Цветы воскресного отдыха. Стихотворения, статьи, рецензии

Цветы воскресного отдыха

Стихотворения, статьи, рецензии

Глеб Пудов

© Глеб Пудов, 2022

ISBN 978-5-0051-5150-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Люди, пишущие стихи, зачастую работают в других областях, связанных со стихосложением: художественной критике, лингвистике, филологии. Как показывает опыт, изучение произведений других поэтов способствует улучшению собственных.

Эта книга имеет два раздела: в первом представлены стихотворения, во втором – рецензии и статьи, написанные в разные годы. Вдумчивый читатель поймет, что эти два раздела тесно связаны друг с другом: знакомясь с одним, лучше понимаешь другой. Например, читая стихи, можно представить, почему для анализа, помещенного во втором разделе, выбраны именно эти стихотворения, а не другие. Подобное вызывает подобное.

Автор не настаивает на непогрешимости своих выводов и оценок. Если ему удалось привлечь внимание читателя к анализируемым произведениям, дать о них краткое представление, то он считает свою задачу выполненной.

СТИХОТВОРЕНИЯ

Чтение чужих стихов

Цветы на волшебной полянепорою в ночи собираю.Я верю: они не завянут,как  розы из южного края;не станут сухими букетыи листья больными не будут —недаром трудились поэты,творя свое дивное чудо.

Санкт-Петербург

Посвящается Леве

I. Благая весть

Еще ты – влажное пятнов глуби родного организма,но в нашей речи ты давноуже растешь неологизмом.Сказать, что ждал? Увы, не то, —скорее, жаждал встречи странной;пришла пора: ты из Ничтоявился звездочкою ранней.Все изменилось лет на стовперед: движение Вселеннойвпитало влажное пятнопод звуки песни колыбельной.

Екатеринбург

II. Игры

      Весь день я ждал его улыбку,      и для того изображалконя, верблюда, ламу, рыбкуи златоустовский кинжал.      Но все напрасно. Непреклоненбыл мой задумчивый малыши крепко в маленьких ладоняхсжимал компьютерную мышь.      Потом – звонок. Увидел МАМУ,      как солнц две сотни просиял.      Зачем же я коня и ламуему весь день изображал?

III. Живопись

      И снова веселый оранжевый светпо ткани разлился французской —      на сотни вопросов единый ответна этой полосочке узкой.      Блистает на шелке ажурный узориз нескольких солнечных пятен,      теперь это – карта из впадин и гор,      чей цвет живописцу приятен.      Теперь это – карта Вселенной моей,      подобной небесному раю,      и я в ней – директор, слуга, казначей.      Я сына пеленки стираю!

IV. Словорождение

Сквозь губы твои прорывается слово,как рыцарь – сквозь вражьи ряды.Теперь ты все реже играешь в немого,из темной придя пустоты.Теперь ты – все ближе. Уже человекомстановишься ты, мой дружок.И все хорошо. Пожалуй, лишь с векомошибся твой ангел иль Бог.

V. Великий Четверг

Великий четверг оказался совсем уж великим:и я, в свой черед, стал причастен священным дарам —вчерашнюю кашу, сияя встревоженным ликом,младенец вернул моим теплым рукам.Хороший четверг. И пусть где-то живут величавые боги,их слуги пусть медленно в храмы текут,в моей же Вселенной с недавнего времени строгийбожок поселился – Причина и Следствие, Форма и Суть.

VI. Ожидание

Он глядел голубыми глазамии все ждал неизвестного чуда,чтоб оно, вдруг явившись за нами,унесло бы подальше отсюда;или я, как великий волшебник,повелел бы луне засветиться,и чтоб начал работать ушебтив той стране, что обычно мне снится.Он глядел голубыми глазамии душа так желала сюрприза…Он следил за моими руками.Что же я? Я смотрел телевизор.

Санкт-Петербург

VII. Сын

Себя как в зеркале я вижу,но это зеркало мне льстит.Когда сажусь к нему я ближе,оно со мною говорит,руками тоненькими машет,очами матери глядит —для мира будет приукрашенмой неуклюжий внешний вид.

