Тюремный дневник

Мария Бутина

Тюремный дневник

Моему любимому дедушке Владимиру Филипповичу Шаповалову посвящается.

Он всю жизнь вел дневники. По его совету я тоже вела дневники, из которых и родилась эта книга.

© Бутина М.В., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Предисловие

Так об этом думать

Нельзя; иначе – мы сойдем с ума.

Уильям Шекспир. «Макбет»

У американцев есть такая фраза: «You cannot make it up», означающая, что некая история или ситуация настолько невероятна, что ни один, даже самый изощренный человеческий ум не смог бы ее придумать. Она могла произойти только в реальной жизни. По воле случая ли, по велению Бога или некоего Вселенского Разума, в зависимости от того, кто во что предпочитает верить, звезды встали так, что возникла комбинация, недоступная гению человеческой, на первый взгляд безграничной фантазии.

Эта история как раз такого порядка. В ней сплелись воедино политика, большие деньги, оружие, тюрьма и спецслужбы. Но это все внешнее. Главное совсем другое – эта история о верности и предательстве, благородстве и трусости, надежде и отчаянии, любви и ненависти. Она о том, что надежду можно обрести даже в самой темной тюремной камере, а свет есть в каждой душе, надо просто почувствовать его тепло и открыть ему сердце.

Я долго не могла начать писать эту книгу. Переживать все случившееся вновь было сложно и неприятно, а потому я, поддерживая максимальную занятость дня всем чем угодно, находила предлог не возвращаться «туда», в каждый из 467 дней тюремного «квеста». Своим происхождением эта книга обязана случаю: в мире объявили пандемию коронавируса, и я, как и миллионы людей, оказалась в самоизоляции. Так из одной изоляции я попала в другую.

В той изоляции, в тюрьме, я посвятила себя написанию дневников, которых накопилось 1200 страниц ко дню моего освобождения. Каждый лист этих записей теперь нуждался в расшифровке, ведь все было целенаправленно изложено так, чтобы, окажись мои заметки в руках ФБР, агенты всего лишь подумали, что речь в них – о тюремном быте. На самом же деле в дневниках есть все – каждый допрос, каждая мысль, описания агентов и того, что в тюремных застенках со мной случилось на самом деле.

Время новой коронавирусной изоляции я посвятила расшифровке дневника, чтобы представить читателю полную картину произошедшего. О том, что было на самом деле, известно из средств массовой информации едва ли на треть.

Эта книга основана на моих воспоминаниях, в которые я, перечитывая очередной раз эти строки, сама не могу поверить. Они настолько ломают привычные стереотипы и прекрасную картину уютного мира западных либеральных ценностей, что в это не хочется верить, иначе можно просто сойти с ума. Этого не покажут в голливудских фильмах, об этом не напишут на страницах американских газет и журналов. Но все это – правда, все имена и события – реальны. Лишь за редким исключением имена тюремных надзирателей и заключенных я заменила на вымышленные, чтобы не подвергать их опасности.

Читатель узнает о том, почему я со скамьи одного из лучших университетов мира пересела на скамью подсудимых, как оказалась в американской тюрьме и почему ФБР будет вечно хранить материалы этого дела под грифом «секретно».

Я приглашаю читателя за мной в тяжелое, необычное путешествие по всем этапам американской системы правосудия с момента моего ареста до депортации на Родину.

Пускай мы не можем изменить происходящих с нами событий, но у нас всегда есть выбор, как реагировать на происходящее.

Своим освобождением я обязана, прежде всего, моей семье, которая ни на секунду не прекращала борьбу за меня. Никто из нас ни разу не позволил себе расклеиться и заплакать во время наших редких телефонных разговоров. Мы всегда подбадривали друг друга. Иначе было нельзя.

Я выжила и вернулась на Родину, потому что меня не бросила моя страна: от президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина до жителей алтайской глубинки. Я бы хотела выразить признательность официальному представителю МИД России Марии Владимировне Захаровой, послу РФ в США Анатолию Ивановичу Антонову, другим дипломатам и в особенности сотрудникам консульского отдела посольства, Уполномоченному по правам человека в РФ Татьяне Николаевне Москальковой, председателю комитета Государственной думы ФС РФ Леониду Эдуардовичу Слуцкому, члену Совета при президенте по правам человека Александру Семеновичу Броду, главному редактору телеканала RT Маргарите Симоновне Симоньян и ее коллективу, председателю правления Фонда защиты национальных ценностей Александру Александровичу Малькевичу, предпринимателю и общественному деятелю Михаилу Михайловичу Хубутии, Ассоциации юристов России, а также членам и сторонникам общероссийской общественной организации «Право на оружие».

