Код Шредингера

Данияр Каримов

Код Шредингера

-01.

«Те, кто не чувствуют мрака, никогда не будут искать света».

Ржавое солнце медленно разгоралось на металле двух рельсовых параллельных, растопляя утреннюю дымку и черное масло колесных пар. В пропитанных пылью кустах у железнодорожной насыпи лежал, вытянув перед собой пухлые ручки, рыхлый мужичок в мешковатой одежде. Рядом с ним придавила чахлую усыхающую траву брезентовая сумка. Пластун внимательно наблюдал за тем, как в мареве таял, неуклюже покачиваясь, силуэт путевого обходчика. Вдали тлело красное око семафора, равнодушно взиравшего на выпирающие ребра шпал.

Над ухом противно и настойчиво гудел одинокий комар. Мужичок отмахнулся и, пригибаясь, неожиданно легко метнулся к путям. Деловито сопя, он вытащил из сумки и прикрепил к рельсе продолговатый предмет.

Жужжание стало громче, а потом надоедливый комар уколол в загривок. Мужичок попытался прихлопнуть кровопивца, но рука не слушалась. Пухлый завалился на бок и скатился с насыпи, закончив короткий, но головокружительный спуск в лужице мазута. Широко открытые голубые глаза удивленно вытаращились в небо, в котором чертил белую прямую далекий самолет и разливались волны эфира.

– Я – Почта один, – хрипнула одна из них. – Посылка отправлена. Повторяю, посылка отправлена.

Черная лужица, в которой лежал мужичок, пришла в движение, собираясь вокруг головы. Субстанция, в которую превратился мазут, коснулась металлического жала, торчащего в загривке, отпрянула, будто получив болезненный удар, потом лизнула открытые участки кожи.

С другой стороны насыпи неслышно поднялись к путям двое вооруженных людей в боевой экипировке и тактических шлемах. Из-под опущенного зеркального забрала одного из них кустилась наружу пышная черная борода. Ее обладатель присел у предмета, оброненного пухляком.

– Никак, гяуры[1] рельсовую войну затеяли? – фыркнул он. – Грязные методы!

– Басурманят партизане, прости господи, – перекрестился второй, явно соглашаясь со сказанным. «Мусульманин» покачал головой, сокрушенно поцокал языком, проделал какие-то манипуляции с предметом и осторожно убрал его в металлический контейнер, закрепленный на поясе. Его спутник молча взял сумку, и они спустились к мужичку, беспомощно лежащему внизу. Бородач пощупал пульс на шее «гяура», потом удовлетворенно кивнул напарнику.

– Я – Почта-два, – сказал второй невидимому слушателю. – Посылку принял.

Они подняли обездвиженного подрывника и потащили от железнодорожного полотна. Щебень, на котором возлежал «гяур», был сух. За поворотом, совсем недалеко от места, где разворачивалось загадочное действие, бурный и пестрый людской поток шумно втекал в здание вокзала с безликой площади, возвещая скорое прибытие экспресса.

0.

Невообразимо длинные эфемерные пальцы ощупывали окружающее планету пространство, перебирая струны частот по партитурам множества источников. Симфония волновых возмущений непостижима разуму обычного существа. Ее гармонию мог бы разгадать холодный интеллект, рожденный пасьянсом тысяч печатных плат, но гигантская нейросеть, сплетенная километрами электропроводящих цепей, тянулась в космос не за вдохновением. Она равнодушно процеживала эфир сквозь лопасти локаторов в поисках добычи другого порядка.

Невидимая длань машины нащупала тонкую нить узконаправленного кодированного сигнала, замаскированного под статические помехи. С тихим щелчком включилось записывающее устройство. Детальная копия перехваченной передачи отправится к ранее добытым образцам. Искусственный мозг терпеливо корпел над их расшифровкой уже несколько месяцев.

Интеллект представлял задачу сложным механизмом, однажды неосторожно разбитым на мелкие детали, и каждая имела значение. Испробовав множество вариантов, искусственный мозг наконец понял принцип сборки, но построенные модели упрямо отказывались работать эффективно. На сей раз, однако, что-то изменилось. Сигнал затух, а недостающая часть механической головоломки встала на место.

На интерфейс живого оператора потек тонкий ручеек данных, в которых однако еще были досадные лакуны. Интеллект заполнит их позже, если (когда) поймает еще один кодированный сигнал. Непосвященному расшифровка представлялась бы белибердой.