Санкт-Петербург

VIII. Молочный эльф

Удивительны судьбы Вселенной:на земле, среди грубых людей,иногда появляются эльфы.В карамели, тюльпанах, лесах,даже меде живут они. Многоих невидных, неслышных, вокруг.Реже всех (полагаю, в столетьераз) являются вдруг среди нихнеобычные эльфы, и братьяназывают молочными их.Грациозны, легки и прозрачны,они часто живут дольше всех.Но увы – их блестящая хрупкостьбеззащитна, как море цветов.…И однажды мне выпало счастьенаблюдать, как рождался в тишитакой эльф, и подобно младенцуон тогда появлялся на свет:озарял своим взором нездешнимвсе вокруг, удивлялся всему,и приветствовал маленькой ручкойлюбопытные солнца лучи.Было утро. За окнами пелиптицы, листья качались порой, —и прекрасное летнее утростало первым для эльфа тогда.Жизнь пройдет для него незаметно.Кем он будет? Останется лив нем эльфийское что-то? А, может,человеком окажется он?

Екатеринбург

IX. «Бадямба» и «гэга»

Два слова: «бадямба» и «гэга»прижились в его словаре —два хрупких весенних побега,что радуют глаз в январе.И что это? Предок далекийкивает из вечности нам?Иль, может, наш мир кособокийуж манит любовью к словам?Не ведаю. Тайные тропыпорою ведут к языку.Как много у судеб работы,чтоб первую дать нам строку!..

Санкт-Петербург

X. Сны

Холодный рассвет в глубине Могилёва:река, драмтеатр, мосты,брожу, словно тень я, а где-то мой Лёвавкушает волшебные сны.Игрушки, машинки, чудесные дяди,и, может быть, солнце весны, —такие, мальчонка, запутавшись в прядях,вкушает волшебные сны.Как хочется мне, чтоб его сновиденья,в которых до неба – чуток,остались такими, пока словно тень яброжу и не чувствую ног.

Могилев

XI. Синоним

Вчера я сыну объяснялзначенье слова «Бог»,в глубины темные нырял,но объяснить не мог.Рассудок мне бы посильней(иль мал еще сынок?),ведь ускользало, как Протей,значенье слова «Бог».Вселенский Разум, Добрый Свет,чудесный старичок…Искал я правильный ответ,но отыскать не мог.И вот явилось, наконец,решенье: слову «Бог»синонимично лишь «Отец»!Согласен был сынок.

Санкт-Петербург

XII. Утро

Проснулась чудо-обезьянка:нас ждут великие дела!Моя планета спозаранкув движенье быстрое пришла.Автомобили загуделии засвистели поезда,и пусть родитель из постелис упреком смотрит иногда.Гремит железная дорога,но чу! – из кухни слышен звук:там скромно кошка-недотрогавкушает сыр из женских рук.Потом те руки капучинонам приготовят, потомууже появятся причиныпеть славу дому моему.Проснулось ласковое чадои с ним проснулся целый свет.Другой Вселенной мне не надо —в другой Вселенной жизни нет!..

Санкт-Петербург

XIII. Морская битва

Враги трепещут. Их фрегатыуже спустили паруса,на шлюпках бледные пиратыплывут по морю кто куда.А как все лихо начиналось!..Вдруг появился вражий флот,наш воевода сквозь усталостьпризвал солдатов и народна стены города; мортирыи пушки начали стрельбу,и вскоре пришлые задирыуже кляли свою судьбу.Посеян ужас в черном стане,взметнулась пышная волна.Никто не знал, что в теплой ваннета битва жуткая была.