Я безмерно благодарна моим адвокатам Роберту Дрисколлу и Альфреду Кэрри и членам их семей, а также моему давнему другу, писателю Джеймсу Бэмфорду, который ни разу не усомнился в моей невиновности и первым выступил в мою защиту в момент обострения антироссийской истерии в США. Я благодарна моей близкой подруге Елене Алексеевне Волковой и ее семье, моему другу детства Олегу Александровичу Евдокимову и его супруге Татьяне. Я также благодарна за помощь и поддержку моему другу Джорджу О’Нилу, который не оставил меня в беде, несмотря на все сопряженные с этим риски для его жизни и бизнеса.

Спасибо каждому, кто в меру своих финансовых возможностей поддержал меня через Фонд Марии Бутиной, писал мне письма в тюрьму, снимал сюжеты и публиковал статьи, выходил на пикеты, а также поддерживал моих родителей в это непростое время.

Конечно, я не могу обойти вниманием и каждую из женщин-заключенных, благодаря которым я узнала, что такое любовь к ближнему без внешних атрибутов и ханжества. Они научили меня не судить по одежке, смотреть вглубь человеческой души и находить в людях хорошее, несмотря ни на что. Отдельная благодарность моей близкой подруге Финни, ставшей мне второй матерью, которая заботилась обо мне каждый день с момента нашей первой встречи в очень непростых, мягко говоря, обстоятельствах.

Я благодарна протоиерею Русской православной церкви заграницей, настоятелю Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне, отцу Виктору Потапову, который постоянно поддерживал меня и помог мне начать важнейший в моей жизни путь – становления в вере.

И наконец, я благодарна тем, чьих имен мы никогда не узнаем и не увидим на страницах газет и журналов, не найдем на веб-сайтах. Они, я всегда знала, незримо были рядом и сделали все возможное, чтобы я благополучно вернулась домой. Храни вас Господь, ребята!

Я выжила и вернулась, потому что созданное Всевышним не под силу разрушить человеку. Где бы наш человек ни был, что бы с ним ни происходило, его невидимую и неразрывно прочную связь с Родиной нельзя разорвать. Помните об этом и передайте своим детям. А если кто-то скажет вам обратное, не верьте, это – гнусная ложь.

Почти конец

29 октября 2019 года, г. Барнаул, Россия

Две маленькие фигуры медленно приближались ко мне в утреннем полумраке сквозь потоки холодного осеннего дождя. Я так долго ждала этой встречи, но боялась, что ей уже не суждено случиться, потому так и не придумала, что буду делать, если она произойдет. Но стоило мне увидеть знакомые силуэты, все мои волнения улетучились, будто какая-то невидимая сила толкнула меня в спину, и я побежала навстречу маме и бабушке. Еще миг, и я оказалась в их теплых и нежных объятьях. Знакомый родной запах накрыл меня с головой так, что я почти потеряла сознание. Мама только сказала: «Доченька, как же долго мы тебя ждали! Как же вы с сестрой похожи. Я не поверила от волнения, что это ты!». Наверное, ей стоило сказать что-то другое, снова обретя дочь после долгой разлуки, но, впрочем, кто знает, что говорят в таких случаях.

Неожиданно подлетели пятеро молодых худеньких девчонок. Они окружили нас, стали обнимать, а мне в руки сунули большой тяжелый торт в пластиковой упаковке. Это были подруги моей сестры, которым с детских лет я стала родной, сперва нянча их совсем маленьких, потом играя с ними в куклы, позже помогая с домашними заданиями, и, наконец, рассказывая о свиданиях с мальчиками и про то, как детей находят в капусте.

