Солнечный Альбион

Сейчас, на Бейкер-стрит, мы всё это вспомнили и потому не стали морить себя беготнёй в поисках «чего-нибудь эдакого». Мы просто вошли в заведение под итальянской вывеской, заняли столик у окна во всю стену и попросили меню.

Не будут утомлять читателя описанием нашей тогдашней трапезы. Причём не столько потому, что я её не особо хорошо помню (так, общий набор чего-то макаронного со свининкой под светлое местное пивко), сколько потому, что посещений ресторанов у нас впереди ещё вагон и две маленькие тележки. Ограничусь, пожалуй, ремаркой о том, что если вы не в ладах с английским, а меню не дублируется на русском (что в Лондоне пока ещё редкость, хотя и начинает попадаться), вы всегда можете попробовать поговорить с официантом по-русски. Как во всей Европе, в Англии, точнее, в Лондоне, фартуки в большом количестве носят украинцы, белорусы и молдаване. В нашем случае оказалась улыбчивая полька, но она неплохо говорила по-английски.

У страха, говорят, глаза велики. А у голода, перефразировал бы я, велик желудок. Как правильно заметила моя жена, когда хочется есть, не нужно сразу делать огромный заказ, набрасываться на всё, а потом не знать, куда девать то, что уже, извините, не лезет. Надо поесть интеллигентно – и примерно через двадцать минут голода как ни бывало.

Мы, конечно, устали. Пешая прогулка плюс два с половиной музея после очень раннего вылета, четырёхчасового перелёта, такого же по времени временного сдвига назад и даже по московским меркам позднего ужина (позже 19:00 я стараюсь ничего серьезного не есть) давали о себе знать. Тем не менее, где бы я ни оказался, мне хочется первый день пережить достойно, вышибить, так сказать, клин клином и со следующего утра сразу влиться в новую жизнь. Не знаю, как вы, а я замечал, что акклиматизация тем сложнее, чем разница во времени меньше. Разницу в шесть или семь часов морально гораздо проще перенести, чем в два. Особенно трудно это дается при перелёте с запада на восток. Однажды я за 11 часов пролетел из голландского Амстердама в бразильское Рио, бросил вещи в гостинице и как ни в чём не бывало отправился в соседнюю харчевню вкушать местных деликатесов и знакомиться с народом. Ну да ладно, что было, то было. Вернёмся к Лондону.

– Ты хочешь в гостиницу? – спросил я Алину, потому что устать самому – не так страшно, как утомить спутника, а тем более спутницу.

Ответ был получен отрицательный. При этом мы оба понимали, что в любом случае нам ещё предстоит обратная дорога. Конечно, в любой момент можно было взять кэб и пожалеть ноги, а заодно узнать местные расценки, но спешить с этим не хотелось. Гулять так гулять!

В Париже я считал своим долгом, кроме музеев, обойти все кладбища. Поскольку на них покоится, без преувеличения, весь свет мировой художественной интеллигенции. Чего стоит ощущение, когда, будучи застигнутым дождём на Пэр-Ляшез, ты прячешься под деревом, стоишь где-то в кустах, а когда дождь проходит, ты бросаешь взгляд на надгробную плиту – свидетельницу твоего будничного разговора с местным служкой – и видишь, что под ней с 1663 года лежит Жан-Батист Мольер! А когда ты побывал ещё уже на Монмартрском и Монпарнасском кладбищах, то понимаешь, что нельзя не отправиться в парижские пригороды и навестить «русское кладбище» Сент-Женевьев-дё-Буа, где покоится и Бунин, и известные белогвардейцы, и Нуриев, и Тарковский, и даже совсем мне не родственные (насколько я знаю свои корни) Шатиловы-Долгорукие.