Санкт-Петербург

XIV. Зодчий

Талантливый зодчий возводит высокие стены —могучую крепость построить велел государь,чтоб вновь не посмел приходить сюда ворог надменныйсокровища грабить и жителей мучить, как встарь.Две башни фланкируют вход, и уже на запореворота дубовые; стража надежна, сильна,а рвы глубоки, словно синее-синее море.На долгие годы пребудет в покое страна.Талантливый зодчий устал и отбросил лопатку,потребовал сок и чуть позже гонять голубейон начал. Затем без труда положил на лопаткиогромных чудовищ, что были и папы сильней.

Санкт-Петербург

«Кипят вокруг чужие судьбы …»

Кипят вокруг чужие судьбы —большой грохочущий вулкан.Запечатлеть его мне суть бы(как говорится, «als ich kann»1),но кисть слаба, резец источен,а карандаш мой крив и тощ,и потому с насмешкой в очимне смотрит огненная мощь.

Нюрнберг

Неприкаянность

Глухо сегодня в лесу берендеевом:солнце сквозь тучи не может пробиться;ветви никак не становятся деревом,где бы укрылись тревожные птицы;лес не становится домом бревенчатым;небо – расшитым чудесным воздýхом.Бог мой, ни разу другими не встреченный,словно застыл между телом и духом.

Витебск

«Все по-прежнему: древние храмы…»

Все по-прежнему: древние храмыпочивают в сплетениях роз,и с икон, разделенных столпами,улыбается миру Христос;а в углах, что полны темнотою,собирается тихий народ,пахнет воском, землей, сухостоем,овощами и тиной болот.Все по-прежнему, мир неизменен;не исчезла старинная Русь.В закоулках забытых молелен —те же страхи, обиды и грусть.

Псков

Хачкар2 Григория Тутеворди (1184)

Горы, прожженные солнцем, затихли вокруг.Ветер горячий, да тишь, да старинные храмы.Камни, что сложены силой неведомых рук,служат горам украшеньем, а городу – рамой.В даль поглядишь, и какое пространство окрест!..Тучи, и речка, и церкви, и солнце, и… дали.Вдруг ты увидишь, что древний коричневый крестстрого глядит с молчаливых высот пьедестала.Горы, сраженья, пожары, враги и друзья, —кто ни бывал у высоких ступеней хачкара?Топотом мощных камней наполнялась земля,лица пришельцев лоснились от пятен загара.Время прошло стороной. Превратилось в лоскутто государство, в котором хачкар Тутевордимастер воздвиг. И теперь здесь – покой и уют.Сытые дети строчат сочинения в ворде.

Санкт-Петербург, Ереван

Воспоминания

Запах спаленной травы,мягкая роскошь заката…Первыми встретили вывзгляд мой холодный когда-то.Ночь наступала стенойс пенных вершин Арарата:тени чуть слышные, «Ной»3,черная кисть винограда.Говор (чудесный язык,древняя вязь алфавита!)…Быстро к тебе я привык —эхо прохладных гавитов4!

Санкт-Петербург, Ереван

Сон о Санаине

Приснился мне осенний Санаин5:листва блестела золотом сусальным(имел тогда я множество причинбродить в горах под музыку печальныхдождей), кресты кривились у оград,в резных узорах молча утопая;под крышами засохший виноградчернел суставами, как древняя святая.Пустынность, тишина унылых мест…Веков прошедших матовые блики,и паутина, как фата невест,что видят сны под камнем медноликим.

Санкт-Петербург, Ереван

«Остывших судеб праведные лики…»

Остывших судеб праведные ликихранит пустой истерзанный гавит —надежная и честная улика,которая о людях говориттак много. Даже слишком. Громче крикавзлохмаченной действительности взгляд.Остывших судеб праведные ликисо стен разбитых в душу мне глядят.

Санкт-Петербург, Ереван

Боль

I

Прислушайся к боли. Ее тихий шаграздался средь жизни твоей.Как будто по городу бродит маньяк,иль вор, или прочий злодей.Все мысли стекаются в точку, и тыизвне этой точки живешь:и пропасть исчезла и нет высоты, —не видно, где правда, где ложь.Прислушайся к боли. Ее тихий шагвсе громче, все громче. Представь,что в крепости – пламя, беснуется враг,и это – не сон твой, а явь.Все мысли стекаются в точку, и тытеряешь привычный контроль,и думаешь, будто не знал высоты,а знал только пламя и боль!..

