«Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству

2. «Очень уж твое письмо меня взволновало, но [,] тем не менее [,] через три [видимо, дня. – Ю.З.] после его получения имею полную возможность немного анализировать все происшедшее в Кельне». – Письмо В. Горовица, о котором пишет Н. Мильштейн, видимо, содержало описание какого-то плохого поступка, совершенного по отношению к Горовицу неким Марселем. Скорее всего, этот, упомянутый далее в письме, Марсель (имя скорее французское, чем немецкое) обманул пианиста и тот понес довольно значительные финансовые потери. К таким выводам заставляет прийти дальнейший текст письма Н. Мильштейна. Марсель не был секретарем музыканта, т.к. в монографии Г. Пласкина (по утверждению того же Н. Мильштейна, основанной на дневниках А. Меровича), наиболее полно описывающей тридцатые годы жизни пианиста, подобное имя не упоминается72. Известно, что камердинером-секретарем пианиста был молодой белокурый немец, который работал у него шесть лет вплоть до женитьбы В. Горовица на Ванде Тосканини, которая произошла в 1933 г., т.е. значительно позже описанных событий. Весьма возможно, что эта потеря была не столь значимой, так как этот случай в жизни пианиста нигде больше не описывается. Во всяком случае, поиски в корреспонденции архива В. Горовица не принесли результата: ни в одном из писем, адресованных В. Горовицу, не упоминается о каком-либо случае его обмана, как, впрочем, и все наиболее полные опубликованные биографии пианиста умалчивают о драматическом событии финансового порядка, происшедшем в 1930 г.

3. «Вот поэтому-то и этот сын, вернее Сукин сын („Deutchland, Deutchland über alles“)». – Здесь Н. Мильштейн использует знаменитую фразу в уничижительном смысле, подчеркивая всю ее нелепость, в связи с событиями кризиса и острой инфляции в Германии, начиная с середины 1929 г., темпы которой были таковыми, что за два неполных года (до лета 1930 г.) количество безработных выросло до 4 миллионов человек; промышленное производство сократилось в два раза, а национальная валюта – марка подешевела так, что, например, газета в 1929 году стоила 40 миллионов марок73. По всей видимости, упоминаемый в письме Марсель, «обобрал» пианиста, что и послужило поводом для Н. Мильштейна в столь уничижительном тоне использовать девиз «Германия превыше всего!».

4. «Я говорю о том [,] как немцы-свиньи восстановили, вернее стабилизировали свою валюту». – В середине 1931 г. слабым звеном в мировой валютной системе оказались Германия и Австрия в связи с отливом иностранных капиталов, уменьшением официального золотого запаса и банкротством банков. Германия ввела валютные ограничения, прекратила платежи по внешним долгам и размен марки на золото. Фактически в стране был отменен золотой стандарт, а официальный курс марки был заморожен на уровне 1924 г. С середины 1930 г. Германия прекратила платить репарации, которые были рассчитаны на 37 лет, таким образом, сохранив свою национальную валюту и укрепив ее.