В Лондоне, как мне кажется, к обязательным местам для знакомства, тем более, как в нашем случае, довольно быстрого и поверхностного, должны относиться парки. Один мы уже потоптали днём, так почему бы ни прогуляться по другому, тем более что вот он, поблизости, правда, для входа в него нужно ещё разок пройти по Бейкер-стрит мимо дома Холмса до конца. Я уже упоминал его выше. Помните? Конечно, Риджентс-парк!

Почему Риджентс (Regent’s)? Потому что в 1811 году не кто иной как будущий король Георг IV, а тогда ещё принц-регент велел уже знакомому нам по Мраморной Арке Джону Нэшу разработать план окультуривания и застройки этого зелёного участка площадью в добрых 166 гектаров. До того времени нынешний парк служил выгоном для коров и местом для заготовки сена. Старина Нэш первоначально хотел отгрохать тут дворец для регента и виллы для его друзей. Что-то опять у них там не заладилось, так что ни дворец, ни большинство вилл построены не были. В 1835 году парк стал впервые открытым для простого люда, правда, только два дня в неделю.

Мы вошли в Риджентс-парк с юго-западной стороны и сразу оказались на берегу пруда. В справочниках он, как и Змеиный пруд в Гайд-парке, называется «озером» – Boating Lake (т.е. буквально «озеро для катания на лодках»).

Здесь мне невольно вспомнился Бангкок с его сумасшедшими улицами, заполненными всякими «тук-туками» и миллионами машин, но если свернуть чуть в сторону и зайти во дворик, где спрятался какой-нибудь буддийский храм, сразу стихают все звуки, и ты ощущаешь себя в пещере отшельника.

Озеро, многочисленная крылатая живность на его поверхности, деревья, часть которых имела удивительного цвета розовую листву, и редкие праздные парочки, с детьми или без – всё это сразу погружало в умиротворяющую атмосферу и оставшийся позади (а вообще-то вокруг) огромный город уходил на второй план.

Подпись придумайте сами.

В январе 1867 году на этом озере погибло сорок человек из двухсот, под которыми провалился лёд. Озеро сразу закрыли, осушили, довели глубину до смешных четырёх футов и только тогда открыли снова. Больше никаких крупных происшествий здесь не наблюдалось, кроме разве что взрыва бомбы, подложенной хулиганами-ирландцами возле эстрады, где в 1982 году играл оркестр. Погибло тогда семеро солдат.

В плане парка два кольца: внешнее – большое и кривое, и внутреннее – идеально круглое. Первое опоясывает парк по периметру, а внутри второго расположен знаменитый цветочный садик королевы Марии – нечто вроде ботанического уголка. Сейчас за цветами присматривает Королевское Ботаническое Общество.

Кроме того, в парке примостился Лондонский зоопарк, мимо которого мы прошли, даже не обратив внимания и не почувствовав запаха. Вам, должно быть, небезынтересно будет узнать, что в 20-е годы прошлого века здесь жил лебедь по кличке Пух и чёрный медведь по кличке Винни. Что до меня, то зоопарки я искренне не люблю с детства, а этот, похоже, был к тому же ещё и закрыт.

Вообще же здесь созданы все условия для занятия многими видами спорта, начиная с обычного бега трусцой и заканчивая футболом и регби.

Вокруг внутреннего кольца расположены весьма симпатичные домики – колледжи, где учатся обычные студенты. Это довольно трогательно, потому что в принципе Риджентс-парк является местом, где в девяти виллах живут довольно высокопоставленные особы, начиная с резиденции американского посла и далеко не заканчивая частными домом принца Болкиа (вообще у него больше десяти имён подряд) из Брунея. Одну из вилл (Albany Cottage) снесли и на её месте построили, разумеется, мечеть.

Можно также вспомнить, что в «высоком сером здании рядом с Риджентс-парком» Ян Флеминг разместил штаб-квартиру МИ6, на которую трудился (и, говорят, всё ещё трудится), не покладая рук, его непобедимый агент 007.

