Заметки на полях жизни. Земное

– Ну как тебе семья? – поинтересовался у Сергея Фрол Иванович, пока тот помогал ему спуститься вниз. – Подойдёт? Из приданого-то за ней только эта хатка с таракашками.

Старик врал, проверял, на самом деле накопил и сохранил приличную сумму, и дом здесь в посёлке сдавал – всё, чтобы Анюте сделать потом жизнь как в сказке, только ей не говорил.

– Думали, напугаете, сбегу? – посмотрел ему прямо в глаза Сергей жёстким колючим взглядом. – Я тоже думал, заберу её у вас, а выходит, надо как-то вместе. Вросла она в вас всех, не вырвать, или, если вырвать, то с корнем, а это больно. И самое главное – её ведь на всех хватит. У неё душа такая, в которую полмира запихнуть можно, и поместятся. Видали вы ценнее приданое сейчас?

– Да ты не переживай, я-то справлюсь. Мне она бы раз-два в неделю приходила, и то хорошо будет. Я пожил, путь девка поживёт.

– Организуем! – обещал Сергей, и, получив снежком аккурат промеж лопаток, побежал по сугробам обстреливать итальянского мужа, абсолютно счастливого от обилия зимы.

2019

Божественный нетвокинг

– …и вам очень повезло. – Папа объявил внеочередной юбилейный год, или иначе святой год. Такое выпадает раз в четверть века, но иногда Папа может объявить внеочередной святой год, и это как раз сейчас случилось, к вашему приезду. Поэтому весь Рим перекопан, и, как обычно у итальянцев бывает – к сезону они ничего не успевают отремонтировать. Но хоть Святые Врата открыты, а значит, можно пройти в них и получить индульгенцию для себя или умерших, избавиться от накопленных епитимий и возродиться духовно.

Удивительно, как голос живого человека во плоти может превратиться со временем в звуки аудиогида – монотонный бездушный скрип информации, без интонаций, без эмоций. Интересно, если отправить гида в эти самые Holly Gates, починится человек, оживёт ли?

– Справа от нас можно видеть собор Святого Петра. Эта базилика – самый центр Ватикана, его сердце, и сегодня у нас запланирована туда экскурсия, на которую мы не пойдём, – продолжает свое металлизированное дребезжание гид.

– Как это не пойдем? Я за это деньги заплатила, когда тур покупала! – возмущается тучная дама в зелёном.

– Сегодня на площади Папа решил приветствовать людей, и собор закрыли, так что если хотите предъявить претензии – предъявите их Папе Римскому. Можете сделать это сразу по окончании экскурсии. Видите толпу на площади? Это те, кто пришел быть благословлённым 226-м Папой Римским Франциском. Для начала выскажите им претензию о срыве вашей экскурсионной программы, а потом пробирайтесь к самому Папе. Он, кстати, очень хороший, даже считает, что лучше пусть женщина родит незаконнорождённого внебрачного ребенка, чем сделает аборт, но при этом говорят, когда-то он работал вышибалой в ночном клубе в Аргентине, так что выбирайте выражения в беседе с ним. А слева от собора мы видим крышу той самой Сикстинской капеллы, над которой водружают трубу, выбирая Папу, чтобы пускать из неё чёрный или белый дым, – не меняя интонации, монотонно вещает гид. – На этом наша экскурсия на сегодня закончена.

– А Врата Святые внутри собора? – не унимается дама в зелёном.

– Нет, они пятые справа, для посещения Святых Врат потребуется отдельный билетик, и в этом году святые врата не одни и не только в Ватикане. Их много открыто и в Риме, и в Италии и по всему миру, так что не беспокойтесь – индульгенцию получить успеете, – гид отвечает уже спиной, стараясь поскорее ретироваться с поля боя от неприятных вопросов.

– Женщина, какие Святые Врата, вы о чём думаете? У православных Пасха завтра, а вы в католические врата собрались, за индульгенцией! – возмутился мужчина с бородой, явно знающий толк в религиозных канонах.

