Есть жуков и причинять добро

Сегодня задачей Ханы было обойти все гнезда двух видов пауков и, стараясь не тревожить взрослых особей, посчитать и изучить паучьи яйца, а также проверить условия для благополучного вылупления паучков.

Первый пункт – голиаф-птицеед. В её зоне имелось с десяток нор этих 30-сантимеровых гигантов. Впечатление они производили внушительное, особенно когда шипели своими хелицерами. Но если и кусали, то вреда приносили немного – пара дней отека да неприятные ощущения. Приметив первую нору, Хана опустилась на колени и скинула рюкзак: она тут надолго. В коконе голиафа умещалось до сотни яиц, а кроме того, нужно было ещё аккуратно вскрыть кокон, чтобы потом реконструировать, склеив края специальным веществом из тюбика, почти идентичным по составу паутине. Трогать яйца пальцами было запрещено, и Хана использовала крупную кисть, чтобы расположить яйца удобно для пересчета, а также стряхнуть мешавшую грязь. Насчитав с полсотни потенциальных паучат, Хана починила кокон и вернула его в нору. Обойдя все оставшиеся гнезда, ей удалось сегодня не нарваться ни на один укус. Заполнив данные о количестве и характеристике яиц последнего кокона аргиоп – полосатых бело-зеленых небольших пауков, девочка присела на лежащую ветку. Лес вокруг шелестел и подрагивал: в Тропиках помимо многочисленных насекомых жили также земноводные и грызуны, дабы поддерживать биоценоз, подобный естественному местообитанию насекомых и паукообразных.

Да, статистическая часть работы не казалась самой интересной, но риск быть укушенной не давал заскучать. Рассмотрев зигзагообразный рисунок из кружева аргиопы, похожий на цветок, Хана поднялась. На третьем этаже ждали муравьи.

В рабочей каморке Линн Хана переоделась в сплошной комбинезон с капюшоном, скрывавший всё тело вместе с лицом, кроме глаз. К коже лба, висков, щек и переносицы с внутренней стороны краЯ выреза крепились липким составом. Благодаря нему ткань плотно прилегала к лицу, не оставляя ни единого отверстия. Третья зона была рекордной по численности подопечных в Штрудхарте, подопечные эти славились быстротой, коллективностью и изощренными инстинктами в отношении врагов. Муравьи в случае беспокойства и разрушения их дома животным, боролись не на жизнь, а на смерть, проникая через любые отверстия в организм и дрейфуя по сосудам с током крови к мозгу. Врага парализовывало и огромная семья получала питание на долгое время ценой определенного количества муравьев-солдат. Благодаря костюму с работниками фермы такого пока не случалось. Рукава костюма заканчивались для удобства перчатками. Материал был плотным, но дышащим. Правда Хана знала, что жарко будет все равно, так как уже заменяла Линн.

Вначале безопасной тропы за мембраной высились земляные насыпи, представляя собой срез ходов и «помещений» муравейников, а затем плавно сходили на нет. В конце тропы высота поверхности за мембраной сравнялась с тропой, по которой шла Хана, и девочка пересекла мембрану с двумя баллонами на ремешках на обоих плечах и небольшим валиком в руках.

В последнее время численность древесных муравьев, питавшихся смолой деревьев, увеличивалась в геометрической прогрессии. И это было замечательно, потому что избытка еды гардасхольмцы уж точно не испытывали. Но в зоне муравьев небольшие деревца не могли в полную силу разрастись из-за высоты третьего этажа, и наращивание численности грозило скоро прекратиться из-за нехватки смолы. А посему Хана открутила съемную верхушку баллона, обильно смочила валик и стала покрывать ствол первого дерева. Делать это нужно было, не покрывая дерево целиком, для возможности его дыхания, а вскоре ученые обещали закончить устройства для заливания смолоподобной жидкости прямо в сосуды деревьев. Это помогло бы не только обеспечить едой муравьев, а значит и жителей города, но и сохранить жизнеспособность деревьев, которые сейчас пребывали в плачевном состоянии.