Любители Шекспира имеют возможность приходить сюда в тёплое время года – для них здесь открыт летний театр, а те, кому подавай что-нибудь попроще – потанцевать под музыку живых оркестров. Ну, чем не Люксембургский сад!

Поплутав по парку, мы вышли через южный вход и снова углубились в пересечения лондонских улочек, надеясь за приятным разговором об увиденном рано или поздно добраться до дома, в смысле, до гостиницы. Если посмотреть на карту, то становится понятно, что идти нам нужно было строго по диагонали вниз и влево.

Скажу сразу, опережая ваши вопросы: нет, мы не заблудились. Прав был мой отец, считавший, что тот, кто ориентируется в Москве, сможет найти дорогу где угодно. Как-то в Риме я отплатил ему за уроки тем, что пешком довёл от Испанской лестницы до виллы Боргезе, ни разу не сбившись с пути, не заглянув в карту и не тормозя прохожих.

За всю обратную прогулку с нами случилось всего два незначительных события – незначительных, потому что вполне предсказуемых: мы попали под сильный дождь и забрели в арабский квартал. Дождь начался ещё на дорожках парка, но постепенно разошёлся не на шутку, хотя такой безнадёжности, какая смотрит на вас с неба в Питере или Москве, не было: так, облачка, тучки, снова облачка. Я вспоминал о сухом зонте, греющемся сейчас на дне чемодана в пустом номере, и зарекался впредь не слушать женщин в столь щекотливых мужских вопросах.

В Лондоне переждать дождь легко: повсюду обнаруживаются спасительные навесы. Мы остановились под тем, что принадлежал какому-то ресторанчику. При этом окна его были замутнены, так что своими спинами мы, я надеюсь, никому не попортили аппетит.

Как и всё не только хорошее, дождь довольно быстро закончился, и мы прибавили шагу. Если бы на баловство стихии ушло больше времени, я бы, вероятно, уговорил Алину зайти внутрь и позволить себе лёгкий полдник.

Арабский квартал (один из многих в этом терпеливом городе) подвернулся нам весьма кстати, потому что на вечер блюдущие себя люди должны есть фрукты. Фрукты в арабском квартале были. Не фонтан, но есть можно.

Вот так, с пакетиком в руке, стеклянной призмой в кармане, фотоаппаратом и камерой под курткой во избежание попадания небесной влаги и первыми дорожными впечатлениями, мы через какие-нибудь полчала вошли в гостиницу и плюхнулись на диван перед камином на первом этаже. Лифт по-прежнему не работал. Ноги отказывались слушаться, и четвертый этаж представлялся рестораном «Седьмое небо», что на Останкинской башне.

Думаю, правда, я не так уж сильно устал: машины под открытым окном не давали мне заснуть всю ночь. Лет пятнадцать назад, когда я ещё не трудился, а работал, как большинство моих добрых читателей, от звонка до звонка, я бы этого шума даже не заметил.

Глава 7

Второй день в Лондоне: английский завтрак и английская топонимика, Веллингтон, Букингемский дворец, Мэлл, Трафальгарская площадь, Национальная и Портретная галереи

На завтрак я спустился в домашних тапочках. Они у меня весьма удобные – шлёпки без задника, но из того же мягкого войлока, из которого делают валенки. Жаль, что я не мог пойти в них на прогулку по Лондону…

В большинстве гостиниц Англии предлагаемое постояльцам по утрам делится на завтрак «континентальный» и «английский». В заведениях средней руки по умолчанию вы получаете доступ к «шведскому столу», где ваш выбор сводится к нескольким видам корнфлекса, булочек и сыра, к чему добавляются йогурт, компотного типа фрукты, холодные яйца и, может быть, какая-нибудь не слишком съедобная каша. «Английский» завтрак обычно заказывают отдельно. Если вы на него согласитесь, то получите большую тарелку с жареным беконом, подобием яичницы-глазуньи, парочкой сероватых свиных сосисок, жареным помидором и подозрительно чёрным кругляшом несъедобной котлеты, которая являет собой кровяную колбасу. Иногда подкладывают штучки три шампиньонов.