– Так я и хотела поэтому сегодня в них попасть. Завтра как-то неудобно, на Пасху-то… – извиняется женщина.

– Мужчина, что вы пристали! Сидели бы в России, постились и яйца красили. Сами тут прошутто вином запиваете, а других попрекаете воротами. Они вас заждались уже, за отпущением. Не судите, да не судимы будете! – вступилась за подругу в зелёном дама в фиолетовом.

Рядом с бородатым мужчиной супруга, по виду учительница – скромница с длинными тяжёлыми естественного цвета волосами, собранными в низкий хвост и с ненакрашенными губами. Такая ни за что не будет ругаться. Взяла мужа за руку, сжала. Дама в зелёном вкупе с дамой в фиолетовом встали в боевую стойку плечом к плечу, готовые дать отпор бородачу, и его скромнице-жене, и гиду, и, похоже, самому Папе Римскому Франциску, если потребуется. Четыре разноцветных холма размера пять плюс вздымаются не в такт, создавая эффект поршней в двигателе внутреннего сгорания. Только бы вразнос не пошли!

Знающий мужчина сражён ветчиной наповал. Подглядели, любопытные бабы, застукали его на глубине грехопадения до чревоугодия в страстную неделю, и теперь бросать в них камни не получится никак.

– А аутлет здесь есть где-нибудь поблизости? Раз уж мы в собор не идём, так хоть купим что-нибудь пока, – неосторожно поинтересовался молодой горячий молодожён.

Мужчина с бородой плюнул от досады и отошёл в сторону, смотреть на толпу у собора Святого Петра. Жена улыбнулась кому-то невидимому и последовала за ним. Все уже готовы были разойтись по своим делам, и вдруг:

– Правильно! Что время зря тратить? Вот мы когда в Непал ездили на медитацию, там было прямо в туре время предусмотрено на покупки. А тут такая программа, что ничего купить не успеешь, только сувениры по дороге, если хватать не глядя, – высоким хорошо поставленным голосом прокомментировала идею шопинга дама в шляпе и тёмных очках в форме бабочки, – гонят нас, гонят по музеям, по экскурсиям. Завтра сходим во врата, когда очередь поменьше будет.

– Минуточку, минуточку… – не удержался и вернулся в гущу событий мужчина с бородой, – медитация в Непале, говорите? А можно поподробнее об этом?

– Кстати, очень правильная была программа в Непале. Мы десять дней прожили в монастыре, учились медитировать, а потом два дня шопинга, и успели накупить всего. Хотите дам вам контакты туроператора? – ответила бесхитростная женщина в шляпе, явно не умеющая читать по лицам. Если бы в Непале её хоть немного научили видеть других людей, от неё бы не ускользнуло ехидное колючее выражение маленьких тёмных глаз, сверкающих над бородой.

– Простите за любопытство, – продолжил распалённый правдоискатель, – вы в какую веру крещены?

– В обычной нашей церкви меня бабушка крестила, а что?

– Нет, ничего… Я просто никак в толк не возьму для себя… Как это – вы в Ватикане индульгенцию просите у католиков, в Непале медитируете с буддистами, а в России на Пасху наверняка яйца красите?

– Ну да, а что такого?

Они оказались в центре группы, которая вся собралась обратно, будто магнитом притянутая, и обступила их, ожидая, чем же дело закончится. Словно ни Микеланджело, ни Рафаэль с Леонардо не создали в Риме ничего занимательнее этой перепалки. У многих в глазах было мнение, своё собственное, но все о нём молчали и с интересом наблюдали за развитием событий. Вопрос отношений с вратами, которые, по словам гида, "специально для нас открыли", терзал многих. Идти или не идти православным в Святые Врата в принципе и на Пасху в частности? Только молодожёны, далёкие от поисков иной правды кроме своей влюблённости, догнали убегающего под шумок гида и изводили её вопросами про ближайший аутлет. Остальные, все до единого, выстроились в почётном карауле вокруг своей веры в чужих устах.

