Морская терраса дворца Монплезир всегда была моим любимым местом в Петергофе. Сегодня было прохладно, ветер путал мои длинные волосы. Я не заметила, что одна прядь зацепилась за брошь на груди, и, стараясь собрать волосы, я сильно дернула их. Брошь с тихим звоном упала на вымощенную красно-желтым голландским кирпичом террасу. На мгновение выглянуло солнце, и солнечные зайчики разбежались от сверкнувших камней броши. Подняв и с силой сжав брошь в руке, так, что грани броши больно врезались в ладонь, я стала вспоминать.

21 июня 2011 г. Санкт-Петербург. Музей-Усадьба Державина.

Благодаря подработке во время учебы экскурсоводом, у меня появилось много хороших знакомых в дворцах-музеях Санкт-Петербурга. Теперь я хорошо знала не только историю города, но и многое об Императорской России, хорошо ориентировалась во дворцах и на территориях их парков. И мне удалось-таки организовать для сослуживцев – сотрудников НИИ Физики костюмированный бал после конференции. Конференция была приурочена к году, посвященному 300-летию М.В. Ломоносова.

Прислонившись к колонне в Парадном зале, я смотрела на танцующие пары в костюмах и платьях XVIII века. И следила глазами за приглашенным гостем физиком-ядерщиком Алексеем Федоровичем Павловым. Он был в летнем льняном костюме и выделялся не только костюмом, но и тем, что ни на минуту не оставался один. Очень многие хотели пообщаться с ним, и я в том числе.

Алексей Федорович обещал мне личную беседу по поводу диссертации. Ради этой беседы я его и уговорила после выступления на конференции прийти на бал. И теперь я ждала, когда же смогу увести его для беседы в Домашний театр, в который можно было пройти из Парадного зала. Больше такой возможности мне не представилось бы. Павлов в Санкт-Петербурге был проездом, и в его плотный рабочий график практически невозможно вклиниться, тем более обычной аспирантке. Сейчас мне оставалось только ждать.

Как любительница кед и брюк, на правах организатора и распорядителя бала, я надела мужской костюм глубокого синего цвета. Мои длинные каштановые волосы, собранные в тугой низкий узел, отлично сочетались с цветом костюма. Костюм мне удалось найти в костюмерной театра. Костюм состоял из: батистовой рубашки с мелкими пуговичками, с кружевами, с жабо; камзола тонкого бархата; кафтана, который застегивали только на две пуговицы; коротких штанов – кюлоты до колен из той же ткани, что и кафтан; белых чулок. Камзол почти полностью повторял крой кафтана, и виднелся из-под него. А вот за туфлями с каблуком и толстой подошвой, подобными той эпохе, пришлось побегать по городу. Да еще была проблема из-за моего не самого ходового размера ноги, 35,5.

Нам повезло с погодой, было прохладно, и Парадный зал был просторным, с большими окнами, но из-за большого количества гостей в зале стало душно, да и непривычный костюм не добавлял комфорта.

Я вышла в Польский парк не только, чтобы подышать свежим воздухом, но и, пытаясь сбежать от активистки Юль Васильны. Она жаждала поделиться своими восторгами, а также перечислением недостатков того, чего я не предусмотрела. Юль Васильна обладала чудовищно высоким голосом и способностью выдавать слова со скоростью пулемета. Из-за того, что слова у нее вылетали быстрее, чем она их успевала проговаривать, окончания слов она съедала, и порой, ее невозможно было понять.

Под предлогом проверки сюрприза, я убежала от неё. Сюрприз – салют должна проводить компания, которую не требовалось контролировать и проверять. Салют должен был скоро начаться во дворе со стороны Набережной реки Фонтанки.

Из-за белых ночей, на улице было довольно светло, из Усадьбы доносилась музыка, громкие голоса, смех. Прохладный ветерок приятно охлаждал кожу, шумела листва старых деревьев. Я села на скамейку за деревом у пруда, практически напротив Оранжереи. И только теперь поняла, как устала за время подготовки бала.

Услышав шум за спиной, я обернулась. Алексей Федорович шел, спотыкаясь и пошатываясь под руку с крупным мужчиной в светлой рубашке с коротким рукавом и светлых брюках к Оранжерее.

Мне стало любопытно, куда Павлова ведут, и почему он пошатывается. Я видела, как Алексей Федорович отказывался пить спиртное. Мужчина завел Павлова в Оранжерею.