Эта теплая встреча в аэропорту Барнаула прошла незамеченной для всех телекамер. Так устроил папа, буквально за пару часов до вылета из Москвы поменяв наши билеты с рейса «Аэрофлота» на S7. Мы прилетели раньше известного прессе времени и ушли от «преследования» толп журналистов. Я была ему безмерно благодарна. Это должна была быть только наша, семейная встреча.

Теплые мамины и бабушкины руки долго обнимали меня. А потом в темноте раннего утра мы тихонько пошли к нашей машине. Домой ехали молча. Думаю, каждый переживал бурю эмоций, но не знал, с чего начать. У нас будет еще много долгих дней и ночей, чтобы все рассказать друг другу.

В доме горел свет. Стол, по нашей семейной традиции, как положено, когда кто-то приезжает в гости, был уже накрыт. Пахло свежими булочками и ароматным алтайским чаем. По кухне разгуливал, оглядывая свои владения, наш толстый рыжий кот Мейсон. Вслед за мной, мамой, папой и бабушкой в дом влетели девчонки-хохотушки. К такому Мейсон оказался не готов и тут же скрылся, недовольно помахивая хвостом, в неизвестном направлении.

«Маша, Маша, давай я тебя сфотографирую с тортом!» – наперебой кричали девочки. Так появилась моя первая фотография дома. Так я родилась заново. «С возвращением, Маша!» – гласила надпись на торте.

Выпив чаю с тортом и плюшками, гости разъехались. Стало тихо, из ниоткуда снова возник кот Мейсон, оценивая причиненный его владениям ущерб. Забрезжил рассвет, кончился осенний дождь, и в большие окна заглянули лучи моего первого дня дома.

С момента возвращения на Родину я вот уже три дня не сомкнула глаз. К тому же я очень устала от постоянного внимания телекамер, поэтому мама строго настояла, что нужно немного поспать. Я слушала ее слова, а в глазах видела, что отпускать меня ей ни на секунду не хотелось. Казалось, что вот я уйду, и для нее все начнется заново – бесконечные дни страданий вдали от любимой дочери. Все же я послушалась маму, тихо поднялась на второй этаж, где на кровати меня уже ждала свежая отглаженная пижама. Натянув одеяло до кончика носа, я еще долго боялась закрыть глаза, но сон взял верх, и я, наконец, заснула.

Первый этап: Вашингтон

Арест

15 июля 2018 года, г. Вашингтон, США

– Мария, вы арестованы по обвинению в заговоре с целью совершения преступления или обмана Соединенных Штатов, а также в незаконной деятельности иностранным агентом в пользу Российской Федерации на территории Соединенных Штатов Америки. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете в свое оправдание, может и будет использовано против вас.

Мне приказали развернуться, положить руки на холодную стену коридора, поставить ноги на ширине плеч.

– У вас есть оружие или иные предметы, которыми вы можете ранить нас?

– Конечно, нет! – удивилась я такому странному вопросу, заданному мне, всего месяц как выпускнице Американского института, получившей красный диплом магистра в области международных отношений, честно выстраданный в университетской библиотеке.

Мишель Болл, ведущий мое дело агент ФБР, маленькая брюнетка с остреньким носиком, аккуратным маникюром и тщательно нанесенным макияжем, липкими черными резиновыми перчатками ощупала каждый миллиметр моего тела. У нее была почти модельная внешность, если бы не низкий рост и уже слегка расплывшиеся бока.

В строгом черном костюме и шелковом сером топе по последней моде, как в лучших фильмах про славных агентов из Федерального бюро расследований, Болл была в тот день при параде. И этому была веская причина – только окончившая Полицейскую академию, экс-телеведущая прогноза погоды на маленькой телестанции богом забытого городка на аграрных просторах штата Миссури, тридцатилетняя Мишель Болл готовилась к делу, которое станет жемчужиной ее карьеры. Все должно было быть идеально!

Это была не первая наша встреча с Мишель – в апреле 2018 года, т. е. за три месяца до моего ареста, ко мне в дом вломилась толпа из десяти агентов ФБР. В тот самый день я ждала возвращения моего друга сердца из поездки в Южную Дакоту. Строго соблюдая семейную традицию гостеприимства, в своей маленькой арендованной однушке на первом этаже в пятнадцати минутах ходьбы от студгородка, я пекла его любимый банановый кекс. Надев передник, чтобы не испачкать праздничную розовую кофточку мукой, я как раз замесила ароматное тесто и только-только разогрела духовой шкаф. Атмосфера настраивала на радостную долгожданную встречу. На маленькой кухне были едва слышны звуки французской мелодии из фильма «Амели», моей любимой песни для приготовления вкусностей.