Если вы остановились не в типичной английской гостинице, а в той, что принадлежит к международной сети, всё вышеперечисленное вы, скорее всего, получите в рамках «шведского стола» и выберите по своему вкусу.

Поскольку к английским завтракам я себя приучил заранее, в то утро мне не составило большого труда подкрепиться обоими типами. В подобных случаях грех теряться и смущаться. Вот когда вы где-нибудь в Амстердаме, и спускаетесь в пустую крохотную кухоньку, где ещё сонный хозяин неуверенными движениями ставит перед вами чашку уже прохладного кофе, булочку, яичко в подстаканнике, кусочек масла, кусочек сыра и напёрсток джема, а впереди у вас день беготни по достопримечательностям – вот тогда становится слегка грустно. Европа, конечно, разная, но среди её стран попадаются такие, где явно не слышали пословицу о том, что «завтрак надо есть самому, обед делить с другом, а ужин отдавать врагу». Испанцы её точно не знают: пройдитесь часа в два ночи по улицам Мадрида и загляните в окошки ресторанов – все там, все едят, все усиленно запасаются перед сном калориями. Хотя, быть может, испанцы не спят. Как волки. Говорят, волку хватает часа крепкого сна в сутки. Правда, в течение этого часа его можно таскать за хвост – не проснётся. Наверное, поэтому никто из нас и не видел спящих волков.

Мы снова решили посвятить день пешей прогулке. С одним обязательным «лирическим отступлением»: нам нужно было зайти в контору «Трафальгар», чтобы заявить о себе и уточнить завтрашний расклад. Потому что мы даже толком не знали, откуда и в котором часу отходит наш автобус. Агентство, судя по карте, располагалось на противоположном берегу Темзы, если перейти её по Вестминстерскому мосту, в шаге от вокзала Ватерлоо.

Кстати, вас никогда не смущало это двойное «оо» на конце? А должно было смутить. Хотя, как вы знаете, название это пришло из Бельгии, на месте англичан я бы его как-нибудь переиначил.

Англичане вообще довольно странно относятся к топонимам. Разумеется, по уровню отсутствия воображения им никогда не сравниться с американцами, которые все названия понадёргали «с миру по нитке» (кроме разных Йорков и Брайтонов, вы там у них найдёте не одну Москву, Одессу и Санкт-Петербург и т.п.). И всё-таки. Ну зачем, скажите на милость, в Лондоне 21 улица носит гордое имя Глостер-роуд, 32 – Мейнсфилд, 35 – Кавендиш, 66 – Орчард, 74 – Виктория и т. д. и т. п. Не верите? Откройте справочник «Лондон от А до Я». Но это ещё полбеды. Настоящая беда начинается, когда вы не просто читаете названия улиц, а ещё и вдумываетесь в их смысл. Чтобы не отвлекаться от главной темы, перечислю лишь несколько первых попавшихся на глаза: Лишайный переулок (Shingles Lane), авеню Обожженной ноги (Burnfoot Avenue), Терапия-роуд (Therapy road), переулок Жестокого удара (Cold Blow Lane), Сутулая улица (Droop street), Сточный переулок (Gutter Lane), площадь Холодной ванны (Coldbath square), Мимолётная лужайка (Glimpsing Green).

Что же такого нехорошего с топонимом Ватерлоо? Ну, просто дело в том, что пишется он по-английски так – Waterloo. «Water» – это со школьной скамьи всем известная вода. А вот «loo» – это то, чем англичане предпочитают заменять не очень любимое им слово «туалет». Комментарии, не к столу будет сказано, излишни.

Собственно стол с остатками завтрака мы уже покинули, вернулись в номер, Алина взяла сумку, обречённо положила в неё зонт (мой, потому что своего у неё нет принципиально), мы ещё раз бросили взгляд на радостно-голубое небо и отправились… в Гайд-парк.

