Музыка

– Георгий Иванович, ведь мы с Вами видимся всего в третий раз…

– Нужды нет, хоть и в третий. Я о Вас знаю всё, что мне нужно. Вы вдова, Вам тридцать два, у Вас двое детей. Елена Николаевна, подумайте, и через три дня дайте Ваш ответ.

Он встал, подал ей руку, давая понять, что разговор закончен. Она рассеянно взяла его под руку, и они молча пошли из парка. Мысли заплясали в голове у Елены Николаевны, одна безпокойнее другой. Почему он решает один, когда закончить разговор, и сколько дней она должна думать? Почему он о ней всё знает? Почему решил, что ей можно вот так, на лавочке, сделать предложение на всю жизнь? Неужели она дала повод? Ох, ну, разумеется, повод есть. Разъезжает и разгуливает с ним наедине, и ещё удивляется! Шагая рядом с Лихим, она потихоньку, искоса взглядывала на него. Лицо у него было серьёзное и взволнованное. Помогая ей сесть в экипаж, он взял её руку, нежно пожал и посмотрел в глаза своим шальным, сдобренным маслом, взглядом.

– Хорошенько подумайте, мы должны венчаться. Я грешу, глядя на Вас.

Эта фраза потом предстанет ей совсем в другом свете. Сейчас же ей слышалось лишь кокетство, попытка выглядеть соблазнительным у человека, который хочет уже считать себя женихом.

Вернувшись с прогулки, Елена Николаевна прошла в свою комнату. Попросив себе чаю, она переоделась в домашнее и забралась с ногами в глубокое кресло. Обхватив руками колени, она замерла в своём убежище и принялась думать. Так, бывало, сидела она в комнате у маменьки, куда приходили и Глаша, и нянюшка, и слушала их неторопливую безмятежную беседу. Теперь не было с нею ни маменьки, ни старой няни, и Глаша далеко. А подумать есть о чём.

Так странно и удивительно было то, что произошло на прогулке, и раньше, с самого её прибытия в Петербург. Она поехала развлечься – нечего сказать, развлеклась! Столько людей и событий! Ярких и волнующих – столичный свет, приёмы, увлекательные прогулки, дружба милой Вареньки. Отвратительных и пугающих – ужасные разговоры на приёме, Воронков и его сделки с графом С., Варенькины беды, брошенные ножи.

И всё это время она отчаянно тосковала о своих детях. Ей надо бы поскорее ехать домой, прочь от столичного водоворота, смешавшего в своём потоке и бриллиантовый блеск, и уличную грязь.

Ей хотелось поскорее обнять Митю и Танюшку и поговорить с Глашей. Вот как сталось в её жизни, что горничная – единственный близкий человек, с кем может она говорить по душам, у кого возможно спросить совета. А совет ей теперь ох как нужен!

Для чего появился подле неё этот человек, Георгий Иванович Лихой? Отчего ум её то удивляется и сторожится этого, странно поспешного, предложения, то говорит, что всё замечательно, что так и должно было сложиться? А на сердце какое-то волнительное предчувствие, но она никак не может распознать – доброе или худое. Надо попробовать разгадать его, поискать каких-нибудь аргументов в ту или иную сторону. Елена Николаевна помнила, как стояла в том храме, плакала и молилась, глядя на счастливую пару. И вот, в том же храме, в тот же час она встречает того, кто предлагает составить пару ей. Ну не это ли Божий Промысел, скоро споспешествовавший её чаяниям?

Нет, не случайна эта встреча! Что значит в этом мире небогатая вдовушка с двумя детьми, на кого опереться ей, что сулит ей будущее? В её голове мелькало случайно зарифмованное «вы вдова, вам тридцать два», как довод и ответ на вопросы. От мысли, что она снова будет замужем, волна радости омывала её. У неё будет защита, у детей отец. Он оградит её от нужды, одиночества и пошлых посягательств. И верует, кажется. Много ли таких теперь? Кроме того, Георгий Иванович нравился ей. Она видела в своём воображении, как они вдвоём входят в розовый дом с белыми колоннами, а следом Глаша ведёт за руки смеющихся Таню и Митю.

И тут же иные доводы разума, как воины с мечами и в шлемах, строгие, вставали перед нею и разили каждый своим ударом:

– Ты видела этого человека всего три раза в жизни!

– Он старше тебя чуть не на два десятка лет!

– Ты боишься собственной тени! Уезжай в Москву, и всё уладится.

