меркуцио!

– Разумеется, я сяду!

Меркуцио легко вспрыгнул в повозку и устроился рядом с братом Лоренцо. Осёл потащил их вперёд несколько быстрее, чем шёл до этого.

– Мне кажется, или осёл везёт нас двоих быстрее, чем он до этого вёз вас одного?

– О! вы жутко наблюдательны, синьор Меркуцио!

– Так что же?

– Думаю, даже осёл боится попасть на ваш острый язык, поэтому побежал со всех ног!

– То есть осёл соображает довольно неплохо?

– О! Это очень умный осёл, синьор Меркуцио!

– Это смотря с кем сравнивать, брат Лоренцо!

– И это вы точно подметили, синьор Меркуцио! – брат Лоренцо расхохотался, отчего осёл побежал ещё быстрее. Но вскоре повозке пришлось двигаться гораздо медленнее, ведь они въехали в постоянно поворачивающую улочку.

– Что слышно за пределами Вероны? – поинтересовался Меркуцио.

– Главная новость уже несколько времени не меняется, синьор Меркуцио! – вздохнул монах.

– Где же чума свирепствует ныне?

– Как вы догадались, что речь идёт именно о чуме?! Синьор Меркуцио! Видит Бог, я не знаю никого умнее вас!

– О, мой дорогой друг! Вы бы тоже догадались, если бы последние пару часов не провели в обществе осла…

– О, нет, синьор Меркуцио! Куда мне до ваших умственных талантов! Да и этот осёл не так глуп, как вы полагаете!

– Брат Лоренцо, я совсем не считаю этого осла глупым!

– Правда?

– Чистая правда!

– Это хорошо! – закивал брат Лоренцо. – Мне, признаться, стало немного обидно, когда вы дали понять, что считает ослов глупыми животными.

– Я совсем не это имел в виду.

– Это хорошо!

– Я, конечно, на кое-кого намекал, сравнивая этого человека с ослом, но к ослу у меня нет абсолютно никаких претензий!

– Как же я рад, что я ошибался, думая, что вы считаете осла глупым!

– Совсем нет!

– Это хорошо!

Они проехали некоторое расстояние не разговаривая друг с другом и отвешивая поклоны направо и налево.

– Как же я рад за осла! – вновь выразил успокоение брат Лоренцо.

– Я считаю ослов очень умными животными.

– Правда?

– Конечно!

– Просто мне показалось, что вы высмеиваете чью-то глупость…

– А вот это вам не показалось…

– Правда?

– Да! Но расскажите лучше о чуме…

– Подождите, а кого же вы считаете глупым, если мы говорили только об осле?

– Думаю, это уже не важно…

– Как не важно?! Синьор Меркуцио, позвольте и мне становиться умнее! Дайте мне подсказку! О чьей глупости вы говорили, когда обсуждали глупость осла?

– Брат Лоренцо, ответьте мне на один вопрос, чтобы мы продолжили нашу беседу в правильном русле!

– О! Это с удовольствием! Задавайте!

– Что важнее: чума или осёл?

Брат Лоренцо сосредоточил лицо, собрав брови и морщины на лбу в единую кучку.

– Чума или осёл… Осёл или чума… Вот ведь вопрос!

– Ну же?

– Тут есть какой-то подвох? – хитро сощурил глаз монах.

– Тут нет никакого подвоха! – горячо воскликнул Меркуцио. – Ну же! Какая тема важнее: осёл или чума?

– Нет, подвох тут всё-таки есть! – гордо заявил брат Лоренцо.

– Дорогой мой, представьте, что вы умный человек… Представили?

Брат Лоренцо расплылся в улыбке и самодовольно кивнул.

– О чём бы вы стали говорить: о чуме, которая вот-вот придёт в наш город, или об осле, который везёт нас сейчас к Площади Трав с такой скоростью, что спрыгни мы прямо сейчас с этой трёклятой повозки, через два ваших пустых вопроса окажемся на самой площади! Ну же! Решайтесь!

– Гм… Говорите, если бы я был умным человеком?

– Да, именно так!

– Ну если только умным…

– Да, это непременное условие!

– Ну…

Брат Лоренцо закатил глаза, а потом осторожно сказал:

– Умные люди часто обсуждают ослов… Слушайте, синьор Меркуцио…

И он вдруг захохотал, да так громко и заразительно, что Меркуцио стал озираться по сторонам, думая, как к этому отнестись. Вот теперь, озираясь, он понял, что узкая улочка осталась позади, а впереди уже виден фонтан, а справа падает тень от башни Ламберти, которая, казалось, упирается в самые облака.

