НеЯ и другие рассказы

Ехали солдаты

Со службы домой.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

Едут по дорожке.

Родитель идёт.

– Здорово, папаша!

– Здорово, сынок!

– Расскажи, сыночек,

Про службу твою….

Неожиданно, кто-то постучал в дверь. Женщины переглянулись и разом крикнули, – Ваня!

На пороге появился сосед дед Гаврила, – вижу, солдат ещё не прибыл, – сказал он.

В ответ, Мария Николаевна тяжело вздохнула, -о-ох, ждём.

Тем временем в тамбур вагона вошёл проводник, пожилой мужчина, совсем старик, чем-то напомнивший Ивану деда Гаврилу, тот внимательно смотрел на солдата и строго спросил, – служивый, а билет у тебя, есть?

– Есть, – ответил Иван, достал свой билет из кармана шинели и отдал его проводнику, тот внимательно изучил проездной документ и вернул его обратно со словами, – а вот, курить здесь нельзя.

– Виноват, – четко по военному произнёс Иван и потушил свой окурочёк в спичечном коробке.

– Вот так-то лучше, – одобрительно сказал старик, и слегка улыбнувшись, спросил, – в отпуск или совсем?

– Совсем, – кивнул Иван.

Проводник высунул из тамбура скрученный жёлтый флажок, поезд свистнул и тронулся, затем проводник закрыл дверь, и уже весело, под шум набирающего ход поезда прокричал, – небось, мамка дома ждёт, не дождётся?!

– Иван улыбнулся, – небо-ось.

Старик нежно похлопал всей пятернёю по дембельскому плечу, – ну, ладно, пойдём, определю тебя, – снисходительно произнёс он и повёл за собой солдата по плацкартному вагону до последнего купе, там указал ему на свободное место и ушёл.

Иван снял с плеча вещмешок, шапку положил их на верхнюю полку, расстегнул шинель и сел у окна. Он бегло осмотрел соседей, сидящих напротив – толстую тётку и длинноволосого парня, затем отвернулся к окну, закрыл глаза, и снова представил своё возвращение. Как он – дембель идёт по улице к родительскому дому. Навстречу ему бегут Мама, Валя и дед Гаврила, крепкие объятия, поцелуи, слёзы радости, всхлипывания.

Потом сразу свадьба, он жених, невеста – Валя. Играет гармошка, гости гуляют, кричат, поют веселые песни. Кто-то из гостей поднялся из-за стола с рюмкой в руке и неистово крикнул, – горько!

Его поддержали остальные. Жених и невеста встали, поцеловались…

– Ух-ты, а противная какая! – так громко и неожиданно вскрикнула тётка напротив Ивана, что он от испуга вздрогнул и открыл глаза. Женщина сидела с перекошенным лицом и во рту жонглировала конфетой.

– Да это же мам, с ментолом! – улыбаясь, сказал ей длинноволосый парень.

– Да ну её, с метолом твоим,– возмущено ответила тётка и выплюнула конфету себе в кулак, – вон, смотри, солдатика разбудили, – укоризненно бросила она парню.

– Иван откашлялся, – а я и не спал.

– Да чё там, разбудили. Ты уж не серчай солдатик на меня бестолковую. Домой, наверное, едешь?

– Домой.

– А, где служил?

– На юге, – гордо произнёс Иван.

– Это там где стреляют? – испугано спросила тётка.

– И там тоже.

– Ты смотри, – обратилась она к парню, – и живой едет!

Иван усмехнулся, – а что ж мне мёртвым ехать?

– Да ты солдатик, извиняй, по радио только и показывают, то там убили, то там похитили, страшно. У меня ведь, тоже, два сына, вот один Вовка, – тётка указала на парня, – скоро заберут, а другой уже служит. Так я, так переживаю, наслушаешься этот телевизор….

– Мам, да у Женьки всё нормально, он же писал, – возмущенно произнёс Вовка.

– Писал, – разочаровано ответила тётка и быстро добавила, – написать можно что хочешь, а как там, в самом деле, кто знает. Упёрли, чёрти куда, а ж на самый камчатский восток…

– На дальний, – поправил Вовка.

– Ну, а ж туда. И там стреляют на этом…, полигоне. Бережись пишу ему в каждом письме, бережись. Бережённого Бог бережёт…, но он у меня, вроде, не драчливый, да вот, – тётка достала из сумки конверт, а из конверта фотографию упитанного с круглым лицом солдата и протянула её Ивану, – вот он, деточка мой, Женечка.

Иван, взял фотографию, внимательно посмотрел на неё и вернул обратно тётке с вопросом, – а кем он служит?

– Да этим, поваром, год уже, – ответила та и уставилась на фото.

Образовалась пауза, Иван решил, что на этом беседа закончилась и, откинувшись назад, закрыл глаза.

Свадьба продолжалась. Играла гармонь, гости плясали. За длинным столом сидели жених, невеста, Мария Николаевна, дед Гаврила и другие, раскрыв рты, все слушали увлекательный рассказ Жениха.

– Так вот, я бежать, что есть силы, – Иван, выдержал театральную паузу, осмотрел слушающих и стукнул себя ладошкой по колену, – а за мной БТР!

– Сынок, что такое БТР? – спросила Мария Николаевна.

– Боевой транспортёр, – деловито пояснил дед Гаврила, – помнишь, как у немцев в войну были?

– А-а… – протянула Мария Николаевна, – да, мать рассказывала.

– Да, вроде того, – согласился Иван и продолжил, – так вот, я вправо и он вправо. Я влево и он влево. Стрелять? Так не возьмёшь его, какая броня! Думаю, надо гранатой. Кидаю под него и…, точно разулся гад! Вот, – он погладил на своём кителе орден "За личное мужество", – за это и дали орден… А ещё, помню, ходили мы ночью в разведку, духота, солнце палит, и по пути река с водопадом. Сержант говорит, давай искупаемся. Нет, говорю, опасно.

