Танцы, горы и каштановый мёд

Есть среди черкесских танцев и быстрые, например, захатлях («зыгъэлъат»), тоже танцуемый в паре. В прошлом на свадьбах был популярен мужской танец «тлэпэчъас/ лъэпэч1ас». Его сложность заключалась в том, что танцор исполнял его на кончиках пальцев ног. Танец этот предполагал быструю импровизацию и чем-то походил на лезгинку, но типичные черкесские танцы всё же медленные. Если вы задумались, почему я не упомянул саму лезгинку, то всё просто – это не черкесский танец. Она наследие культуры другой стороны Кавказа – Дагестана, Чечни, Грузии, но никак не медленной и гордой Черкесии. Хотя на побережье для туристов её, конечно же, танцуют, взамен вышедшего из моды «тлэпэчъаса». До недавнего времени исполняли ещё танец «загагуз/ачъэкъашъу» – своего рода шуточное театральное выступление, черкесский мюзикл с участниками в масках козла («ажэгъафэ»). Очень хорошо атмосферу этого танца передали в клипе Qhuaua E Ored («Кхъуауэм и уэрэд») ребята из кабардинской группы JRPJEJ.

В прошлом школой танца выступали свадебные мероприятия, и особенно «лэгъунэ» – брачные помещения для молодожёнов. После свадьбы сюда привозили невесту, и к ней долгое время наведывались гости, собиралась молодёжь для танцев. Именно в таких помещениях подростки получали первые навыки танца, учились этикету и воспитанию нравственности. Для «лэгъунэ» строились отдельные дома на подворье дома родителей жениха. Сегодня для него выделяется комната в доме, но танцы в ней проходят лишь в случае празднования свадьбы по традиционным обычаям, что сегодня случается достаточно редко. Экономика влияет, люди предпочитают скромные свадьбы в ресторанах или дома без традиционных элементов.

JRPJEJ – Qhuaua E Ored («Кхъуауэм и уэрэд»)

Хорошим поводом для знакомства и общения раньше были обряды чапща («к1апщ») – веселья у постели раненого/больного. В такие моменты молодёжь развлекалась, играла, пела и танцевала, дабы не дать больному уснуть. Считалось, что таким образом радость присутствующих отгоняет от больного злых духов. Лекарь в это время наблюдал за состоянием больного, промывал ему раны, делал припарки, варил травы, поил минеральной водой или просто молился. Эффект от этих процедур далеко не всегда был полезным для пациента, поскольку лекарями часто выступали духовные лица, которые лечили все болезни молитвой и подорожником. Помогать больному мог и костоправ – у черкесов была очень развита щадящая медицина, когда старались максимально избежать хирургических операций и сохранять конечности. Лекари лечили переломы костей наложением шин и мазью из яиц, мыла и трав, использовали для фиксации деревянные планки. При головных болях применяли кровопускание.

Во время проведения ритуала чапщ молодёжь подвешивала над столом очень сухую лепёшку или сыр и каждый старался ловить её зубами, раскачивая на нитке. Порой это приводило к травмам, ибо лепёшки были столь же твёрдые, как и лбы участников. Чапщы прекратились в 1930—50е годы вместе с гонениями на лекарей и народную медицину со стороны большевиков. Впоследствии если их и проводили, то разве что в шутку и без соблюдения ритуалов.

Примечательно, что в доме жениха могли танцевать все гости и родственники, но не невеста. В культуре причерноморских черкесов замужняя женщина прекращает танцевать сразу после свадьбы. Это связано с самой функцией танцев, как способа познакомиться с будущим мужем. Женщины с большой ностальгией вспоминают танцы, и это многих приводит в профессию, связанную с культурой и танцевальной традицией. В экспедиции нам довелось слышать историю одной хитрой девушки, которая обошла этот запрет. Она вышла замуж за абхаза, а их культура не запрещает женщине танцевать в замужестве. Незамужних девушек в традиционном черкесском обществе не ограничивали в общении. Они могли приглашать парней к себе в гости, вести с ними беседы, проводить время. Обязательным условием было присутствие подруги и/или старшей женщины в доме и незапертая дверь, а со стороны парня – присутствие друга. Считалось, что так девушки могли легче найти и определить потенциального мужа. Участие в общественных праздниках и танцах также не ограничивалось.

