Полная версия
Блеск и нищета сумасшедших
– Мне холодно, накройте меня вторым одеялом!
Накрыли.
– Мне очень холодно, накройте меня третьим одеялом!
Накрыли.
– Мне всё равно холодно, накройте меня четвёртым одеялом!
Четвёртого одеяла не нашли.
– Накройте хотя бы матрасом!
Накрыли матрасом.
– Мне холодно, накройте вторым!
Короче, накрыли Лысого двумя матрасами. Ребята с разных палат собрались, чтобы посмотреть на это чудо и посмеяться. А Лысый кричал:
– Дайте мне сигарету, я умираю! Дайте покурить перед смертью!
Один добрый человек дал ему сигарету, второй дал ещё одну. Но умирал Лысый очень долго, и в конце концов сигареты ему давать перестали. Тогда он просил разбудить Вартанчика с пятой палаты – своего старого товарища. Сказал, что хочет попрощаться перед смертью. Но Вартану каждый день давали лошадиную дозу снотворного – его просто не могли поднять с кровати. Лысому сообщили об этом. Тот сказал «попросите у него одну сигарету, скажите, что я умираю», и в итоге Вартанчик в полусне передал Лысому сигарету. Но тому не хватило.
– Давай уже умирай скорее, ты всех заебал уже! – пошутил Фарик.
Но Лысый не умирал. Он курил сигарету, высовывая голову из матрасного сэндвича, и умолял:
– Пацаны, ну у вас же осталось там немного на завтра, я же знаю. Дайте мне поставиться и умереть спокойно! Родные мои, ну хотя бы чуть-чуть, хотя бы децл…
В конце концов его оставили одного лежать в этом бутерброде до самого утра. Он, к счастью или сожалению, остался жив, и на следующий день снова укололся смывками. Но давайте пока вернёмся в туалет.
Вокруг Лысого столпились, словно зомби, одурманенные никотиновым голодом пациенты. Каждый хочет докурить за ним бычок. Следующую сцену можно было бы назвать «10 поводов оставить покурить».
– Оставь покурить, ну оставь покурить! – Промямлил бомжеватого вида шизик по прозвищу Горшок.
– Не оставлю! – отрезал Лысый.
– Ну оставь, когда выкидывать будешь!
– Пошёл нахуй! – не меняя интонации, ответил Лысый.
– Ну оставь буквы почитать! – не угоманивался Горшок.
Под этим нехитрым выражением подразумевалась двухмиллиметровая часть сигареты с надписью «донской табак».
– Ты уже на целую библиотеку прочитал!
– Оставь, я ж тебе оставлял!
– Не пизди, не оставлял ты мне никогда!
– Ну буду оставлять!
– Ты чё, охуел, я буду после тебя, фаршмака, курить? – возмутился Лысый.
– Ну оставь, тебе это на небесах зачтётся!
– Я не верю в бога.
– А он есть! – выкрикнул из толпы горбатый Попёнок – во славу Отца, Сына и Святаго Духа, оставь покурить этому рабу божьему, а он оставит мне!
– Я тебе не оставлю! – возмутился Горшок.
– Да, не оставишь, потому что и тебе никто не оставит, пёс ты помойный, – усмехнулся Лысый. – Чего вы столпились? Кина не будет!
– Ну оставь, ну оставь, ну оставь! – загалдела толпа.
И тут в туалет заходит Хрюша.
Хрюша как раз принадлежит ко второй категории принудчиков – к тем, кто действительно болеет и стыдится этого. У него принудительное лечение по 322-й статье – незаконно пересёк границу России с Украиной. Сам Хрюша утверждает, что он закосил от тюрьмы, а на деле по уголовной линии ему светило условное наказание, но по причине жёлтой справки Поросёнка – так его ещё называют – направили на полгода в больничку. Будь он здоров – был бы на свободе и отделался штрафом.
