Наташа и ее кобели 3

Магдалина Шасть

Наташа и ее кобели 3

Я лежу на правом боку в чужой постели, почти уткнувшись носом в затылок случайного любовника, мучительно борясь с искушением трогательно обнять его сзади и нежно поцеловать в сводящую меня с ума шею. Кто научил мальчишку пользоваться парфюмом, какой из существующих на земле демонов-искусителей подсунул ему злосчастный пузырёк с приворотным зельем и почему бог не покарал меня отсутствием обоняния или хотя бы легким насморком, за все мои грехи, в тот злополучный вечер нашего первого свидания? Я не могу спокойно работать и почти не в состоянии думать о чём-либо ещё, кроме НЕГО, его запаха и своего безумия.

Я неловко поворачиваюсь и, невольно потревожив сон поймавшего меня в свои сети негодника, оказываюсь в его крепких объятиях, зацелованная с ног до головы. Он-то ничего не стесняется! Он может целовать меня столько и туда, сколько и куда захочет! Ведь из нас двоих именно я взрослая и разумная женщина, обязанная (Кому? Чему?) держать себя в руках и не позволять излишних вольностей. Кто это придумал? Не знаю. Но я держусь, как стойкий оловянный солдатик… Будьте вы прокляты, врущие детям о жизни сказки моего детства! Держусь и глотаю солёные сопли, сидя с подружкой за очередным бокалом сухого вина, пока никто нас не видит. Да, тягучая носоглоточная жидкость не заставляет себя долго ждать, когда эмоциональный остов невротической личности в очередной раз бессовестно расшатывается. Но на обоняние мои сегодняшние сопли не влияют – всё, что не нужно, я уже унюхала.

– Наташа, ты же знаешь, что это несерьёзно.

– Конечно, знаю.

– У вас просто секс.

– Естественно.

– Зашибись.

– Прекрасно.

Но отчего же мне так хочется плакать, смешно сморщив свою милую мордашку, и отбрыкиваться от призывов к благоразумию стройными ногами. Совсем, как в детстве, от манной каши или ещё чего-нибудь такого же бесконечно противного?

– Хочу-у-у, пусть несерьёзно, но, чтоб было-о-о…

Но всем известно, что несерьёзное долгим не бывает, потому что даже вовсе несерьёзное становится пиздец каким серьёзным, когда слишком долго. Нужно переключиться. Да, на пару лет в самый раз. В те наполненные запахом коньяка и авантюрных приключений дни, когда на сердце было спокойно, а в кармане, не смотря на ежедневную востребованность, пусто.

Станислав

Белобрысый и пухленький Стасик стоит напротив меня, неторопливо покуривая трубку, придающую, как он думает, его едва опушившейся растительностью юной моське столь желанного им статуса взрослого дядьки, и увлеченно объясняет мне, в чём не согласен с Фрейдом по части психоанализа. Я делаю вид, что слушаю, время от времени теребя пальцами короткую и вызывающе пёструю юбку-ламбаду и переминаясь с ноги на ногу в опасных белых босоножках на высоченных каблуках. Курю сигаретку.

– Думаю, нужно кому-то сходить в магазин, – наконец, вворачиваю я давно зудящее на кончике языка пожелание и от души затягиваюсь вонючим табачным дымом, – А то потом нигде не купим.

– Наверняка, кто-нибудь приторговывает. Тут же деревня, – авторитетно сдвигая брови, вещает премудрый Стасик и многозначительно почёсывает свободной рукой левую щеку.

– Ты знаешь, кто торгует? Не знаешь? И я не знаю! Так что давай чеши, – я даже подрыгиваю ногой от нетерпения, – Мне срочно нужно пожрать и снять эти чертовы каблуки! Невозможно ноги болят! Стасик, давай-давай! В магазин быстренько.

– Зато мужики сегодня прям головы сворачивали, – миролюбиво хвалит мой не по статусу фривольный образ, за который меня вечно осуждает моя мама и одна из бабок у подъезда, Станислав, – Так смешно. Животные.

– Ну да-ну да! Такое наслаждение, когда на тебя пялятся, охренеть! Будто баб сотню лет не видели. Завтра брюки надену с кроссовками.

– А мне очень нравится. И юбка, и обувь. Прям вау! – собеседник удовлетворённо растягивает пухлые губы в широкой, глупой улыбке, отчего его лицо приобретает ещё более детское выражение. Пупсик мой ненаглядный. Милота!