Популярность танца и музыки поддерживалась одной особенностью: в бесписьменном до XX века традиционном черкесском обществе историю и традиции своего народа передавали в устном, а точнее, песенном формате. Отсутствие письменности ставило ораторское мастерство на высочайший уровень. Обязанность передачи знаний и традиций, а также моральной оценки поведения соотечественников лежала на специальных людях – джегуако или хатияко – своего рода бардах. Эти люди с детства воспитывались в особых условиях и чаще всего в семье певца. В их руках находилась огромная власть. Джегуако приглашали на все народные мероприятия, так как без них они не могли проходить. Точно так же ласково принимали их к себе уорки и князья, которым моральная традиция запрещала хвастаться своими военными деяниями. Джегуако составляли бравые песни об их подвигах, но здесь крылась опасность. Статус бардов в обществе был настолько велик, что ни один знатный черкес не посмел бы тронуть их пальцем. Потому певцы могли сложить песню и о позорных сторонах жизни знатного наездника, поскольку их прямой задачей было показать поступки человека с точки зрения морали и справедливости. Ещё одной функцией джегуако были военные песни-гимны, которыми они поддерживали боевой дух наездников во время боя. Иногда певцы использовали огромные метровые рога, издающие гулкий звук. Как звучит такой рог, можно услышать на улицах Нальчика в Кабардино-Балкарии на 21 мая в День памяти жертв Кавказской войны.

Некоторые специалисты считали черкесский способ ведения боя в прошлом похожим на спектакль, в котором роль актёра и критика брали на себя джегуако, и они же заставляли воинов вести себя строго по правилам этикета. После Кавказской войны и коренного перелома в обществе черкесов классические джегуако-барды исчезли. Их заменили хатияко и простые музыканты. Первые – распорядители народных торжеств, которые постепенно превратились по функциям в свадебного тамаду. Вторые на свадьбах играли музыкальные композиции и пользовались огромным уважением в народе. Сегодня и те и другие явление редкое. К сожалению, вместе с традиционной музыкой под угрозу исчезновения понемногу попадает и черкесский язык. Глобализация не щадит наследие малых народов, и молодое черкесское поколение сегодня уже испытывает проблемы с владением родным языком. Сохранить его невероятно важно, поскольку язык несёт в себе несравненно большую глубину знаний о традициях и прошлом народа, как и его музыка.

Тайное знание языка

Черкесский язык, включая его шапсугский субдиалект, относятся к изолированной языковой группе, привлекающей внимание лингвистов всего мира. Адыго-абхазская, или северозападнокавказская языковая группа, также называемая просто западнокавказской, распространена на Северо-Западном Кавказе. Носителями этих языков являются коренные народы региона: абхазы – на территории Абхазии, черкесы в трёх российских республиках – Адыгее (адыгейцы), Карачаево-Черкесии (черкесы) и Кабардино-Балкарии (кабардинцы), черкесы из шапсугского субэтноса, проживающие на Черноморском побережье Краснодарского края. К этой же группе относятся и абазины, проживающие сегодня преимущественно на территории Карачаево-Черкесии. Подавляющее большинство носителей языковой группы двуязычны, то есть общаются также на русском языке или на языке страны проживания. И в своём выборе, к сожалению, часто отдают предпочтение не в пользу родного языка.

Черкесский, или адыгский, язык делится на два крупных языка или диалекта. Вопрос их определения всё ещё остаётся спорным как в научной, так и в общественной среде, поэтому я остановлюсь на понятии «диалект», который считаю более верным, несмотря на то, что западные и восточные черкесы трудно понимают друг друга. Восточный или кабардино-черкесский диалект распространён в республиках Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, а также трёх аулах на востоке Краснодарского края (Кургоковский, Коноковский и Урупский). Диалект делится на восемь говоров, из которых бесленеевский иногда выделяют в отдельный из-за его промежуточного положения. Второй – западный, кяхский или адыгейский, диалект распространён в Республике Адыгее, а также причерноморской зоне Краснодарского края в аулах причерноморских черкесов. В его составе существуют также официальные субдиалекты: – темиргоевский, бжедугский и редкий абадзехский в ауле Хакуринохабль Республики Адыгеи. Ещё один шапсугский субдиалект содержит два типа говоров: кубанский говор в аулах Псейтук, Хаштук, Афипсип и Панахес Республики Адыгеи, черноморский в аулах Туапсинского района и хакучинский в аулах микрорайонов Большого Сочи в Краснодарском крае. Отличия между ними незначительные. Официально восточный и западный диалекты разделены, как два различных языка, и имеют разный алфавит. Основой для восточного алфавита стал баксанский говор, а для западного – темиргоевский субдиалект.