5. «Я здесь у Кнайз [а] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто». Фраза, подчеркивающая неудержимую страсть Н. Мильштейна и В. Горовица к модной одежде, хорошей еде, шикарным гостиницам… Наверное, это естественная реакция молодых музыкантов, воспитанных в хороших условиях, обеспеченных семьях интеллигентной социальной среды74 и внезапно оказавшихся как бы в другой стране – немытых, нищих людей, ограниченных в еде, толпящихся в грязных поездах, сквернословящих, ограниченных, а порой и страшных. Поэтому, наверное, и в СССР, и после отъезда за границу, молодые музыканты обращали такое внимание на внешние аксессуары: одежду, еду, гостиницы, предметы роскоши. Кстати, многие авторы упоминают об «элегантности» любимых Мильштейном пуловеров. Как мы помним из литературы, Горовиц тоже был «франтом»: носил всегда элегантные пиджаки, смокинги и фраки в ансамбле с контрастными по цвету и рисунку брюками, всегда появлялся в новых галстуках-бабочках и даже, собирая их, стал членом всемирного клуба любителей бабочек. Начиналась эта любовь к модным и красивым вещам еще в СССР, когда молодым людям едва было за 20: «Мы выходили на сцену в шелковых чесучовых рубашках с жабо, черных широких брюках и открытых кожаных туфлях. В Киеве мы нашли портного г-на Купера, у которого всё еще были хорошие ткани. Он шил для нас одежду, и мы хорошо выглядели. Конечно, это был провинциальный шик. Нельзя сравнивать нашего г-на Купера с лондонскими портными. Но в России в то время мы выделялись» – пишет Н. Мильштейн [11, p. 43]. А далее добавляет, уже о Москве: «У нас с Горовицем были деньги, поэтому мы могли ходить в знаменитое кафе в Столешниковом переулке, где собиралась капиталистическая элита [новая экономическая политика, введенная В.И.Лениным. – Ю.З.]. Мы ели необыкновенно вкусные пирожные с хорошо взбитым кремом. Нас окружали красивые дамы в потрясающих мехах и богатые господа. Жизнь была прекрасна. Нас с Горовицем приглашали в лучшие дома в Москве. Мы познакомились с художником Леонидом Пастернаком и его сыном Борисом, молодым поэтом. Мне не очень нравилась живопись Пастернака. Я считал, что смог бы писать картины на таком же уровне, хотя, возможно, я ошибался. Московские звезды первой величины, такие как Константин Станиславский, основатель Московского Художественного театра, часто бывали в доме Пастернака» [11, p. 50].

Н. Мильштейн диктовал свои воспоминания С. Волкову в восьмидесятых годах. Он был уже далеко не молод, однако с гордостью говорил о роскошной гостинице в Петрограде (Санкт-Петеребурге), о ресторане на последнем ее этаже75: «После концерта мы пригласили Глазунова пообедать с нами в гостинице «Европейской», где мы остановились. Лучшее место в городе, как раз напротив филармонии, самое трудное, что должен был сделать Глазунов, так это перейти улицу. Гостиница «Европейская» – роскошное, «старорежимное» учреждение. Там даже на последнем этаже был ресторан…» [11, p. 59]. Несколько дальше Мильштейн говорит уже о Москве: «Мы с Горовицем жили там как богатые иностранцы. Мы разгуливали в дорогих заграничных костюмах и даже носили короткие гетры, верный признак того, что мы принадлежали к элите! Кроме того мы постоянно посещали лучшие рестораны Москвы [11, p. 61].

А вот как описывает Г. Пласкин первую встречу В. Горовица со своим будущим менеджером: «Владимир приехал в гостиницу на встречу [первая встреча с Александром Меровичем – будущим импрессарио В. Горовица. – Ю.З.] рано утром в черных лакированных концертных туфлях, в ярких зеленовато-голубого цвета носках, его волосы были довольно длинными (прическа в духе времени), лицо было ужасающе бледным, почти просвечивающее. Меровича, безусловно, больше впечатляла сильная привязанность Горовица к роялю, чем его щегольской стиль в одежде [11, p. 61].

Когда друзья обосновались в Париже, Горовиц был разодет по последней парижской моде, «от Кнайза», подчеркивал он. Мерович абсолютно безуспешно пытался привить своему протеже чувство меры и часто раздражался, когда видел, как глупо и наивно Горовиц транжирил деньги, он говорил друзьям: «Если коробка спичек будет стоить сто долларов, Горовиц обязательно её купит» [11, p. 139].

Уже позднее, в Нью-Йорке В. Горовица приводили в восторг автомобили. Любимая опубликованная фотография Горовица была сделана около его «Роллс-Ройса»: «Я только что купил, чтобы вы думали, автомобиль!» (наверное, читатель помнит этот снимок счастливого пианиста возле своей машины). Он стал носить самую лучшую одежду стиля «Бонд Стрит со своеобразными деталями, граничащими с эксцентричностью». Его вкус в одежде часто очаровывал и веселил публику, особенно красные и розовые рубашки, от которых он был без ума [11, p. 136—139].