Хана оставляла мазки смолы на коре, и после каждого из глубины дерева подтягивались насекомые и суетливо сновали, слизывая смолу и запасая ее у себя в зобиках. Когда девочка закончила с первым деревом, она отошла на пару метров и понаблюдала, как насекомые покрыли всю поверхность коры подвижным слоем. Казалось, будто это муравьиное скопление в виде дерева и сейчас распадется, разбежавшись по своим муравейникам. Чего-чего, а насекомых Хана не боялась, привыкнув к таким масштабным зрелищам за время работы на ферме. Хотя муравьи и были удивительными и вызывали недоумение даже у ученых в летах. Взять хотя бы тот факт, что они умудрялись создать фермы внутри фермы – разводили и оберегали тлю, а затем использовали в пищу, прямо как на поверхности, или выращивали на плантациях грибы в качестве источников белка.

Пока девочка наблюдала за живым трепетавшим деревом, по лбу, на виски и ниже стекали ручейки пота, дышать стало труднее. Нужно было шевелиться, так как воздух циркулировал сквозь ткань костюма очень медленно и не успевал обновляться для комфортного дыхания. А потому Хана мобилизировалась и стала быстро переходить от одного дерева, кишащего голодными крохами к другому, чистому.

Последнее дерево было последним делом на сегодня. Увидев у себя на ресницах правого глаза повисшего отчаянного муравья, Хана привычным движением подставила палец и опустила его на землю. Это происходило уже бессознательно – бережное отношение к каждому насекомому, несмотря на их исчисление в триллионах. Работа вышла по-настоящему «пыльная» – никаких наблюдений за вылупляющимися маленькими насекомыми, постановок химических реакций, дегустаций цветочных нектаров для нахождения могущих послужить пищей подопечным.

За Ханой закрылись автоматические двери зоны муравьев, и она, минуя кабинет Линн, прямо в костюме затопала к лифту и нажала на кнопку «-1». Не прошло и секунды, как двери разъехались, и девочка вступила в просторное помещение, полностью покрытое крупной темно-оливковой матовой плиткой, а на стенах размещались крупные лейки. Да, Штрудхарт был единственным местом в Гардасхольме с бесперебойно работающим душем с горячей водой. Крупный зал, приглушенный свет, мягкий оттенок стен, запахи цитрусовых, а также живительная теплая, или прохладная после Тропиков вода служили прекрасным завершением насыщенного рабочего дня. Сначала девочка помыла костюм изнутри, наполнив водой и посмотрев на получившегося пухлого водяного человека, обтянутого костюмом, а после выдавила из диспенсера в стене ладонь апельсинного эфирного масла и намазала костюм изнутри – приятный сюрприз для Линн после выздоровления. Пока она стояла под душем, уже помывшись, в голову пришла незначительная идея, и Хана невольно улыбнулась. На противоположной от душей стене находились ничем необнаруживающие себя ящики, для открытия которых нужно было нажать на них. Внутри обнаруживались свежие полотенца, халаты, белые костюмы, похожие на пижамы. Облачившись один из таких, уставшая Хана двинулась к кабинету переодеваться.

Поскольку говорить гардасхольмцам что-то приятное – гиблое дело, те сразу замыкались в смущении, девочка привыкла делать крохотные сюрпризы и радовать хоть как-то своих знакомых. Переодевшись, на пути к выходу из Тропиков Хана сорвала два клубочка голубых гортензий и спрятала в капюшон просторной кофты.

Линн жила на другом конце города, и путь предстоял не из приятных. Какое-то время Хана шагала по широкой освещенной дорожке, но вскоре свернула на тропу, ведущую к району жилища Линн. Крупная труба висела над головой, толстой змеей уползая в темноту, так что приходилось идти пригнувшись. Ногами Хана полчаса месила воду, перемешанную с землей, пока не дошла, наконец, до района подруги. Это место состояло из рекордных по глубине домов – до тридцати пяти секций. Местные прозвали их ядроскребами. Несмотря на масштабы, это был первый, самый старый район Гардасхольма. Здесь между жилищами отсутствовала земля, по большому счету район представлял собой гигантскую яму с махинами секционных высоток. Если бы они стоились по образу более современных, вырытых прямо в земле, то не замедлили бы обвалиться, так как уже в земляных проходах на -9 этаже над ними бы тяготела масса земли, неудержимая никакими укреплениями. Тут же от поверхности яму отделял слой земли около двух метров, поддерживаемый самими ядроскребами и многочисленными колоннами между ними.