Дамы, зелёная с фиолетовой, по-прежнему пылали и рады были бы вклиниться в разговор, но никак не могли найти что-то, к чему ещё кроме ветчины можно прицепиться для качественной ругани. Споры на интеллектуальные темы явно не были их коньком, и они безмолвно договорились хранить молчание, оставив за собой сильную точку мясного аргумента. Жена стояла чуть поодаль, опустив глаза, и терпеливо ждала завершения, каким бы оно ни было, готовая в любой момент исполнить свой долг. Была в ней такая жертвенность, что сразу становилось понятно – если мужа начнут бить, она непременно закроет его собой, так что никто не дотянется, и ни один волос не упадет ни с его головы, ни из его бороды. Он смотрел на неё иногда украдкой, сила его крепла, и он продолжал, уверенный в её поддержке всегда и во всём:

– А сами вы в какого Бога верите?

– Как в какого? В единственного, – искренне недоумевала женщина в шляпе, отвечая тихо и настолько миролюбиво, что даже с мягкой улыбкой.

– Так в Будду, или Христа, или, может быть, в Аллаха? Ваш Бог кто? – не в тон ей громко, с укором напирал бородач.

– Тот, кто меня услышит. В Туле, в Риме, в Катманду или в Мекке – неважно. Важно только, чтобы услышали, он меня, а я его. Неужели у вас нет такого своего Бога? Который не будет ни за, ни против ворот, медитации, плясок у костра или вкусной еды. Не того, который по чужим правилам, а того, который ваш, настоящий?

Она спросила слишком наивно, откровенно, бородач не успел закрыться от такой честности. Вопрос ударил в место, где нет защиты, брони от самого себя, пробил под рёбра так, что он осёкся, обмяк, и гнев в его глазах сменился на поиски убежища для подранка. Он сразу стал на полметра ниже ростом и выглядел очень обескураженно. Как можно было ожидать, что такая маленькая, неприметная, в очках, вместо того чтобы оправдываться, задаст вот такой вопрос здесь, на площади Святого Петра в Ватикане? И зачем эти люди стоят вокруг и слушают так, что тишина повисла, что им всем до его Бога? Жена не может от этого укрыть. Уж лучше бы били, тогда всё стало бы понятно – за веру даже хорошо быть битым.

Зелёная с фиолетовой уже набрали побольше воздуха в лёгкие, готовые к его ответу. Это ловушка, он сам попался на свою слабость, как на крючок, и за неё сейчас жестоко наказан. Вчерашний сытный ужин стоял у него поперёк горла, мешая говорить, но не только в нём было дело.

– Я не буду вам отвечать, и в чужие Святые Врата не пойду. Я знаю точно, в какого Бога верую! У вас всё слишком просто, а нужно выбрать религию, веками выстраданную, и держаться за неё, иначе…

Но его уже не слушали, презрительно загудели, зашевелились, потеряв к нему интерес, и скоро группа растворилась в Риме. Дама в шляпе лишь пожала плечами, не получив откровенности в ответ на свою, и тоже ушла. Они остались вдвоём среди чужих людей, пришедших сюда именно к Папе, а не по случайности. Жена не сделала ни шагу к нему навстречу, так и стояла на булыжной мостовой, как вкопанная. Он подошёл к ней сам, молча взял её за руку.

– Всё будет хорошо, дорогой, – постаралась утешить она.

– Божественный нетвокинг – вот их религия. Они заигрывают с любым богом, до которого смогут дотянуться. Именно заигрывают, без служения, без покаяния, и я, похоже, одним злосчастным куском мяса отправил полсотни православных христиан пройти сквозь Святые Врата. Хреновый из меня сегодня вышел проповедник, дорогая.

