Хаммер. Серия «Аранский и Ко». Книга 3

Из протянутой руки Воробья вырвался огонь и раздался хлопок, резкий и громкий. Что-то сильно ударило в грудь, Гриневу показалось, это нечто проломило ребра, ворвалось в легкое и застряло внутри его тела. Больно не было, только стало тяжело дышать, но он по-прежнему стоял на ногах, он видел, слышал, а значит, еще жил. Все стало ясно в одну секунду: это обман, его заманили сюда и теперь просто убивали. Почему? Но это было уже не важно, ничто уже не имело никакого значения, хотелось жить, очень хотелось, но его убивали. На этом все заканчивалось. Почему? Он уже никогда не узнает.

– А что Соколов? – повторил Воробей. – Абсолютно ничего. Извини, Александр Викторович, но так надо.

Из его протянутой руки опять вырвался огонь и раздался хлопок. Вторая пуля попала в правый бок Гринева, разорвала печень и прошла навылет. Теперь ему стало очень больно, нестерпимо, он застонал. Силы быстро покидали его. Глаза застлала бледно-розовая пелена, ноги стали ватными, земля качнулась, наклонилась и опрокинулась на него всей своей нескончаемой массой.

Воробей сунул за пояс револьвер и подошел к машине. Открыл багажник, достал небольшой кухонный топорик, злобно сверкнувший лунным отражением в холодной нержавеющей стали лезвия, и вернулся к лежащему Гриневу. Опустившись на одно колено перед телом, приложил свою ладонь к его шее. Артерия слабо, но пульсировала, Гринев был еще жив. «Однако живучий», – подумал он, нащупав за поясом рукоятку револьвера. Времени было в обрез. По дороге мимо пока никто не проезжал, но это пока, в любую секунду могли нарисоваться. Это место служило для проезжающих водителей чем-то вроде «отхожего места на обочине». Был тот момент, когда все надежды и чаяния сводились к простому везению. Ведь не убивать же всех зашедших за старую постройку по нужде, и потом, кто-то в это время мог оставаться в салоне автомобиля? И что тогда? Да, времени было в обрез.

Он приставил ствол к груди жертвы в районе сердца и нажал на спуск. Оружие вздернулось в руке, Гринев несколько раз глубоко, жадно вздохнул, вытянутые ноги конвульсивно дернулись, и он затих. Воробей опять приложил руку к его сонной артерии. Все, дело было сделано, первый заместитель генерального директора Александр Викторович Гринев был мертв.

Воробей положил револьвер рядом на землю и взял в руку топорик, посмотрел вокруг себя. Нужно было спешить, он должен был выполнить еще одно неприятное, но важное, как он считал, действие. Пошарил по жухлой прошлогодней траве рукой, рядом темнело, похоже, то, что ему нужно было. Все верно, это был обломок кирпича. Разжав кулак еще теплой ладони Гринева, подсунул кирпич под его большой палец. Примерился и ударил, но не точно – кусочек пальца отлетел в сторону на несколько метров. «Черт», – ругнулся он. Прицелился еще раз и с силой опустил топорик. Теперь он не только отрубил большой палец, но и зацепил указательный.

– Ну вот и все, – пробормотал он. – Теперь порядок. – Сунул револьвер в карман. – Порядок… порядок, – бормотал он, подбирая топорик.

Неожиданно, как нож, ударил яркий луч ксеноновых фар случайного автомобиля, издалека. Иномарка свернула с главной дороги и теперь приближалась. Он бросил топорик на землю и в очередной раз нащупал рукоятку револьвера. В барабане оставалось три патрона.

«Черт… Черт… Черт… – лихорадочно твердил он. Чего опасался, к тому все и шло. – Как быть, что делать? Что, если остановится машина?» Если зайдут за постройку, увидят, обязательно увидят и его, и Гринева. А луна, она просто словно одуревшая светила, как прожектор. Сказать, что его товарищ напился и теперь вздумал отдохнуть на травке? Бред, не поверят. Значит, валить. Валить всех, других вариантов нет. Но патронов в барабане только три. В боковом кармане куртки еще или три, или четыре. Но перезарядить сейчас, в этих условиях, стреляные гильзы он не сможет, это нереально. «Остается действовать по обстоятельствам, на авось», – лихорадочно соображая, рассуждал Воробей.