Дома соединялись друг с другом посредством веревочных мостиков, по одному на каждые пять этажей. Для освещения все канатные перила вокруг обвивали гирлянды теплого желтого света, ибо их лампочки были изолированы от влаги лучше, чем фонари, и служили дольше. От сочетания длинных колонн, таких же длинных, убегающих вниз, но «худых» и обветшавших многосекционных домов и повсеместных теплых желтых огоньков район ядроскребов имел весьма сюрреалистичный вид.

Он строился для огромного количества людей и должен был расширяться, но когда выяснилось, что население прирастает крайне вяло, а вот умирают люди охотно, необходимость в таких размерах отпала. И теперь больше половины квартирок в секциях пустовало.

Линн жила в -23 секции, и пока Хана делала осторожные шаги по качающемуся мостику, а над головой и под ногами разверзалась темнота, кое-где с золотистыми змейками гирлянд, в памяти мелькнули спешащие по небу, стремительные облака, окруженные сияющими рамками из солнечного света. Словно ширмы, прикрывающие огромный, слишком яркий и горячий шар. О том, что за сила гнала эти пушистые клубЫ, память предпочла умолчать.

Оказавшись в нужном доме Хана спустилась по внутренней лестнице с -20 до -23 секции и постучала во входное окошко. Дверь открыло существо, в котором разглядеть Линн оказалось не просто – желтоватая кожа, лимонного цвета белки глаз, вздутый живот, заметный даже под пижамой. Хана тут же взяла подругу за руку и повела к кровати. Лицо ее отекло, в комнате стоял неприятный едкий запах, а когда девочка обвила запястье коллеги, почувствовала, насколько слабым нитевидным был ее пульс. Сейчас Линн была яркой во всех смыслах иллюстрацией того, почему жители стремились покинуть район. Здесь к проблемам дыхания добавлялись постоянные расстройства пищеварения и скачки давления, слабость и недомогания от бактерий и плесени. Линн было двадцать два года и жила она одна. Ее подруга поняла, что отварами поить уже бесполезно и нужно как-то дотащить девушку до своего дома. Пока же она взяла с прикроватного столика тканевую салфетку и стала промакивать влажное лицо неестественного цвета. Девушка походила на хрупкого олененка. Наружные уголки больших глаз располагались существенно ниже внутренних, из-за чего даже веселая улыбка излучала нотку печали. А маленькие собранные губы имели алый оттенок, в сравнении со всеми остальными горожанами. Правда, сейчас трансформировались в оранжевые, под стать остальной палитре лица.

У выхода стояла небольшая тачка, которую Линн обычно использовала для вывоза обвалившейся земли, и Хана тихонько выдохнула. Это не идеальный транспорт для перевозки людей по веревочным мостам и месиву тропы, но все же хоть немного облегчало задачу. На спине девочка недалеко унесла бы подругу. Полазив в шкафу, Хана откопала пару одеял потолще и посуше того, что обмякло на кровати, и постелила одно из них на дно тачки. Подкатив ее к Линн, подмигнула, поймав случайный взгляд.

– Я не поведусь снова на твои авантюры, беспокойное создание, – заскрипела Линн, приподнимаясь в кровати. – Даже не думай, мы не проедем так и десятка метров, – добавила, с помощью Ханы опускаясь на одеяло в тачке. Вторым одеялом Линн укрылась, а на живот ей лег нежный голубой клубок. Лицо девушки потеплело и расслабилось. Из-под одеяла высунулся желтоватый паук на лапках-пальцах и пополз, охотясь на цветок, а, настигнув добычу, мгновенно скрылся под тканью. Хана наблюдала с приподнятыми бровями, а после развязки этой остросюжетной сценки взялась за ручки импровизированного транспорта.

Путь был долгим и тяжелым, во время него Хана успела испытать большую часть существующих эмоций: отчаяние, раздражение, отрицание, воодушевление и принятие. Но они сменяли друг друга, похожие на смутные настроения, не имея конкретных очертаний. Хана назвала бы цвет своего настроения, но не смогла бы охарактеризовать его более конкретным словом. То с тачки слетит колесо, то у Линн начнется приступ лихорадки, но кое-как за пару часов они добрались до жилища Берге и Ханы. За всё это время на пути никто не встретился – все затаились дома. Одну эмоцию девочка распознавала точно – злость. После общения с Марсом она уверилась в том, что люди должны смело и открыто взаимодействовать, не прятаться по норкам и не опускать глаза. Хана еще не поняла нового друга, не покидали сомнения в действительности произошедшего, но мощные волны проницательности, силы и сочувствия пусть и разбились о ее смятение и страх, но даже долетевшие мелкие брызги взбодрили и дали пищу ее размышлениям. Как-то интуитивно девочка ощутила, что их способ жизни противоречит человеческой природе. Таким образом, за мысленными рассуждениями, Хана и не заметила всей физической тяжести процесса спасения подруги, и злость заставила её разом сделать то, от чего выдохлись бы пара самых крепких, насколько это возможно, гардасхольмских мужчин.