Я встала со скамейки, постояла несколько минут, раздумывая, нужно ли мне идти за ними. И пошла к Оранжерее. Она была освещена, но из-за высоких растений внутри у окон, и полупрозрачного тюля, мне плохо было видно, что там происходит. Чтобы лучше рассмотреть, я поднялась по ступенькам к приоткрытой входной двери, и заглянула внутрь. Единственный стул стоял в центре зала, практически напротив входных дверей. И на этом стуле сидел Алексей Федорович, бессильно свесив руки. Кроме Павлова и мужчины, который его привел, я успела заметить еще несколько человек. Один из них мне показался знакомым. Но он был в тени, у меня не было возможности и времени лучше рассмотреть его. И у него в руках был пистолет.

Противная струйка потекла по спине между лопаток. Ладони стали ледяными, как всегда у меня при волнении. Я пыталась понять, почему Павлов так сидит.

Раздался щелчок, голова Павлова откинулась, а на груди появилось красное пятно. От неожиданности и ужаса, меня качнуло и, чтобы не упасть, я оперлась о дверь. Дверь заскрипела и, последнее, что я успела увидеть, как они все обернулись в мою сторону. Я отскочила от дверей, и ничего не понимая, побежала к открытым воротам в сторону Молодежного Театра на Фонтанке. В это время начался салют. Шум залпов салюта не позволял мне понять, гонятся ли за мной. Только одна мысль билась в голове: убежать, спрятаться, все равно где.

Слава богу, это был не такой масштабный салют, как на День Победы, или на выпускной «Алые паруса». Во время которых становилось светло, как днем. В промежутках между залпами, пользуясь относительной темнотой, мне удалось добежать до ворот. Меня хлестко ударило по шее, в глазах так потемнело от боли, что пришлось прислониться к забору. По шее что-то потекло. Я схватилась за шею, потом посмотрела на руку, она была в чем-то темном, липком. В ушах зашумело. Рядом со мной в прут забора ударилась пуля. Господи, я даже не услышала выстрел. Сорвав с шеи жабо, зажимая рану, спотыкаясь, я снова побежала.

Прошло всего несколько минут с момента убийства Павлова, а у меня время стало тягучим. Несмотря на ранение, мой мозг продолжал думать: если я не слышала выстрела, то или был глушитель, или выстрел совпал с залпами салюта. Мысли стали путаться.

Перебежав через дорогу, я оказалась в саду.

Почему я не кричала, почему я не искала защиты у других людей, почему я побежала в парк, я не знаю. Теперь мысли мои скакали как куча маленьких пластиковых теннисных шариков по столу, и в голове у меня раздавался такой же шум. Последнее, что я помню, как я скользнула за кусты, практически упав за них. Все. Темнота.

1755 г. Санкт-Петербург.

И куда я вляпалась в этот раз? Это была первая мысль, которая пришла в голову, как только я проснулась. Вторая – это все сон.

Я открыла глаза, прищурилась, в комнате был сумрак. Почему-то надо мной был балдахин, я лежала на мягкой кровати, на резном комоде у стены стоял подсвечник с горевшей свечой. Комод стоял рядом со светлой изразцовой печи. Потолки в комнате были высокие, с лепниной. И вот теперь на меня накатил страх: где я, где убийцы, угрожает ли мне опасность, почему я не дома. Я попыталась вскочить, но резкая боль пронзила шею. Откинувшись на подушки, потрогала шею. Шея была плотно перевязана тканью.

Полежав несколько минут, придя в себя от боли, я осторожно откинула одеяло, повернувшись на бок, тихо встала. Под босыми ногами был мягкий ковер. Напротив комода висело большое зеркало, мне удалось себя рассмотреть. Волосы были заплетены в косу, шея перевязана тканью, на мне была белая легкая длинная свободная рубашка, с длинными рукавами и кружевами по подолу, горловине и рукавам.

Поворачиваясь всем корпусом, чтобы не потревожить раненую шею, я осмотрелась. Комната была небольшая, кроме кровати и комода, в комнате стояла банкетка, обитая светлой тканью с подушками и небольшой столик со стульями вокруг него. Обстановка в комнате напомнила мне спальню во дворце или особняке.