Хрюша – тот ещё экспонат. Ему 35 лет, ростом он около ста шестидесяти сантиметров, а весит 115 кг, отчего его лицо напоминает раскормленное свиное рыло. Нигде никогда не работал, но утверждает, что он «Частный предприниматель Мирончук» с зарплатой два миллиона гривен в месяц. Не единожды лежал в украинских дурдомах, но всячески это отрицает. Никотиновая зависимость на высочайшем уровне – без сигарет не может в принципе – но через границу к нему, естественно, никто не ездит, а полы мыть или как-то иначе работать за сигареты ему лень, поэтому он ограничивается массажем за бычок и ещё кое-чем. Сами сейчас увидите.
– Ах ты мой толстый поросёночек, свинюшечка моя, иди ко мне! Вот кому я оставлю покурить.
– Правда? Я хочу курить! – возрадовался Хрюша.
– Повторяй: «Хрюша хочет покурить», – начал Лысый.
– Хрюша хочет покурить, – вторил Хрюша.
– «Маленький поросёночек хочет пососать бычок».
– Маленький поросёночек хочет пососать бычок, – Хрюша повторял за ним, словно робот.
– Очень хочет?
– Да, хозяин, – отвечает пресловутый предприниматель. – Твой поросёночек очень хочет пососать бычочек. Оставь покурить маленькой Хрюше.
Лысый подходит к нему сзади.
– Давай сюда свои поросячьи копытца!
Хрюша послушно даёт Лысому свои руки.
– Ух, какая сочная свининка, какие толстенькие пальчики-колбасочки! – восторгается Лысый.
Потом берёт его за предплечья и начинает хлопать его ладонями у него над головой – «хлоп-хлоп-хлоп-хлоп!»
– Повторяй за мной: «Я плавниками ебашу».
– Я плавниками ебашу.
*хлоп-хлоп-хлоп-хлоп*
– «Они у меня слишком обширные!», – громко и с выражением говорит Лысый.
– Они у меня слишком обширные, – монотонно вторит Поросёнок.
*хлоп-хлоп-хлоп-хлоп*
– «Предупреждаю: могу задеть!».
– Предупреждаю, могу задеть.
*хлоп-хлоп-хлоп-хлоп*
2. Хрюша ебашит плавниками
Лысый отпускает руки. Хрюша с жаждой смотрит на дымящуюся сигарету в его руке.
– Поросёночек заработал бычочек?
– Нет. – ухмыльнулся Лысый.
– Ну почему? – спросил Хрюша и тут же завыл: – НУ ПОЧЕМУУУУУУУУ???
– Не старался. Тихо и без выражения. А надо громко и с выражением! Как в театре, понял, свинья?
– Я КУРИИИИИИТЬ ХОЧУУУУ! – завыл Хрюша на всё отделение.
– Ладно. Сжалюсь над тобой. Ударь вон того по голове, – Лысый показал пальцем на трясущегося над туалетной дыркой деда, пытающегося справить большую нужду.
Хрюша послушно подошёл и ударил деда. Но дед был не промах – в советское время занимался боксом. Он трясущейся рукой врезал Хрюше по голове. Тот остолбенел, после чего дед взял мусорное ведро, полное использованной туалетной бумаги и памперсов, и надел Хрюше на голову. На пол посыпался мусор. На грохот и всеобщий смех пришла огромных размеров грозная медсестра Жанна Ивановна по прозвищу Жаба.
– ЧТО ЗА ХУЙНЯ ЭТО ТУТ ПРОИСХОДИТ? – грозно проорала Жаба Ивановна. – КТО ОПРОКИНУЛ ВЕДРО?
– Это всё Хрюша! – хором закричала толпа.
– Неправда! – закричал Хрюша. – Это всё дед!
Но Хрюшу никто не слушал.
– МИРОНЧУК, ШАГОМ МАРШ В НАБЛЮДАТЕЛЬНУЮ ПАЛАТУ! – заорала Жаба Ивановна.
– Но это не я! – воспротивился было Хрюша.
– НА ВЯЗКИ ЕГО, ЧТОБЫ НЕ ПИЗДЕЛ! – опять заорала на всё отделение Жаба.