На шум и звук знакомого голоса Берге открыла дверь и помогла втащить Линн. Мама приобрела более или менее здоровый вид. На шее намотан шарф, кровать заправлена и сухая.

– Сегодня же день вентиляции, забыла? Я всё высушила. После трав, которые ты принесла в последний раз, мне стало легче. Где ты их взяла? – Хана ничего не ответила и упала на кровать Берге, как мешок картошки, только теперь почувствовав усталость и жжение в мышцах.

Мать увидела тачку с полуживой Линн:

– Первым делом – сухая постель и свежие теплые калории. – Берге взялась приводить общую подругу в чувство.

Глава 9

Наощупь добредя до Тахиярви, Марс хотел было поваляться, но мужская половина невольных постояльцев дома Калле собралась зачищать многочисленные пепелища. Сонного мальчика тут же приобщили к работе. Наверное, так даже лучше. Во время тяжелой, а от лицезрения изменившегося облика города и гнетущей работы, все имели озабоченный вид и почти не разговаривали. Механические действия послужили возможностью проснуться и обдумать предстоящий непростой разговор с Калле. Работали до изнеможения, ломали почерневшие бревна, выкорчевывали остатки фундаментов, свозили пепел к одному условленному месту. Сегодня всем было странно не заниматься привычными делами, время замедлилось, чему способствовала пасмурная погода. К полудню разобрались примерно с четвертью домов и стали возвращаться.

Дома женщины и дети уже начали готовиться к обеду. Марс вошел в столовую: кипела слаженная работа. Дети мешали содержимое кастрюль, мыли и вытирали посуду. Самые крохотные окружили печь, и, поддерживая ладошками подбородки, следили за сохранностью пирожков. Всем известно, что это самая почетная и ответственная роль на кухне. В гигантской сковородке уже настаивалась под крышкой и дожидалась остальных блюд паста со сливками и ветчиной. За столом Эир нарезала томаты и травы для целого чана салата, а тем временем Вива – девочка десяти лет – мыла овощи в миске с водой и исправно подавала их маме. Когда приготовления были закончены и стали накрывать на стол, происходящее вовсе вышло из-под контроля и представляло собой хаос – все друг другу что-то передавали, громко давали ценные указания, гремели посудой. Каждый играл ключевую роль, без которой эта симфония шума не имела бы места быть. Сердце Марса чуть заметно сжалось – это напомнило ему большую семью, о которой он всегда мечтал.

Спустя бесконечность весь состав наконец разместился в длинном помещении столовой. Сияющие лица не могли скрыть, как все счастливы оказаться за одним столом и участвовать в этом балагане. Сидящие на соседних стульях помогали друг другу добыть нужную миску, дети хихикали в оживленной болтовне. Марс, тонкочувствующий и перенимающий настроения окружающих, сейчас усыпил свою бдительность – очевидно, что людям всепоглощающе хорошо, и мальчик расцвел. Пока глаза в безмятежном любовании и разглядывании соседей не набрел на Калле. Тот присоединился к трапезе незаметно, в суматохе сервировки стола.

Смуглое лицо будто посерело, взгляд перехватили по-прежнему выворачивающие наизнанку черные глаза. Было похоже на то, что это не Марс решил поговорить с мужчиной, а наоборот. Мальчик просто кивнул, в ответ получил то же и продолжил есть. Условились после обеда в кабинете.

Влившись еще раз в суету хора голосов, поучаствовав в уборке и мытье посуды, Марс выдохнул у двери Калле. Коротко постучал двумя костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, заглянул. Мужчина, не поднимая глаз, мягко закрыл дневник, в котором писал пару секунд назад. На носу у него сидели аккуратные прямоугольные очки. В них горячий восторг глаз укрощался, а остальные черты лица становились еще более изящными. В ногах лежал огромный, в несколько раз больше Калле, пес. Марс устроился у камина напротив собеседника.