По его расчетам, должны были проехать даже в том случае, если и было у кого-то желание воспользоваться этим местом, ведь сейчас на обочине стояла его «ауди», а значит, место было занято. Хотя мало ли уродов на белом свете.

Глава вторая

Машина на бешеной скорости пронеслась мимо, содрогая воздух низами «бас-бочки» барабанов сумасшедшей по мощности автоакустики, подняв пыль на несколько метров и окутав обочину выхлопным газом. Шум машины быстро затих, но ритмичные содрогания еще некоторое время продолжались, постепенно тая и теряясь в зарослях лесополосы, так же, как и неохотно оседающая пыль на безлюдной обочине.

Невесть откуда зазвучала мелодия. Телефон, но не его, значит – Гринева. Все-таки телефон Гринев не потерял. Скорее всего, звонила его жена.

Ярко светила луна. Воробей взял с собой фонарик, но необходимости в нем не было. Он внимательно осмотрел место преступления, еще и еще раз. Ничего лишнего и указывающего на виновника, сотворившего сие деяние, он не находил.

Мелодия звонка продолжала звучать. «Прощальный напев», – почему-то намеренно цинично подумал Воробей. Он посмотрел на Гринева. Тот лежал, раскинув в стороны руки, полы спортивной кофты распахнулись, на светлой футболке прямо на глазах темное от крови пятно увеличивалось, распространяясь на всю грудь, раненную в нескольких местах, а на кисти левой руки из того места, где отсутствовал большой палец, слегка сочилась кровь, струйкой стекая на сырую пожухлую траву. Широко открытые глаза спокойно и внимательно смотрели на круглую и, казалось, до безобразия бестолковую луну и, возможно, что-то выражали, определенно да, но какое это имело сейчас значение. Мелодия стихла.

«Ну, вот и все, – сказал себе Воробей. – Песенка спета». Он подобрал с земли топорик, упаковал его в пакет и положил в багажник автомобиля. Сел за руль, завел мотор и тронулся в обратном направлении. Выехав на главную дорогу, повернул налево и покатил вниз по мощеной булыжником старой мостовой к водоему. Машину затрясло, зашвыряло на неровных покатых камнях.

Да, ему хотелось побыстрее и подальше уехать от того места, где так ярко светила обезумевшая от своей тупости луна, а человек, лежащий на земле, смотрел на нее, и она отражалась в его застывших зрачках яркими, сверкающими голубоватыми искорками. Это место не казалось ему страшным, жутким или зловещим, оно было отвратительным.

А вот сам он, несмотря ни на что, ощущал себя прекрасно, в каком-то тонусе, был в полном порядке. Все получилось, прошло как надо, как планировал, но вот убираться оттуда все же следовало побыстрее.

Воробей в своей жизни убивал человека впервые. Раньше он иногда задавался подобным вопросом – сможет ли убить, не дрогнет ли рука в ответственный момент, совладает ли с внутренними комплексами и нервной системой? Оказалось, что все не так уж и сложно. Во всяком случае, для него. Он словно выполнил работу. Несколько специфическую, может быть, даже грязную, неприятную психологически и физически, напряженную, но нужную.

Когда Воробей был мальчиком, мать привозили его на летнее время к дедушке и бабушке в деревню Глыбокую, что в херсонских степях на речушке Прут, которая впадала, как ему рассказывали, в широкую, как море, реку Днепр, где-то там, за далеким холмом и горизонтом.

Однажды дед решил заколоть кабанчика. Для этого случая был приглашен местный мастер по этой части, дядька Григорич. Поросенок был молодой, не более года. Ему связали задние и передние ноги и завалили набок. Три человека, помощники Григорича, навалились коленями, прижав животное к земле. Дед махнул внуку: «Витек, не сторонись. Подсоби мужикам». И потеснился. Витя как мог прижался к лопатке поросенка. Это было необычно – ощущать под собой горячее тело животного, сильного, ловкого, изо всех сил стремящегося вырваться на свободу из крепких пут и сильных рук, непонятно зачем опрокинувших его и так упорно удерживающих на земле. Григорич примерился, приставив нож к груди кабана. Это был не совсем нож – специальная заточка из бывшего длинного, треугольного слесарного напильника.