Я подошла к высокой двери, стараясь не издавать шум, приоткрыла ее. Передо мной был длинный темный коридор, освещаемый мерцающим светом из дальней комнаты слева. Придерживаясь за стену, я подошла к этой комнате. Ноги моментально заледенели, пол был холодный, по коридору гуляли сквозняки. Наконец-то я добрела до комнаты со светом. Голова закружилась. Прислонившись к стене, закрыв глаза, стала прислушиваться к тому, что говорят.

– Прости, что вчера так поздно у тебя явился, да еще с раненой девицей, – тихо проговорил мужской голос. – Она так и не приходила в себя?

Раздался звон чашек.

– Нет, но кровь удалось остановить. Она очень слаба, – ответил молодой женский голос. – А теперь я требую, чтобы ты мне рассказал, кто она такая и где ты ее нашел?

Держась за стену, я осторожно заглянула в комнату. Это была просто огромная комната, целый бальный зал, с высокими потолками с лепниной, с большими окнами по одной стороне комнаты. Зал освещался свечами в двух канделябрах, большая хрустальная люстра со свечами в ней в центре зала, не горела. Один канделябр стоял на стойке-подставке у стены, второй – стоял на столике. В комнате было две группы мебели. На той, что была ближе ко мне, за столиком с чашками и чайником, на креслах сидели молодой человек и девушка. Молодой человек был в костюме темно-вишневого цвета, девушка в платье голубого цвета, с широкими юбками, как будто они были с нашего бала – маскарада. В руках у девушки была чашка с блюдцем, она строго смотрела на молодого человека.

– Я ехал от Шувалова, мы славно погуляли, я практически заснул – со смешком сказал молодой человек, откинувшись на спинку кресла.

– Хорошо, что была обычная попойка, а не бал-метаморфоза. Я не готова снова увидеть тебя в платье, – перебив молодого человека, сказала девушка и засмеялась.

Я тыльной стороной ладони вытерла со лба бисеринки пота, меня кинуло в жар.

– Ты будешь дальше слушать? – постарался сменить тему разговора молодой человек.

– Да, да, слушаю внимательно, – девушка, наклонившись к столику, поставила чашку с блюдцем на стол.

– И тут под колеса кареты чуть не кидается парнишка.

– Какой ужас, – всплеснула руками девушка.

– Да, хорошо, что кучер успел остановить лошадей, – молодой человек подался вперед. – Когда я вышел из кареты, то увидел, что он был весь в крови. Представляешь, мое удивление, когда я увидел, что парнишка-то девица, да притом, милая.

– Ты неисправим, Митя, только девицы на уме, – махнула рукой на него девушка.

– Катюша, не только девицы, – засмеялся молодой человек. – К себе я ее привезти не мог, поэтому решил привезти к тебе. Костюм у нее дорогой, думаю, что она из состоятельной семьи.

«Ничему жизнь меня не учит», – чуть не произнесла я вслух. – «Постоянно меня тянет туда, откуда нужно бежать со всех ног, и желательно, как можно дальше». Только об этом я успела подумать, как снова потеряла сознание.

«Господи, что же я как кисейная барышня или ванька-встанька, все в обморок хлопаюсь, да еще на самом интересном месте. Все бока уже отшибла», – я снова пришла в себя в той же самой комнате.

В комнате уже было светло. На комоде кроме подсвечника с уже потушенной свечой, стоял тазик с кувшином. На столике стоял графин с водой и стакан.

Дверь в комнату приоткрылась, в комнату заглянула молоденькая девушка с румяными щеками, кругленькими глазками, носом-пуговкой, в чепце. Увидев, что я лежу с открытыми глазами, девушка скрылась за дверью.

– Барыня, барышня проснулись, – раздался за дверью громкий звонкий голос.

Я вздрогнула от неожиданности.

«Так», – стала я думать про себя, – «барыня, барышня, странные одежды, обстановка, карета. Кстати, вполне симпатичный молодой человек. Тьфу, балда, нашла, о чем думать. Я уже сама с собой разговариваю. Это точно сон, или у меня бред от ранения. Но, я же помню, как убили физика Павлова, мне же это не приснилось?»

Мои мысли снова, как и той ночью, во время бегства, скакали с одного на другое. Я не могла сосредоточиться.

Мои разговор самой с собой прервал приход той самой девушки, которую я видела в комнате при свечах. Она вошла в комнату, оставив дверь широко открытой. Теперь, при свете дня, я смогла ее лучше разглядеть: стройная блондинка чуть выше среднего роста, красивая и достаточно юная. Платье на ней сегодня снова было с корсетом и пышной юбкой.