«Это так, – отвечала она грозным противникам, – но он порядочный человек. Кроме того, он знает о негодяе Воронкове и спешит помочь мне. Я чувствую, что готова и хочу выйти замуж!» Елена Николаевна улыбнулась, вспомнив слова своего кавалера о том, что он грешит, глядя на неё. Странная фраза забавляла её, представляясь озорством ухаживающего мужчины. Всё же, хотелось бы ей спросить у кого-нибудь совета.

«Что ж, – вздохнула Елена Николаевна, – зато и бранить меня некому. Ни отца, ни матушки, сама себе хозяйка, вольна в своих поступках». В какой-то момент она задумалась о дружбе Лихого с графом С. Прежде, пока она не знала о непорядочности графа, это казалось обычным делом. Но, узнав, с какими личностями водится граф и какие ведёт с ними беседы, она пыталась понять, что же связывает с графом её нового знакомого?

В конце концов, виде́ния радужных перспектив затмили в её душе все сомнения.

Уходя вечером от графов С., Георгий Иванович постарался на минуту остаться наедине с нею. Ни словом не напомнил он ни о давешней прогулке, ни о теме их разговора, но взгляд говорил за него. Елена Николаевна не без удовольствия протянула ему руку и улыбнулась.

Через три дня она дала согласие Лихому выйти за него замуж. Разумеется, это происходило на прогулке, что ничуть не удивило её. Напротив, ей казалось, что они, как бы в юности, встречаются в парке, тайком от родителей. Это было необыкновенно романтично.

На следующий же день они поехали в «свой» храм, который стал для Елены Николаевны родным, чтобы взять у батюшки благословение и договориться о венчании. Взяв благословение, поставив свечи и приложившись к образам, Елена Николаевна вышла во дворик ждать своего жениха. Присев на скамеечку, она принялась мысленно планировать предстоящие приятные хлопоты. В её сознании выстраивались строчки письма Вареньке. Как обрадуется добрая девушка её счастью! И уж конечно, Георгий Иванович убедит графа С. быть помягче с дочерью и избавить её от злой участи.

Елена Николаевна смотрела на траву у своих ног, и лёгкая улыбка блуждала на её мечтательном лице. Вдруг её взгляд остановился на чём-то тёмном поблизости от неё. Она подняла голову и увидела прямо перед собой фигуру в тёмном плаще с капюшоном. Елена Николаевна вскрикнула и заслонила рукой лицо. Человек громко расхохотался, запрокинув голову. Капюшон сполз с головы незнакомца, обнажив сверкающий лысый череп. Мужчина, продолжая ухмыляться и бормоча что-то непонятное, стал быстро удаляться и скрылся за воротами ограды.

Тотчас же подбежал Лихой и, взяв Елену Николаевну за руки, обезпокоенно спрашивал её:

– Он ничего Вам не сделал? Он что-нибудь сказал?

– Нет, нет, я только очень испугалась. Он такой странный и страшный, и очень нахально смеётся.

Лихой нахмурился и, глядя исподлобья на ворота, в которых только что скрылся странный незнакомец, жёстко сказал:

– Много стали себе позволять, даже в храме нет покоя от них! Да. Много смелости забрали, много.

Елена Николаевна, изумлённо глядя на своего спутника, схватила его за руку:

– Ради Бога, Георгий Иванович, скажите, что всё это значит?! Это один и тот же человек, или их много? Кто они такие, что им от нас нужно?

Голос её дрожал, она готова была расплакаться. Лихой стал успокаивать её, поцеловал ей ручку и сказал:

– Не переживайте, всё будет хорошо.

– Что будет хорошо? Что Вы знаете об этих людях?

– Забудьте, это просто сумасшедший. Идёмте в коляску.

Елена Николаевна высвободила руку из его ладони и подавленно произнесла:

– Простите меня, Георгий Иванович, я не решусь более ехать в открытом экипаже.

Она вернулась в храм и стала дожидаться, пока Лихой найдёт карету.

Когда человек один и чего-то ждёт, а особенно, если это испуганная беззащитная женщина, чего только не приходит тогда в голову! Картины, одна фантастичнее другой, рисовались в воображении Елены Николаевны. Ей вдруг подумалось, что её запугивает Воронков, почувствовавший, что добыча уходит из его рук. И тут же накатило опасение за Вареньку. Как ни успокаивала она себя, что Варенька далеко и в безопасности, тревога за девушку не покидала её.