Поросенок взревел, затем заверещал, он бился как мог. Григорич несколько раз проколол сердце животного, пока тот наконец не умолк. Потом мужики остограмились, прошкварили кабанчика на соломке, еще остограмились и начали разделывать тушу. Отверстие от заточки предусмотрительно было закупорено деревянным чопом, поэтому, когда разрезали брюшину, там скопилось много крови. Григорич сунул в чрево животного алюминиевую кружку, зачерпнул ею, словно воду из ведра, кровь и сделал несколько глотков: «А ну, Витек, покоштуй свиженького. Це дуже корысно. Велыку сылу мае свижа кров». Он зареготал, губы и язык его были розовые, словно он измазался красными учительскими чернилами. Витька чуть не вырвало, он отмахнулся и убежал на улицу к пацанам.

Аккуратно взобравшись колесом на бордюр, он взял правее и оказался на грунтовой дороге, среди редко разбросанных по склону деревьев ведущей к берегу озера. Ехал не быстро, но уверенно, бывал здесь не один раз, правда, не в такое позднее время. Летом в выходные дни расположиться здесь на подстилочке, посмотреть на воду, побросать камушки, погреть нежную городскую кожу на солнце, да еще в компании симпатичной девушки было замечательно.

Воробей заглушил мотор, выключил габаритные огни и вышел из машины. Осмотрелся. И опять луна. Похоже, это солнце не всегда дружило с облаками, а луна – как для нее, так ни единой тучки – уставилась своим огромным неморгающим оком. Хотя нет, теперь луна светила по нраву для него.

Прошелся по берегу, в одном месте споткнулся о корягу и чуть не упал, чертыхнулся. Ни души. В такое прохладное и позднее время сюда могло занести только идиота или… или убийцу, заметающего следы преступления, с сарказмом, как бы глядя на себя со стороны, подумал он. Достал из багажника топорик и, размахнувшись, забросил его почти до середины водоема. В ночной тиши вода громко всплеснула, волны кругами быстро побежали в стороны, играя отблесками на лунной дорожке. Воробей поежился, посмотрел по сторонам, он не ожидал такого громкого всплеска, пробежал взглядом по противоположному берегу. Темная и мрачная полоска прибрежной растительности прохладной жутковатостью ночи ответила на его взгляд. Достаточно нарочито наглядно он наклонился, поднял с земли камень и бросил его туда же, куда и топорик. Еще раз осмотрелся. Ни души. Прошелся немного по берегу и забросил в воду оружие.

Оружие он купил у тех уродов, которые исполняли нападение на жену Беспалова. Они напали на нее и, как от них требовалось, не только слегка поколотили, но еще и ограбили, что как раз делать им было не велено. Он отвалил за револьвер четыреста долларов. Это было много.

Изначально револьвер предназначался для стрельбы газовыми патронами, его же неизвестные умельцы переделали под патрон для пистолета ТТ. Расточены были гнезда в барабане и срезана предохранительная перегородка в стволе. Стреляло оружие нельзя сказать, что не точно, оно просто выплевывало пулю, кувыркающуюся и летящую как придется. Благо дело, патрон был мощный, благодаря чему поражающее действие его оставалось достаточно высоким. Был и другой вариант, эти умельцы могли заменить ствол в револьвере, зачеканив туда другой, калибра 7.62, от калаша, но тогда цена возрастала до шестисот долларов. Воробей остановился на первом варианте, для стрельбы с расстояния три-четыре метра точности должно было хватить.

Конечно, он мог подыскать оружие и посолидней, скажем ПМ, или отечественный форт, но светиться в Киеве поисками серьезного ствола не решился.

Этих отморозков он нашел без особого труда. Подобных типов было предостаточно в любом населенном пункте областного подчинения, так что, если нужно совершить какое-нибудь грязное дельце или подобрать соответствующие для этого кадры, небольшой, запущенный городишко был самым подходящим для этого местом.

Поэтому Воробей и выехал одним ранним хмурым утром по одесской трассе из города, миновав Теремки и взяв курс на юг.

Через полтора часа был Белой Церкви, без труда отыскал рынок, может, центральный, а может, и не совсем, а при нем пивной бар. За барной стойкой скучал местный халдей. Бегло глянув на гостя наметанным глазом, информацию считал исчерпывающую, а именно – человек не местный, залетный, не бедный, деловитый и решительный. Попить пива такие не заходят в подобные заведения – значит, по делу. Воробей в свою очередь бегло окинул взглядом помещение и приблизился к стойке.

– Добрый день, – поприветствовал Виктор Семенович хозяина зала и, повернув голову, еще раз окинул взглядом сидящих за столиком.