– Всё будет хорошо, – словно мантру повторяла жена, – всё будет хорошо.

Ему это не понравилось, как и тот вопрос, и он предпочёл замолчать и злиться, чтобы заглушить всё лишнее, что стало вторгаться в его открытую рану извне, как раз когда Папа Римский благословлял всех, кому повезло оказаться в тот момент на площади Святого Петра.

Рим 2016.

Индульгенция – в католической церкви полное или частичное прощение грехов.

Епитимья – исполнение христианином, по назначению священника, тех или иных дел благочестия; имеет значение нравственно-исправительной меры.

Прошутто – итальянская ветчина, сделанная из окорока, натёртая солью.

Аутлеты – магазины, в которых со скидками продаются одежда, обувь и аксессуары известных марок.

Спорящий со смертью

Как не вовремя, под Новый год, тесть умудрился загреметь в больницу! Диагнозов у старика оказалось больше чем ожидали, даже домой не отпустили, оставили под капельницами, но третьего января велено было забрать домой с дополнением: "Сами не справитесь, теперь он лежачий, понадобится сиделка". Тёща истерила, жена работала в поте лица, и почётная обязанность искать сиделку для здоровенного старика с дурным характером, подпорченным болезнью, легла на Вадима. Сиделки оказались обычными людьми, и на Новый год разъехались по домам, чокаться шампанским с близкими. Деньги деньгами, а звон бокалов не перекупят. В патронажных службах обещали, что дальше будет хуже – после праздников аншлаг обострений из-за "немножко салатика и одна рюмочка не повредят", сиделку будет вообще не найти. "У нас уже полная оплата всех, кто остался, в двойном размере, и дальше никаких перспектив", – лениво отвечали девушки в кол-центрах, словно богини, раздающие патронажное счастье лишь избранным. Вадим вздохнул, смирился и вместо приятного времяпровождения с друзьями в проводах старого года, взял день отпуска, чтобы собеседовать троих всего, предложенных разными агентствами, кандидатов. Предновогодний дефицит – каждый на вес золота.

Первая дама приехала с опозданием на час. Была она грузная, хамоватая, под ногтями носила грязь и пахла чесноком. Можно было бы с порога попрощаться, не будь она одна из трёх. Придётся говорить. Вадим включил диктофон и начал.

– Ольга Андреевна, у вас есть медицинские навыки? – читал Вадим по шпаргалке, записанной женой.

– Есть. Я санитаркой отработала двадцать лет. В морге работала, так что смерти не боюсь. У вас умирает человек или жить будет?

– Да как получится. Надеемся, что будет, – опешил Вадим.

– А весит больше ста?

– Когда везли туда, больше, сейчас не знаю.

– Ну тогда я работаю по тарифу в полтора больше. Говорить с ним надо будет?

– Конечно. А как же с человеком не говорить?

– Знаете, слушать их бесконечные рассказы про одно и то же не большая радость.

– Ну у нас там тёща есть, она будет слушать. Ей помогать просто надо, – оправдывался Вадим.

– Ой. Плохо как. Не люблю, когда под ногами кто-то крутится и указывает, что делать. У вас, может, квартира есть отдельная, где я с ним могу одна быть?

– Нет у нас такой квартиры. Вы идите, мы позвоним.

Тесть был хорошим человеком, вместе против жены и тёщи бились когда-то за свободу рыбалки и мужского клуба. Вадим, глядя на сиделку с опытом работы в морге, подумал, что и сам готов ходить за стариком, только бы не отдать его такой чесночной ведьме. На распечатанном резюме нарисовал жирный минус рядом с фотографией.

Вторая, судя по фото, должна быть милее. Она не опоздала, пришла даже чуть раньше и выглядела очень интеллигентно. Аккуратная, чистенькая, с гладкой причёской, она скорее была похожа на учительницу, чем на санитарку.