Если бы оператор понимал язык сообщения, то прочитал следующее: «…развернута в штатном режиме. Уровень технологического проникновения характеризуется как приемлемый, хотя оценивается постоянной миссией ниже требуемого. Форматирование социума не готово к завершающей стадии, несмотря на проведенные мероприятия. Отмечено снижение темпов глобализации из-за противодействия на уровне правительств отдельных государственных образований. Корпоративное поглощение встретило сопротивление национальных элит и обособленных бизнес-групп. Заключение соглашений о слиянии невозможно в силу недоговороспособности. …прибытие…».

01.

Мужичок по ту сторону стекла всхлипывает жалобно чумазым пяточком. Ребята его уже окрестили Наф-Нафом[2], и кличка ему очень кстати. Глаз подбит, косит загнанно на дознавателя, щеки и двойной подбородок с редкой седеющей щетинкой дрожат. Животик, семейное дело, в меру положителен, с соседями отзывчив и приветлив. На шее оболтус школьного возраста, жена в бигуди и моложавая любовница. Лжив насквозь. Садануть бы по пухлой шее хорошенько, настолько противен!

Наф-Наф пускает слезку – не знаю, господин хороший, не понимаю, как произошло, бес попутал, голоса в голове – и получается у подлеца очень натурально, очень близко и каждому, кто это слышит, хорошо знакомо. Но маска на лице дознавателя непроницаема, грубые черты ее мрачны, и сам он к свинорылому не сопельки утирать приставлен. Задачи его сантиментам антагоничны и «доброго» напарника в компании нет. Веет от него смертной скукой, что наводит на многих допрашиваемых нечеловеческую грусть, которую убедительно демонстрирует плененный порося.

Какой, казалось бы, из бюргера берсеркер? Но угловатая пентаграмма на шее, видимая в инфракрасном (смещенном) диапазоне, и арсенал, аккуратно разложенный на столе, явствует об обратном. Оружия тут, между прочим, мама не горюй. Наф-Наф на штурм вокзала нацеливался. А все ради чего? Великой ложе, которой служил берсеркер, требовалась чудовищная бойня. Гибель десятков случайных людей должна была послужить дымовой завесой другому дьявольскому акту – казни пары специалистов малоприметного конструкторского бюро. Они прибывали поездом с какого-то семинара. Бедолаги вряд ли догадывались, кому перебежали дорожку. Да и кто бы поверил? Великая ложа? Что еще за масоны? Что за теории заговора? Ну не бред, а?

Нисколько. В соседних кельях заламывают ручки еще двое «поросят» – Ниф-Ниф и Нуф-Нуф, соответственно. Такие же пухлые, словно на одной ферме откормленные, внешне к боевым операциям совсем не пригодные. Подельнички, соратнички, бранная триада в полной сборке. Странная, досель в подобных составах невиданная, глубоко законспирированная и чрезвычайно опасная. До сих пор удивляюсь, как легко удалось ее взять.

До инцидента ни один из бесовской троицы не попадал даже в поле зрения полиции, да и не мудрено: они и друг друга впервой накануне увидели – в точке сбора. Когда-то такими занималась инквизиция, которую нет-нет поминает всуе мастер-наставник Грез, чей чахоточный кашель возвращает меня в бытие – в затемненную комнату, отделенную от дознавательской бронированным зеркальным стеклом.

Наставник с брезгливым прищуром разглядывает Наф-Нафа и медленно, словно нехотя, любопытствует, к каким мыслям меня зазеркалье подталкивает. Мнение мое ему что верблюду колокольчик, да и что ученик подскажет мастеру? Но ход мыслей подопечного он знать и корректировать должен, чтобы оправдать предназначение.

Я версию пока не сформировал, потому изрекаю что-то интуитивно общими словами о происках охранки, отвлечении внимания от чего-то более важного и тщательно ложей скрываемого.

– Да? – уточняет он, и непонятно, чего в голосе больше: сарказма или иронии. Утвердительно киваю – однозначно, мастер! Судите сами: три оборотня за раз в одной точке – это не прокол, а скорее провокация, действие умышленное, против ордена спланированное. Наставник, вижу, соглашается, но кривится: не нравится, что трех поросят называют оборотнями. Ворчит раздраженно. Не оборотни, дескать, а вовлеченные. Вовлеченные! Как понимаешь, брат Фатум? С этими словами он разворачивается, губы под забралом сжаты твердо в две сухие полоски и добавляет: – Все мы здесь оборотни, посади меня в виману[3]!