Согласно данным переписи 2010 года, в России проживает около 720 000 черкесов, из которых западные составляют 129 000 человек, а восточные 590 000 человек, включая крупные общины в Москве и Санкт-Петербурге. Носителями родного языка себя признали 117 500 человек в первой группе и 516 000 во второй. Черкесы, говорящие только на родном языке, представлены только в Кабардино-Балкарии в количестве 36 000 человек. Общее количество черкесов в мире составляет по разным оценкам от 2,6 до 5 миллионов человек. Большая их часть представлена разрозненными общинами преимущественно в Турецкой Республике (не менее 1,5 миллиона). Крупные общины есть также в Германии, Бельгии, США, Австралии, Иордании, Израиле, Египте и Сирии. Носители родного языка, по данным ООН, в мире составляют около 1 703 000 человек. В зарубежной диаспоре распространены более архаичные формы всех перечисленных ранее диалектов и субдиалектов, но особенно шапсугский вариант западного диалекта.

Часто к черкесам относят народ убыхов (пёх), некогда проживавший на территории Большого Сочи. Специалисты уточняют, что это «одно из черкесских племён, весьма смешанное по своему составу». Этнограф и лингвист XIX века офицер Леонид Люлье, знавший черкесский язык, считал, что убыхи говорят особым языком, не имеющим сходства ни с черкесским, ни с абхазским. Однако большинство убыхов уже к концу Кавказской войны в 1860-х годах говорили либо на абадзехском субдиалекте западно-черкесского диалекта, либо на абхазском/абазинском языках.

Убыхский язык постигла печальная судьба. Поскольку убыхи оказали наиболее ожесточённое сопротивление продвижению войск Российской империи в район Сочи и в 1864 году не приняли ультиматум российских властей о переселении в долину реки Кубань, подавляющее большинство этого народа покинуло родину и переселилось в Османскую империю. Оставшиеся на Кавказе убыхи довольно быстро растворились в среде родственных им абхазов и черкесов. В Турецкой Республике им в силу малочисленности и жёсткой политики властей не удалось сохранить родной язык. Последний известный носитель убыхского языка – Тевфик Эсенч, умер в 1992 году. Он успел передать миру убыхский язык, поскольку более сорока лет активно сотрудничал с целой плеядой выдающихся мировых лингвистов-кавказоведов, которые составили грамматику, словари и учебники по полученным материалам. Сегодня убыхский язык является одним из наиболее привлекательных для лингвистов языков, попытки возродить его проводятся в Сухумском университете Абхазии. Есть информация также о двух двуязычных носителях убыхского языка в Турции сегодня.

Вопрос происхождения черкесского языка и отнесения его к какой-либо из общеизвестных ветвей до сих пор не разрешён. Принято включать черкесский язык в одну адыго-абхазскую группу, которая является частью большой северокавказской семьи языков вместе с нахско-дагестанской группой на Восточном Кавказе. По версии лингвиста Алексея Касьяна, эта большая семья разделилась в начале – середине IV тысячелетия до нашей эры. Черкесский, убыхский и абазино-абхазский языки разделились примерно 2,5—3 тысячи лет назад. Абазинский и абхазский, а также западный и восточный диалекты черкесского языка разделились около тысячи лет назад. Свою версию выдвигал этнограф Леонид Лавров, который считал, что в каждом ущелье побережья существовал свой отдельный язык, как в современном Дагестане, пока они не начали унифицироваться примерно после 1000 года нашей эры.