Сегодня мы пошли другим маршрутом и безжалостно пересекли его по диагонали, любуясь невозмутимостью природы, понедельничной суетой людей в одинаковых офисных нарядах, обтянутыми ногами сосредоточенных бегуний и никуда не спешащими бомжами. В одном месте дорогу преградил подозрительный бугорок конского навоза. В десяти шагах от него застыл, делая вид, что ничего не замечает, всадник на железной лошади – очередной мемориал жертвам войны.

Чуть дальше, слева, на белом постаменте стояла чёрная статуя обнаженного воина с мечом и щитом. Зовут воина Ахиллес. На постаменте надпись, сообщающая, буквально следующая: «Артуру, герцогу Веллингтону, и его отважным собратьям по оружию эта статуя Ахиллеса, отлитая из пушек, завоёванных при Сальманака, Виттории, Тулузе и Ватерлоо, посвящается их согражданами». Стоит она тут с 1822 года как дань памяти Артуру Уэллсли, 1-му герцогу Веллингтону (я бы всё-таки сказал Веллингтонскому, но, увы, традиция сильна), который, родившись в ирландском Дублине, стал английским фельдмаршалом, был участником наполеоновских войн, победителем при Ватерлоо и двукратным премьер-министром Великобритании (при Георге IV и Вильгельме IV). Известно, что этот памятник ему поставили восторженные «женщины Англии». Памятник железный, вероятно, потому, что таково было прозвище Веллингтона. Пикантная подробность заключается в том, что это был первая статуя обнаженного мужчины, выставленная в Лондоне для всеобщего обозрения. Поначалу он был безупречно выверен анатомически, но потом общественность заставила прикрыть некую выдающуюся часть фиговым листком, тоже железным. Остаётся добавить, что листок этот дважды срывали: в 1870 и 1961 годах.

Ещё правее, на решётчатых воротах парка белый единорог обнимался с красным львом с золотой гривой.

Через одну из трёх каменных арок, образующих южные ворота, мы вышли к началу улицы Пиккадилли, миновали конного Веллингтона, прошли под Аркой Веллингтона и пошли по длинной аллее, неизвестно почему названной Холмом Конституции (Constitution Hill). Никакого холма и даже слабенького наклона нет и в помине. Зато в самом начале аллеи с 2002 года здесь стоят четыре довольно грубого вида квадратные колонны, а между ними – такого же песочного цвета гробики. Зрелище довольно неприятное, тем более что и на колоннах и на гробиках значатся имена не людей, а целых стран. Официально это место называется Мемориальными Вратами и призвано символизировать объединенные силы Британской империи – Индии, Пакистана, Бангладеш, Непала, Шри-Ланки, Африки и Карибских островов – которые сражались в обоих мировых воинах. Хорошо видна надпись, принадлежащая перу одного нигерийского поэта: Our Future is Greater Than Our Past (которую я бы с листа перевёл как «наше будущее офигеннее нашего прошлого»). Не знаю, у меня эти каменные гробницы родили впечатление противоположное тому, которого, наверное, хотели добиться авторы, и мне снова вспомнилась фраза мужа королевы насчёт реинкарнации и смертельного вируса.

Справа, за невысокой, но явно хорошо охраняемой стеной тянулся сад Букингемского дворца. Слева между вековыми деревьями просматривался Грин-парк. От остальных королевских парков Лондона его отличает отсутствие прудов (сорри, озёр), каких-либо построек и засилья памятников. Не так давно, веке в 17-м, когда эти места были лондонскими окраинами, здесь хозяйничали бандиты и воры. Век спустя их сменила мирная публика, приезжавшая на гулянья и фейерверки. Специально в преддверье одного из них в 1749 году Гендель написал свою «Музыку для королевского фейерверка». Здесь же храбрые аристократы стрелялись на дуэлях.