Потом мастер-наставник глаголет истину, с раздражением глядя сквозь стекло и самого бюргера в неведомую чужому взору даль. Он напоминает, что вовлеченные прежде всего жертвы подлой лжи и не менее подлой ложи, и что кому-кому, а мне бы это стоило помнить, сам ведь когда-то сидел перед дознавателем. Я не спорю, ибо бессмысленно. Прав брат Грез, конечно. Было дело, только меня не за подготовкой к теракту взяли, а после успешной диверсии в некой лаборатории. Оценили, так сказать. Сидел я, как и Наф-Наф в комнате с обшарпанным столом посередине. Кожу приятно холодила ткань шикарной сорочки, на белоснежной манжете которой подозрительно алело едва заметное пятнышко, ныли разбитые кулаки, а перед носом лежала папка с крупной округлой пиктограммой.

– Вовлеченный, гм-м-м, Фатум, – за плечом, заставив вздрогнуть, возник седой и крепкий еще мужчина. Он походил на откормленного и довольного жизнью кота, вальяжного, пресыщенного лаской и лакомствами.

– Не оригинален, – он обошел меня по кругу. – Распространенный псевдоним. Сам подбирал или подсказал кто? Ты на моем веку пятый или шестой Фатум. И что вас тянет называться чужими героями? Раньше как звали? До вовлечения? По-настоящему? Помнишь?

Я смотрел прямо перед собой, прикидываясь посторонним. Дознаватель был противником хитрым и опасным, и мы были по разные стороны цивилизационного рва.

– Вижу, подзабыл, – он сел передо мной и повертел пальцем у виска. – В твоей голове присутствует кое-что, воздействующее на определенные нейронные цепи, и ты знаешь об этом. Твои собратья по несчастью называют ее голосами в голове. Безотказная штука, правда? Тебя воротит от нее, и мне о том известно. Боевая программа – искусственная зараза, и твой мозг еще пытается с ней бороться, но, вот беда, нет для нанитов[4] антител. Не дошла до такого мать-эволюция. Гм-м-м. Никогда не задавался вопросом, почему ложа выбрала тебя?

– Ложа? – переспросил я, всем видом выказывая крайнее удивление.

– Рекомендую, – посоветовал мужчина, указывая на папку. – Не оторвешься! Там есть ответы на вопросы, которые даже ты себе еще не задавал. Мы постарались, подшивали аккуратно.

В папке покоилось мое досье – краткий обзор насыщенной биографии изобиловал сносками на явно более объемные документы. Досье впечатляло скрупулезностью, с которой собиралось. Много позже мастер-наставник расскажет, что орден давно обратил на меня внимание. Среди оборотней я выделялся завидной живучестью. Ложе меня бы в гвардию записать.

– Проясняется в голове? – участливо спросил седой.

– Нет, – заявил я, наблюдая, как собеседник наполняется нетерпением, и добавил: – Вы предсказатель?

– Бери точнее, – усмехнулся он. – Целитель!

Так и сказал, и не лукавил. Заглуши в вовлеченном наниты, и выманишь в мир нормального человека вроде меня. Нормального разумеется чисто условно. Но кто в Тайном ордене психикой заморачивается? Не до того братству, братцы, ой не до того!

Пока светлейший Грез распинается, дистанционно сканирую все еще всхлипывающего Наф-Нафа. Где он боевые наниты подцепил, а главное, как потасканный организм слияние выдержал? К перекодировке не пригоден, слаб и морально, и физически, а значит проследует на промывку мозгов. Наниты выжгут вместе с нервными клетками. Кого сейчас удивишь амнезией? Потом бедолагу выбросят на пустой улице и начинай жизнь сначала, если не сломаешься. Прошлое отнято, будущее – скрыто. Куда идти, если путей вдруг фантомное множество, а единственно верный и однажды выбранный тьма покрывает?

Наф-Наф за стеклом жалостливо плачется о семье, о человеческой ценности и психологической несовместимости с насилием. Я прислоняюсь открытым лбом к стеклу и отточенный голос мастера-наставника со стороны хоть не смолкает, но, кажется, становится тише. Думаю, ему и самому все это чертовски надоело: маски на братьях, поросята-берсеркеры, холодные стекла, игры в кошки-мышки, выбор – кого на перекодировку и к нам, а кого – на промывку мозгов. Ордену свидетели не нужны, тайные общества не держат балласт. А наше и вовсе: всяк при деле, и каждый – из оборотней-вовлеченных. Другим-то здесь, увы, делать нечего.