Всю дорогу Лихой держал её за руку и, прощаясь, всё уговаривал:

– Успокойтесь, ради Бога, успокойтесь. Неужели какие-то проходимцы помешают нашему счастью? Я сейчас же всё узнаю и всё улажу.

Напоследок он с нежностью прижал её руку к своей щеке и прошептал, глядя на неё своими обольстительными глазами:

– Голубка моя!

Эта дерзость не вызвала у неё ни малейшего протеста, но, напротив, рассеяла дурные предчувствия и вселила светлые мысли и надежды. «Он со мной рядом, любит меня и ждёт – не дождётся, когда мы будем вместе. Он не даст мне пропасть». И, словно в подтверждение этих чаяний, Лихой заботливо помог ей выйти из кареты и, провожая до дома, говорил:

– Отдыхайте сегодня весь день, а вечером ждите от меня гонца.

Проходя в свою комнату, Елена Николаевна заметила, как из кабинета графа С. выскользнула какая-то женщина. Её окликнули, и она на бегу что-то ответила. Елена Николаевна узнала голос няни Раисы. В передней та женщина о чём-то перемолвилась с лакеем, и Елена Николаевна снова услышала голос и мельком увидела лицо говорившей. Это точно была няня.

Приехав вместе с барыней в Петербург, она отпросилась по делам и куда-то исчезла. И вот теперь появляется у С. Елена Николаевна окликнула её по имени, но та быстро шмыгнула за дверь. «Чудеса какие-то! Сначала эти фигуры в накидках. Теперь няня играет в прятки. Впрочем, она всегда была странной и неприятной особой. Бог с нею, пусть себе предаётся своим таинственным занятиям». Елена Николаевна постаралась выбросить из головы все эти причуд-ливые явления и увлеклась приготовлением к венчанию.

Она написала письма Глаше и Вареньке. Девушку она успокаивала и обещала свою помощь, но отчего-то решила пока умолчать о предстоящем венчании, лишь сообщила, что задержится в Петербурге. А Глашу просила подо-ждать ещё пару недель, пока она устроится у мужа и заберёт её и детей к себе.

Поскольку родителей и родных у Елены Николаевны не было, их роль взял на себя граф С. Вечером в его доме состоялся праздничный ужин, где было объявлено о предстоящем событии. Затем помолвленные вступали в трёх-дневный пост перед Причастием и венчанием, и в это время не виделись друг с другом.

После ужина Елена Николаевна обнаружила в своей комнате коробку с приколотой к ней запиской. Послание состояло из двух слов: «Моей голубке», а в коробке лежало изумительное платье нежно-розового цвета. Она тут же примерила его, и отражение её стройной фигуры в этом платье, и сияние глаз смотрящего на неё из зеркала лица придали ей радости, и она улыбнулась помогавшей ей горничной.

– Красавица Вы, барыня! – сказала та со вздохом.

– Отчего же ты так грустно вздыхаешь? Ты замужем?

– Замужем, барыня.

– Что ж, плохо?

– Хорошо. С добрым мужем хорошо.

– У тебя добрый?

– Ничего, грех жаловаться. В лакеях у здешних господ. Пойду я, барыня, кличут меня.

Елена Николаевна не велела убирать платье, а накинула его на спинку кресла и всё глядела на него, пока не заснула. Засыпая, она представляла себя в этом платье на ступенях дома с колоннами и думала, что розовое на розовом совершенно сольётся.

глава 4 лунный свет

В день венчания была чудесная погода, солнечно и безоблачно-тихо. Елена Николаевна сидела в экипаже с графом С. Тот любезно согласился держать венец Георгия Ивановича, и продолжал играть роль родственника невесты. Во дворе храма сидели и стояли с десяток нищих. Елена Николаевна одарила каждого. Одна из них, долговязая сутулая женщина лет двадцати пяти, с маленьким ребёнком на руках, буквально бросилась наперерез невесте.

– Добрая барынька, подайте убогим!

Елена Николаевна дала ей рубль.

– Возьми, милая, купи что-нибудь для маленького.

– Ой, спасибо, барынька! Будет Вам счастье по доброте Вашей!

Елена Николаевна не видела, как за её спиной нищенка кривлялась, швырнув рубль в кусты, но услышала голос графа, прикрикнувшего на неё:

– Пошла, пошла!

Георгий Иванович, в новеньком фраке, встретил невесту счастливой улыбкой и протянул букет огромных нежно-розовых хризантем. К ней подошла незнакомая женщина, прихожанка этого храма, которую Лихой попросил держать венец своей избранницы.