Так и не покурившего Хрюшу под всеобщий хохот повели в наблюдательную палату. Пока его привязывали, он не сопротивлялся, только ревел во всё горло:
– Я КУРИИИИИИИИИТЬ ХОЧУУУУУУ!
А тем временем оставшиеся в туалете психи жадно смотрели на Лысого. Тот смаковал крепкий «Донской табак», выпуская изо рта колечки дыма, и с издевкой смотрел на толпу.
– Нет, не смотрите на меня так. Я никому не оставлю, – сказал Лысый, и выкинул бычок в туалет, после чего ушёл.
Кучка дураков столпилась около дырки, в которой с шипением тонула почти четверть сигареты – невиданная для них роскошь. По уровню драмы это было сравнимо с тонущим Титаником.
А когда все разошлись, один из них, Мамонт, достал этот бычок, тихонько положил его на батарею сушиться, а утром выкурил. Такие дела.
4. Единичка
Первую палату, находящуюся сразу слева от поста, также иногда называют второй наблюдательной, но это не совсем так. Сюда кладут относительно здоровых новоприбывших, по тем или иным причинам оказавшихся в больнице, а также принудчиков, за которыми нужен глаз да глаз. И среди них немалую долю составляют наркоманы. У кого-то от наркоты поехала крыша, кто-то избегает тюрьмы – а часто и то, и другое. Сегодня ребята из первой палаты размышляют над тем, как и где достать. И сейчас мы вас с ними познакомим.
В палате восемь мест – четыре слева от входа и четыре справа. Те, что справа, лучше просматриваются с поста.
Сразу слева от нас лежит, смотря сквозь чёлку в потолок, Максим Малинин – допризывник, косящий от армии. Он в ужасе от окружающей его обстановки. Ему хочется поскорее вернуться домой и включить любимое аниме, но лежать ему здесь ещё целую неделю. На глаза так и наворачиваются слёзы от тоски, одиночества и враждебной обстановки. Над Максимкой часто подшучивают местные уголовники, и его это ещё больше угнетает.
– В натуре как пидор! – крикнул Стас. – Если б ты с такой чёлкой на малолетку заехал, сразу бы выебли.
– Аниме ещё смотрит, ну я ебу! – поддержал его Фарик. – Новое поколение долбоебов. А ты ноги не бреешь часом?
Максим молчит в ответ, еле сдерживая слёзы. Но тут потерпеть всего недельку, а в армии целый год, так что ладно – можно и помолчать.
Справа от него лежит алкоголик Зёма. Ему под полтинник, и его мать периодически кладёт его сюда на капельницы. Он пропил всё – квартиру, машину, семейные драгоценности. Потерял семью – жена дала развод, дети не хотят с ним общаться. Но Зёма не унимается и продолжает пить до зелёных чёртиков. Порой словит белочку, встанет посреди ночи и заорёт «РОТА ПОДЪЁМ!», или начнёт прятаться под кроватью от злых вооружённых преследователей. По-хорошему место Зёме в наблюдательной палате, однако платят за него хорошо, и это «хорошо» не позволяет Игорю Николаевичу положить Зёму в седьмую.
Справа от Зёмы лежит уже известный вам Лысый. Вообще он очень долгое время лежал во второй палате, но когда его в очередной раз поймали со шприцем в руке, это быстро изменилось. Ему тогда собирались даже снять принудку, но, увы, Игорь Николаевич наркоманов не любит, и потому направил в суд документы на продление принудительного лечения.
На угловой кровати лежит огромная жирная туша с полулысой головой – это тридцатипятилетний Стас Барлеев, в уголовных кругах когда-то известный как Стасик Добрый. Однако, добрым он не был – как раз наоборот. Стасик отбывает принудительное лечение за изнасилование, что крайне непочётно, но, как говорит он сам, всё было по обоюдному – «просто тёлка денег захотела». А так как подобное действительно часто случается, предъявить ему что-то без серьёзных оснований и доказательств никто не имеет права. Стас из своих тридцати пяти двенадцать провел за решёткой, в копилке сроки за разбойные нападения, наркотики, изнасилование. В уголовной среде имеет некоторое уважение, которое, однако, очень многими авторитетными людьми ставится под вопрос. Находясь в исправительной колонии, он в возрасте 25 лет принял ислам. Но набожным он не был – просто крутился среди блатных мусульман и сделал это, чтобы заслужить их доверие. За Стаса Игорь Николаевич получает кругленькую сумму, и поэтому на все его злодеяния по возможности закрывает глаза. Но вы о нём и так чуть позже узнаете.