"Yes, – мысленно восторжествовал Вадим, – это наша девочка, можно закрывать лавочку!"

– Здравствуйте, Антонина Николаевна, очень приятно. Какой у вас опыт работы сиделкой?

И полился рассказ про больного парализованного мужа, за которым ходила три года, пока не ушёл в мир иной. Ради него выучилась на медсестру, умеет и уколы, и внутривенные, и массаж, и гимнастику. Потом стала подрабатывать сиделкой и уже лет десять как работает. Вадим ликовал больше и больше с каждым её словом.

– А расскажите поподробнее про ваших пациентов, – прочёл Вадим из шпаргалки, уже больше для порядка, чтобы жена потом не ругалась.

Для себя он уже принял решение и нарисовал рядом с фотографией на резюме жирный плюс. Однако поторопился, и после того как услышал, что уважаемая Антонина Николаевна становилась женой каждого пациента, который прошёл через её ласковые руки, представил, что этот плюс увидит тёща, и быстренько превратил его в решётку для игры в крестики-нолики.

Попрощался он вежливо, обещал дать ответ непременно сегодня и подумал, что если третий будет "никакущий", то на месяцок, пока найдётся нормальная сиделка, из десятка хотя бы кандидатов, можно будет её задействовать под особым присмотром тёщи.

Третий, шестидесятилетний старик, позвонил и перенёс встречу. Сказал, что по делам нужно заехать и сразу к нам. Голос его поскрипывал в трубке. Интуиция Вадима сказала: "Сомневаюсь". Цейтнот ответил: "Смотри и не выёживайся".

Старик был одет в потёртую кожаную дублёнку, валяные боты в резине и шапку с помпоном. С собой у него был целлофановый пакет-майка с батоном хлеба, сардельками и какими-то лекарственными пузырьками. Белая как снег борода и волосы чуть завивались и, в комплекте с большим животом, обтянутым свитером с оленями, делали его похожим на сказочного Деда Мороза.

– Ой, у меня тут пихта разбилась. Пахнет. Где у вас мусорка, надо выбросить, – начал он хозяйничать прямо с порога.

От того, что разбитый пузырёк выбросили, запаха не убавилось. Квартира пахла теперь как сауна и дополняла новогодний ёлочный антураж. Дед достал из внутреннего кармана куртки одноразовые, не раз ношенные, безразмерные гостиничные тапки. Бросил куртку на пуф в прихожей, сверху шапку.

– А болезный-то где будет? Тут?

– Нет, в квартире у тёщи, на Тургеневской. Там у них три комнаты, так что всем места хватит.

– Центр, всё дорого. Понятно. Тёща в комплекте прилагается? – хитро прищурился он, подмигнув.

– Прилагается.

– Как хорошо. Борщ варит? – улыбнулся дед, показав нехватку нескольких передних зубов.

– Варит ещё как, – улыбнулся Вадим.

Вообще-то пора было уже перехватывать инициативу, а то непонятно, кто кого собеседует.

– Давайте приступим.

– Да, да. Приступим не преступая, так ведь?

Вадим не сразу понял, а когда дошло, оценил – тестю бы понравилось. Он очень любил такие штуки. У них раньше игра слов в чести была, кроссворды и прочее. И хоть сейчас он говорит плохо, требует, чтобы подчинённые ему медработники отчитывались перед ним в письменном виде, иначе рвёт из себя катетеры и потому лежит привязанный, а несчастной тёще рассказывает, какой дурой была его жена и как он от неё погуливал, принимая её за плохую сиделку, но хотелось бы, чтобы на будущее пригодилось. Вдруг в себя придёт?

– Ну тогда давай диагноз, что ли, читать буду.

Вадим молча передал деду бумагу, тот надел большие очки с отломанной дужкой и принялся читать.

– Ой-ой, как его, бедненького… – покачал головой расстроенно.

– Степан Петрович, у вас есть медицинские навыки? – снова попробовал стать главным на этом собеседовании Вадим.