– И вам того же, – ответил халдей.

– Посетителей негусто, – заметил Воробей, кивнув в сторону мирно посасывающих светло-желтую жидкость из длинных стеклянных литровых кружек ранних пташек.

– Время не то, – ответил бармен. А про себя подумал: «Тебе какое дело?»

– А я по делу, – Воробей доброжелательно улыбнулся.

– Вам одну или сколько?

– Что? – не понял Воробей.

– Пиво.

– Я по другому вопросу.

– У нас здесь пивное заведение.

– Понимаю. А вы явно не духе?

– Так утро еще, – бармен наконец оторвал свой усталый взгляд от готовой к применению пирамиды пустой стеклянной посуды, сооруженной на барной стойке. – Чем могу помочь?

– Нужна информация, а вы, как я понимаю, здесь человек не последний.

– Вы из милиции?

– Боже сохрани. Из Киева. Предприниматель. Так, средней руки. Ситуация банальная. По доброте душевной дал людям деньги, теперь мне это простили. Несправедливо.

– Да, – согласился бармен. – Так бывает. Вокруг сейчас много несправедливости. А в Киеве так и подавно.

– Вот, – Виктора Семеновича порадовало понимание собеседника. Он положил на стойку сто баксов одной купюрой. – Могли бы найти для меня надежных людей?

Бармен некоторое время подумал, но деньги взял, это был хороший знак, спрятал их в заднем кармане брюк и вышел в подсобку. Через минуту вернулся и предложил присесть за одним из свободных столиков. Воробей попросил банку колы. Такой товар в баре отсутствовал, слегка смутившись от этого, халдей опять скрылся за дверью подсобного помещения.

Невесть откуда появился подсобный малец-переросток с колой в руке, поставил жестяную банку на стол, чистую пепельницу и опять исчез. Было слышно, как рядом за окном кололи дрова. Размеренно тюкал топорик, и звонко ложились на промозглую землю чурбачки. Повеяло древесным дымком. Шашлычник настраивал свою кухню. Еще час-два, и рыночники потянутся в пивнушку, заработанная ими копейка уже была отложена на сто грамм водочки для согрева и несколько кусочков жареного мяса в кислом соусе.

Открылась входная дверь, и в пивной бар вошел молодой человек лет тридцати. Короткая меховая замшевая курточка была расстегнута, а легкий белый свитерок и длинноносые туфли на тонкой подошве выглядели не по погоде. Последние дни марта, пожалуй, ничем не отличались от первых чисел февраля, на улице было муторно, сыро и холодно.

Молодой человек тяжелым взглядом окинул помещение, на секунду задержавшись на незнакомце, зашел за барную стойку и скрылся в подсобке. Минуты две-три он, видимо, имел беседу с барменом, затем вышел в зал, подошел к столику и сел напротив Виктора Семеновича.

– Какие проблемы, братан?

– Нужны люди. Надежные.

– Проблемы в чем?

– Должок завис.

– И сколько проблема весит?

Или тому очень нравилось слово проблема, или без этого слова выражения у него не формулировались, только последний вопрос Воробей не совсем понял. Разумеется, на самом деле никакого денежного долга не было, просто план был такой.

Тип был явно из последних. Приплюснутый, искривленный нос, глубоко посаженные маленькие глаза, цепкий, пронизывающий взгляд чуть ли не студил душу. Суховатое, среднего сложения тело и словно пружинная зажатость его состояния вселяли опаску и как-то незаметно раскачивали нервозность. Они виделись всего пару минут, а бандюк если не нервничал, то, казалось, имея легкий спуск, уже мог вспыхнуть в любой момент и без особых причин. Воробью он не понравился, шутить при нем не стоило, да и выражения выбирать тоже следовало, тем более, как показалось Виктору Семеновичу, в свою очередь он тоже тому не симпатизировал.

– Я бы не хотел вдаваться в детали, не думаю, что это важно, – попытался Воробей уйти от ответа и от уточнения вопроса.

– А как иначе, – удивился вышибала. – Мы работаем по проценту от суммы возврата.

– Понимаю, но в данном случае ничего выбивать не нужно. Только припугнуть. Причем это будет женщина.

– Похищать, пытать не потребуется?

– Только припугнуть. Бить не надо, говорить ей тоже ничего не надо. Припугнуть, молча. Как это сделать, думаю, сами сообразите. Я оставлю свой номер мобильного. Если договоримся, приедете в Киев, встретимся, покажу объект и расскажу все подробнее. Думаю, проблем с выполнением этой задачи не будет. Сколько подобная работа может стоить?