«Почему она снова в маскарадном платье, и не во вчерашнем, а в новом, отлично пошитом платье», – подумала я.

– Прошу простить мою горничную Глашу за шум, – девушка мило улыбнулась. – Я хозяйка этого дома, меня зовут Екатерина Андреевна Ростовцева.

Осторожно, стараясь не двигать раненной шеей, я приподнялась на подушках.

– Меня зовут Мария Белозерская. Простите меня за невольное вторжение. Благодарю за заботу обо мне.

Я потихоньку села на кровати.

– Я сейчас пойду, только прошу принести мне мою одежду, – придерживаясь за кровать, я встала. Меня шатнуло, но я быстро сделала шаг к стулу и удержалась за него.

– Мария, – подошла ко мне Екатерина Андреевна, – вам еще рано вставать, вы слабы. – Она взяла меня за руку и подвела к кровати. – Ложитесь немедленно и расскажите, кто вас ранил, что произошло?

Екатерина Андреевна села на стул перед кроватью, расправив юбку платья.

– Я не помню, что произошло, кто и как меня ранил. А как я оказалась у вас? Кто меня нашел?

– Вас, голубушка, два дня назад нашел мой племянник. Он ехал от графа Шувалова, и тут, как он рассказывал, вы чуть и не попали под колеса его кареты.

– Два дня назад? – дернулась я и громко вскрикнула от боли в шее и от удивления.

– Да, вы сначала были без сознания, потом, видимо вы пришли в себя, вышли из комнаты, но от слабости опять потеряли сознание. Мы с племянником нашли вас на полу без чувств, он и перенес вас в комнату.

– Господи, – только и смогла я пробормотать.

Что, черт возьми, происходит. Куда меня занесло?

В комнату с подносом в руках, вошла Глаша в сером длинном платье с небольшим фартучком на поясе, неловко сделала книксен. На подносе стоял фарфоровый чайник, две чашки, что-то еще было, с кровати я не рассмотрела. Пока пухленькая и подвижная Глаша расставляла все на столике, а Екатерина Андреевна давала ей распоряжения, я наблюдала за ними.

«Так», – думала я, – «что я еще узнала, теперь еще граф Шувалов, по-прежнему, странные одежды, чепчики. Постой, вчера говорили про бал-метаморфозу, я помню, что их любила проводить в 18 веке Елизавета Петровна. И при ней были Шуваловы, а один из них, даже был ее фаворитом, кажется, его звали Иваном. Надо срочно придумать какую-то легенду про себя».

Глаша подала мне чашку с чаем. Екатерина Андреевна с чашкой стояла у окна, и от окна смотрела на меня. Глаша тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Я ехала к сестре в Нижний Новгород, из Выборга, – начала рассказ я, помня родословную своего рода. Спасибо маме, и ее любви к составлению генеалогического древа. Да и моей работе экскурсовода, спасибо.

Екатерина Андреевна отошла от окна, поставила чашку с чаем на стол, села на стул у стола.

– В Выборге, – я продолжила свою «легенду», – я жила с тетушкой, баронессой Поспеловой, но недавно она скончалась, и старшая сестра Анна, графиня Головина, пригласила мне пожить у нее с мужем. Кроме сестры у меня не осталось родственников, – я сама удивлялась, с какой быстротой я все придумала.

– Бедное дитя, – проговорила сочувственно Екатерина Андреевна.

– Я собиралась ехать с горничной, чтобы она меня сопровождала, как и положено, но она сбежала со своим возлюбленным накануне выезда. Чтобы мне не искать попутчиков и двинуться в путь, я переоделась юношей. Парик скрыл мои волосы, – чтобы подумать, что говорить дальше, я сделала большой глоток чая, закашлялась.

«Боже мой, что я несу, какую-то дешевую мелодраму выдумала про горничную, захочешь – не поверишь», – мелькнула мысль у меня.

Екатерина Андреевна быстро встала, забрала у меня чашку, поставила ее на столик, помогла мне улечься на подушках.

– Но, что же произошло дальше? Как вы были ранены? – накрывая меня одеялом, спросила Екатерина Андреевна.