То, что тобой какое-то время владели наниты, а точнее – внесенная ими программа, жесткая и нередко с определенными этическими нормами несовместимая, наносит колоссальную психологическую травму. После подавления мозгового софта[5] люди лезут на стену, а то и в петлю, бросаются в пекло, пропасть, во все тяжкие. Я до сих пор сомневаюсь, живой или машина, а вспоминать прошлое и под расстрелом не захочу. Но если после возвращения в себя ты не рехнулся, считай – стал непобедимым, потому что свободному человеку все нипочем. Так ведь? Истинно?

02.

Над степью беспокойно мерцали звезды. В стороне, у самой линии горизонта волновалась под маревом смога разноцветная россыпь ночных огней. Там шептал слепой дождь, потрескивали костры, наполняя воздух пряным запахом сброшенных листьев, тоскливо разливалось протяжное разноголосье муэдзинов, а здесь стояла тишь: ни птичьего крика, ни стрекота цикад, лишь едва уловимый ветерок тревожил редкое сухотравье, но обманчиво безмолвие дикого поля.

Небосвод зацепился за едва обозначенный у самого горизонта далекий снежный пик, ткань пространства треснула и по крутому склону Млечного пути покатилась синяя звездочка. Ночная гостья нырнула вниз и, приглушив яркость, полетела параллельно поверхности, поплавком огибая складки местности. Поплутав недолго между сопками, словно запутывая следы, она, наконец, зависла у оазиса зеленки, испустив серебристый луч.

Столб света упал на скрытую от посторонних глаз полянку, в центре которой торчало ветхое, крытое ржавой жестью одноэтажное строение. Некогда, возможно, оно было частью крепкого егерского хозяйства или обителью затворника, скрывшегося от цивилизации, но теперь брошено, колея к нему заросла, заборчик из жердей истлел и завалился.

Дом, старый и обшарпанный, раскрыв в немом крике темную пасть дверного проема, косил ввалившимися окнами на справного напомаженного мужчину в дорогом костюме, отрешенно курившего на пороге. Шагах в двадцати от него медленно остывал внедорожник премиум-класса. Курильщик поднял голову к источнику света и выдохнул дым, заставив воздух вскипеть тенями.

– Омерзительный запах, – вздохнул поток света приятным женским голоском, собрался в стройную фигурку и топнул длинной ножкой. – Бросьте сейчас же!

Серебристый свет рассыпался искорками и звоном хрустальных колокольчиков. Мужчина сконфуженно затоптал сигарету и склонил колено перед уже вполне осязаемой брюнеткой в строгом костюме, провокационно подчеркивающем прелести. Гостья была подкупающе юна и чарующе красива, но одновременно лишена тонкой нотки индивидуальности, которая бы предала прелестнице неповторимость, словно творец лепил ее, не успев наиграться в куклы. Но кавалер был знаком с реальным наполнением изящной телесной оболочки.

– Леди Елей! – воскликнул он. – Добро пожаловать на Терру 2-0-16! Принимать доверенную фрейлину примы в статусе специального посланника глубокая честь для нас!

– Я польщена, лорд-председатель Форт, – специальный посланник без тени кокетства поправила черную как смоль прядь, упавшую на томные зеленые глаза.

– Карета подана, госпожа, – председатель, не вставая с колена, сделал приглашающий жест в сторону внедорожника.

– На сей раз вы позаботились о подушках? – леди Елей быстрым шагом направилась к машине. Мужчина, на миг замешкавшись, ринулся следом, обогнал, успев с восхищением оглядеть гостью, открыл дверь в салон. Дама грациозно опустилась в кресло, потом поманила его пальчиком, словно приглашая заглянуть в декольте.

– Мой ДНК позволяет воздействовать на плебс широким инструментарием, – в меццо-сопрано прибывшей звучала издевка. – Не удручайте меня, лорд-председатель. Вашему клубу еще предстоит объясниться за технологический скачок на вверенной планете, поэтому не распыляйтесь попусту. Не дайте мне усомниться в вашем происхождении.

Лорд-председатель отпрянул, как от пощечины, оскорбленно вспыхнул.