– Доброго вам дня, святой отец! – крикнул какой-то чумазый мальчишка, и брат Лоренцо перестал смеяться. Вокруг было столько людей, что осёл не мог бы пойти быстрее, даже если бы захотел.

– К чему это я? – радостно обратился он к печальному Меркуцио. Тот не ответил, мрачно поглядывая вокруг.

– Ах, вот! Вспомнил! Мне тут давеча стало известно, что Капулетти собирается устроить маскарад! А знаете, синьор Меркуцио, повод, ради которого затевается праздник?

– Ну? – вздохнул Меркуцио.

– А дело в том, что приезжает Парис, молодой и богатый родственник князя. Этот молодой человек хочет жениться на Джульетте. Почтенный синьор Капулетти не сильно рад такой страсти, поэтому придумал двойную защиту: во-первых, встретит Париса маскарадом, в котором не так просто будет определить Джульетту; а во-вторых, он позвал всех красавиц города, рассчитывая, что молодому человеку может приглянуться другая девушка!

– И тем самым он сойдёт за радушного хозяина, – задумчиво сказал Меркуцио.

– Да-да! – хохотнул брат Лоренцо. – Получается, что он надел маску ещё до карнавала, который сам устроит!

Меркуцио рассмеялся.

– Теперь я тебя понимаю, брат Лоренцо! Да уж, хорош почтенный Капулетти!

– А ведь вдумайтесь, синьор Меркуцио, как часто людям приходится участвовать в таком маскараде! Вот мы сейчас на Площади Трав, где множество людей. Каждый из них пришёл по каким-то надобностям, но как же всё непросто на этой площади!

Меркуцио усмехнулся, больше любуясь речью брата Лоренцо, чем глядя на людей на Площади Трав.

– Вон там, например, стоит молочница Марта, видите её?

Меркуцио проследил глазами за рукой брата Лоренцо, но ничего не ответил.

– Попробуйте взять у неё молока в долг, и у вас ничего не получится. Однако Шурлю, целому днями таскающему хворост с ближайших холмов, она никогда не откажет, если он, конечно, перед этим соблаговолил потрепаться с ней некоторое время… Проклятый амур заставляет забывать её долги этого парня и давать в долг вновь и вновь! А вон Лизетта – дочь нашего лучшего обойщика – тихая и скромная девушка, во всём беспрекословно слушающая своего грозного отца. Кстати, вы знакомы с её отцом?

– Обойщиком Гримальдом?

– Да, он самый.

– Мерзкий тип. Подхалим и обманщик.

– Вот! И это только то, что знаете о нём вы, хотя, сдаётся мне, вы не каждый день с ним общались. А со своими домашними он ужасно жесток и требователен. Так вот Лизетта, тихая и скромная Лизетта, бывает, убегает ночью куда глаза глядят.

– Это как?

Меркуцио внимательнее присмотрелся к тоненькой девушке, скромно опустившей длинные ресницы.

– Она довольно влюбчивая особа, и украсть её на ночь не составляет большого труда. Это уже удавалось сделать и юному Расти, помощнику кузнеца, что ведёт своё дело под мостом Скалигеров, и булочнику Пимпо, жена которого напоминает пышную и румяную булочку, и знатному Ули, большому, кстати, охотнику до женских прелестей…

– А вам доводилось? – едва слышно и быстро спросил Меркуцио.

– Мне?! За кого вы меня принимаете, синьор Меркуцио!

– За служителя церкви, которому известно слишком много грехов горожан Вероны.

– Не так уж и много!

– Мне страшно даже предположить, сколько бы вы ещё могли сорвать масок на сегодняшнем маскараде, если бы сдержался и не задал свой вопрос.

– На этой площади есть люди, грехи которых покрыты для меня туманом неизвестности.

– Кто, например?

– Да хотя бы вы, синьор Меркуцио.

– Как же так, брат Лоренцо? Боюсь, вам известны вещи, за которые в аду уже давно ждут меня!

– О! Давайте не будем преувеличивать вашу тягу к познанию этого мира!

– Не думаете же вы, что если маску примеряет целый храм, а не человек, то…

– Молчите! – зашипел на него монах. – Мы уже приехали, вылезайте!

Меркуцио послушно спрыгнул, а вот тучному брату Лоренцо пришлось повозиться, спускаясь с повозки спиной вперёд. Откуда-то прибежали два молодых прислужника, заботясь и о монахе, и о повозке с осликом.