– Дамский угодник. В магазин чеши. Колбасы не забудь.

– А мороженку будешь?

– Буду-буду.

Наконец-то я оказываюсь в своём небольшом уютном номере, который мы делим с Елизаветой. Прочь, каблуки! А-а-а! Какой кайф! Я падаю в постель без сил, с наслаждением протягивая гудящие от усталости ноги вдоль кровати. Жизнерадостной и до неприличия активной Лизухи, как обычно, след простыл, а я-то хотела разжиться у неё консервами. После продолжительного и безобразно однообразного трудового дня жрать хочется неимоверно. Чего-нибудь жирного, тяжёлого и охуительно острого. А у подруги этого добра навалом. Запасливая она.

Внезапно дверь с чудовищным грохотом открывается, напугав меня, задумчивую, несуществующими диверсантами, и в комнату вваливается румяная от жары и натуги Лиза. Она затаскивает в комнату огромное ведро, полное прозрачной, как слеза, воды. Подруга хулиганит, безбожно толкая двери ногами. Будто выбить хочет, ей богу, аж побелка с притолоки сыпется. Я смущенно одёргиваю предательски несолидную юбчонку – та задралась до неприличия. Вдруг Лизавета не одна? Нечего врагам на мои ляжки пялиться.

– Наташенька, я готовлю шулюм во дворе, скоро покушаем, – обожаю Лизуню! Вроде никто с ней не припёрся. Хорошо. Лизка экстремальный экстраверт, гостей любит, а я предпочитаю узкий круг.

– Я Стасю в магаз отправила, за водкой с коньяком. Тебе шампанского сказала купить.

– Молодец какая. Верёвки из мужика вьешь!

– Ну, куда б там – верёвки! Он просто неопытный. Ты зачем воду припёрла?

– Это родниковая.

– Кто сказал? Небось водопроводная.

– Не, я пила. Вкусненько.

– Ну, ок. Будем ночью лакать, с похмелюги.

– Надо бы нам пореже бухать. Я безбожно болею после наших возлияний.

– Я тоже об этом подумываю… Лиз!

– Чего?

– А дай паштетика. Очень кушать хочется.

– Наташенька, как в тебя всё это влезает? Жрёшь тоннами, а толстею я.

– Глисты.

– Ах-ха-ха…

– Так задолбало безденежье. Побираюсь вот.

– Хватит. Сегодня я тебя покормлю. И Стасик. Завтра ты нас.

– Стасика кормить? Фить. Его жена пусть кормит. Я его максимум трахнуть могу. Или не трахнуть.

– Наташенька!

– Лизонька!

– Можно к вам? – чернявенькая Маринка, чующая запах халявы за версту, уже тут, как тут, проникает в комнату вроде бы и тихонько, но выгнать уже не получится, – Лиз, а это ты шулюм варишь, да? Жаль, выпить нечего. Да, Наташ?

– Ладно, мы сегодня добрые, но предупреждаю: шулюма мало, – я снисходительно улыбаюсь, – Жрачка есть какая-нибудь, Марин?

– Банка горошка есть.

– Тащи. Только смотри у меня, бухаем у нас, никому не открываем, поняла? Ещё Стасик придёт, с ним.

– У, Стасик уже с вами? Вот, паршивый кот!

– Ну а чего ему с вами делать? Мы с Лизаветой девки опытные, не то, что письки, с которыми ты без нас тусишь, – вероломная Маринка густо краснеет.

– Девочки, да чтоб я, чтоб я без вас? Да вы что? С ними даже неинтересно! Да я, да я… У меня ещё помидоры есть. И банка пива.

– Помидоры. Вкусненько, – Елизавета всплескивает руками и ломится на выход, – Шулюм!

– Да что с ним сделается? Пусть кипит. Там Светлана Ивановна караулит.

– Сожрут! Вот, что сделается.

– Оно-то да. Могут.

Сияющий Стася поспевает аккурат к ужину. Горячая жижа, торжественно разлитая хозяйственной Елизаветой по тарелкам, сводит меня с ума запахом мяса и укропа. Посыпанные крупной солью помидорки так и просятся в мой урчащий с голодухи желудок, вместе с деревенским хлебом. Впрочем, хлеб здесь не самого лучшего качества. В местном сельпо хлеб, как правило, низкопробный, к нашему прескорбному сожалению.