Из храма они ехали в той же карете, что и в прошлый раз, на прогулке, но убранной цветами. Елена Николаевна решила, что у мужа два выездных экипажа.

Едва дверца кареты закрылась за ними, муж привлёк её к себе и принялся покрывать её лицо и шею горячими поцелуями, приговаривая:

– Дорогая моя! Голубка моя!

Она едва не теряла сознание от почти забытых волнующих чувств, и лишь однажды смогла проговорить:

– Я буду называть Вас Жорж, хорошо?

– Тебя, тебя! – воскликнул он, пожирая её взглядом блестящих глаз. Она нежно улыбнулась ему и повторила:

– Тебя.

Экипаж остановился в уже знакомом переулке. Георгий Иванович задержался, о чём-то переговариваясь с кучером. Его жена, выйдя из кареты, обмахивалась веером и поправляла причёску. Она повернула раскрасневшееся лицо к окнам второго этажа дома с колоннами. Окна были открыты, и из них доносились голоса и фортепианная музыка. Кто-то играл «К Элизе». У Елены Николаевны закружилась голова, и она перестала смотреть вверх. «Должно быть, нас ждут гости. Хорошо, что в доме есть инструмент, буду играть вечерами для всей семьи».

Она, не спеша, пошла по ступеням и приостановилась, слегка оперевшись об одну из колонн. «Боже мой, как волнительно выходить замуж! Даже во второй раз». Голова ещё слегка кружилась. Женщина начала смотреть кругом, чтобы справиться с дурнотой. Взгляд её остановился на двери особняка. Она увидела рядом с дверью, на стене, вывеску, полузакрытую плющом: «Салон мадам Ришар». Елена Николаевна попятилась назад, всё ещё изумлённо глядя на вывеску.

– Боже мой, Боже мой! – шептала она.

Послышался новый шум голосов и взрыв смеха. Музыка больше не играла. Из дверей дома быстро вышел смеющийся мужчина. Увидев Елену Николаевну, он подбежал к ней и, подхватив под руку, спросил:

– Вам дурно, сударыня?

Она медленно покачала головой, вглядываясь в лицо мужчины. Она знала этого человека. Это был инженер Кутасов, друг Неволина. Она поняла, что мужчина тоже узнал её. Ничего сказать друг другу они не успели. Появился Ли-хой и, бросив инженеру «Благодарю Вас, сударь», повёл Елену Николаевну через дорогу. Экипаж уезжал куда-то вдоль переулка. Должно быть, кучера отправили с поручением.

– Где же Ваш дом, Жорж?

– Да вот он, радость моя. Ведь я его тебе показывал.

Да, в самом деле, она видела этот старый двухэтажный дом из почерневших брёвен, с серыми окнами и облупившимися печными трубами. Значит, это здесь ей предстоит жить отныне! Да ещё в соседстве с салоном мадам…

Нет, она не будет больше паниковать! Цвет дома, как убеждаешься на опыте, ещё ничего не значит. Они обязательно оштукатурят и побелят его! Хозяйки нет, вот и некому подсказать. Она постаралась улыбнуться мужу и, взяв его под руку, пошла в дом. Мельком взглянув в сторону узкого тротуара, она заметила стоящего там и смотрящего на них инженера.

Супруги вошли в переднюю, где их встретили двое работников, по-видимому, лакеи, как решила Елена Николаевна. Надетые на них подобия ливрей были не по размеру, а на непривыкших к бритве лицах виднелись следы порезов. Мужички непрестанно кланялись и топтались на месте, пока хозяин не отослал их жестом руки.

Елена Николаевна осмотрела переднюю. Помещение представляло собой небольшую комнату, обитую досками, выкрашенными в голубой цвет. С двух сторон на стенах размещались светильники, и больше ничто не отвлекало взгляд в этой голубой коробке.

И влево, и вправо выходило по две двери, одна из которых вела в кухню, судя по доносившимся оттуда запахам. Другой запах – свежей краски – говорил о том, что здесь действительно недавно делали кое-какой ремонт. Прямо от входа располагалась лестница, ведущая во второй этаж, застеленная ковром.

Муж и жена направились к лестнице. Одна из дверей слева скрипнула, и Елена Николаевна успела заметить мелькнувшую в проёме голову в сером чепце. Голова, впрочем, тут же спряталась. Наверху, на лестнице, стояла пожилая женщина с караваем хлеба в руках. Низким глухим голосом она произнесла: «Милости просим». Елена Николаевна и Жорж подошли к ней и, поклонившись, надломили хлеб. Знакомый неприятный запах повеял на них, и лицо старухи как будто также что-то напомнило Елене Николаевне. Она вспомнила: эту даму она встретила тогда у графа С. на первом приёме, когда услышала разговор мужчин под окном.