– Да можно и так сказать, когда-то спортивная медицина была. Давно. Физиология там всякая. Сейчас уже мало памяти, но кое-что понимаю, конечно. Чем свеча от таблетки отличается, знаю, и откуда руки, а откуда ноги растут, знаю, и то хорошо. Не в этом моя главная ценность.

– А в чём? – отклонился от шпаргалки Вадим.

– Я со смертью спорю.

– Это как? – уточнил Вадим, уже начиная расстраиваться, рисовать чёрточку минуса и хвалить интуицию.

– А так. Вот врачи, они с ней борются. Заливают всякие жидкости в человека, чтобы её вымыть, таблеток придумали мама не горюй, режут, а я с ней спорю. И переспорил уже много раз, поэтому люди меня и зовут. Обидно только бывает, что когда я быстро лежачих поднимаю, то сам себя зарплаты лишаю. Коллеги мне говорят, что я старый дурак, и надо долго, чтобы работа была, а я долго не могу. Предыдущего за десять дней после инсульта поднял, так с меня вернуть зарплату, уже выплаченную, попросили. Вот так вот.

Вадим перестал рисовать минус, посмотрел внимательно на старика. Выцветшие серые глаза его пронзительно ясно сверками под косматыми дедморозовыми бровями без намёка на безумие. Аферист, может быть? Разводит на деньги?

– Так вы, выходит, видели смерть в лицо, если с ней спорите?

– Конечно, видел, и не раз. Чуть не каждый мой болезный с ней знакомит, – спокойно ответил дед, не заметив иронии в голосе Вадима.

– И как она выглядит?

– Да как себе захочешь, так и выглядит. По мне так вполне себе симпатичная. То, что у кого-то работа поганая, это не повод выглядеть плохо. Такая ничего себе одетая, причёсанная. Я вон знал бабу, в рыбном цеху работала, так и та ничего себе была, а уж что может быть хуже.

– А мужик или баба?

– Вот тут не разберёшь. У них там, похоже, как в той Европе нынче нравы. Не угадаешь её – унисекс теперь таких называют. Голосок такой скрипучий, козлиный. И не бреется.

– Вы откуда знаете, что не бреется?

– А я порой с ней неделю вместе, так она щетиной не обрастает, значит, и не бреется.

– Ну выходит лик у «оно» человеческий.

– Да ну, какой там! У меня она на игуану похожа, потому как ведёт себя как та игуана.

– Это как?

– Да она ж к людям не по времени приходит, как думают. Пришла пора – пришла смерть. Нет, не так это. На запах она идёт. Как в теле чё сильно не так, послабнет, чует она, и тут как тут, и кусает сразу, яду своего ещё впрыснет, чтоб наверняка и дальше уж не отстаёт, рядом вьётся, ждёт, выглядывает: помрёт, не помрёт. Ещё другой день прикусит, третий. Караулит. Ей, конечно, хорошо бы, чтоб помер кто, тогда она себе в мешок кладёт и тащит сдавать. Работа у неё сдельная, потому чем больше притащит, тем ей лучше: и премия, и отпуск, и звания всякие.

– Куда сдавать?

– На склад.

– А где у неё склад?

– Слушай, вот что ты за человек? Я сколько с ней говорил, ни разу даже не поинтересовался, что там да как. Она говорит – положено принять и доставить на склад. Я что, в душу ей полезу? Мне не она нужна, мне тот, кого она заграбастать хочет, нужен, и если утащит, то мне уже не остановить, куда бы ни тащила.

– Какой вы, деда, в самом деле, нелюбопытный. Если вы с ней вправду общаетесь, то она ж всё про то, что дальше, знает. Разузнали бы!

– Вот когда дотащит меня до склада, тогда и узнаю, а пока мне неинтересно. К тебе придёт, ты с ней и болтай о глупостях, – обиделся дед.