II

Прислушайся к боли. Согреет тебяона своим теплым дыханьем,покуда сейчас на планете Земля —холодные стены молчанья.Ты будешь в тиши коридорной бродить,от боли ища избавленья,ты с тенью своею начнешь говорить,с обычной задумчивой тенью.Потом боль утихнет, но уж не вернутьтот мир, что тебя окружает…Прислушайся к боли, она – его суть,она здесь казнит и прощает.

Псков

«Тяжелым рубанком я скреб по душе …»

«Жил да был на земле человек

С христорадной душою бесстыжею, —

Он слезами свой маялся век,

Как мужицким горбом или грыжею».

(Вениамин Блаженный)

Тяжелым рубанком я скреб по душе —стихи я поэта читал,который провел свою жизнь в шалаше,а нынче как бронзовый стал.Писал он про кошек, зайчишек, собак,про Бога, конечно, писал,бродил по земле, надев красный колпак, —теперь – человек-пьедестал6.Горит, раздраженная тихой строкой,бесслезная дева-душа,а где-то Господь сквозь вселенский покойбредет и бредет, не спеша…

Санкт-Петербург

Огонь

I. Аутодафе

Епископ в гневе: толстые поленьянабухли, и парижская толпа,что плещется, как море, у столпа,застыла вдруг в единое мгновенье.Среди нее по воле Провиденья(какой жестокой может быть судьба!)темнеет куртка юного раба,судом приговоренного к сожженью.Хохочут сверху злобные гаргульи,гудит народ, как будто пчелы в улье, —монахи оглашают приговор:он – еретик, и Бог тому Свидетель;святая инквизиция за вздорего заставит жизнию ответить!..

II. Книги

Горит костер на площади в Толедо,на стенах теплых – теней хороводы,и небо словно золотистым пледомпокрыло свои бархатные своды.Пылают книги и за ними следомпылает память о поэмах, одах,о всех трактатах, коим Бог неведом,всех возмутительных научных сводах.Господь велик! Простит в мгновенье ока;Отец всегда детей своих прощает,пусть даже велики их прегрешенья.Но церкви чужды эти отношенья:грехи, как львов, всемерно укрощая,бороться будет с ересью жестоко!..

III. Последний рыцарь

Старинный замок. В гулких коридорахвисит, как паутина, тишина;паук плетет на каменном простореузоры летаргического сна.Но что это? В одном забытом залегорит огнем доверчивым камин.Седой старик, задумчив и печален,сидит средь фолиантов и картин.И в памяти, как тени, проплываютсражения, соборы, короли…Затихло все, как песня боевая,как музыка, угасшая вдали.Неужто стало сном все это нынеи канет в одиночества пустыне?

Санкт-Петербург

Луна

Привычно глупая лунапо небосводу волочится,глядит на тех, кто в дебрях снаменяет судьбы, позы, лица.Все маски сняты – люди ейвидны, как будто на ладони:кто был герой – тот стал злодей,кто в лодке плыл – тот сразу тонет.Чуть позже мудрая лунауступит солнцу неба своды;и снова будет не видната правда, что страшит народы.

«Мгновенья не тратя, ко мне приближается смерть…»

Мгновенья не тратя, ко мне приближается смерть,сквозь годы неспешно идет эта черная дева.Оставит ли время на мир мне еще посмотретьиль явится скоро в величии Божьего гнева?А я помещен Провиденьем в чужую судьбу,мгновения трачу на чуждые мысли и чувства.«Ну что же, старик», – размышляю порой на бегу,«прожить за другого – и в этом есть тоже искусство».И все же, когда она явится, тихая смерть, —с собою меня заберет, а не вовсе другого…Зачем же на мир не своими глазами смотреть?За чьи же проступки судить меня будут сурово?