– Пойдёмте! – довольно грубо позвал брат Лоренцо Меркуцио за собой и стал взбираться к грифонам главного храма в Вероне.

– Вряд ли нас мог кто-то слышать, – спокойно отозвался Меркуцио.

– Не думаю, что нам следует проверять это опытным путём… При всём уважении к вам, синьор Меркуцио!

– Как вам будет угодно! – согласился Меркуцио.

По мраморным ступеням они взошли в прохладу и сумрак храма, прошли между ровными и пустыми скамьями величественного зала и приклонили колени перед изображениями Христа и Девы Марии. Монах достал из рукава чётки, закрыл глаза и, шепча что-то невразумительное, быстро перебирал деревянные шарики один за другим.

Меркуцио уже давно не молился, считая это занятие бесполезным, а иногда даже и смешным действием. Да, он приклонял колени в храме, ходил на исповеди (но не к брату Лоренцо), бывал на службах, но делал это только потому, что его не поняли бы все остальные жители Вероны. Поэтому Меркуцио терпел.

Брат Лоренцо закончил свою молитву, молча поднялся и поплёлся к тёмной стене храма, из которой торчало кованое кольцо, на котором обычно был закреплён факел. Лоренцо ухватился за это кольцо и, приложив все свои силы, потянул его на себя. Кольцо опустилось, а пласт стены рядом со скрежетом подался внутрь.

– Идите первым, не споткнётесь! – сказал брат Лоренцо. Меркуцио было не нужно просить дважды. Он легко протиснулся в тёмный проём, сделал пару шагов и дождался своего спутника. Как только они оба оказались на винтовой лестнице, уходящей вниз, скрежет каменной стены возвестил, что стена встала на своё место.

– Вы так легко запомнили ступени! – восхитился брат Лоренцо и Меркуцио по голосу понял, что монах довольно серьёзно от него отстал, спускаясь вниз.

– Вы так и ничего не сказали о чуме, – напомнил Меркуцио.

– А вас, как я посмотрю, довольно серьёзно занимает эта тема…

– Быть может, сон-трава избавит меня от интереса к подобным темам, но пока вы правы, брат Лоренцо. Так что там?

– В Верону придёт чума, – немного помедлив, сказал монах. – В этом нет никаких сомнений.

– И как мы будем защищаться?

– Как обычно, – вздохнул священнослужитель.

– И как мы защищаемся обычно?

– Трусостью, предательством и равнодушием…

– То есть?

– Избегаем всех, кого коснулась или может коснуться – по нашему мнению – печать смерти.

Винтовая лестница привела их в комнату, тускло освещённую одним-единственным факелом. Сама комната была крохотная, стены её были выложены красным кирпичом, потемневшим от сырости и копоти, а рядом с факелом была массивная деревянная дверь. Брат Лоренцо подошёл к этой двери. В его руках мелькнул массивный, блеснувший серебром ключ. Раздался лязг отворяемого замка, а затем дверь распахнулась. Они вошли в довольно большую комнату с довольно высоким потолком, освещённую люстрой с сотню свечей, со столами около стен и посередине комнаты. Два книжных шкафа, заваленных книгами в дорогих переплётах, стояли справа и слева от двери. Столы были заставлены стеклянными склянками.

– Итак, вы принесли необходимое? – хищно спросил монах.

– Разумеется, – усмехнулся Меркуцио. Он тут же достал тряпицу, развернул её на одном из столов и показал небольшой пучок травы с фиолетовыми цветками.

– Да, – вынес свой вердикт брат Лоренцо. – Никаких сомнений: вам удалось достать сон-траву!

5 Кошки, сон, смерть

– Никак не могу понять, – плавно начал плести очередную беседу монах Лоренцо – что заставляет вас часами просиживать в тухлом подземелье, что мы именуем лабораторией? Неужели вас так тянет знать тайны мироздания? Люди, подобные вам, синьор Меркуцио, предпочитают вино и любовь…

– Что я слышу, друг Лоренцо! – весело отозвался Меркуцио. – Вы либо жалеете о том, что выбрали путь служения Творцу, либо завидуете тем, кто предаётся смертным грехам?

– Думаю, мне не в полной мере удалось передать суть своей мысли…

– Да всё вам удалось, перестаньте занудничать!

Меркуцио только смотрел, как толстый монах ловко орудует склянками, весами с гирьками и ножом.

– Если вы поняли мою мысль, – вкрадчиво продолжал Лоренцо – то, возможно, вы позволите мне узнать ответ?

– Господи, брат Лоренцо! Сколько лет мы с вами знакомы?