Преодолев «холм», которого здесь никогда не было, мы, наконец, увидели справа угол Букингемского дворца и решётку забора перед ним.

Что первое приходило на ум среднестатистическому советскому человеку при упоминании слова «Букингемский»? Ну, разумеется, герцог Букингемский, к которому с такой завидной стойкостью стремились за подвесками четыре мушкетёра Дюма-отца. Современного читателя «поколения некст» это упоминание вряд ли выведет из спячки, но я вовсе не для него стараюсь. Итак, если в вас жива ассоциация с Д’Артаньяном, вы молодец, но знайте: нынешнего дворца он не видел. И не потому, что не было Д’Артаньяна – потому что в то время не было дворца. А был так называемый Букингемский дом, в котором и проживал Джон Шеффилд, он же 1-й герцог Букингема и Норманби. Потомок того Букингема, сэр Чарльз Шеффилд, продал в 1761 году поместье Георгу III за 21 000 фунтов, что на сегодняшний день соответствует 3 000 000 их же. Думаю, сегодня у королевы за такие деньги купишь разве что право поносить одну из её шляпок. Как бы то ни было, имя Букингема осталось, но отныне оно принадлежало королевской обители.

Поначалу дом мыслился как место уединения. Георг продолжал жить во дворце Сент-Джеймс. Сюда же он переселил свою жёнушку, королеву Шарлоту, и здесь она родила ему 14 из их 15 детей.

Когда на троне удобно устроился Георг IV, наш незабвенный Джон Нэш, придворный архитектор, нашептал ему, что, мол, стоило бы из маленького и уютного домика сделать что-нибудь поприличнее. Как и всё, чего касалась загребущая рука Нэша, строительство дворца к 1829 году было приостановлено, а сам мастер удалён с глаз долой. Тут как раз умер Георг IV, и его наследник, Вильгельм (под тем же номером), велел заканчивать «стройку века» некоему Эдварду Блору. Одно время Вильгельм даже подумывал разместить здесь Парламент, поскольку оригинальный Парламент погорел в 1834 году. Не успел – умер. Ему на смену пришла легендарная королева Виктория, которая в 1837 году стала первым монархом, поселившимся в Букингемском дворце в качестве постоянного жильца. Увы, поначалу ей тоже не повезло, потому что вентиляция работала так плохо, а слуги оказались такими ленивыми, что дворец начал быстро превращаться в клоаку. Спас положение принц Альберт, за которого королева вышла замуж тремя годами позже. Он резко поменял персонал и нагнал рабочих, что почти на десять лет выправило ситуацию. Потом рабочих пришлось приглашать снова, правда, на этот раз для более приятной работы – расширения дворца, поскольку семья росла и хотела веселиться по-человечески – шумно, отчаянно и на просторе.

Поскольку жизнь всех смертных, будь то короли или рабочие, состоит из белых и чёрных полос, чаша сия не миновала и Викторию. Когда в 1861 году Альберт благополучно умер, она надела скорбные одежды и удалилась от лондонской суеты в Виндзорский замок. Говорят, в 1864 году нашли приколотую к забору дворца записку, гласившую: «Данные представительные владения сдаются или продаются по причине чахнущего бизнеса их владелицы».

Веселье вернулось во дворец лишь в 1901 году, когда королём Англии стал Эдвард VII на пару со своей женой, королевой Александрой. Через девять лет его сменил на престоле сын, Георг V, который оказался серьезнее отца и первым делом на пару со своим кузеном, Вильгельмом II Германским, соорудил на площади перед дворцом величественный мемориал в честь своей бабушки, королевы Виктории.