Отдельная актуальная тема национального мифостроительства – хатты. Это древнее коренное население Анатолийского полуострова (Турции), которое на рубеже III тысячелетия до нашей эры оказалось поглощено внешней миграцией индоевропейского народа хеттов. Анализ нескольких десятков слов, в основном ритуального характера, позволил лингвистам ещё в начале прошлого века выделить хаттские слова внутри хеттского языка и привёл исследователей к выводу о родстве адыго-абхазской и хаттской языковых ветвей. Данных было явно недостаточно для каких-либо серьёзных выводов, но это не помешало в 1990-е годы проникновению в черкесское общество идей прямого родства черкесов и хаттов. Идеи эти стали очень популярными, обросли невероятными подробностями и даже проникли в академические труды черкесских историков как установившийся факт. Отдельные группы активистов даже устраивают выезды в Турцию в музей под открытым небом, основанный на раскопках Хаттуссы – древней хеттской столицы, стоящей на более раннем хаттском городище. Находящийся там зеленовато-голубой камень из лазурита превратился в место паломничества последователей этого неоязыческого культа в связи с его мифологической ассоциацией с божественным небом черкесской мифологии Уашхэ. В прошлом его имя использовалось для клятв в формулировке «сине-зелёным камнем, кусочком синего неба клянусь». Возможные тюркские корни этой традиции, пересекающиеся с кочевым божеством синего неба Тенгри, последователей культа не смущают.

В советское время лингвистом Сергеем Старостиным для объяснения языкового родства кавказских языков была предложена теория сино-кавказских (или дене-кавказских) языков. Эта гипотетическая языковая макросемья, предложенная на основе исследований итальянского лингвиста Альфредо Тромбетти начала XX века, объединяет несколько языковых семей и изолированных языков Европы, Евразии и Северной Америки. Предполагается, что прародиной носителей сино-кавказской семьи языков был иранский Загрос, севернее Плодородного полумесяца. В ней принято объединять кавказские языки: адыго-абхазскую, нахско-дагестанскую и картвельскую (южнокавказскую) ветви, изолированные языки басков в Испании, бурушаски на границе Пакистана с Афганистаном, кетов бассейна сибирской реки Енисей, сино-тибетские языки Китая и Гималаев и языки индейцев северо-запада Америки.

В 1947 году советский лингвист-кавказовед Николай Яковлев установил, что чукотский язык имеет некоторые общие черты с кавказскими (адыгскими) и индейскими (кечуа) языками. Спустя два десятилетия другой советский лингвист и этнограф Андрей Дульзон указал на сходство кетского языка с языками индейцев Америки, а также с баскским, бурушаски и с кавказскими (черкесскими) языками. Видный американский антрополог, лингвист Франц Боас также считал, что в прошлом имела место непрерывная цепь родственных народностей от палеоазиатов до тихоокеанских индейцев.

Теория о родстве абхазо-адыгских и нахско-дагестанских языков с образованием северокавказской семьи была поддержана выходом северокавказского этимологического словаря. В археологии её подкрепляют исследования ареала распространения обряда воздушного погребения, выполненные старшим научным сотрудником Группы Средней Азии Института этнологии и антропологии РАН Георгием Ситнянским, в которых автор пришёл к выводу о значительном совпадении списка народов, практиковавших этот обряд, и народов, включаемых в сино-кавказскую макросемью языков.

Сино-кавказская гипотеза не принимается большинством учёных и имеет довольно много противников в современной исторической лингвистике, особенно зарубежной. Среди основных недостатков гипотезы критики отмечают многочисленные натяжки в фонетических реконструкциях, использование метода массового лексического сравнения, полную оторванность от данных материальной культуры, в отличие от других семей и реконструируемых макросемей, где археологические и генетические данные используются всё чаще. Объединение отвергается большинством лингвистов, но пользуется широкой популярностью среди сторонников народной истории. Среди лингвистов, активно занимающихся этой проблематикой, можно указать Джона Бенгтсона, Мерритта Рулена и Виталия Шеворошкина.