– Девять, синьор Меркуцио.

Меркуцио с шумом выдохнул, как будто бы от чего-то устал.

– Неужели вы не заметили, что именно интересует меня?

– Я рискнул предположить, синьор Меркуцио…

Некоторое время они молчали.

– Ну так рискуйте! – потребовал Меркуцио, всплеснув руками.

– Я помню, когда впервые увидел вас в лаборатории. Помню, какие вопросы вы задавали…

– Брат Лоренцо, вы тянете кота за хвост!

– Я?!

Монах остановился и стал оглядываться вокруг себя.

– Брат Лоренцо! Я так сказал, потому что вы очень долго подходите к ответу! Вы должны были ответить на мой вопрос минут эдак пять тому назад, но вы до сих пор чешетесь!

Лоренцо прекратил все движения и только часто моргал.

– Рожайте быстрее! – потребовал Меркуцио.

– Это выражение тоже не надо понимать буквально, синьор Меркуцио?

Меркуцио злился.

– Понимайте как хотите! Так вы заметили область моих интересов?

– Мне кажется, синьор Меркуцио…

– Итак?

Меркуцио стоял и в упор смотрел на монаха, немым укором требуя ответа.

– Я осмелюсь предположить, что вас интересуют два явления этого мира…

– Вы наблюдательны, словно осёл! – дал волю своим чувствам Меркуцио.

– Смерть и сны, – спокойно сказал Лоренцо, даже не заметив оскорбительного выпада Меркуцио в свой адрес. – Правда, я склонен предположить, что на самом деле вам интересно только одно из этих явлений, но вы видите некую связь между ними, поэтому исследуете одно через другое. Я бы сказал, по принципу подобия и частичного соответствия…

– Как же долго вы добирались до умных слов! – восхитился Меркуцио.

– Умных слов не бывает, – резко и быстро произнёс монах. – Все значения словам придают люди. Вот они – люди – бывают глупыми и умными. Но мы не об этом, верно, синьор Меркуцио? Верны ли мои наблюдения?

– Вы правы, мой друг! – воскликнул Меркуцио. – Я в самом деле интересуюсь тайной смерти и думаю, что сон является неким схожим явлением, изучив которое, я могу приблизиться и к главной загадке.

– Что же в смерти загадочного? Неужели вы не понимаете, что смерть есть конец сути всего сущего?

– Видимо, мне стоит уточнить свою мысль. Сам процесс умирания меня не сильно интересует. Скорее, мне интересно то, что происходит после смерти.

– Но ведь Священное Писание подробно рассказывает об этой стороне смерти? Вы не находите сведения из Священного Писания верными?

– Я нахожу их верными, брат Лоренцо, но недостаточно изученными и от этого совершенно неуправляемыми…

– Вы хотите управлять смертью?!

Меркуцио подумал, что не может определить по интонации вопроса с каким соображением брат Лоренцо задал этот вопрос. Удивлён? Возмущён? Возможно, считает происходящее сумасбродством и в будущем сделает так, чтобы он, Меркуцио, больше не оказался в лаборатории?

– Я ничего не имею против Священного Писания…

– Помогите мне определить, синьор Меркуцио…

С этими словами монах остановился, нож и гирьки прекратили своё движение. Брат Лоренцо развернулся к Меркуцио несколько недружелюбно (как показалось последнему), блистая лезвием ножа с зелёным соком.

– Никак не могу понять, – медленно произносил брат Лоренцо, – вы тянете кота за хвост или рожаете?

Меркуцио не выдержал и расхохотался, сотрясая вокруг себя воздух, пламя фонаря и затхлый воздух подвала. Монах оставался с прежним выражением лица, терпеливо ожидая ответа.

– Я давно не получал такого удовольствия от беседы, друг Лоренцо! Впредь я буду учтивее с вами, я обещаю!

– Вы так говорите, синьор Меркуцио, будто вы меня чем-то обидели, а я вас потом проучил. Это не так, смею вас уверить. Давайте вернёмся к основной теме нашей беседы. Она, смею вас уверить, крайне интересна для меня.

Монах повернулся спиной и стал наливать воду в стеклянные колбочки, оставив нож в стороне.

– Итак, – устало вздохнул монах. – Мы остановились на том, что вы исследуете смерть как явление. Видите некое соответствие и подобие сна и смерти. Пусть! Так вы хотите научиться управлять каким-то процессом после наступления смерти? Уж не хотите ли вы научиться попадать в рай, минуя всё то, что назначено Богом для человека?