Бандит на некоторое время задумался:

– А ты вообще от кого?

В свою очередь на секунду задумался и Воробей. Он не знал, что ответить. Первое, что пришло в голову, сказать, что от Цапа, но знает ли тот или слышал о Цапе? А если знает, тогда еще хуже. Нет, вплетать Цапа в это дело никак нельзя.

– Ни от кого. От себя.

– Ничей, значит. Хорошо. По цене сразу так не скажешь, нужны подробности. Думаю, в пределах штуки, не меньше. На следующей неделе встретимся, тогда и перетрем окончательно. А сейчас три сотни задаток. И еще, имей в виду, – он выразительно ткнул своим кривым, заскорузлым пальцем в стол. – Подставишь – уроем.

Бандит назвался Артемом, имел кличку Док. Воробей даже не стал задумываться, что бы могло означать слово «док». Переговоры можно было считать на этом законченными, и оставаться в затхлом пивном заведении ему больше не хотелось.

Док аккуратно сложил в несколько раз листок с телефоном и именем заказчика и вместе с деньгами спрятал в боковом кармане куртки, встал и, не попрощавшись, удалился.

Перед тем как забросить оружие в озеро, у него мелькнула мысль, а не пришить ли на всякий случай и Дока с его архаровцами. Это было бы более чем желательно, но нереально. В одиночку провернуть подобную операцию для него было не по силам. «Пусть гуляют, – подумал он. – Пока».

Воробей переоделся и переобулся, распределив одежду по пакетам. Отдельно – спортивные брюки, отдельно – курточку и в третий пакет – кеды, уложил все в багажник и выехал обратно на дорогу.

Улицы уже давно опустели. На некоторых перекрестках тревожно моргал желтый в перекличку с импульсами белого цвета охранных сигнализаций магазинов.

Разбросав во дворах пакеты по разным мусорным бакам, удовлетворенно потер руки и посмотрел на часы. 23-30. Оставалось вернуться домой, это могло занять не более получаса, принять душ и ложиться отдыхать, день был не из легких, это факт.

Глава третья

На автостоянке еще можно было отыскать несколько свободных мест. Виктор Семенович втиснул свою «ауди» между стареньким «опелем вектрой» и пустым пластиковым ведром, служившим индексом дальновидно забронированного кем-то места.

Служитель парковки, сонно позевывая за окошком сторожки, каким-то образом сумевший рассмотреть госномер въехавшей машины, медленно, но старательно записывал необходимые данные в амбарную книгу.

Расстояние от стоянки до его дома составляло около двухсот метров. Несколько потрепанных киосков на пути следования Виктора Семеновича к своей обители служили приютом для водителей нескольких автобусных маршрутов и всенощным пронырам таксистам. У них обычно имелись общие темы для беседы у обочины за стаканчиком свежезаваренного эспрессо. Иногда здесь вертелась и молодежь с бутылочками джиников и тоников, но не сейчас, время было позднее.

Поодаль от киосков, в тиши одной престарелой липы и двух моложавых каштанов, уже несколько лет, как благополучно обосновалось небольшое и неброское на вид кафе без названия, построенное из легких строительных материалов, очевидно, как временная точка, но постепенно акклиматизировавшееся и благополучно прижившееся как под липой, так и под каштанами уже на постоянно.

Воробей остановился у кафе. Что заставило его это сделать, он не знал. Просто остановился, осмотрелся. Иногда он ужинал в этом заведении, но сейчас аппетита не было. И все равно он вошел.

Внутри было тепло от постоянно работающего переносного газового обогревателя и не в меру влажно. Кроме того, что в зале, если так можно было назвать это небольшое помещение, стены, столы, стулья и пол были красного цвета, так еще и свет от оранжевого стекла светильников исходил тусклый и гнетущий. Если бы ему сейчас подали меню, то рассмотреть имеющиеся в наличие блюда, пожалуй, было бы не под силу даже зоркому соколу, но меню здесь отсутствовало. Воробей заказал из устно предложенного бутерброд с ветчиной, небольшую пиццу с сыром, чашечку кофе и стакан пива.