На другой угловой кровати – дальней от нас – лежит Фархад Мамедов по прозвищу Фара. Ему двадцать шесть, у него за плечами небольшой срок за разбой, сейчас отбывает принудку за кражу со взломом. Очень злится, когда Стасик называет себя мусульманином. Сильный и волевой человек, однако на наркотики тоже падкий. Увы.
Следующий – Лёша Комаров по прозвищу Комар. Один из тех людей, которые, где бы ни находились, сливаются с обстановкой и привлекают к себе минимум внимания. Среди местной блатоты он вполне сходит за своего, но точно так же дела бы обстояли в офисе, или, скажем, среди работников Макдональдса. Обычный такой парнишка, высокий и худой до безобразия, отбывает принудку за наркотики, так что о его пристрастии к ним мы уже говорить не будем.
Как говорит персонал, принудчики делятся на два типа: блатные и шизофреники. А на дальней койке лежит Герман Тихонов, что являет собой уникальный экспонат. Он уголовник и блатной, но не косит от тюрьмы, а действительно болеет шизофренией, которую у него диагностировали во время армейской службы по контракту. Герман невысокого роста и крепкого телосложения, всегда с короткой стрижкой и холодным пронизывающим взглядом. Попал на принудку, как ни странно, тоже по 228-й статье – его поймали с двумя граммами амфетамина, от которого у Геры мигом съезжает крыша. Тип шизофрении у него эпизодический, и болезнь может долго не проявляться, но если начнётся – последствия могут быть опасными. Примерно так и выглядит гибрид – блатной шизофреник.
И последний гость – Олег Крюков по прозвищу Левый. Во всех без исключения психушках имеет популярность песня Васи Ноггано «Дурка», и в ней есть такие строчки:
В палатах не было дверей, система welcome
Мои соседи – шизик, торчок и левый
Левый всё время спал в глубокой коме:
Колёса, капельницы, уколы.
Когда Крюкова привезли в первое отделение, он больше недели пролежал под капельницами, почти не вставая с койки. За что его так и прозвали; спустя время он пришёл в себя и стал активным членом дурдомовского социума, но прозвище прижилось, и он остался Левым на веки вечные.
Во время тихого часа в первой палате начался такой разговор:
– Пацаны, что-то заебало всё, пиздец, – затянул Стасик.
– И не говори, брат, совсем настоебенила эта дыра, – поддержал Комар.
– Чистая дыра, и не говори. Сейчас бы проститутку, ух! – начал было Лысый.
– Может, наведём движухи, чтобы картинку поменяло? – перебил его Стасик. – Фара, что скажешь?
Фарик встал с кровати. Все сразу посмотрели на него. В подобных ситуациях без одобрения Фархада почти ничего не происходило, но он, хоть и не был старшим по возрасту, пользовался среди принудчиков наибольшим авторитетом и был единственным человеком, кто мог напрямую влиять на неуправляемого Стаса.
– Чтобы что-то сделать, нужны предпосылки. Не с неба же вы будете всё доставать. Я за любой кипиш, кроме голодовки, пацаны. Но у нас нихуя филок нет. Или у кого есть?
– Ну, могу намутить пару соток, – вмешался Лысый.
– Сам ставься своим тропэном, – ответил Фарик. – Нужно мыслить шире.
– Я попробую, – сказал Стасик и достал мобилу. – Лысого на атас, чтобы труба не пыхнула!
Лысый послушно встал у дверного проёма.
– Если пыхнет труба, новую поставишь! – рявкнул Добрый.