– Как же ты барана отжала, Лизунь? Не иначе краденый.

– Чего, эт, краденый? Семен Игнатьевич подогнал, за услугу.

– Какой-такой Игнатьевич? – я отправляю ложку ароматного шулюма в рот, – Неописуемо! – хвалю стряпуху, – Какая-такая услуга? – Лизуха прячет бегающие глаза, делая вид, что обожглась. Видимо, опять за старое.

– Ты, смотри, за подлог сядешь, дорогуша.

– Ой, ладно. Баран же вкусненький.

– Эт да…

– А я, вот, принципиально никому навстречу не иду, – начинает, было, монолог, Стася, упоённо вылавливая из тарелки крупный, аппетитный на вид, кусок убиенного животного.

– А я тут, тоже, это, написала, не глядя, – неожиданно перебивает его усиленно работающая челюстями Маринка, подбородок которой уже блестит от жира, – Мне баба пятьсот рублей сунула. Что мне жалко, подписать-то?

– Вы странные какие-то, знаете, что провокация может быть, но все равно берёте. Без башни совсем. Мясом лучше бери. Как Лизавета.

– Наташ, я ж тебе мороженого купил. Блин, растает! – спохватывается щедрый Стасик, отчего круглое Маринкино лицо некрасиво перекашивается от потрясения и жирный кусок баранины вываливается изо рта, оставляя безобразное пятно на майке.

– Стась, ну спасибо. Холодильник есть. Положи, будь добрым.

– А мне мороженого? – капризным ребячливым тоном завидует Маринка, перепачканная, как свинья, – Ей, значит, купил, а мне?

– О-ба, да тут целый любовный треугольник! – я ворчливо оглядываюсь на Стасю, – Стась, ты зачем девчонку обижаешь? Мороженого тебе жалко?

Станислав лишь миролюбиво улыбается, покорно засовывая пломбир в морозилку.

– Он ко мне тоже подкатывал, – присоединяется к потехе Лизуха, хитро прищуриваясь, – шоколадные батончики дарил, вкусненькие. Не хотела вам говорить, но раз тут такое… Объясняйся, Стася. Кого из нас предпочитаешь? Или ты и нашим, и вашим?

– Так, по-моему, кого-то нужно проучить, – притворяясь обиженной, я залпом допиваю налитый в эмалированную кружку коньяк, предвкушая забавную игру, – У-ух. Какая гадость. Небось самый дешёвый купил, жадина, – по большому счету, алкоголь вполне себе удовлетворительный, но чуть пьяненькая Наташкина душа уже настолько хочет разгульного праздника, что заставляет мой язык трепаться по ветру алым платочком.

– Что было, то и купил, – озадаченный ироничными угрозами, Стасик испуганно садится на самый краешек ободранной табуретки, отчего его полноватая задница смешно свешивается, и пугливо нюхает свой наполненный наполовину стакан, – Нормально пахнет.

– Молчи мне. К подружкам подкатывает, коньяк невкусный покупает… Ничего, мы с девками тебя проучим, – не унимаюсь я, игриво постукивая пальчиками по краешку журнального столика. Наклеенные на ноготки стразики зло поблескивают в такт моих угроз. Обожаю стразики. Обожаю двусмысленные угрозы.

– Надеюсь, это не будет больно? – Станислав кокетливо вздыхает, томно закатывая добродушные серые глаза к потолку. Гавнюк. Ему явно по душе моя игривая двусмысленность, – Звучит очень страшно.

– Мы тебя не больно проучим, – подыгрывает мне грязнуля Маринка, размазывая жир по лицу Лизаветиным полотенцем, – А очень больно.

– Марина, сама потом стирать будешь, – возмущается Лизуха громко, – Есть же бумажные полотенца, свинина!

– Ой, жалко тебе что ли?

Мы выходим с Маринкой покурить на задний двор. Теплые июньские сумерки пахнут жжёной резиной и стиральным порошком. На бельевой веревке, привязанной одним краем за фонарный столб, а другим за старую яблоню, висят чьи-то кое-как постиранные брюки, в подозрительных разводах, видимо, в малярной краске, и несколько пар дырявых носков.

– Предлагаю Станислава трахнуть, – выдаю я неожиданно, повинуясь первобытному порыву под влиянием обонятельных ассоциаций, и от души затягиваясь сигаретным дымом, – Ты со мной?