Санкт-Петербург

Запятая

Что ж… Обречен я на тонны бумаги,густо покрытой танцующим почерком.Буду сидеть, как индийские маги, —душу дробить на романы и очерки;мир забывать, словно сумку в трамвае,и увлеченно беседовать с мертвыми.Люди меня назовут шалопаемк делу негодным и малым увертливым.Так проживу запятой незаметной,где-то вдали от событий пылающих.Впрочем, порою и в хляби сонетнойможно казаться весьма вызывающим.

Ответ критикам

Поэты многие поютрассветы и закаты, —психологический уютвсегда был очень кстати.Писать про бабочек? Могу.Зато про жизнь – честнее.Лишь ей хорошую строкуотдам я, не краснея.

Екатеринбург

Вятская губерния. Этюд

Заросшие снегом больные деревнискрипят на холодном ветру:кресты и березы на кладбище древнемпеняют на злую пургу.В пустующей церкви голодные птицына тусклые фрески глядят;теперь только ветер приходит молитьсяна черных святителей ряд.По узкой дороге бредет горемыка,одетый в овчинный тулуп.Не слышит несчастный медвежьего рыка —медведя, что ловок и глуп.Кресты и березы на кладбище древнемпеняют порой на судьбу,а рядом лежит, под ветвями деревьев,крестьянин с дырою во лбу.

Киров

Смирение

Мне не страшно и не больно —я, возможно, постарел.Словно узник из Стокгольма —тот, что любит свой удел.Жизнь по строгому маршрутумне привычна и легка.И наложенные путыуж не чувствует рука.За стабильность принимаюрасписанье слов и дел.Да, я – пленник, но я знаю,что прекрасен мой удел.

Санкт-Петербург

Возвращение

Ничто в душе не расцвело,ничто, как в сказке, не блеснуло,когда в родимое селомашина быстро завернула.Пенат рассеянно взглянул,меня совсем не узнавая,мой день зачислила в прогулпривычно родина святая…Что ж делать? Жизнь не поменять:сложились сходство и различье.И на пената мне пенятьуж стало верхом неприличья…

Екатеринбург

Пять добрых белорусских шаржей

I

Вчера задушили котенкаи бросили в жидкую грязь.И вот хороню я ребенка,кошачьему богу молясь.Насыплю я холм невысокийи тризну устрою в ночи.С небес Вседержитель жестокийпромолвит мне тихо: «Молчи…Я очень о том сожалею,что тихую смерть допустил.Чуть позже настигнет злодеяпосланник божественных сил».Но Богу скажу сквозь рыданье:«Какой же недобрый ты Бог,коль скоро от жутких страданийкота защитить ты не смог…».

II

В тиши, среди лип медностволых,пойду я сегодня бродить,на пень, как на царский престол, яприсяду потом покурить.И в этих палатах просторных,что Бог-живописец создал,я выпью из чаши узорной, —красивой, как древний пиал.Скажу: «Сторона ты родная,златая моя Беларусь!Зачем в твоем липовом раетакая глубокая грусть?»

III

И вновь темнота одолеламои беспокойные сны,измучила душу и тело —далёко еще до весны.Зажгу я блестящие свечии буду на небо смотреть:быть может, на небе я встречутебя сквозь февральскую мреть…

IV

Голубой зазвенел ручеёки откликнулись ветви сирени,где-то время бежит со всех ноги сверкают на солнце колени.Выйду к Неману, сяду на брег,улыбнусь нашей церкви и Богу,помолюсь, и на времени бегпосмотрю с высоты я немного…

V

Ах, дорога моя, ты дорога!..Снова сосны мелькают вдали.Сколько замыслов было у Богана мои невеселые дни!Сверху тучи плывут пароходом,мне знаком их привычный маршрут.Ах, дорога моя, ты дорога!..Мое счастье, надежда, уют.Молча еду. Гляжу. Вечереет.Греет руки любимый блокнот.Не предаст он меня, а согреет,словно солнца несмелый восход.Распахну я с ним крылья-страницы,и отправлюсь в волшебный полетв ту страну, что ночами мне снится,где Максим мой прекрасный живет.