Лысый молча кивнул. Толку от этого было мало – Жаба Ивановна прекрасно знала все эти приёмы и, увидев Лысого на такой позиции, тут же поняла бы, что происходит что-то подобное. Телефоны в N-горской больничке запрещены. Некоторые медсёстры закрывали на это глаза, но не все. И Жанна Ивановна как раз была в этом плане исключением.
– Салам алейкум, брат, – начал Стасик. – Да, всё в порядке, брат. Да, намаз делаю, брат. Ну, почти всегда, условия же знаешь.
Фарик, услышав эти слова, уткнулся лицом в ладонь.
– Нет, брат, просто хочу узнать, как твоё здоровье. Хорошо, да? Как мама? Да, брат, устал я от этой жизни. Нет, я больше ни-ни в эти дела, брат. Скоро освобожусь, иншалла. Слушай, брат, тут такие дела. Можешь занять кэс? Да, я знаю, что я тебе уже должен, но…
Стасик замолчал. В трубку кто-то громко кричал – это было слышно всем присутствующим.
– Брат, какие наркотики, эй? Тут просто помочь надо человеку, в долги влез. Ты что? Да как ты со старшими разговариваешь, я уже больше года ничего не… Брат, да я всё верну! Нет, послушай меня!
Но слушать его собеседник дальше не стал. Стасик со злостью кинул телефон в стенку. Это было уже не впервой – телефон этот не раз собирали по частям, но он отчего-то не переставал после этих ударов работать.
– Вот пидарас! – крикнул Стас. – Значит, когда ему что-то нужно, я всегда…
– Прекрати, – остановил его Фарик. – Какие там намазы, ты пидоров ебёшь и сало жрёшь тоннами! И как ты смеешь говорить такие слова?
– А ты? А что ты?! – повысил голос Стас.
Это могло бы закончиться дракой – такое между Стасом и Фархадом бывало – но вмешался Комар.
– Хорош, пацаны, хорош! – сказал он. – и так в дерьме живём, не надо ещё друг с другом сраться. – Комар встал между ними. – это к хорошему не приведёт!
– Правду говорит Комар! – сказал Лысый.
Конфликтующие остыли.
– Дело базарят пацаны, – сказал Стас. – Давай замнём.
– Давай. Не обессудь, брат, я погорячился. Сам не свой становлюсь, когда такие слова говорят впустую. Я же тоже не пример для подражания, за живое задевает, – ответил Фара.
Они по-братски обнялись.
– А давайте позовём Масяню! – подал идею Лысый. Он как раз нам блок сигарет должен.
Идею одобрили.
– МАСЯНЯ! – рявкнул Стас. – Позовите сюда этого членососа!
В палату, дрожа от страха, зашёл Масяня.
– Ты, пидарас, когда сигареты отдашь? – начал Стас.
– Во вторник папа приедет, вы же знаете, я никогда не…
*ХЛЯСЬ!*
Масяня получил сильную пощёчину.
– Ты сколько нам должен? – начал Стас.
– Восемь пачек, но я отдам, ещё сникерс, два доширака и пачку майонеза во вторник…
*хлясь!*
– Какие восемь пачек? – вмешался Фарик. – Проснись, друг! Десять! Целый блок.
– Почему десять, восемь же!
– Ты что, хочешь сказать, что Фара пиздит? Забыл, как ты у нас занимал три сигареты за две пачки? Забыл?
– Нет, я всё во вторник отдам!
– Предлагаю другой вариант, – сказал Стас. – Мутишь мне пятихатку, и мы в расчёте. И ещё сверху чая и сигарет дадим.
– А можно сначала покурить? Я так курить хочу!
Масяне дали сигарету. Он покурил и вернулся из туалета очень довольный.
– Алё, папа, привет! Как дела? Ты смотрел последний матч ПСЖ? Классно они сыграли, да? Но левого полузащитника надо было менять, да. Как там сестра? Как здоровье? Я хорошо. А ты скоро меня заберёшь? Слушай, а ты можешь пятьсот рублей на счёт кинуть? Нет? А почему? Мне ребята сигарет и чая дадут…
– Атас, жаба! – крикнул Лысый. Все разошлись по своим кроватям.