В то утро за решёткой дворцового забора по-прежнему велись какие-то дорожные работы. Негры в оранжевых безрукавках (или просто очень загорелые англосаксы) скучно слонялись между тарахтящими тележками. Полная дама в сером плаще и явно домашних шлёпанцах трусила через двор на королевскую работу. Двое гвардейцев в высоких чёрных шапках, красных камзолах, черных коротковатых брюках и лакированных штиблетах прохаживались вдоль стен дворца, останавливались, задирали колено до подмышек, разворачивались и следовали обратно в свои полосатые конурки.

Сегодня, значилось на выставленном за воротами транспаранте, смены караула не будет. По техническим причинам. Вообще же церемония смены караула проводится в 11:30 через день, а в период с мая по июль – каждый день. Посмотреть есть на что, народу собирается много, так что будете проездом – рекомендую заглянуть. Смены караула устраиваются не только перед Букингемским дворцом, но также у дворца Сент-Джеймс, у Королевских конюшен, в Виндзоре, в Эдинбурге (где мы ещё побываем) и много где ещё. Сегодня на iTunes можно даже скачать приложение, которое обязуется показывать на вашем телефоне, где и что в этой связи происходит. Спешите, рано или поздно королевское семейство додумается, что за просмотр действа с любопытного народа пора взимать плату. Практически 4D как-никак!

Прежде чем покинуть Букингемский дворец, мы обошли вышеупомянутый памятник королеве Виктории. Он белый и роскошный. Говорят, на постамент ушло 2 300 тон мрамора. В глаза бросается позолоченная крылатая фигура на его верхушке и четыре белых скульптуры по кругу. Та, что смотрит на дворец, являет собой Милосердие, та, что обращена на Грин-парк – ангела Правосудия, на противоположной стороне стоит ангел Истины, а сама королева Виктория смотрит на проспект, который называется Мэлл (помните жуткие сигареты «Пэлл-Мэлл»? ) и вдоль по которому мы теперь направлялись к Трафальгарской площади.

Проложен Мэлл был не так давно, в начале XX века специально для королевских торжеств и пышных церемоний. Если вам досуг сидеть у телевизора и смотреть свадьбы и похороны королевских особ (или ту же Олимпиаду 2012 года), вы наверняка его видели. Когда вы идёте по нему, то не можете не обратить внимания на то, что асфальт (или что там у них используется) имеет коричневато-красный цвет. Сделано это было умышленно, чтобы всегда создавалось ощущение гигантского красного ковра. Строители добились такого эффекта, подмешивая в состав покрытия окись железа.

Лично мне это место симпатично прежде всего тем, что справа находится Сент-Джеймс парк – старейший из королевских парков Лондона. На сей раз я не преминул воспользоваться одной из его гостеприимных лавочек, чтобы заранее обезопасить ноги столь необходимыми в путешествиях пластырями. Кстати, всегда носите их при себе всегда, как и зонтик.

В парке, разумеется, есть пруд с двумя островками – Западным и Утиным. С перекинутого через пруд Голубого моста открывается симпатичный вид на Букингемский дворец в обрамлении деревьев.

Пока мы делали вынужденную, но приятную передышку, я размышлял о том, что нас ждало, а именно – посещение Национальной галереи. Я знал, что там увижу, и видел перед собой парк таким, каким его запечатлели художники XVIII века. Конечно, он с тех пор несколько изменился, но по-прежнему узнаваем. Вспомнились полотна венецианских мастеров, которые запечатлевали родной город (Венецию) лет на двести раньше. Скажите, вы можете себе представить, что смотрите на картину, где изображены жилые дома, церкви и улицы с людьми, а в углу стоит выведенная кистью автора дата, скажем 1567 год, после чего выходите из музея и видите… ту же улицу, те же дома и те же церкви? Сюрреалистическое ощущение! Если вы живёте в Питере, то кое-что, не такое, конечно, древнее, вы ещё сможете пережить (правда, если разобраться, то с петровских времён остался разве что дворец Меньшикова – все остальное безжалостно перестроено). А вот если вас угораздило родиться в Москве, всё, увы, истории вокруг себя вами не увидать…