– Я не помню, как все произошло. Помню, что ехала в карете с попутчиками, был уже вечер, я задремала, и все, больше я ничего не помню, – закончив врать, у меня иссякли силы. Не думала, что выдумывать историю так сложно, тем более, чтобы не сболтнуть лишнего. – Мне нужно идти, прошу вас, принесите мне мою одежду. Я не могу вас обременять своим присутствием.

– Отдыхайте, Мария, я вас никуда не отпущу, вы еще слабы. Я что-нибудь придумаю, не тревожьтесь.

Екатерина Андреевна вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я хотела встать, посмотреть, что находится за окном. Может, вид из окна и происходящее там позволит понять, в каком веке я нахожусь.

«Да», – снова стала размышлять я, – «уже не, где я, интересует вопрос, а в каком веке. Чудеса, да и только», – подумала я и заснула.

Днем я себя чувствовала гораздо лучше, и Екатерина Андреевна пригласила меня на обед. Мой мужской костюм мне не отдали. Глаша принесла мне платье из голубого хлопка с набивным рисунком. И это было еще не все.

Я бы сама не смогла одеться. Теперь я почувствовала на себе, как тяжело приходилось дамам XVIII века.

В том, что я в XVIII веке, я убедилась до сборов на обед. Мне удалось дойти до окна и посмотреть на улицу. Мои последние надежды на то, что мне все снится, я брежу от ранения, что я просто попала в какую-то секту, пошли прахом. На улице я увидела проезжающие кареты, людей в старинной одежде, да и дорога была мощенной.

– Барышня, – причитала Глаша, начав меня переодевать к обеду, – какая же вы тощенькая.

Пока Глаша что-то брала с банкетки, я надела батистовую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом.

Что-то оказалось корсетом. Глаша стала надевать на меня корсет со шнуровкой на спине, V-образной формы с лямками. И шнуровка, кстати, отличалась от тех, что есть сейчас, к которой мы привыкли и тех, которые я видела в фильмах. Это была шнуровка не «крест-накрест», а «спиральная шнуровка», я вспомнила название. Теперь я смогу читать лекции по моде XVIII века, правда, не знаю какого года.

Я стояла боком к зеркалу, расположенному на стене, осторожно повернув голову, и с интересом наблюдала, как она меня шнурует. Дырочки на корсете располагались в шахматном порядке, завязку Глаша закрепила с одного конца, последовательно продела через все отверстия корсета, и завязала с другого. Да так ловко и быстро у нее это получилось. Но, когда она затягивала завязки, мне уже было не так интересно.

Я знаю, какой пытке я подвергла бы своего врага – надела бы корсет, да еще и потуже затянула.

Это самая натуральная пытка. Дышать стало так тяжело, было ощущение, что мою грудь стиснули тисками. Ни в какое сравнение не идет с современными корсетами, которые мне довелось носить. И это еще Глаша корсет как полагается, не затягивала.

– Я не буду сильно корсет затягивать, вы еще не совсем здоровы, и фижмы, барыня сказала на вас не надевать.

Следом на меня Глаша надела пышную нижнюю юбку. Усадив на стул, надела на меня шелковые чулки, цвета слоновой кости, завязав подвязкой на бедре. И уже на все это на мне Глаша надела длинное платье из голубого хлопка с набивным рисунком с пышной юбкой.

– Как же вам подошло платье хозяйки, только маленько длинновато, – осмотрев меня, сказала довольная Глаша.

Я решила воспользоваться болтливостью Глаши, которая без умолку говорила обо всем подряд, но все равно, я не могла из ее разговоров ничего ценного для себя услышать.

– Глаша, сколько тебе лет? Как давно ты здесь служишь? – вклинилась я в болтовню Глаши.

– Осьмнадцать годков. Я с деревни, которая принадлежит барыне, я не служу, я родилась там.

«Как же мне у нее узнать, какой сейчас год, какой вопрос задать?», – думала я. – «Сколько лет, узнала, а знает ли какого она года, ладно, рискну, спрошу».

– Глаша, в каком ты году родилась? Что-то голова у меня побаливает, не могу сосчитать.

Глаша удивленно посмотрела на меня, потом, застегивая многочисленные крючки у меня на платье на спине, зашевелила губами.

– Одна тысяча семьсот тридцать седьмом, вот, – Глаша закончила застегивать крючки, обошла меня, осмотрела.

Глаша взяла стул, поставила его напротив зеркала.

– Садитесь, барышня, я вас причешу, – Глаша взяла расческу с комода, на который положила ее, когда принесла вместе с расческой ворох одежды.