– Ты единственный, с кем я могу обсудить некоторые темы.

– Например, исчезновение твоего отца и поджоги неизвестной этиологии? – Калле поправил очки указательным пальцем, его миниатюрные очертания тонули в глубоком кресле. – Пора взрослеть, мальчик мой, и я не только о тебе. Если быть честным, то даже моей семидесятилетней кухарке, как и остальным тахиярвцам.

У Марса невольно приоткрылся рот. А он зачем-то часами придумывал окольные пути, нейтральные способы незаметно подойти к теме. Давно пора привыкнуть, что с Калле можно забыть о продуманных заранее диалогах.

– Ты имеешь в виду…

– Да, всё не под контролем. Чем сильнее паника и смятение в душе у взрослых, тем сильнее они кичатся перед детьми своим всезнанием и показным спокойствием. Это инстинкт. Мы должны вас защищать, а для этого стать непререкаемыми авторитетами. Я видел, как ты маешься и тяжело миришься с бесхитростными отговорками матери. Слишком уж много ты замечаешь, не могу не позвать тебя с собой. – Марс обмер, Калле слабо улыбнулся и приподнял очки на лоб. – Проблемы текут к нам из Венеции. Ансгард и еще несколько лидеров нашего города застряли именно там. Там обитают такие же «уверенные взрослые» по отношению к нам, «детям», черт бы их побрал. И твой отец взбунтовался совсем как ты. Убрать вашу разницу в размерах и физическом возрасте, и можно будет поставить знак равенства.

– То есть там есть управляющие нами люди, и они тоже чем-то напуганы?

– Подозреваю, что так. Это в нескольких днях дороги, у нас есть пара отменных коней. Предлагаю распознать в наших соседях не менее пытливых и шилозадых.

– Ха-ха. Одну такую я уже нашел, вот только она не совсем наша соседка. Думаю, вы догадываетесь, что младшее поколение подозревает о существовании жизни вне города. Я познакомился с жительницей подземного города на другом берегу реки. Она панически боится ветра и падает в обморок от яркого солнечного света, но это все только физическое. Я заметил в ней главное – усталость и злость от постоянного страха и недоговоренностей. Слишком хорошо знакомо это чувство, разгляжу и с противоположного берега.

– Значит, знаешь про подземку. Удивлю тебя, если скажу, что пара лучших ученых оттуда – мои приятели в прошлом? – и, не дожидаясь ответа, – стержень и недовольство твоей знакомой – это здорово, но как она будет переносить дорогу? Организм быстро перенастроился на подземное существование, а их дети вовсе могут умереть при резком изменении условий.

– Хану готовили для надземных экспедиций, но не срослось. Так что все детство она систематически посещала поверхность. Она очень паникует, но если сосредоточиться на спокойствии, говорить обнадеживающие вещи, я чувствую, как напряжение спадает. Кроме того, у нее есть защитное снаряжение – костюм, очки. Мне кажется, если несколько дней подряд систематически гулять и заниматься с ней, объяснять, успокаивать и страховать, то ее будет не узнать.

– Удивительна твоя уверенность. И этим займешься ты?

– Боюсь, тут мои способности – мои враги. Я непроизвольно перенимаю некоторые ее эмоции, они слишком сильные. Конечно, большинство времени я непреклонен, но иногда самому начинает казаться, что ветер дует слишком громко, – поежился Марс.

– Понимаю, но проблема в том, что если мы попросим об этом твою противоположность – самого толстокожего из готовых помочь, затея обречена на провал. Менее чувствительный человек не переймет ее страхов и не поймет до конца, будет считать надуманными. Здесь все же нужен ты. Вы договорились о встрече?

– Да, завтра на мосту.

– Я пойду с тобой и понаблюдаю за вами. Сначала незамеченным, а потом, если будет позволять ситуация и состояние твоей знакомой – покажусь. Подумаю, чем можно помочь, – Калле откинулся на спинку кресла и вернул очки на переносицу.

– Только не забудь надеть солнцезащитные очки. Твои прожигающие взгляды ей пока точно не по силам. Она вообще не умеет смотреть в глаза.

Калле приподнял брови, собравшись было язвительно отреагировать, но передумал и просто прикрыл глаза в знак согласия. Марс понял, что разговор завершен, и пора покинуть кабинет, хотя и не хотелось. Здесь пахло причудливыми духами, ни на что не похожими, заставлявшими вдыхать глубже, немного восточными. Кожи правой половины лица слегка касался жар огня из камина. Но главное, его безмерно радовало разделить наконец с кем-то свои мысли. Он знал в Калле любовь к абсолютно любым людям и не ошибся.