В небольшой зале был накрыт стол на пять персон, за которым уже сидел развязного вида мужчина лет сорока, и ещё одна старуха.

– Моя матушка Агриппина Яковлевна, моя тётушка Федосья Яковлевна, мой брат Яков Иванович, – представил Жорж. Елена Николаевна поклонилась второй старухе, а братец поцеловал невестке руку. Все уселись за стол.

Елене Николаевне пришла смешная мысль, что она будет окружена стадом «яков». Чтобы скрыть усмешку, она повернулась к мужу, как бы адресуя улыбку ему, и принялась потихоньку рассматривать залу. Дешёвая, но освежённая обстановка – обои, шторы, пара кресел, в углу две огромные иконы с мерцающей перед ними лампадой.

Когда вялотекущий обед подошёл к концу, старухи спустились в первый этаж, а Яков Иванович нырнул в какой-то кабинетик. Супруг схватил свою голубку за руку и куда-то потащил. Всё время обеда он почти не глядел на неё, что она приписала скромности перед родственниками. Теперешний нетерпеливый жест, конечно же, родился от обуревавшей его страсти, несмотря на очевидную грубость. Женщина даже пролепетала что-то кокетливое в ответ.

Лихой привёл её в комнату, свежевыбеленную известью с розовым колером. Всё убранство её составляли широкая кровать из тёмно-коричневого дерева, старый комод и пара стульев. Елена Николаевна обернулась к мужу, и выражение его лица изумило её. Он насильно усадил её на стул и холодно и жёстко произнёс:

– Я завтра же отправлю Вас в Москву! Ваши вещи сейчас привезут от графа.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Непонимание, крайнее удивление и ужас были на её лице. Первая осознанная мысль, которая пришла ей в голову, была о том, что её муж сумасшедший. Это какая-то организация сумасшедших, и они зачем-то преследуют её. Она взглянула на комод: там, должно быть, лежит накидка с капюшоном. Они заманили её сюда, чтобы убить!

Но ведь его все знают, и ему доверяют. Дрожащими губами она пыталась что-то сказать и, наконец, сдавленно спросила:

– Что Вы сказали?

– Поедете в Москву, сударыня! Вы не упали в ноги моей матери, не просили у неё благословения и не целовали ей руку.

Глаза Лихого потемнели, выражение их было страшно. Всё же, немного собравшись с силами, женщина произнесла:

– Когда я впервые выходила замуж, ничего подобного мне не приходилось делать, и никогда прежде я об этом не слышала. Родные нас благословили на помолвке.

– Значит, Ваш муж был негодным человеком!

– Это неправда! Вы не знаете…

– Я ничего не хочу знать о Вашем распутстве!

«Боже мой, о каком распутстве? Что происходит? Что с мужем? За кого и зачем я вышла замуж?!» Невыносимая боль, усиленная стыдом, досадой и отчаянием, рвала её на части. Как только Лихой вышел из комнаты, она заперла дверь и ничком бросилась на кровать, которая должна была стать её радостным брачным ложем. Громкие рыдания её, тонувшие в пышной подушке, были так сильны, что у неё заболело горло. Горький комок подступал и разрастался в глотке, физической болью распирая и терзая её. Она плакала очень долго. Когда измученное горло не могло больше исторгать рыданий, она тихонько выла, перевернув промокшую подушку сухой стороной к лицу. Опустошённая и раз-давленная, она незаметно для себя уснула.

Проснувшись через какое-то время, она не сразу сообразила, где находится, и что с нею происходит. Ей, кажется, снился страшный сон.

В комнате царила темнота, чуть рассеиваемая растворённым в ней лунным светом. Елена Николаевна встала с постели и подошла к окну. Полный серебряный диск сверкал над крышами. Женщина обследовала окно и, обнару-жив, что его можно открывать, отворила одну створку. Ночь зачаровывала мистикой полнолуния. Всё замерло под этим гипнозом, лишь где-то меланхолично цвиркал сверчок.

«Вот так бы сейчас встать на подоконник, отпустить руки и полететь вниз, раствориться в лунном свете! И запоёт свободная душа вместе со сверчком». Нет, нет! Она никогда не сделает этого. Богобоязненная душа её знает это. Как бы ни было больно, она не прервёт сама своей жизни, даже самой-самой горькой и безутешной. Горячие потоки сами собой покатились по её лицу, почти не прерываемые ни вздохом, ни всхлипом.