Однако сейчас он выпил бы водки. Сразу грамм сто пятьдесят как минимум и, крякнув, закусил бы соленым огурцом, моченой капустой или помидором. Но нормальной водки здесь не бывало, только та, от которой потом горело в пищеводе и всю ночь свирепствовала изжога.

Заказ принесли быстро. Чтобы разогреть пиццу в микроволновке, много ума и времени не требовалось. Воробей закурил и, отхлебнув пиво из высокого стакана с надписью «Славутич», попытался удобнее устроить свою тучную фигуру на узком, хлипком пластиковом кресле. Пиццу съел частично, укусить бутерброд с ветчиной не решался, мог быть несвежим, допил пиво в стакане, заказал другой. Пицца оказалась острой, только усилила жажду.

Неожиданно в голову пришла интересная мысль, он удачно мог воспользоваться тем, что зашел сюда. Это кафе было неплохим вариантом для алиби. Как-то сразу он не подумал об алиби, а ведь преступление совершено, следствие будет проводиться, опрашивать всех друзей знакомых, сотрудников и сослуживцев будут тоже обязательно, и что он скажет следователю? Где был, что делал в этот день и вечернее время? Не подумал. А следовало. Воробей посмотрел вокруг. Посетителей было негусто, за одним столиком два человека, за другим три, и он. Что это означало? Вряд ли официантка запомнит, кто из них раньше пришел и кто когда уйдет. Итак, с часик он посидит здесь за очередным стаканом пива, помозолит ей глаза. Она, конечно, видела его уже не один раз здесь, хотя знакомы не были. Это хорошо. Значит, запомнит, что присутствовал.

И все же хотелось водки. «А если поступить таким образом, – продолжил свои размышления Воробей. – Заказать бутылку вина. Даже если его нет, официантка сбегает в киоск и купит, потом в два раза дороже мне продаст. Но это не важно. Затем можно предложить ей составить мне компанию. Она не откажется, стаканчик пригубит и наверняка запомнит и меня, и этот момент. Это для пущей убедительности. Но это попозже, а пока я могу покушать еще не остывшую снедь и, если получится, расслабиться».

Все волнения были позади. Дело сделано. Ему не верилось. Каких-то пару часов назад он убивал человека, и вот теперь все как обычно, словно ничего не случилось. Странно, но его не мучила совесть, не было страха перед возможным возмездием, только усталость, физическая, словно после колоссальной нагрузки.

Он не думал о жене Гринева, которая теперь стала вдовой. Она еще даже не знала об этом. О двенадцатилетнем сыне его, Лешке, умнице не по возрасту, которого Гринев очень любил и уделял ему времени и внимании столько, насколько это было максимально возможно. Об этом не хотелось думать, да и стоило ли, машина закрутилась, планы и задумки постепенно начали претворяться в реальные события и обстоятельства. Но как сложится завтра, конечно же, никто не знал, только останавливаться уже не было возможности, теперь до конца, любого. Воробей понимал это хорошо.

С Гриневым у него изначально сложились и продолжали всегда оставаться достаточно ровные отношения. Как личности они были совершенно разные и по характеру, и по темпераменту, и, если так можно сказать, по совести, да и по возрасту тоже, и, кроме как трудовые отношения, больше ничего их не объединяло. Каждый добросовестно и достаточно качественно выполнял свою часть общей работы. Теперь Гринева не было, просто не существовало.

Виктор Семенович проснулся от того, что уже долго и настойчиво звонил городской телефон. Он никак не мог прийти в себя. Поначалу эти телефонные трели позволили себе легко войти в его сны. По улицам города словно бы беспорядочно, вне всяких правил двигались автомобили, пользуясь при этом не гудками клаксонов, а трамвайными звонками, а он пытался перейти дорогу, но это никак не удавалось сделать, со всех сторон на него норовили наехать машины, предупреждая продолжительными перезвонами. При этом ему было реально тревожно и даже страшно прямо во сне. Он понимал, что должен проснуться, но сделать это не мог. Он словно видел себя со стороны, распластавшегося на животе и левой щекой уткнувшегося в подушку. Он не мог открыть глаза, пошевелить рукой, проснуться, встать с постели, его словно пригвоздили. Ощущение отвратное. И наконец словно прорвался сквозь плотную завесу некой субстанции, он вздохнул жадно, тяжело и судорожно. Сон неохотно отступал. Сознание медленно, но стало приходить к нему. Дороги и автомобили исчезли, но их звонки продолжали звучать. Он понимал, это что-то другое.