Последние исследования Алексея Касьяна показали, что хаттский и адыго-абхазские языки, скорее всего, имеют общего предка, но не являются прямыми родственниками, поскольку сформировались и существовали одновременно. Вероятно, их ближайшими родственниками были языки первых жителей Европы в каменном веке. Эта теория подтверждается данными этногенетики и палеогенетики на основе генетических баз народов Кавказа и древней Европы, собранных в последние годы. Генетические маркеры первичного населения Европы совпадают с маркерами западных черкесов, в генетическом коде которых аллель G2A2 присутствует более всего у причерноморских черкесов.

Многие тайны культуры и языка черкесов хранит в себе топонимика региона их исторического проживания. Основная часть черкесских топонимических терминов хорошо сохранилась в названиях малых и средних географических объектов и может быть расшифрована с той или иной степенью достоверности. Исключения составляют крупные топонимические объекты, например реки Лаба и Кубань, имеющие явно не черкесское происхождение либо относящиеся к очень древнему периоду истории адыго-абхазского языка. Эту особенность черкесской топонимики отметил в советское время Джамалдин Коков в одном из лучших научных трудов по черкесской топонимике «Адыгская (черкесская) топонимия».

Особенностью названий малых и микротопонимов является очень чёткая передача их значений на черкесском языке. Как правило, это места проживания тех или иных семей (например, Мугутам, Коблетам и так далее, то есть «место Мугу», «место Коблевых»). Отдельные места сохранили родовые имена, которые ныне не встречаются в Краснодарском крае, но присутствуют в зарубежной черкесской диаспоре или в северокавказских черкесских республиках России. Хорошо сохраняются в топонимике особенности ландшафта (например, Хатлапе – «собачья лапа») или флоры и фауны (например, хребет Котх – дословно «кабаний хребет»). К редким внешним названиям относят ущелье Бакан недалеко от современного порта Новороссийск, по одной из версий связанное с именем Бакана – то ли аварского, то ли булгарского вождя, согласно фольклорным данным, погибшего в битве в раннем Средневековье. В то же время топоним имеет и родовую версию дешифровки через вариант «Бэчкъан» – имя одного из натухайских черкесских родов этих мест. Часть топонимов имеет религиозное традиционное происхождение. Например, мыс Кодош около Туапсе, который связан с культом хранителя моря Кодеса. Этим словом ещё в XIX веке черкесы обозначали священные рощи, в которых они проводили обряды. Около посёлка Большой Кичмай есть небольшой район Ахинтам – дословно «место Ахына», мифического покровителя домашнего скота. Существует фольклорная легенда о его гибели на этом месте.

Особенностью названий средних топонимических объектов является множество вариаций их перевода. Связано это с искажением наименований при переводе их на русский язык, более простой по структуре и неспособный отразить многие звуки черкесского языка. После исчезновения черкесского населения в 1860-е годы, большая часть территории юга будущего Краснодарского края была заселена новыми поселенцами, не владевшими черкесским языком. Они трансформировали сложные для них названия на свой лад. В таком виде топонимы были зафиксированы органами государственной власти в качестве официальных наименований. Например, селение-микрорайон Чемитоквадже в Лазаревском микрорайоне города Сочи на черкесском языке звучит как «Цурмытыкъуаджэ» и обозначает бывшее родовое поселение черкесского рода Чермит. Как правило, такие названия несут за собой родовое имя семьи, которая проживала на этой местности до выселения. Такое деление сохраняется и в современных аулах черкесов в виде деления на кварталы, где проживают представители разных фамилий. Примером искажения черкесских топонимов русскоязычными чиновниками служат река Псезуапсе в Лазаревском районе города Сочи, производная от «Псыш1уапэ». Самый яркий пример – топоним «Къожау» (дословно «тенистая балка»), который сначала превратился в документах в «Къожэкъо» (черкесское «кожжох» дословно означает «кабанья балка»), а позже в известный горный курорт Хаджох, то есть черкесское «Хаьаджыкъо» в новом значении «Сын Хаджи» и с новой легендой о дороге в хадж, святом путешествие в Мекку через это ущелье.