Вдруг раздался страшный грохот в дверь. «Господи, – вздрогнув, подумала я, – наверное что-то случилось. Может, пожар? Верно, кому-то нужна моя помощь!». Так, в кухонном переднике, я побежала к совсем тоненькой, деревянной, покрытой толстым слоем белой краски двери, которая вот-вот должна была вылететь вон, сотрясаясь от сильных ударов… Я была научена родителями сперва выяснить, кто и зачем пришел нарушить мой покой – хотела было глянуть в глазок, но побоялась, что дело кончится выбитым глазом, а потому тихонько спросила: «Кто там?». В ответ раздался грубый мужской крик: «ФБР! Немедленно откройте. У нас есть ордер на обыск!».

Трясущимися руками я повернула замок, и дверь широко распахнулась. Я едва успела отскочить в сторону, как в мой дом ворвались человек десять в бронежилетах с винтовками наперевес. Вся эта братия окружила меня, в кухонном переднике. Я ничего лучше не придумала, чем дрожащим от шока голосом сказать, мол, присаживайтесь, дамы и господа… В итоге присела только я, когда мне ногой подвинули кухонный стул. Я тихо приземлилась и недоуменно уставилась на отряд агентов ФБР. Из-за спин военных появилась молодая девушка в черном костюме и протянула мне листок бумаги – ордер на обыск моей квартиры. Так я познакомилась с Мишель Болл. Рядом с ней, как я предположила, стоял ее напарник – высокий статный широкоплечий мужчина-блондин в черном костюме, на вид лет сорока пяти с чистыми, будто прозрачными голубыми глазами.

– Агент ФБР Кевин Хельсон, – представился он, показав мне удостоверение. И стал объяснять, в чем дело. Оказалось, что меня подозревают в шпионаже и намерены обыскать мое жилище.

– Мария, я должен вас спросить, – серьезно сказал он, – нет ли у вас в доме оружия или иных предметов, которыми вы могли бы нас ранить?

Оружие у меня, конечно, было. Только не в США. Охотничье ружье отечественного производства ТОЗ-34 двенадцатого калибра хранилось у меня дома, в Барнауле, в сейфе, как и положено по российскому закону. Легендарная тульская двустволка-вертикалка стала моим первым оружием. Оригинальная конструкция, надежность, высокая кучность и прекрасный баланс, а главное – доступная цена: все это сделало из ружья легенду и одним из самых известных ружей в СССР и в современной России. «Тозик», как его любя называют россияне, достался мне от папы, открывшего для меня прекрасный оружейный мир. Оружие дома было всегда, сколько я себя помню. Папа не был заядлым охотником – такое увлечение вряд ли разделила бы мама, переживавшая за бедных зверушек. Но зато периодически совершались выезды на стрельбу «по тарелочкам» или спортинг, как это называется на профессиональном языке оружейников.

Мне было не больше десяти, когда папа заметил мой интерес к оружию. Перед ним встал непростой выбор: учить ребенка, к тому же девочку, обращаться с оружием или дать, так скажем, по рукам и запретить подходить к опасному предмету раз и навсегда. Отец выбрал первый вариант и однажды взял меня с собой пострелять. В качестве мишени передо мной оказалась пустая бутылка из-под минеральной воды. Первый выстрел из двенадцатикалиберного ружья разнес пластик в пух и прах. Папа подвел меня к уничтоженной мишени и сказал: «Вот тебе, Маша, главный урок: оружие – не игрушка. Если обращаться с ним неосторожно, можно серьезно ранить или даже убить человека. Но иногда, когда тебе или твоей семье угрожает смертельная опасность, лучше, чтобы оружие было в твоих руках и ты умела им пользоваться». Этот урок запомнился мне навсегда, и я твердо решила научиться обращению с оружием. Ответственность меня не пугала никогда, так меня воспитали родители.