Санкт-Петербург, Минск

Крылья (сон на берегу)

Ракушек хрустальные крыльяраспахнуты серой волной…Как будто еще не забыл яо том, что случилось со мной.Во сне ли, в бреду многослойномволшебный мне чудится сад,в котором два ангела стройныхвеками на страже стоят.Стучу я в высокие дверии жду от тех стражей ответ.Молчанье. Никто не намеренпромолвить чуть слышно: «Привет!»Никто мне открыть не желаетсияние древних ворот…Когда же, судьбинушка злая,и мой-то настанет черед?!

«В Минске – дождь: возвращается осень…»

В Минске – дождь: возвращается осеньиз каких-то неведомых стран.Ветер бродит меж елей и сосен,и свистит, как ночной хулиган;пролетают тревожные птицынад квадратами серых домов…Как могла эта осень явитьсясквозь хрустальную песнь соловьев?!

Минск

Дорога

И снова – в дороге. Камены толпойдолжны бы меня окружать,и, скромно резвясь за моею спиной,сонеты на ухо шептать.А я бы скитался в пустыне листа,и чудною влагой стиховоазис прелестный творил иногда,как будто один из богов.Прислушаюсь. Тихо. Лишь стен монолит.Невидимых каменных стен.В тиши изнуренной строку не твердит,увы, ни одна из камен.

Екатеринбург

Спаситель

Посвящается хирургу В.А. Исаеву

Железный стол. И я – распятый,как тот разбойник. У стеныстоит хирург чудаковатый,свои рассказывает сны.Молчу в ответ. Мне тяжко очень:все ближе мутный потолок;огонь, рассержен и всклокочен,пылает в паре моих ног.Секунды словно годы…Кружитмой лекарь около стола.(«Давай старайся, милый друже, —ведь тень твоя, как два крыла,на белом кафеле…»). Все тишехолодный мир вокруг меня.– «Как пациент?»– «Почти не дышит!»И разум – в рощу забытья…Но все закончилось прилично:был пройден скальпельный этап,меня из дебрей пограничныхна волю вывел эскулап.Увы, спустя совсем немногоя с удивлением узнал,что тот хирург уже у Бога —сам в рощах горестных пропал.Спаситель мой – мне рассказали —давно-давно служил врачомв больнице нашей и едва ливознагражденье знал притом.Он днем работал гиппократом(других же не было врачей!),а ночью стареньким домкратомбренчал в зеленом «Москвиче»,поскольку в качестве таксистаподростков пьяных развозил.Горела тень его ассúстомна той стене – я не забыл!

Екатеринбург

Тейшеба7

I. Воспитательная мера

Старинный холм. Закат на неберазвесил тучи-ламбрекены.Глядит задумчиво Тейшебана башни, стены.…В забытой крепости просторно.Гуляет ветер по подвалам,сосуды в опустевших горнахпоют устало.Тейшеба грустен: только громыприводят смертных к идеалу,и в сладкой прошептал истоме:– «Начнем сначала».

II. Божье одиночество

В зное пламенного югасон вкушает бог Тейшеба.У Тейшебы нету друга,кроме неба.Ветер чистит свои крыльянад могилами урартов, —разрушительнее пыль ведьБонапарта.В зное пламенного югасон вкушает бог Тейшеба.У Тейшебы нету друга,кроме неба.Снег полдневный серебритсяна вершине Арарата.Одиноко. Бродят птицы,как когда-то.В зное пламенного югасмерть сильней столетних судеб.У Тейшебы нету друга —и не будет…

Ереван

Древний пейзаж

В Армении – дождь, в Армении – ветер и холод.На скользких камнях сидят молчаливые птицы.В Тейшебы дворце я слышу грохочущий молот,и гром по горам разносится вновь вереницейсеребряных нот. Листва горемычная ноет,как будто бедняк о боли в разбитых суставах.Молчит Арарат. Ковчег наклоняется Ноев —гнетет его мир, гнетет вековая усталость.Все в прошлом: потоп, животных крикливые орды,и стоны людей. Осталась лишь сила османа,ислама оскал, его по захватам рекорды.Как старый ковчег, живучи на свете султаны…