6. «В этой комнате имеются самые дорогие картины и скульптуры знаменитых мастеров». – Натан Мильштейн увлекался живописью и хорошо разбирался в ней. Он сам писал картины и, как отзываются его современники, неплохо. В своей автобиографической книге «Из России на Запад» он признается: «Горовиц знал, что я с детства рисую. Я любил ходить в Эрмитаж в Петербурге, когда был мальчиком. У русских царей была изумительная коллекция живописи – среди них картины Рафаэля, Тициана, Веласкеса, одна лучше другой. Особенно в Эрмитаже меня поразили картины Рембрандта. В музее Александра III я восхищался русскими художниками – Левитаном, Репиным, Серовым» [11, p. 197—198].

Когда Н. Мильштейн стал достаточно востребованным в Европейских странах, он получил возможность знакомиться с искусством Италии, Испании, Франции, Голландии. «Я с удовольствием вращался в артистической среде Парижа. В моих планах также были поездки по Европе. Такое происходит постепенно: вы встречаете талантливых людей, настойчиво интересуетесь искусством, читаете новые интересные книги по истории и философии – и неожиданно замечаете, что ваше мировоззрение очень изменилось» [11, p. 86—87]. Он признается в своей любви к живописи: «Я буквально пожирал искусство, проводя целые дни в музеях, особенно в Италии и Испании. Я знал точное место расположения каждого портрета Гойи. В Прадо в Мадриде я застывал пораженный перед картинами, изображавшими казнь повстанцев. Я почти возненавидел это произведение – оно напоминало мне ужасы гражданской войны в России.

Я влюбился в Делакруа, который к тому же был блестящим музыкантом и написал лучшие портреты Шопена. Шопен работы Делакруа не традиционен – он очень динамичный почти авторитарный и в то же время чувствуется возвышенная поэзия, скрытая в этом человеке, как и в его музыке.

Я почти оценил современные палитры Курбе: некоторые из его работ божественны и колоритны как симфонии, а другие неинтересны, как старый табак. Шаг за шагом я начал понимать что-то в живописи. Это как вино – вы пьете и сравниваете, пьете и сравниваете. И, наконец, вы знаете, как определить, какое вино хорошее, а какое нет. А для неспециалиста этого достаточно. Если вы начали понимать сравнительные достоинства каждого вида, тогда вы – специалист»! [11, p. 198].

Натан Миронович не только хорошо знал мировую жисвопись, но и разбирался в стоимости картин, посещая престижные салоны и аукционы. Подтверждением тому может служить известный случай его оценки П. Пикассо76, которую купил В. Горовиц: «Немного позже Горовиц пригласил меня снова77 и сказал: «Натан, посмотри, я купил Пикассо за пятьдесят четыре тысячи долларов, а Сезанна за восемь». Работой Сезанна был неприглядный набросок портрета его жены, обычно художники такие работы выбрасывают. Я посоветовал Горовицу вернуть Сезанна, даже если он потеряет на этом деньги. Но я остановился перед Пикассо – это была большая картина, изображавшая акробата в красном. Тем не менее, у меня были сомнения относительно ее цены. В то время одним из моих друзей был дирижер Владимир Гольшман, у которого была хорошая коллекция работ Пикассо и Брака. Мы всегда вместе ходили к продавцам живописи, поэтому я разбирался в ценах. Я сказал Володе: «Я думаю, что тебя надули на Пикассо. Самый дорогой Пикассо сейчас идет приблизительно за двадцать пять тысяч».

Володя был доволен! Он сказал жене: «Вандочка, Натан знает цены!» А потом сказал мне, что на самом деле он заплатил только двадцать четыре тысячи за эту работу Пикассо78. Он просто хотел поразить меня» [11, p. 199].

Семья В.Горовица под картиной П.Пикассо (Photograph by the New York Times)

7. «Мой чудный смычек вторично сломался. Безумно жалко». – В своих мемуарах Н. Мильштейн подробно останавливается на выборе инструмента и своем отношении к нему: «В России я не в полной мере понимал, что скрипка может звучать по-разному красиво, поэтому мне было безразлично, на каком инструменте играть. Моя скрипка стоила тогда около двадцати копеек, а мой смычок – подарок Ауэра – и того меньше» [11, p. 87]. С годами он начал понимать, насколько солирующий исполнитель зависим от инструмента. Тем не менее, скрипач описывает несколько случаев, когда на концертах, в связи с обрывом струны, брал у кого-нибудь из оркестровых скрипачей любой инструмент и продолжал выступление на нем: «Я помню, как в Гамбурге я пришел на репетицию с оркестром под руководством Ойгена Пабста и вовсе без скрипки. Кто-то из оркестра одолжил мне свою скрипку, в тот вечер я играл на чужой скрипке!» [11, p. 87].

Первое время на Западе он играл на случайных инструментах. К 1930 г. музыкант уже был обладателем скрипок Гварнери дель Джезу и Страдивари. В 1945 г. он купил третью скрипку, на которой играл до самой смерти. Во время гастролей Мильштейн возил с собой четыре смычка. Он объяснял: «Сейчас я всегда говорю студентам, что хороший смычек почти также важен, как и хорошая скрипка. Но не каждый может позволить себе качественный смычек: хороший смычек может стоить более пятидесяти тысяч долларов» [11, p. 89]. Письмо, напомним датировано 1930 г. В этом году были приобретены две великолепные скрипки и, видимо, очень хорошие и дорогие смычки. Можно себе представить степень расстройства музыканта в связи с такой потерей.

8. «о чем и как говорил Саша с Франклином?» – Ключевая фраза письма. Для того чтобы объяснить это, необходимо вернуться на пять-восемь лет назад. Известно, что с 1923 г. до отъезда за границу импрессарио Натана Мильштейна и Владимира Горовица был представитель Госконцерта Павел Коган. Примерно с того же времени к ним присматривался и Александр Мерович. Это был профессиональный музыкальный менеджер. До Первой мировой войны у него было свое артистическое агенство. Затем он был призван в армию, а после революции три года (с 1918 по 1921) работал в музыкальном отделе Наркомата просвещения. С момента провозглашения НЭПа амбициозный и авантюристки мыслящий Мерович носился с идеей покорения Америки российским оперно-балетным искусством и хотел привлечь к этому проекту Ф. Шаляпина, А. Павлову и других знаменитых актеров оперы и балета, но идея так и не была осуществлена.

Услышав в Петрограде «музыкантов революции», А. Мерович понял, что имея подобных артистов, сможет пробиться на Западе. Это был для него счастливый билет в одну сторону. Поэтому именно он, Александр Мерович, долгое время уговаривал юных скрипача и пианиста уехать из СССР. В апреле 1925 г., когда заместителем Реввоенсовета Иеронимом Уборевичем молодым музыкантам было выдано письмо со следующей формулировкой: «Революционный военный совет республики не возражает против поездки за границу товарищей Мильштейна и Горовица с целью артистического совершенствования и культурной пропаганды» [11, p. 70—71], А. Мерович встретился с отцом пианиста – Самоилом Горовицем для обсуждения условий контракта. Это были долгие переговоры, в которых импрессарио обещал организовать европейский дебют Н. Мильштейна и В. Горовица, и взять на себя хлопоты по их дальнейшей гастрольной деятельности. Договоренность была устной, тем не менее, в ней оговаривались 20% от гонораров музыкантов в течение первых трех лет и 15% – на протяжении всей дальнейшей их музыкальной карьеры, которые должен получать импрессарио79.

На протяжении всего 1925 года А. Мерович проводил переговоры с европейскими менеджерами относительно концертов Мильштейна и Горовица в Европе. Он договорился о первых концертах пианиста, а позднее и скрипача в Берлине. Он же, впоследствии, обеспечил их дебют в Париже и других столицах и городах Европы. Все концертные поездки до тридцатых, а некоторые – и сороковых годов были организованы А. Меровичем – Сашей, как называли его друзья, которых с 1926 г. стало трое. К ним присоединился виолончелист Григорий Пятигорский80, хотя, как утверждает Н. Мильштейн, импресарио наибольшее внимание уделял В. Горовицу.

Нужно сказать, что отношение скрипача к А. Меровичу было далеко не однозначным: «Мерович был неуравновешенным человеком и, кроме того, отвратительным менеджером: он ничего не планировал, ничего не предусматривал и делал множество ошибок» [11, p. 189].

Концертная жизнь в Европе не всегда могла обеспечить музыканту достойное существование. В. Горовиц вспоминал, что к концу первого года пребывания в Германии, где экономика была развалена инфляцией, у него от 5 тысяч долларов, увезенных из СССР, осталось около сотни. «И, возможно, Мерович, – говорил Горовиц в одной из своих бесед с известным журналистом Г. Шонбергом, – был небрежен с деньгами» [17, p. 100].

В конце 1920-х годов, в Германии музыкантам было трудно заработать концертными выступлениями, которых становилось все меньше и меньше. Америка была в этом отношении Меккой, куда стремились все музыканты81. Поэтому, когда дирижер и владелец крупнейшего артистического агентства Артур Джадсон приехал в 1927 г. в Париж, Александр Мерович усиленно обхаживал его, буквально насильно заставляя пойти на концерт молодых музыкантов. «Мерович, возможно, что-то и знал об организации Джадсона, – пишет Г. Шонберг, – но ни он, ни Горовиц не могли себе даже представить, какое сильное влияние оказывал Джадсон на музыкальную жизнь Америки. Они ведь, в конце концов, всё ещё были неопытными новичками из России. Но для музыканта, который знал хоть что-нибудь о коммерческой стороне в американской классической музыке, обращение, исходящее от Артура Джадсона можно сравнить с вызовом Его Святейшеством Папой приходского священника» [17, p. 101]. Джадсон возглавлял самое большое агентство Community Concerts и был президентом компании Colambia Concerts [самая крупная служба менеджеров в мире музыки. – Ю. З.]. Кроме того, он являлся вторым крупнейшим акционером радиовещательной компании Сolumbia и владельцем звукозаписывающей фирмы Сolumbia Records. Г. Шонберг отмечает: «Такая власть, которую имел Джадсон, вызывала ропот возмущения в музыкальном мире, но не многие музыканты или люди, связанные с бизнесом в мире музыки, осмеливались перечить ему. Только в 1941 году были публично выдвинуты обвинения против всемогущественного Джадсона. Первый, кто привлёк внимание общественности к факту монополии Джадсона, был Артур Родзинский82, дирижёр Нью-Йоркского симфонического филармонического оркестра, который назвал Джадсона „самодержцем“ и потребовал, чтобы его власть была ограничена»83 [17, p. 101—102]

Артур Джадсон. Фото из интернета.

Книга Артура Джадсона. Фото из интернета.

Как известно, А. Меровичу удалось вызвать интерес Джадсона сначала к В. Горовицу (американский дебют в 1928 г.84), затем к Н. Мильштейну (дебют в США в 1929 г.85). А. Мерович делал все возможное, чтобы А. Джадсон взял молодых музыкантов, предложив им всеамериканское турне. Об этом вспоминал и Григорий Пятигорский в своих мемуарах «Виолончелист»86: «Приятным сюрпризом было опять увидеть Меровича, хотя наша встреча длилась всего несколько часов. Он сообщил мне хорошие новости о контракте на гастроли в США в сезоне 1929/30 года. Саша ликовал. „Спрос на вас троих фантастический! Некоторые олухи называют нас счастливчиками, будто дело не в вашем таланте и не в том, что подготовка ваших концертов достается потом и кровью. Однако я все же должен признать, что такая вещь, как счастье, есть на свете“, – засмеялся он»87.