Именно это ружье, из которого был произведен мой первый в жизни выстрел, я и попросила у папы для себя в качестве гражданского оружия, приобретаемого в России по специальному разрешению. Это был своего рода символ. Папа мне, уже к тому времени взрослой двадцатитрехлетней девушке, отказывать не стал. Я увлеклась стрелковым спортом: многочисленные тиры и стрельбища стали для меня местом досуга и отдыха. Я получила даже лицензию судьи Федерации практической стрельбы для работы на соревнованиях. Стрелять я продолжила и пока жила в США, но вот иметь личное оружие мне как иностранке по американскому закону было нельзя. Поэтому в моей маленькой студенческой квартирке никакого оружия, конечно, не было.

Я, сжавшись в комочек на кухонном стульчике, недоуменно хлопала глазами, смотря снизу вверх на агента ФБР, горой нависавшего надо мною.

– Разве что это, – наконец, сказала я, протянув ему деревянную мешалку для теста, которая так и осталась в моей руке.

Тут Кевин Хельсон удивленно посмотрел на меня, жадно втянул носом сладкий запах пирога и больше вопросов не задавал. Он, как я позже узнала, и вправду был напарником Мишель Болл. Агент Хельсон только что получил назначение в отдел Национальной безопасности и контрразведки ФБР после долгих лет скучной работы в криминологической лаборатории одного маленького городка, где проверяли образцы мочи и крови, поступавшие с мест преступлений.

Начался обыск. Меня прямо со стульчиком отодвинули к стене, чтобы я не мешала процессу. Присутствовать при обыске как хозяйка квартиры я имела право, но я об этом сильно жалела, воочию наблюдая, как мои школьные тетрадки, семейные фотографии, личные дневники и вещи разрывают на части, фотографируют и укладывают в большие картонные коробки с инвентарными номерами.

В итоге из моего жилища агенты вынесли девять полных коробок, оставив посредине комнаты гору ненужных ФБР бумаг, перемешанных с простынями и мягкими игрушками, которых, как известно, женщинам всегда дарят огромное количество по поводу и без. За восемь часов обыска мне сломали всю мебель, вытащили и свалили в груду всю одежду из платяного шкафа, скопировали номера из телефона и файлы из компьютера, последний еще зачем-то прихватив с собой.

«Красная угроза»

Этот обыск был неожиданным, как гром среди ясного неба, только для меня. На самом деле это был один из актов череды спланированных действий тщательно срежиссированного представления для американской публики. Единственной целью этого спектакля был поиск и наказание виновного во всех бедах и неурядицах разрываемого экономическим кризисом и расовыми противоречиями американского общества.

Недовольство текущим положением дел уже начало выплескиваться на улицы городов лишь внешне спокойной, благополучной и сытой страны. Последней каплей стало избрание на должность внесистемного президента Дональда Трампа, который грозил зачисткой политической элите, засидевшейся в течение двух сроков Барака Обамы. Под многими чиновниками зашатались стулья. В общественной риторике вновь возник вопрос несправедливого распределения ресурсов, а улицы городов снова стали полыхать расовыми конфликтами и протестами несогласных. Чтобы успокоить общество, нужно было его объединить какой-либо задачей, указать ему, где тот виновный, «враг народа», из-за которого происходит все это безобразие, и кого следует отловить и уничтожить.

Технология создания образа врага в виде животного или человека, социальной группы или страны, на которых возлагаются все грехи, беды и неурядицы, уходит своими корнями в глубокое прошлое. Так, например, у иудеев существовал ритуальный обряд «Азазель», что означает «козел отпущения грехов». В канун праздника Йом-Киппур, одного из самых важных праздников в иудаизме, в храм заводили двух козлов одной масти. Священник выносил вердикт, какого козла принести в жертву Богу. А на другого переносили все грехи, совершенные иудеями. Священник читал молитву, возложив руки на голову этого козла, а все присутствовавшие на обряде прикасались к животному с просьбой отпустить грехи. Затем животное уводили в пустыню и освобождали.

Эффективно эта технология применялась, например, в печально известной «охоте на ведьм», физическом уничтожении людей, подозреваемых в колдовстве. Уголовное преследование ведьм и колдунов известно с древности, но особого размаха достигло в Западной Европе в XV–XVI веках. В это время Европа переживала не лучшие времена – неурожаи, голод, эпидемии, войны, которые вели к высокой смертности и бедности. Людям был нужен тот, кого можно было обвинить во всех бедах. У знати и церкви был небольшой выбор – либо «козлом отпущения» будут они, либо кто-то другой.