– Кстати, не забудь покормить рыб в своей комнате. Корм в нижнем ящике стойки с аквариумом, – раздался в половину силы уже сонный голос из недр глубокого кресла.

– Будет сделано, – Марс лениво поднялся и вышел из кабинета.

Покормив рыб, мальчик впервые незаметно провалился в сон, без метущихся и сверлящих мозг мыслей и предчувствий. Утром Эир заглянула разбудить его: на часах 4:10 и мужчины уже собрались в столовой на завтрак перед второй частью работ на пепелищах. Не проснувшись, но приняв в кровати вертикальное положение туловищем и свесив ноги на противно холодный пол, Марс тягостно напяливал штаны. Нашел ванную второго этажа и умылся. К моменту, когда он спускался на завтрак, стало легче, в голове прояснилось от холодной воды. На столовую опустилась тяжесть: к сонным лицам механически подносились вилки с жареными сосисками и омлетом. Только двое негромко переговаривались, обсуждая фронт работ на сегодня. Между стульями неспешно плавала крупная фигура Фриты, убирающая грязную посуду. Марс из дымящейся кастрюли налил себе пару половников манной каши. Первая ложка обожгла язык. Ничего общего со вчерашней веселой суетой и ощущением себя частью одного сплоченного целого за обедом.

Тут на кухню впорхнул Калле. Элегантно одетый, свежий, сна ни в одном глазу. Он пожелал всем доброго утра, оставил пустую чашку из-под кофе и так же энергично, насвистывая что-то себе под нос, улетучился. Как не верить после этого в связь между внешним видом и внутренним состоянием? Так редко встречаются люди, излучающие полную внутреннюю гармонию. С начала подросткового возраста Марс формировал себя, поглядывая на Калле, отчего самолюбие покалывало в недовольстве. Но пример был более чем достойный, и мальчик ничего не мог с собой поделать. Беря себе черты и привычки от других людей, он не чувствовал кражи. Воспринимал это так, будто присоединяет к себе недостающие детали, обретает себя настоящего. Некоторые трансформирует ближе к себе. Формирует и собирает как пазл.

Но пора было вернуться к возрождению городка. Тяжелые часы работы пролетели незаметно. Сегодня рабочие мужчины ожили: утро прошло в песнях, подначивании друг друга и шутках. Только под конец, к обеду, затихли от усталости. Марс находился в режиме ожидания сегодняшней встречи. В нем густо разрастался интерес, как Хана примет Калле и отреагирует на его сумасшедшую идею.

Глава 10

В секции Берге и Ханы Линн заметно побелела и уже не так сильно контрастировала ярко-желтой кожей с тусклыми окружающими оттенками. Горячий обед и лекарства сделали свое дело. Хана посмотрела на дремавшую подругу. Как здорово было бы взять ее с собой на мост, ведь она – один из самых надежных людей. В Штрудхарте они постоянно выручали и помогали друг другу. Но реальность была такова, что за свои двадцать два года Линн ни разу не покидала подземелье. Резкий порыв ветра переломит лодыжки-спички, а солнце мгновенно иссушит почти прозрачную кожу. Но самое страшное даже не это, а то, как действует природа на психику, привыкшую к темноте, тишине, отсутствию любых раздражителей спокойствия. Даже ей, все детство регулярно поднимавшейся, это известно. А для хрустальной куколки-подруги случится яркий взрыв, первое и последнее впечатление. А потому пришлось пресечь мысли о Линн, осваивающей поверхность, на корню. Хане самой еще нужна помощь и огромная работа, и проводник из нее вышел бы никакой. Но несмотря на то, что пребывание наверху для нее пока практически одна борьба, ей уже много чем хотелось поделиться с гардасхольмцами. Хана заволновалась, вспомнив, что завтра будет что-то новое, встреча с Марсом и информация, возможно, собирающаяся изменить ее жизнь. До назначенного времени оставалась ночь и день в Штрудхарте. Чтобы ускорить его приближение, девочка умылась и аккуратно прилегла на кровать к больной подруге. Завтра вновь предстояло переделать дела на двух зонах, а потому нужно будет работать быстро, чтобы успеть на мост.