Санкт-Петербург, Ереван

Художник

Сижу в окруженьи антенн я,проносится мимо мой век.Неужто когда-то Мантеньяздесь жил, как земной человек?Неужто бродил мимо окондворцов, мимо старых церквей,привычно взирал на порокипривычных к порокам людей?Внимательно слушал поэтов(что строчки меняли на звонмонетный), но часто при этомв раздумия был погружен.Потом среди стен вырасталамогучих людей череда,пророки, безбрежные далии гор недоступных гряда.

Мантуя

Грустный стишок

Блокнот запыленный возьму,о звездах стишок набросаю.Конечно, никто моемуне рад будет светлому раю.Ну, что ж… Напишу я о том,как люди живут в преисподней,и краски не буду притомсгущать ради славы Господней.Поверят, запишут в друзья —сегодня нам бездна дороже, —но вряд ли обрадуюсь ястихам таким, ласковый Боже.Так пусть этот грустный стишокрастерянно смотрит мне в очи,и жизнь этих глупеньких строкпусть будет как можно короче!

Скит (совет другу)

После слез и словесного сораочутись в новгородской глуши,там, где волны лохматые споряти шуршат на ветру камыши;там, где церковь на солнце сверкает,как шкатулка в покоях царя,и вечерней порой навсикаиносят горы чужого белья.Сядь на камень. В бесцветные дали,словно в зеркало, друг мой, взгляни,и тогда среди бед и печалейзолотыми покажутся дни.

Великий Новгород, Псков

Кошкина беседа

Свернулась калачиком рыжая кошкана старом диване, богатом на скрип,обычная кошка,худая немножко,но с богом кошачьим она говорит.Ведет она с богом своим разговорыо трудном, суровом кошачьем бытье:с соседом раздоры —задирой и вором,опасно гулять по ночам во дворе.И бог ее слушает с нежной улыбкой,кошачье сердечко стучит и стучит.«На свете все зыбко,не плачь, моя рыбка,пройдут твои беды», – ей бог говорит.Он – боженька добрый, он рыжей поможет,исчезнут пороки ее бытия.Случится, быть может,и мне Бог поможет,иль просто когда-нибудь вспомнит меня?

Санкт-Петербург

Одному уехавшему

Живи, дружок, в своей Канаде,на листья красные гляди,пиши статейки денег ради,бренча медалькой на груди.И поноси прекрасным словомстрану, что жизнь тебе дала.Транжирь на родине условнойсвои терпенье и талант…

Санкт-Петербург

Биография дамы

Порхала, сверкая зубами,среди незнакомых мужчин;мечтала слетать на Багамы,да только не звал ни один;играла порой на гитаре;цедила по капле вино,ночами она стеклотарубросала с размаху в окно.Чуть позже (нежданно, конечно)сынишку она родила.Закончить бы надо здесь речь, ноВенера и тут помогла.И снова, сверкая зубами,порхает она средь мужчин.Увы, и теперь на Багамыее не зовет ни один.

Санкт-Петербург

На юбилей великого ученого

Посвящается И. Я. Богуславской

Эту жизнь ты с другими не спутаешь:колоссальна ее глубина.Великаны живут с лилипутамив ее безднах, не ведая сна.Беспощадная поступь минувшегов октябре все слышней и слышней:время даже с великими душамипоступает согласно своейнеизменной природе. Но кажется,что Вселенная словно ларец:не желает мириться с пропажамиВсемогущий Великий Творец.Потому сохраняются в вечностивсе поступки, творенья, словатех людей, что как будто отмечены,тех людей, о которых молваиногда говорит полушепотом:«Они стали эпохою..». Ипусть действительность тает безропотно,не исчезнут труды их и дни!

Санкт-Петербург