В ход пошла пропаганда – обстановка вокруг колдовства искусственно нагнеталась. Священники постоянно напоминали об этом зле на проповедях, в красках расписывая, как колдуны могут прятаться среди добрых христиан. Ведьмы обвинялись во всех грехах и неудачах. В свою очередь, казни самых разнообразных людей вели к тому, что народ просто не знал, кому и чему верить. Казалось бы, еще вчера это был достойный человек, семьянин и добрый сосед, а уже сегодня его обвинили в падеже скота и сожгли.

Но вернемся в Америку. В периоды глубоких кризисов США тоже искали виновника всех бед. Были периоды, когда во всем виноватыми оказывались коммунисты. Это даже получило свое название – «красная угроза» (“The Red Scare”). В международной риторике Соединенные Штаты Америки – синоним словосочетания «свобода слова», но в тех случаях, когда речь шла о коммунистических идеях, про это почему-то забывали. Зачистки страны от «коммунистической заразы» в истории США проводили дважды – с 1917 по 1920 год и в 1947–1957 годах, и всегда процессы борьбы со свободомыслием возглавляло ФБР.

Первый период борьбы с «красной угрозой» начался сразу после победы Октябрьской революции в России. Американское общество переживало не лучшие времена. Экономическое положение обычных рабочих в США в годы Первой мировой войны было достаточно сложным, а участие в войне требовало денег. Проблему дефицита бюджета американское правительство решало просто – увеличением налогового бремени на население. Восторга у граждан эти меры не вызывали и приводили к вспышкам антиправительственных действий, террору и уличным протестам. Голоса, высказывающие идеи равенства и справедливого распределения ресурсов, стали все чаще раздаваться в среде интеллектуалов и на площадях. С этой ситуацией нужно было что-то делать. Требовалось срочно переключить внимание общества с внутренних проблем и найти виновного.

Поисками занялся Джон Эдгар Гувер, только что поступивший на работу в Министерство юстиции США. Сперва он занимался выслеживанием лиц, уклоняющихся от призыва, а вскоре возглавил отдел регистрации граждан враждебных государств. Несложно догадаться, что этот список возглавила Советская Россия. И наконец, в 1919 году Гувер был назначен начальником отдела общей разведки Министерства юстиции США. Когда Минюст возглавил еще один ярый борец с «коммунистической заразой» Александр Палмер, Гувер в его лице нашел идеального партнера. Спасители свободной Америки к январю 1920 года арестовали не меньше десяти тысяч идеологических «врагов» государства. Это были крупнейшие массовые аресты в истории США. Цель была достигнута – враг найден и на него велась охота, которую не забывали массово освещать в прессе, успешно переключив внимание общества с внутренних проблем на коммунистов. Вот, оказывается, кто, будто червь, разъедал американскую демократию! В 1921 году Гувер стал заместителем директора Бюро расследований, а с 1924 года на следующие полвека – бессменным директором ФБР.

Второй этап «Красной угрозы» и опять во главе с ФБР начался в 1947 году. Предпосылкой к этому снова стали внутренние проблемы США, вылившиеся на улицы. Экономический рост, обусловленный мобилизацией промышленности в период Второй мировой войны, когда экономика стала вновь возвращаться на мирные рельсы, сменился спадом – города наводнили потерявшие работу и демобилизованные с фронта граждане.

На помощь снова призвали рьяного ненавистника коммунистов директора ФБР Гувера. И он с радостью и невиданным размахом вступил в крестовый антикоммунистический поход по отлавливанию виновников всех бед и несчастий американского общества, особое внимание уделив массовой пропаганде, разумеется, за счет финансирования ФБР. Рядовых американцев запугивали ядерной войной, резко возросла популярность домашних убежищ на случай атаки, регулярно проводились учебные тревоги в школах и университетах. Не обошлось и без поп-культуры: в 1950-е годы в США было уже полтора миллиона телевизоров, экраны которых наводнили триллеры и фантастические фильмы о чудовищных, хладнокровных врагах, покушающихся на американский образ жизни.