– И ЧТО У НАС МАЙСЯН ДЕЛАЕТ В ПЕРВОЙ ПАЛАТЕ? А НУ БЫСТРО К СЕБЕ!
Масяня побежал в свою палату.
– Наебал, гандон! – крикнул ему вслед Стасик. – Два блока с тебя!
Когда Жанна Ивановна вернулась на своё место, ребята продолжили беседу.
– Облом по всем фронтам, – констатировал Фарик. – А с этого хуесоса мы ещё получим…
– Есть идея! – сказал вдруг Герман. – Всё гениальное просто.
– И что за идея? – все повернулись к Герману.
– Вечером сегодня Жаба уйдёт пить чай. Палыч будет уже в говно, ему будет на всё похуй. Раю надо будет как-то отвлечь, и тогда я незаметно проникну в процедурный кабинет. Я там видел две конвалюты цикла и две пачки карбита. Может, ещё элки найду пару листов.
– Гениально! – с восторгом произнёс Комар. – Осталось добазариться, кто возьмёт на себя эту старую пизду.
– Жабу чур не я, а так поддерживаю, – одобрительно произнёс Фарик. – Там говна на всех должно хватить!
Довольные своим хитроумным планом, уголовники не знали, что юный допризывник Малинин держал на них злобу за подколки и шутки. Он запоминал каждое слово, и уж никак не был намерен был держать услышанное в тайне…
5. Жаба Ивановна. Тихий час
– Административный восторг? Не знаю, что такое.
– То есть… Vous savez, chez nous… En un mot, поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя вправе смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, pour vous montrer son pouvoir. «Дай-ка, дескать, я покажу над тобою мою власть…» И это в них до административного восторга доходит…
Ф. М. Достоевский. «Бесы», 1872
Есть у нас в России такое явление – впрочем, не только у нас, но у нас особенно. Суть явления в том, что человек, в обществе особой властью не обладающий, и не добившийся в жизни ровным счётом ничего, всячески восполняет этот недостаток значимости и самоутверждается за счёт того, кто в рамках ситуации находится от него в некоторой зависимости. Будь то водитель автобуса, кассир или тот же вахтёр – такие люди зачастую будут придираться к каждой мелочи и всеми возможными способами портить вам жизнь.
Как писал Виктор Пелевин, бывшие работники общественных туалетов делятся на два типа: первые справляют нужду аккуратно, зная, как тяжело приходится уборщикам, а вторые специально оставляют всё в наиболее грязном виде – мол, мы страдали, страдайте теперь и вы! Современное российское общество изобилует людьми второго типа.
За столом на посту сидит необъятных размеров женщина лет шестидесяти. У неё три подбородка и два живота. Наверное, если посмотреть на неё сверху, она будет выглядеть как идеальный круг. На носу у неё очки с толстыми линзами, а за ними – глаза-сканеры, пеленгующие пространство на предмет того, к чему можно придраться. Этого человека вы уже знаете.
Это Жаба Ивановна.
Ходит по больничке даже такая шутка, что настоящие жабы обижаются, когда узнают её прозвище. У неё есть много не очень приятных черт. И вот две главные:
1. 90 % времени Жаба не говорит, а орёт, при этом не брезгуя самыми грязными выражениями.
2. Она постоянно закрывает туалет.
Второе не кажется особо страшным, но это только с первого взгляда. Туалет закрывается на замок, ключ лежит у неё. Обычно замок этот вешается только на время раздачи лекарств, но не в Жабину смену. Она всегда найдёт повод повесить этот замочек. Как и сейчас, например.
– Жанна Ивановна, можно в туалет, я очень хочу по-маленькой! – подошёл к ней Лунтик, а вместе с ним ещё несколько шизиков.
– КАКОЙ ТУАЛЕТ, ВЫ ТАМ ВСЕ ОХУЕЛИ, ЧТО ЛИ, СКОТЫ? ТИХИЙ ЧАС! ЗАШЛИ В СВОИ ПАЛАТЫ! – рявкнула Жаба. От этого крика проснулось пол-отделения.