– Ну уж нет, я как-нибудь обойдусь тут, не зная…

– Вот то-то! Как указывать, все горазды, а как самому сделать, никто не хочет.

"Ой, ну и мастак же дед заливать, – думал Вадик, – ему бы в театре выступать, сам Станиславский ему бы "ВЕРЮ" во весь голос кричал!"

– Дед, но как так-то, вы её видите, а другие нет. Может, мерещится?

– Может и мерещится. Только что-то у меня после этого мерещенья безнадёжные оживают, – ещё больше надулся дед.

– Степан Петрович, вы не обижайтесь. Просто согласитесь, история ваша довольно странная.

– Да знаю я, сынок, знаю, и мне в службе говорят – хочешь работать, не рассказывай, а то им претензии предъявляют, что сумасшедших присылают. А мне тоже врать-то как? Я же буду с ней спорить, если меня позовёте. Зачем я иначе? Я вены не умею колоть, массажи не делаю, заговорами и ворожбой не умею. Русский я, мужик, руки у меня сильные, весу сто пятнадцать, так что любого здоровяка на руках ношу, да со смертью спорю – все мои "конкурентные преимущества", как наш менеджер говорит.

– Ну хорошо, допустим. А как вы в первый раз с ней повстречались?

– Ясное дело, как. С ней иначе не повстречаешься, только когда сам помрёшь. Я помер и повстречался.

Воцарилось неловкое молчание. Вадим не нашёл комментариев и хотел уже указать старику на дверь и отправиться пылесосить, остановившись на временном варианте невесты всех пациентов, но дед продолжил:

– Умер я ещё десять лет назад. Было мне тогда всего-то пятьдесят пять. Дело в том, что у меня спортивное сердце, большое. Знаешь такое?

– Нет, – признался Вадим и на всякий случай стал набирать поисковый запрос "спортивное сердце большое".

– Так я, сынок, спортсмен бывший, тяжелоатлет, потом в зале железо долго тягал, а лет после пятидесяти бросил, дурак, решил, что всё. Не понимал, что большому сердцу нельзя нагрузку снижать, качать надо кровушку, обычных врачей ещё послушал, не спортивных, выпивал по праздникам прилично – в общем, надурил ого-го, ну и долбанул меня инфаркт. Я уже один тогда жил, без жены, дети за границей все. Одеваться никогда я в новое не любил – растоптанное да разношенное удобней всего, мне красоваться ни к чему. Нашли люди меня на улице, в луже за остановкой, решили, что бомж, подержали немного в больнице и выпустили. Сказали – иди, здоровый ты, ничего с тобой не будет. Приехал я домой, лёг, и накрыло меня так, что ни встать, ни повернуться. Всё вокруг темно, тошно, и жить не хочется совсем. У кровати кусок хлеба чернушки и таз, ну ты понимаешь. Вонь, смрад, лежу – помираю. Только я тогда уже травничать любил, и стояла у меня на столике настойка одна, эксперимент без патента. Гадкая – слов нет, и говорить тебе не буду, что туда намешано, но уверяю – все натуральное и на спирту. – Петрович рассказывал так уверенно, словно и правда вспоминал, не придумывал, аж взопрел от эмоций, достал большой матерчатый платок, вытер лоб. – И решил я тогда жахнуть этой настойки и отмучиться – нельзя ж ни грамма, пропуск на тот свет после инфаркта спирт. Открыл её – воняет хуже моего тазика. Фу… Аж с души своротило. И вдруг гляжу – игуана эта здоровенная. Облизывается, морду в пузырёк тычет. Я, как и ты, решил сначала, что мне мерещится, но как к любой земной твари к ней обратился: "Что ж ты, – говорю, – наглая рожа, в мой пузырёк лезешь?", а она возьми и ответь: "Так вкуснятина какая! Что тебе, мужик, жалко? Я тебя всё равно заберу сегодня-завтра, не жадись, поделись!"