А ведь она чаяла с этого дня не вспоминать о том, как плакала когда-то, что слёзы останутся за порогом венчального действа. А вот – горечь, солёная горечь от того, что всё так плохо, и нельзя покончить с этим, не взяв греха на душу.

Жизнь её, данная Богом, нужна ещё её детям. Не станет она обрекать их на полное сиротство. А что касается раздельной жизни с венчаным мужем, так ведь он сам отказывается от неё. Стало быть, и грех на нём. А ей не привыкать жить одинокой, такая, видно, ей судьба вышла. Поднимет с Божьей помощью детей, а там – хоть живи при внуках, хоть пойди в монастырь.

Так её мысли приняли более стройный и практический лад. Как она построит свою дальнейшую жизнь в Москве, она представляла теперь довольно ясно. Кроме Глаши, никто не знает о венчании, а Глаша её не выдаст. Сама она станет давать уроки музыки и потихоньку вышивать на продажу, будто это горничная делает. А, может, ещё какую работу они придумают. Флигель надо будет сдать.

Хорошо, что всё раскрылось сразу и эту ночь она проводит одна, ведь мог быть ребёнок. Совсем бы ни к чему.

Елена Николаевна почти совсем успокоилась. Надобно было снять платье, лиф которого был влажным от слёз, но никаких других вещей при ней не было. Она зажгла лампу и осмотрелась. Чужая обстановка вызвала ещё большее желание оказаться где-нибудь подальше отсюда. Она посмотрела на себя в стоявшее на комоде зеркало. Бледное, заплаканное лицо, глаза с припухшими веками и расширенными зрачками, растрёпанные волосы. Хороша, нечего сказать!

Ничего, с этим она справится. Этот урок, она надеется, будет последним. Она вполне усвоила, что пора научиться рассчитывать на себя, а не ждать сильного плеча, которое в любой момент может оказаться ненадёжным. Мужчина может погибнуть, как отец, умереть, как первый муж, предать, как Неволин, оскорбить, как Воронков, сделать женщину разменной монетой, как граф С., просто жестоко обидеть и исковеркать жизнь, как Лихой.

Елена Николаевна нашла в углу на стуле кувшин с водой, таз и полотенце. Умывшись, она подошла к двери и прислушалась. Снаружи было тихо. Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула – в коридоре никого не было. Дом спал. Она взяла лампу и двинулась в разведку.

Со стола в зале было убрано, из кабинетика доносились голоса. Подойдя ближе, она узнала мужа и его брата. Они были сильно пьяны и продолжали пить ещё. Яков всё повторял:

– Дурак, как есть дурак!

– Вот она где у меня! – хрипло тянул Георгий Иванович. – Сколько я за неё денег и сил положил! Погляди, ведь чистая ведьма! А глазками как поглядит ангельскими…

– Да ну, братец, эк тебе мозги-то покривило. Больше не наливай. Шёл бы спать.

– Ведьма, ведьма, верно мама говорит. Благословения взять не захотела. Мама рассержена…

– Да ну тебя совсем! Нормальная баба. Женат ведь, чего там теперь. Не дури, пойди спать.

Елена Николаевна вернулась к лестнице, опасаясь, что кто-нибудь выйдет из кабинетика. Возле самых перил она обнаружила два своих чемодана и коробки – её вещи привезли от графа. Очень кстати. Она приволокла багаж в спальню и снова крепко заперла дверь. Переодевшись и причесав волосы, она почувствовала, что голодна. Немного помедлив, решила спуститься в кухню.

Первый этаж был также тих и сонен. В буфете она нашла остатки свадебного пирога, вино и сыр. Захватив всё это, она начала, было, красться к лестнице, но шум из-за двери, в которой накануне мелькал серый чепец, заставил её замереть на месте. Однако, подумав, что будет хуже, если её застанут здесь, да ещё с едой, она быстро поднялась по лестнице и остановилась на промежуточной площадке. И вовремя.

Из двери кто-то вышел со свечой, раздался приглушённый смех, возня, и женский голос, показавшийся знакомым, произнёс:

– Наказать его надо. Я накажу.

Картавый мужской сип ответил:

– Эк ты, неймётся тебе. А барынька у вас мягкая, хорошая барынька.

– Хоть золотая, да мне не указ.

Проводив кавалера к выходу, женщина заперла дверь и пошла назад, приговаривая: