Мгновение

Между тем к нам прислали нового пастора, он сразу же вызвал у меня негативные эмоции. Он был из тех людей, что думают только о своем кошельке. Спустя неделю он поднял цены на разные ритуалы, проповеди его было невозможно слушать, и, ко всему прочему, он начал баламутить непонятные дела с одним министерством. Зато ровно через три месяца у него появилась новая машина, а поход в церковь был сродни походу в магазин, на что-нибудь да и потратишь деньги, не ритуал, так очередное пожертвование. Но он был хорошего мнения о церкви и о государстве, поддерживал консула и умел красиво льстить. Любовь к нему пришла очень быстро – кто не любит лесть. Красивые слова, что тешат наше эго, опьяняют сильнее лучшего вина. Не сложились у меня отношения с новым пастором, ко всему прочему, он инициировал совет, когда узнал, что я читаю запрещенные книги. А я всего лишь сказал, что мысль Бердяева о фанатизме очень интересна. Совет вынес мне предупреждение, а я усвоил еще один урок: своими мыслями нельзя с кем-то делиться. Наш мир таков, за вольный образ мышления можно получить проблемы. И, вдобавок к этому, я абсолютно разочаровался в религии. Если раньше я верил, что Бог есть, что от наших поступков зависит, попадем в рай мы или в ад, то сейчас мне стало всё равно. Мне было без разницы, существует Бог или нет, попаду я в ад или рай. Рассуждения на тему религии просто ушли. Пастор Яков бы опечалился от моих слов. Смерть матери, безразличие отца, ложное обвинение пастора Якова, дисциплинарное взыскание за простой интерес к чему-то новому в корне изменили меня. Всё, что осталось от того мальца, что так мечтал работать на заводе, – это ум и сомнение. Я приобрел хитрость и расчетливость, хладнокровность и безразличие ко всем вокруг. Это базовые черты юного тирана.

Я знал, что у меня крайне мало шансов покинуть Тонис. Этот город стал для меня чужим, а мечты, что были раньше, испарились. Я жаждал покинуть город и этих жителей. Беда была в том, что я не знал, чего мне хотеть. Это очень плохое чувство, когда ты пережил свои мечты, а новые так и не появились. Как в том стихотворении:

Я пережил свои желанья,Я разлюбил свои мечты;Остались мне одни страданья,Плоды сердечной пустоты.Под бурями судьбы жестокойУвял цветущий мой венец;Живу печальный, одинокий,И жду: придет ли мой конец?Так, поздним хладом пораженный,Как бури слышен зимний свист,Один – на ветке обнаженнойТрепещет запоздалый лист.3

К чему стремиться? Чего желать? Эти вопросы я задавал себе каждый день, и мне было тяжело найти ответ. Ведь я потерял вкус к жизни. Те, кто знает, что все мы здесь обречены погибнуть, не тратят время на пустые мечты… Есть ли смысл в том, чтобы вообще мечтать? Тяжело жить, когда ты не видишь свет в будущем. Но я нашел выход, я решил стать чиновником, и для этого мне нужно было поступить в университет, но сначала сдать экзамены. Поэтому практически всё свое свободное время я проводил в школьной библиотеке. И к экзаменам в одиннадцатом классе я подошел в хорошей форме. Мне всегда казалось, что чиновник – это как раз тот тип людей, что живут, как написано в их регламенте. Он просто обычный вагончик, что катится за своим локомотивом. Ему положено думать в пределах его компетенции, а действовать еще меньше, работа как раз для меня.

Мы сдавали два экзамена, первый был общеобразовательный и делился на четыре предмета. Второй был общесоциальным, его цель была выявить гениев. За него не ставили оценки, он, скорее, был нужен для выявления потенциала ребенка. Позже я обязательно более подробно расскажу о нем, ведь, как оказалось, этот экзамен является важной частью и был специально придуман государством. Скажу честно, в школе преподают особым образом, нам дают только самое необходимое, а дальше ты уже сам. Сам, как правило, никто не учился, поэтому в целом наше население не отличалось высоким интеллектом. Но мы же знаем, что так нужно. Как говорил один мой знакомый, хомячки должны быть спокойными. Глупый не задает умных вопросов, и, если даже он его задаст, ответа он точно не поймет. А все экзамены были номинальные, сдать их должны были все, но мне нужен был бал, и я его получил.

После был второй экзамен. Я не придавал ему большого значения, для меня он был неважным. Свой потенциал я не хотел демонстрировать, но я и не относился к нему уж с сильным легкомыслием. Наконец отец проявил заинтересованность к моей жизни.

– Когда ты подашь документы в техникум? – спросил меня отец.

– Я не буду поступать в техникум. Я отправил документы в ДВАГС, на управленческий факультет, – ответил я.

Отец был очень удивлен, на несколько секунд он замолчал. Видимо, он решил, что я останусь. И ответ явно ему не понравился. Ему же было это удобно, дома тогда было бы по-прежнему чисто, еда была бы всегда приготовлена, и при этом никто не лезет в его жизнь. А тут бунт, мятеж.

– Зачем тебе это? – удивленно спросил отец.

– Я так хочу, – ответил я.

– Я думаю, тебе стоит идти в техникум, – продолжил отец.

– Я не хочу, – сказал я.

– Мне казалось, что ты мечтал работать на заводе, – с упреком сказал отец.

– Это было в пятом классе. Сейчас я хочу быть как мама, работать в министерстве, – язвительно ответил я.

– Быть заучкой и умником, – с ухмылкой произнес отец.

Я ничего не ответил, мне не хватило смелости что-то возразить, поэтому я просто ушел из дома на пару дней. Я не испытывал тайной злости, я не испытывал ненависти к отцу, безусловно, я злился на свою трусость, на то, что не мог возразить ему, но при этом я не ненавидел его. Скорее, я испытывал грусть и боль, оттого что мой родной отец так относился ко мне. Мне не хотелось видеть отца. Днем я гулял по городу. Я ходил по окрестностям, сидел в парке и читал «Историю Флоренции», затем шел в другой парк и снова читал, обедал я в столовой на свои сбережения. Я подрабатывал тем, что писал различные научные работы на заказ, или библиотекарем. На ночь меня приютил один мой знакомый. Переночевав, я ушел рано утром, отец в это время уходил на работу, поэтому я шел домой с уверенностью, что там никого нет.

Я шел домой, а в животе было сильное урчание, безумно хотелось есть. У моего подъезда стояла черная дорогая машина, явно не из нашего города. В маленьком городе все дорогие машины ты прекрасно знаешь, только в деревне великолепно видно, как живут люди, – кто богатый, кто бедный. В большом городе социальное неравенство не так сильно бросается в глаза, в маленьком всё наоборот. Поэтому я был уверен, что это машина не из нашего города. Поднявшись на свой этаж, я попытался открыть дверь, но ключ не проворачивался, это означало только одно – дома отец. И этот факт крайне меня огорчил. Я притаился и нажал на дверной звонок. Были слышны шаги, внутри всё сжалось, как же мне было страшно, ведь реакция моего отца могла быть абсолютно разной. Больше всего в жизни я боялся неизвестности, всё не так страшно, когда ты знаешь, что с тобой будет, что тебя ожидает. Может, поэтому люди боятся смерти? Может, поэтому придумали религию? В те секунды, когда отец открывал дверь, мое сердце забилось, как у кролика. Но на пороге стоял другой человек. Это был мужчина тридцати лет, лысый и явно подкаченный. На нем был надет черный классический костюм с черным галстуком.

– Андрей Александрович, а мы вас ждем, – с улыбкой сказал мужчина.

Первая мысль: кто ты? И что ты делаешь в моем доме? А вторая: кто мы? Я завис на пороге, а мужчина добавил:

– Проходите, ваш отец приготовил чудесный завтрак.

И тут я окончательно ошалел, мой отец отродясь ничего не готовил. Мое сердце забилось еще сильнее, кто же они? Видимо, это очень серьезные люди, раз отец со страху приготовил им чудесный завтрак. И тут сердце екнуло от мысли, они еще и меня ждут. Я вошел в квартиру и прошел на кухню следом за мужчиной, а в голове я быстро прокручивал, что я мог натворить, что такие люди пришли ко мне в гости, и пришел к мысли, что я разделю судьбу пастора Якова. Но я никогда ничего плохого не говорил про церковь, про консула или еще про кого-то важного. И мысли уже метнулись в крайность, я уже начал сомневаться в себе и своей памяти. Может, я кому-то сказал, что я атеист? Нет. Вроде. Может это из-за запрещенных книг? И что же меня теперь в тюрьму за это?

Из прихожей до кухни идти от силы секунд шесть, но я уже со страху перебрал все возможные проступки и даже представил, как меня отправляют в тюрьму. Никогда не забуду этот страх неизвестности.

На кухне уже суетился отец, он поразил меня своей внешностью. Отец всегда был крайне неопрятным, мылся он нечасто, причесывался еще реже, а одежда всегда была неглаженой. А тут: отец выбритый, одежда выглажена так, что на ней ни одной морщинки. Еще и завтрак готовит, прям щебечет на кухне.

За столом сидел еще один мужчина, такой же подкаченный, на нем так же черный классический костюм. Он пил чай или кофе, мне было не до того.

– Андрей Александрович, доброе утро, – сказал мужчина, ставя кружку на стол.

– Доброе, – тихонько и неуверенно ответил я.

Отец взглянул на меня и промолвил:

– Кушать хочешь? Я приготовил глазунью.

– Нет, спасибо, – ответил я. А сам умирал от голода.

– Что ж, тогда я думаю, стоит перейти к разговору. Скажу сразу, разговор будет долгим, но увлекательным. Полагаю, что вам стоит присесть, – сказал мужчина, допивая содержимое кружки.

Я послушно сел напротив мужчины. Отец молча взглянул на меня, затем потупил взгляд, опустил голову и удалился из кухни. Я остался абсолютно один с незнакомыми мне людьми.

– Пожалуй, прежде всего, стоит представиться. Меня зовут Азазель, мужчину, что так неравнодушно смотрит на яблоко на столе, зовут Люк.

Я взглянул на Люка, он и вправду уж очень странно смотрел на яблоко. Мне было не по себе, страх одолевал меня всё сильнее и сильнее. Я никогда не видел столь одержимые глаза. От своего страха я только и смог, что выдавить из себя:

– Угощайтесь.

Азазель улыбнулся, Люк же взял яблоко со стола — сколько блаженства было на его лице, когда он ел яблоко. Чуть позже я расскажу о них. Азазель и Люк весьма весомые фигуры в нашем государстве, они отвечают за молодую поросль, за контроль над умами молодежи. И, признаться честно, они великолепно выполняют свою работу, но, к сожалению, такая работа очень сильно меняет людей.

– Что ж, Андрей. Мы представляем министерство по подготовке молодежи к государственным должностям. И от лица всего государства хотим тебя поздравить.

– С чем? – насторожено спросил я.

– Вы великолепно сдали экзамен. Ваш бал составил девяносто восемь. Это очень, очень хороший результат.

– Я рад, – осмелев, сказал я.

– И вы поступили в университет госуправления, – добавил Азазель.

– Спасибо, конечно, – вежливо сказал я, – но я хочу в другой, мне бы хотелось…

Но меня перебил Азазель. Он заулыбался, его улыбка была до самых ушей. Знаете, есть улыбки радости, есть улыбки печали, а это была улыбка злости или, скорее, хитрости. По ней я сразу понял, что выбора уже у меня нет. За меня уже всё решено, и я даже боюсь представить, что со мной будет, если я скажу «нет». А я ведь даже и не хотел сдавать этот проклятый экзамен, я к нему даже особо и не готовился. Может, моя тирания и безумство впитались в кровь, как и гениальность?

– Андрей, вы умный молодой человек. Одно то, что вы освоили самостоятельно столько книг, уже говорит о многом. Поэтому не стоит летать в облаках, я думаю, вы прекрасно понимает, что вы должны делать, – с улыбкой сказал Азазель.

Страх сменился печалью, и снова была печаль. Всю мою жизнь меня окружают только печаль и одиночество. Я хотел быть как мама, занимать небольшую должность в госаппарате и сосредоточитьсяенад своим самообразованием.. Но я вовсе не хотел именно этого.

2. Земную жизнь пройдя до половины…

– Сколько нам еще ехать? – спросил я.

– Три часа, – с улыбкой ответил Азазель.

– Мне кажется, мы едем уже целую вечность, – возмущенно сказал я.

– А ты расслабься и успокой мысли, – умиротворенно сказал Азазель.

– Почему люди еще не придумали телепорт? – с досадой сказал я.

– Ну почему же не придумали. Придумали и даже испытали.

– Так чего же мы ездим на машинах, а не пользуемся телепортом? – снова спросил я.

Азазель усмехнулся, затем улыбнулся и сказал:

– Это развлечение не для смертных.

Исчерпывающий ответ, многое в нашей жизни не для простых обывателей. Люк включил радио и поднажал на педаль газа. По радио передавали концерт Вагнера, была чудесная и медленная мелодия. Азазель сделал громче и стал дирижировать руками, словно он дирижер и руководит оркестром. Я же укутался в одеяло и, угнездившись поудобнее на заднем сиденьи, закрыл глаза. Еще десять часов назад я был дома и мечтал о том, чтобы поступить в университет. Удивительно, но я не скучаю по дому. Я не скучаю по отцу и тем людям, с которыми общался. Я перестал бояться неизвестности, и, кажется, я вообще перестал что-либо чувствовать. Сказать честно, меня ничего не связывало с домом, не было никакой нити, что возвращала бы меня к печали при мысли о родных краях. С отцом у меня не сложились отношения, у меня не было друзей, и вряд ли обо мне кто-нибудь вспомнит. У меня никогда не было особой любви к Тонису. Я чист. Порой я приходил к мысли, что мне безразлична моя судьба и не важно, что со мной будет, но лишь обычное человеческое любопытство давало мне хоть каплю чувства, что я еще живой. Было интересно, что это за университет и чему меня там будут учить. Через пару часов я узнаю, а ждать я прекрасно умею.

В кампус университета мы приехали в шесть вечера, уже темнело, а уличное освещение было крайне плохим. Вроде и уличных фонарей много, но на улице всё равно был полумрак. Пока Азазель вызванивал ректора, я осматривал местность. Во дворе кампуса было много зелени и памятников, студентов я практически не видел, было ощущение, что все вымерли. Здания были выкрашены в черный цвет, само здание университета было небольшим, всего два этажа. Рядом стояли две общаги, так же в два этажа. Мрак и тишина, серость зданий производили не очень приятное впечатление. Всё казалось унылым и депрессивным. Но я вырос в подобном месте, поэтому данная среда обитания не угнетала меня.

Из здания университета вышел пожилой мужчина, его звали Филипп. Ему было около шестидесяти лет, он низкий и полный. Внешне Филипп был похож на шар, студенты прозвали его дирижаблем. Он занимал свой пост почти тридцать лет, всегда потакал окружающим и делал то, что от него ждали. Филипп – крайне предсказуемый человек, он никогда не проявлял желания перейти в политику, он никогда не хотел уйти на госслужбу. Его ценили как исполнительного и преданного делу работника. Именно поэтому он и занимает свой пост вот уже тридцать лет. На самом деле Филипп не имел никакого отношения к наукам, он ничего не преподавал, он не имел ученой степени, он вообще с трудом понимал то, что здесь преподавали. Но он был свой человек, человек, который всегда на стороне власти.

Азазель и Люк поздоровались с Филиппом. Азазель представил меня ректору. Филипп улыбнулся мне и сказал:

– Добро пожаловать в университет.

– Спасибо, – ответил я.

– Что ж, мой юный друг, встретимся на выпускном, – произнес Азазель.

Я улыбнулся. Люк пожал мне руку и сел в машину, Азазель сел следом за ним, и они уехали. Увидел я их действительно только на выпускном, но я всегда поддерживал отношения с Азазелем, и он, в свою очередь, всегда приглядывал за мной и моими успехами.

Филипп отвел меня в общагу под номером один и показал мне мою комнату, мой сосед должен был приехать завтра, поэтому я наслаждался одиночеством. Эта была самая обычная студенческая комната. Две кровати, две тумбочки, два ноутбука, один холодильник и одна полка для книг. Над входной двери вырезана цитата: «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства».4 Позже нам объяснили смысл этой цитаты: она служиланапоминанием того, что мы не должны забывать цель своего пребывания здесь. Но я увидел в этом и другой момент: нужно забыть о свободе раз и навсегда, или ты обречешь свою жизнь на вечные муки совести. У меня не возникло с этим проблем, еще в тот самый момент на кухне я понял, что я больше себе не принадлежу, как и не принадлежат мне больше и мои убеждения.

Рано утром приехал мой сосед, хмурый парень по имени Моро. Оказалось, он, как и я, случайно сдал экзамен. Моро даже не успел распаковать свои вещи, как в дверь постучали. Открыв дверь, я увидел симпатичную брюнетку, ее звали Алёна, и она на ближайшую неделю стала нашим гидом по университету и помощником.

Алёна перешла на третий курс, она прилежная студентка, активистка. Она милая, чуткая и добрая. Удивительно, как можно оставаться здесь таким наивным человеком. Алёна искренне верила в то, что этот университет готовит ценные кадры, которые создадут идеальное государство. Наивно и глупо, я только прибыл сюда и уже прекрасно понимал, что здесь готовят послушных солдат, чья задача поддерживать действующий режим. Она невиновна в своем заблуждении, просто ей красиво подали сказку, и она поверила. А то, что эта сказка с несчастливым концом, не сказали.

И вот мы отправились в университет. Признаюсь, я ожидал большего, мне казалось, что университет будет большим. Знаете, таким, как в фильмах. А он очень компактный, студентов очень мало. Было ощущение, что я не в высшем учебном заведении, а в школе. Так же мало людей, так же мало преподавателей. Позже я узнал, что всё не так просто. И нельзя, чтобы в одном университете подобного рода собиралось больше 25 человек. Сюда попадают только люди, способные отлично думать, способные понимать, где черное, а где белое. Мы умнее большей части наших сверстников, и, что мы будем думать, очень волнует государство. Когда много думающих людей собираются в одном месте, это потенциальная угроза – вдруг они захотят перемен, вдруг они задумают революцию. А 25 человек можно легко контролировать, именно поэтому таких вузов очень много по всей стране. Здесь думающего человека направляют в нужное русло.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Я сомневаюсь, значит мыслю; я мыслю, значит существую».

2

Автор цитаты Вольтер.

3

Стихотворение А. С. Пушкина.

4

Цитат принадлежит В. И. Ленин