Вице-президентом и генеральным менеджером компании Colambia Concerts был Кельвин Франклин. Он, как правило, решал все финансовые вопросы, связанные с концертами в Америке. Г. Пласкин пишет, величнина гонорара всегда очень тщательно обговаривалась А. Меровичем с К. Франклином. Кроме того, Франиклин «доносил» решение своего шефа Артура Джадсона музыканту относительно его возможности выступать в Америке во время концертного сезона88. Дебют Мильштейна в США уже состоялся годом раньше89 и, видимо, поэтому ему так важно было узнать: сумел ли Мерович говорить с Франклином о его гастролях в Америке на предстоящий зимний сезон. Фактически, от переговоров «Саши» (А. Меровича) с представителем всесильного Артура Джадсона зависела вся дальнейшая жизнь молодых музыкантов. Они всеми силами стремились получить ангажементы в США, где, как они были уверенны, неограниченные возможности для концертирования. Вот почему можно с уверенностью говорить, что дописанная фраза-вопрос, является решающей и главной.

Следующее письмо датировано 1942 годом.

Что произошло в период с 1930 по 1942 гг.?

В начале 1930 г. Владимир Горовиц вернулся из США в Париж после успешных гастролей. Он побывал несколько недель в санатории под Дрезденом, отдохнул. Весной Мерович уговорил его принять участие в Парижском дебюте Г. Пятигорского. В программе была камерная музыка. В завершении концерта панист играл сонату В. А. Моцарта. Еще ранее, летом 1929 года А. Мерович завершил переговоры с всесильным Артуром Джадсоном об американском дебюте Натана Мильштейна и Григория Пятигорского (в письме 1930 г. скрипача интересовало, очевидно, сумеет ли А. Мерович договориться с К. Франклином относительно его длительных контрактов в Америке), который должен был состояться в сезон90

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

См.: Каталог переписки.

2

См.: [5]

3

У всех авторов, высказывающихся о Н. Мильштейне, есть неизменное: «сочетание в искусстве скрипача интеллектуального и эмоционального».

4

О становлении репертуара В. Горовица см. подробно: [50, c. 88—99].

5

См.: [16].

6

См.: [17].

7

См.: [6].

8

См.: [11].

9

См.: [92].

10

Герман Деврис «American», Чикаго, 11 марта 1935 г.

11

Нам представляется необходимым процитировать полную версию анкеты Натана Мильштейна опубликованную в Нью-Йорк Таймс. См. подробнее: [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.medici.tv/#!/nathan-milstein-master-of-invention-part-2 «The most nearly erfect violinist of his time», The New York Times, Nathan Milstein Born: 31-Dec-1904 Birthplace: Odessa, Ukraine Died: 21-Dec-1992 Location of death: London, England Cause of death: unspecified Gender: Male Religion: Jewish Race or Ethnicity: White Sexual orientation: Straight Occupation: Violinist Nationality: United States Executive summary: Virtuoso violinist, interpreter of Bach Father: Myron Milstein (fabric importer) Mother: Maria Bluestein Wife: Thérèse Kaufmann (m. 1945, one daughter) Daughter: Maria Bernadette University: St. Petersburg Conservatory Teacher: Juilliard School of Music Teacher: Foundation for International Master Classes, Zurich Grammy 1976 for Bach’s Sonatas and Partitas Hollywood Walk of Fame 6379 Hollywood Blvd. (recording) French Legion of Honor 1968 Naturalized US Citizen 1942 Author of books: From Russia to the West (1990, memoir)».

12

См.: [50; 51, c. 221—237].

13

См., например: «Музыкальную энциклопедию», а также монографии Г. Пласкина [16, р. 15] и Г. Шонберга [17, р. 37]. Только Дэвид Дюбаль в книге «Evenings with Horowitz» указывал, что Горовиц родился в 1903 году [6, р. ХХII].

14

Так в 2014 г. появились «юбилейные» статьи в англоязычной прессе: [3; 12; 18].

15

См.: [37].

16

См.: [20].

17

Следует отметить, что в книгу Г. Пласкина вкралась обычная опечатка. На 74 странице год проставлен, как 1924-й. Из предыдущего текста нам известно, что все это происходило в 1925 году.

18