– Ну пожалуйста, я не могу больше терпеть! – умолял Лунтик.
Жаба сделала свой любимый трюк – ударила кулаком по столу с таким грохотом, что проснулись даже люди из дальних палат.
*ШАРАХ!*
– ТУАЛЕТ ЗАКРЫТ! – заорала Жаба ещё громче. – ВСЕ ЗАШЛИ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! ПО ПАЛАТАМ, Я СКАЗАЛА!
– Ну пожалуйста, Жанна Ива…
*ШАРАХ!*
– Я ЖДУ! – заорала Жаба.
И после этого начинается самое интересное. Шизики, поняв, что посещение туалета им не светит, собираются у мусорного ведра посреди коридора и начинают справлять нужду прямо туда. Ведро оказывается дырявым, и моча растекается по всему коридору.
– ДА ВЫ ОХУЕЛИ?! – заорала Жаба. – СЕЙЧАС ВСЕХ НАХУЙ В СЕДЬМОЙ ПРИЕБАШУ, СУКИ!!! РАЗБЕЖАЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ!
*ШАРАХ!*
– Я ЖДУ! Смирнов, Богатыренко, вы первые на вязки. СМИРНОВ!!!
Шизофреник Смирнов, не успевая натянуть штаны, в панике даёт дёру от ведра, но наступает на собственную штанину и падает в лужу мочи, забрызгав всех стоящих рядом. Больные на него накидываются и избивают. Жаба смотрит на это с каменным лицом, после чего командует:
– СМИРНОВ, НА ВЯЗКИ В НАБЛЮДАТЕЛЬНУЮ ПАЛАТУ!
Под всеобщий смех Смирнова, полностью мокрого, ведут в седьмую палату. Казалось бы, все утихли, но тут в ситуацию вмешивается самый старый обитатель больницы – семидесятипятилетний дед Вова Стрельбун – тот самый, что надел Хрюше ведро на голову.
Дед Стрельбун был настоящим ветераном N-горской психушки. Ему было плевать абсолютно на всё – что есть, в какой палате лежать, чьи вопли слушать, какие лекарства получать – ничего не имело значения. Раз в неделю к нему приезжала сестра, привозя ему скромнейшую передачку всегда одного и того же содержания: пачка газет и блок сигарет «прима». Последними он никогда ни с кем никогда не делился.
– Дядь Вов, дайте сигарету… – жалобно проскулил как-то Масяня.
– Шшигарету? – прошепелявил Стрельбун.
Потом снял штаны, вывалил на всеобщее обозрение своё достоинство и закричал:
– ДЕРЖИ ШШИГАРЕТУ! Шошательную! Жа обе щеки! С красным фильтром! Будешь курить?
В общем, он клал эту свою сигарету на всё и на всех, и поэтому, невзирая на крики Жабы, подошёл к туалету и дёрнул за ручку. На двери висел замок – она не поддавалась.
*ШАРАХ!*
– ТУАЛЕТ ЗАКРЫТ! – словно робот, в третий раз орёт Жаба.
– Жакрыт? А куда мне шрать тогда, а? А? – С некоторым напором в голосе спрашивает Стрельбун.
– НЕ МОЯ ПРОБЛЕМА!
– Не ваша? ГДЕ ГОВНО, ТАМ И ПАРАША! – крикнул непокорный дед.
После этого он сел на корточки и под всеобщие аплодисменты справил большую нужду прямо у закрытой двери туалета.
*ШАРАХ!*
– СТРЕЛЬБУН! – заорала Жаба. – В СЕДЬМУЮ ПАЛАТУ!
Дед, натянув штаны, послушно побрёл в наблюдательную. Ему по барабану было, где лежать. А Жанна Ивановна через пару минут открыла туалет – её желание самоутвердиться было удовлетворено. Популярно мнение, что Жаба после смерти попадёт в ад, и в аду туалет будет всё время закрыт.