Далеко не всегда удаётся однозначно установить перевод даже общеизвестных наименований. Например, река Псекупс, несмотря на свою простую составляющую, до сих пор вызывает споры в отношении дешифровки её названия. «Псе» – типичный черкесский термин для обозначения водных географических объектов, который обозначает «вода». Споры вызывает именно вторая часть слова, которая в разных вариантах может обозначать «голубой цвет», «песок» или «перевал» в зависимости от звукового отражения. Полному переименованию подверглось незначительное число топонимов и только в позднее время. Связано это в основном с отсутствием точного знания о том или ином названии, либо с событиями/людьми второй половины XIX – начала XX века. Часть объектов прибрежной местности получили имена владельцев земель в XIX веке, их арендаторов. Схожим образом горы и холмы, находившиеся на передовой боевых действий в 1941—1942 годах, получили имена героев Великой Отечественной войны, сражавшихся или погибших в тех местах. Некоторые объекты были переименованы именно ввиду сложности произношения на русском языке. Например, река Белая в черкесском языке именуется «Шхагуащэ», что можно перевести, как «княжна» (дословно «большая дева»), но этот термин не прижился в официальном наименовании.

Споры вызывают топонимические имена некоторых известных мест, таких как курортный город Геленджик, бывший торговый пост Османской империи. Официальным переводом слова «геленджик» со староосманского языка считается термин «невесточка». Ему соответствует легенда о работорговле в бухте в османские времена до 1829 года. Черкесы называют его «Хулыжий» (по-черкесски «маленькое пастбище»), в связи с чем и возникают споры. Последователи теории черкесского наименования считают слово «геленджик» производным по созвучию от черкесского «хулыжий». При этом подтвердить или опровергнуть эту теорию довольно сложно. Исторические документы говорят о существовании в османский период обоих наименований на территории Геленджикской бухты. Османский торговый пост назывался Геленчик, что также можно перевести, и как «маковый» (в долине и правда красиво цветут маки), но стоял он на небольшой речке Хулыжий, выше по течению которой находился одноимённый черкесский аул. Серьёзного анализа возможности адаптации в староосманский язык черкесского слова «хулыжий» в науке не проводилось.

Аналогичного рода споры происходят вокруг названия курортного города Анапа. В черкесской научной и общественной среде утвердилось мнение о дешифровке топонима «Анапа» через черкесское «Iанэ» – стол и «пэ» – нос, край. То есть «край стола». Эта версия подкрепляется тем, что черкесский традиционный стол имеет круглую форму, похожую на географию каменистого выступа, на котором расположен город Анапа. К тому же, по историческим данным, территория Анапы управлялась в Средние века черкесскими владетелями и только в конце XVIII века стала активно использоваться Османской империей, которая платила черкесам своего рода плату за спокойствие. Существует и иная версия, предложенная черкесским историком Самиром Хотко, о переходе в черкесский язык сокращённого итальянского названия Мапа (Mapa – Maporium), которое использовалась генуэзцами в XIII—XIV веках для обозначения своей торговой фактории в Анапе. Черкесский термин просто возник по созвучию с ним. В качестве конкурента этой версии выступает греческая теория, связанная с древнегреческой и ранней средневековой историей города. В таком виде Анапа предстаёт как производная от греческого «Айя-Напа», аналог которому есть на Восточном Кипре и который переводится как «священный лес». Проблема этого слова в том, что в греческой истории город никогда не был известен как Айя-Напа. В античные и ранние средневековые времена он носил название Горгиппия или Синдская гавань.

Комплексной работы по собиранию, анализу и дешифровке черкесских топонимов Краснодарского края хотя бы на уровне советского периода сегодня не ведётся. Наиболее полными считаются издания «Адыгская (черкесская) топонимия» Джамалдина Кокова и «Адыгейский топонимический словарь» Касима Меретукова. Последний включает в себя исчезнувшую топонимику зоны затопления Краснодарского водохранилища. Эти словари включали в себя данные по топонимике черкесских республик Северного Кавказа и Краснодарского края вне зависимости от административных границ. Более современные топонимические издания ограничиваются строго определённой топонимической территорией, что приводит к выпадению изучаемого вопроса из общей картины ареала исторического проживания черкесов и не учитывает возможную миграцию терминов. Многие из них представляют собой компиляции из предыдущих изданий и редко несут в себе новизну.