– Стерва, – буркнул он перед тем, как открыть дверь с водительской стороны. Дама уже отвернулась к окну, ее губки тронула легкая улыбка. Внедорожник был гораздо комфортней примитивной кареты, которую подали во время ее первого инспекционного визита. Шаткую конструкцию на деревянных колесах, вычурно обитую багровым бархатом, сильно трясло на ухабах подобия дорог, и она, помнится, даже набила себе синяк. Сколько с тех пор минуло? Целая эпоха, скучная, темная, удручающе дискомфортная и невообразимо долгая. Здесь до сих пор приходилось скрывать каждое прибытие извне, да и само инопланетное присутствие.

Внедорожник тронулся, вызвав неприметное для лорда-председателя движение вокруг дома. Из зеленки неслышно выбирались покрытые камуфляжной броней безмолвные человеческие фигуры, следом выкатился из скрытого от чужого глаза укрытия легкий броневик, справленный под видавший виды микроавтобус. Воины попрыгали в него на ходу и машина, не зажигая фар, двинулась за джипом, корректно сохраняя дистанцию.

Вскоре о встрече странной пары и загадочном эскорте напоминал только окурок, да тающие вдали задние огни. Когда их угольки угасли, из темного оконного проема выплыло наружу пятно черной маслянистой субстанции. Оно лениво покружилось над лужайкой, примятой колесами, выпустило псевдоподии и ощупало следы небесной гостьи. Трава, которой коснулись черные щупальца, осыпалась в прах. Повисев немного в раздумье, пятно приняло вид идеальной окружности, втянулось в крохотную точку, и с негромким шипением схлопнулось.

03.

– Что со мной будет? – Наф-Наф жалостливо округляет глазки на дознавателя.

– Тебя ждет светлое будущее, – заверяет тот и тянется к кнопке, чтобы вызвать караул, но чутка не успевает. Оборотень – еще неуловимое мгновенье назад поросенок поросенком – превращается в матерого взбесившегося кабана. Стул летит в одну сторону, дознаватель в другую. Цепь стальную проклятый оборотень разорвал и от браслетов едва не освободился. Кисть одна, кажется, только на коже и болтается, но другая рука Наф-Нафа цела и чудовищно действенна.

Дознаватель откатывается и неваляшкой вскакивает. Удар берсеркера разбил забрало шлема, обнажив перекошенное, побитое оспинами лицо, и я понимаю, почему мы в ордене скрываемся, за исключением наставников, под масками. Дознаватель мне знаком – в ложе не раз встречались. Никогда б и не подумал, а, гляди-ка, из наших.

– Напрасно ты это, парень, – зло шипит дознаватель, и любому другому становится страшно, но не берсеркеру. У него волосы на загривке дыбом от ярости. Рядом с ним сейчас смерти подобно. Не жалеет берсеркер никого, не гуманистами запрограммирован.

Я наблюдаю сцену в записи – орден его каждому участнику облавы на визоры[6] скинул, вместе с файлами из камер с братцами Наф-Нафа по несчастью. Судя по хронометражу, берсеркеры взбесились практически одновременно, как по команде, крушат нары, бросаются на двери. Рядом с Нуф-Нуфом и Ниф-Нифом, к счастью, никого нет.

Наф-Наф пришпиливает дознавателя стулом к стене, и тот болтается черным, истекающим кровью мешком. В помещение влетают охранники, но скорость у берсеркера выше, трещат кости, хрипит разодранное горло, звучат хлопки – оборотень завладел заряженным оружием и бросился по коридору, открывая по пути камеры с братцами. Бойне в тюремном блоке теперь некому помешать, объект остается только блокировать по периметру.

Сигнал тревоги застает всех врасплох. Мы с мастером-наставником и бойцы, бравшие трех поросят, давно покинули объект и теперь мчимся обратно. Наспех собранная боевая группа, тем временем, входит в захваченный берсеркерами блок, но спасать уже некого. Сканеры фиксируют активность двух тепловых пятен и оба оказываются берсеркерами.

Тварей травят нейротоксинами[7]. Ниф-Ниф и Нуф-Нуф – а это были они – мешками валятся на пол. Старшего братца Митькой звали. Дал сволочуга деру в лабиринт технологических туннелей и заброшенных штолен, связывающий объект с городской канализацией. Будто ведал куда шел. Или знал?