– Хи. Давай, – по-моему, насквозь циничную и абсолютно всеядную Маринку удивить сложно. Тем более, что скучные местные вечера, даже обильно сдобренные алкоголем, становятся предсказуемо похожими один на другой.

– Лизунь, мы решили Станислава трахнуть, – торжественно объявляю я Елизавете, когда мы возвращаемся в душный, пахнущий цветочным освежителем воздуха и лимонами, номер, с удовольствием наблюдая, как брови присутствующего при разговоре Стасика стремительно взмывают вверх, – Если ты с нами, оставайся. Если нет, тогда не мешай и уходи. Саботажников нам не надо.

Обескураженная бесстыдным предложением, Елизавета зависает, перезагружается буквально пару секунд, но все же забирает свою слегка отпитую бутылку шампанского и позорно ретируется, как малолетняя ссыкуха. К активным действиям не готова, бывает.

Честно говоря, я тоже с трудом представляю, каким образом осуществить задуманное, так как никогда ничем подобным не занималась, но отступать уже поздно и перед заметно повеселевшей Маринкой неудобно. Я же на какая-нибудь Лизавета. Я смелая. И я начинаю предстоящее соблазнение с того, что умею и люблю, а именно: наливаю себе ещё коньяка. Всё не так, чтобы плохо.

– Только я там небритая, – виновато шепчет мне на ухо Маринка возбуждённым шёпотом, обдавая мою щеку горячим дыханием маньячки, – Мне очень неудобно.

Почему-то я сему факту не удивляюсь. Тому, что небритая. Мы здесь все немного распушились, за неделю-то.

Музыкальный канал по телевизору очень кстати, так как тонкие стены дешёвой гостиницы наверняка будут рады поведать о нашем маленьком секрете всем проживающим. И мы по очереди целуемся под «фиолетовую вату», представляя себя влюбленными друг в друга хиппи. Обыденно и обречённо, будто всегда так делаем. Губы Стасика мягкие и нерешительные, чего не сказать о Маринкиных, которыми она впивается в меня не по-детски. И вот я уже опрокинутая возбуждённой Маринкой на кровать… В общем, всё пошло каким-то иным путем, поэтому через полчаса позора под Маринкой я сбегаю от неё и бедного обсосанного Стасика в душ и долго-долго смываю с себя прикосновения скользких женских рук.

Надеюсь, они там, за дверью, удовлетворятся друг другом и без меня. Но то, что не встало, то не встало. Плоть слаба. И разочарованная недогрупповушкой, Маринка еще несколько раз пытается изнасиловать меня, выползшую, наконец, из своего укрытия. Ну, не-е… Уберите! Остановите! Странный опыт. Лишнее. И я настойчиво прогоняю сладкую парочку прочь, поскольку завтра рано вставать и нужно как следует выспаться, но они не уходят и обещают вести себя тихо.

– О-о-о… Как вы мне надоели, – шепчу я в смятении, выключаю телек и ложусь спать, заворачиваясь в простыню с ног до головы, точно мумия, – Чтоб я вас не слышала! И, Маринка, приставать не смей. Ударю.

Как ни странно, в сон я погружаюсь легко и беззаботно…

– Ребята, давайте-давайте, вставайте, валите по комнатам! – шпыняет молодежь Елизавета ранним утром, – Разлеглись тут. Давайте. Мне теперь всё стирать придётся.

Опухшая ото сна Маринка и страдающий похмельем Стася неохотно выбираются из чужой постели, почти бесшумно отбывают по очереди, опасаясь спалиться.

– Лизонька, ты моё спасение! – приоткрываю я один глаз, – Уже вставать? Как они мне вчера надоели!

– О, великая трахальщица проснулась, – язвит Лизавета беззлобно и ржёт в ладошку, хитро сощурившись, – А я вчера чуть с Мишкой не переспала. А-а-а!

– Почему чуть? Лиза! – Михаил Егорович, наш босс, сорокалетний мужчина в полном расцвете сил, пышущий здоровьем, искрометным юмором и неиссякаемым либидо, давно ходит вокруг да около нашего благоухающего букета. Неделя-то! Для мужика здорового, явно привыкшего почаще. Жена ж. Весьма вероятно, что любовница. Хотя он нам не докладывает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.