Я села на стул, и пока Глаша укладывала мне волосы, я занялась подсчетами. Никак не могла посчитать, какой же сейчас год. Видимо, действительно, с головой у меня проблемы. Я ухмыльнулась. Как сказал мой старший брат, после моего очередного восхождения на Эльбрус, больная на всю голову.

«Итак, соберись, и считай», – приказала я себе, – «1737 плюс 18, это будет…», – я прямо чувствовала, как у меня шевелятся извилины. – «Все, посчитала, 1755 год. Уж не знаю, радоваться или плакать. Одно хорошо, не в блокаду попала. Кошмар».

Тут я услышала, как Глаша что-то говорит, и смотрит на меня в зеркало.

– Что? Я задумалась, что ты говоришь?

– Все, барышня, посмотрите.

А я уже рассматривала себя в зеркале. Это была не я. Как бы я не ругала корсет, но он придавал мне стати, да и в платье я шикарно выглядела.

«Да», – снова проговорила я про себя, – «красотка ты, Мария, несомненно».

– Спасибо, Глаша.

– Ой, еще туфли, – Глаша взяла туфли в тон к платью у банкетки, наклонилась и, приподняв платье, стала надевать на ноги туфли.

Нога у меня скользнула туда свободно.

– Какая же у вас ножка маленькая. У хозяйки маленькая, а у вас еще меньше. – Глаша поднялась с колен, – я сейчас принесу мюли, они подойдут.

Глаша с туфлями в руках проворно выбежала из комнаты.

– Какие еще мюли, – проговорила я вслух, подходя к зеркалу. Потрогала повязку на шее, шея еще ощутимо болела.

Глаша влетела в комнату со шлепками в руках.

–Вот, – проговорила она, протягивая мне туфли без задника на каблуках. – Они точно будут впору.

«Понятно», – подумала я, – «это и есть мюли, запомнить бы».

Глаша снова бухнулась на колени, подняла мне платье и помогла мне надеть мюли.

– Красавица, – удовлетворенно сказала Глаша. – Я провожу вас на обед.

Да, кстати, нижнего белья на мне не было никакого, вообще. Странные, я бы сказала, ощущения. Как-то прохладно, тут я хихикнула.

Под руку с Глашей я вошла в зал. Мою перевязанную шею Глаша прикрыла, как она сказала, фишю. На самом деле это была косынка из муслина, треугольной формы, прикрывавшая шею, плечи и глубокий вырез в зоне декольте.

Глаша привела меня в тот самый зал, в котором я видела ночью Екатерину Андреевну с ее племянником.

– Мария, я рада, что вы смогли принять мое приглашение на обед, – радушно приветствовала меня Екатерина Андреевна, встретив меня у входа в зал.

Она как всегда выглядела великолепно. Голубое платье, украшенное кружевами, идеально подчеркивало ее стройную фигуру, глаза от цвета платья стали еще ярче.

Осторожно поворачиваясь, чтобы не потревожить шею, я стала осматривать зал.

Это был поистине великолепный образец стиля русского барокко XVIII века: много зеркал на стенах, стенные бра со свечами с обеих сторон зеркал; живописный плафон, в центре которого висела большая хрустальная люстра с многочисленными свечами; стены зала были отделаны светлой тканью с крупным цветочным орнаментом; наборный паркет с вензелем в центре; и изразцовая печь.

Будучи экскурсоводом, я повидала много дворцов и особняков. Но одно дело, когда смотришь на эту красоту в Музее, а другое дело, когда находишься во всем этом великолепии, когда там еще живут люди. Ты можешь это не только созерцать, но и пользоваться этим. Можешь сидеть на диванах, стульях, ходить по паркету, спать в постели, есть еду, которой, по сути, нет, больше двухсот лет. Осознание этого шокировало меня.

Теперь в центре зала стоял небольшой стол, накрытый белой скатертью. В центре стола стоял канделябр со свечами. Так как за окном было пасмурно, свечи в канделябре горели.

На столе уже стояли закуски, они источали такой аромат, что у меня от голода закружилась голова.

Стол был сервирован фарфоровым сервизом, столовые приборы были такие же, как и у нас, в нашем времени. Только вилка была не с четырьмя зубцами, а с тремя длинными. На столе стояли тарелки с закусками. Изобилие меня приятно удивило.

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6