В подземном лабиринте темно и пахнет тленом, густой тяжелый воздух влажен. Мастер-наставник разбивает бойцов на триады, а зону поиска – на сектора. Грез мрачен, воображаемым стеком по голенищу иллюзорного сапога разве не стучит, настолько зол. Упустить берсеркера ему никак нельзя. Если оборотень вернется к хозяевам, ложа прихлопнет подполье в два счета. Это, братцы, понимаю даже я, на этой стороне мира сопливый еще новичок, а уж мастер тем паче.

Тройки обшаривают подземелье, а новоприбывающих Грез гонит на поверхность, встречать беглеца фанфарами, красной дорожкой и другими почестями, соответствующими обстоятельствам. Решение, думается, спорное – попробуй угадай, где бесноватый чертик выскочит из подземной табакерки, но самое верное, да и на визоре уже всплывает картинка, на которой берсеркер, сориентировавшись в сетке подземных переходов, выбирается в город. Учуял, поганец, верную штольню. Или все-таки знал?

Люк, через который берсеркер выскочил на поверхность, покоится на дне длинного рукотворного ущелья из обветшалых монолитов промышленных многоэтажек. Тут когда-то был шумный район: все время что-то пыхтело, лязгало, громыхало; надрывно гудели в бетонных коробах станки, обреченно шуршали конвейерные ленты, деловито жужжали погрузчики и мельтешили безликие синие робы. Теперь здесь тихо, как на кладбище. Да, собственно, им все вокруг и было. Погост индустриализации.

Оборотень бежит далеко впереди, ловко избегая столкновений с мусорными баками, брошенной мебелью и хламом. Меня Наф-Наф пока не чует, беспрепятственно позволяя сближаться, но на дистанцию прицельного огня первым выхожу не я, а наставник.

Мастер Грез бесшумно планирует откуда-то сверху аккурат в точку между мной и оборотнем, и бьет короткой очередью от бедра. Берсеркер сбивается с ритма – задело! – но с ног не валится, а палит в ответ. Не прицельно, а поверх и в стороны, чтобы ввести в замешательство. Пули щелкают по бетону стен, а Наф-Наф ныряет в окно первого подвернувшегося подвала. Наставник прыгает за ним, и с опозданием в несколько секунд и я, понимая, что помочь не успеваю. Крысу в угол загонять опасно, а берсеркера – самоубийственно. В замкнутом пространстве боевая зверюга любого противника голыми руками на лоскуты порвет.

В сумеречном ряде сквозных подвальных комнат с редкими подслеповатыми оконцами колышется полумрак. В первой пусто, во второй что-то шевелится в углу, и целеуказатель[8] высвечивает человеческий силуэт. Бездомный на лежанке из прелых тряпок, по тяжелому духу – с будуна и до смерти напуган чужим присутствием, инстинктивно поднимает руки, чтобы закрыться. В полумраке он не видит толком, только какое-то движение, потому безопасен.

Впереди слышны выстрелы, мимо бьет шальная пуля, я ухожу в сторону, жмусь к стенам. Пока дуэлянты заняты друг другом, рывком бросаюсь вперед, но пальба неожиданно стихает. В последней комнате разбито окно, а под ним стоит, яростно вращая глазами, мой суровый мастер.

– Почему не снаружи?!

Что хочет услышать? Не мог оставить его один на один с берсеркером, не мог! Но он оправданий не ждет – не дурак, все понимает, – и в сердцах плюется.

– Ушел гад, посади меня в виману!

Потом наставник оповещает всех об эвакуации объекта и начинает обратный отсчет. Через полчаса несколько кубических километров подземелья, не менее столетия назад обжитого орденом, будут обработаны плазмой или напалмом, персонал – переведен. Кто не убежал, я не виноват. Мыло и мочало, начинай сначала.

04.

Едва ли не каждая звезда, когда-либо обзаведшаяся планетами, имеет собственную строительную свалку. Красный карлик, затерявшийся в пылевой туманности между галактическими рукавами, не был исключением. На окраине его системы роился хаос из обломков планетезималей[9], астероидов и ледяных ядер комет. В этой мешанине легко затеряться и крупнотоннажному судну, однако владелец малого корабля, дрейфовавшего среди космического мусора, все же заметно волновался, нервно перебирая бардовыми щупальцами.

Головоногий консул Ле Гле от республики, объединяющей несколько жалких водных миров, опасался слежки. Ставки в игре были чрезвычайно высоки. Если удастся сорвать банк, фракция малых рас, которую представлял Ле Гле, нанесет чувствительный удар по плодовитым конкурентам.