– Ну да, ты же плавать не умеешь, – вспомнила Мария Николаевна.

– Умеешь, не умеешь, – парировал Иван, – а река-то не широкая, арык называется. Здесь дело в другом…

Тут, сидя в купе, с закрытыми глазами, – Иван прошептал себе под нос, – заврался я что-то, – и открыл глаза, тётка, как поджидала этого момента, сразу обратилась к Ивану.

– Солдатик, а далеко тебе ехать?

– Нет.

– А-а, – протянула она, – а нам дальше.

В вагон ворвался официант из ресторана, низкорослый кавказец с корзиной продуктов, – Конфэт, вада, сигарэт. Конфэт, вада, сигарэт, – бойко кричал он.

– Мне одну, минеральной…, – обратился Иван к официанту, тот подошёл к нему и протянул воду. Иван отдал деньги, десятирублевку, тут же открыл бутылку и начал пить.

– Холодная водичка? – поинтересовалась тётка у солдата.

– Угу.

– Эй, конфет, сигарет, – обратилась тётка к официанту и указала пальцем на одну из бутылок в корзине,– почём эта?

– Дэсять.

Тётка от удивления открыла рот, она показала на другую бутылку, – а эта?

– Дэсять.

– А чё же так дорагха?

Официант пожал плечами, – это что мой вода!? Как надо, так и продаю.

– Нет, нам не надо, – махнула рукой тётка, – не надо.

Официант ушёл. Иван, снова откинулся назад, закрыл глаза, продолжая представлять дом.

Свадьба окончена. Мария Николаевна только что постелила новобрачным постель, – дети, – крикнула она молодым, – я вам на своей кровати постелила, она широкая.

– Мама, а как же ты? – виновато спросил Иван.

– Не переживай за меня сынок, я у соседки эту ночь переночую.

– Мам, неудобно….

– Меня Нюра сама позвала, а что я буду вам мешать….

Глубокой ночью. Молодые лежали в постели. Валя не отводила восхищенных глаз от мужа, – смотрю я на тебя, – шептала она, – и не верю, неужели я дождалась.

– Я и сам не верю, – тихо произнёс Иван.

– Неужели в жизни так хорошо бывает!?

– Бывает.

– А я сейчас вспомнила Ромео и Джульету.

Иван строго посмотрел на Валю, – это ты зря.

– Наверное, – согласилась Валя, и возбуждаясь, как бы испытав озарение, произнесла, – кстати, ты знаешь, дед Гаврила свататься к твоей маме приходил.

– Свататься?! – удивился Иван.

Валя затараторила, – да, он говорит ей, я один, ты одна, живём рядом, сделаем общий большой двор. А Мария Николаевна говорит, я же не одна, у меня сын есть отслужит, женится на Вальке, внуки пойдут. Ну и хорошо говорит дед, одну хату им, другую нам. А, если дочка твоя приедет Олька, спрашивает Мария Николаевна деда. Да не приедет она, отвечает дед, из этой, своей Америки. Кстати, ты слыхал? Ольга в Америку уехала замуж. И не пишет зараза, забыла деда.

– Иван ещё раз удивился, – в Америку, замуж!?

– Да-а.

Иван внимательно посмотрел на Валю, – а ты хочешь, в Америку, замуж?

Валя в недоумении посмотрела на мужа, – да на кой мне Америка, когда поезд рядом….

За окном вагона загрохотал встречный «товарняк». Иван в испуге от шумового удара открыл глаза, затем осмотрел купе, тётка сидя спала, храпела, Вовки не было. Он достал из кармана шинели сигареты, встал и направился в тамбур. А там Вовка уже покурил и собрался уходить, но видя, что пришёл сосед, решил остаться. Иван закурил последнюю, смял пустую пачку и выкинул её на улицу, в дыру в разбитом окне. Вовка, демонстративно достал из заднего кармана джинс пачку "Малльборо" и двумя пальцами средним и большим, осторожно, за фильтр, вытащил сигарету, жестом попросил прикурить, Иван протянул ему тлеющую «Приму». Вовка прикурил и, выпуская дым вверх, возмущенно произнёс, – вот гады, стекло не могут вставить, не май же месяц!

– Бардак, – поддержал его Иван.

– Полный бардак, – продолжал Вовка, – у нас в «Чушке́», ну, в училище, раньше препадов уважали, боялись, а теперь посылают их куда попало. А как в армейке, тоже бардак?

– Иван кивнул, – бардак.

– И Женька, братан, так пишет, – Вовка выпустил изо рта несколько колец, – учит, если есть возможность коси от этого дурдома, как можешь. Я вот и не знаю, что делать-то. Руку сломать, так потом заберут. Под дурака косить?

– Иван внимательно посмотрел на Вовку и с иронией произнёс, – у тебя получится.

Вовка принял эти слова за комплемент, улыбнулся, – ты думаешь!?

– Попробуй.

Поезд начал притормаживать. Вовка посмотрел в дырку в разбитом окне и сообщил, – Евдаково ща будет.

Иван тяжело вздохнул, – следующая моя.

– Так ты думаешь, у меня получится? – переспросил Вовка увлечённый вдохновлённый поддержкой Ивана.

– Конечно, только потренируйся, там что сказать, что сделать….

– А, если ещё обкуриться перед комиссией, – то ли спросил то ли, предложил Вовка.

– Нет, – отрезал Иван, – это они сразу усекут, там же не все дураки.

– Да, – согласился Вовка, – хотя я слышал, у нас один пацан обкурился, так его с комиссии в психушку отвезли. Есть же мастера!

Поезд остановился, и стало тихо. Вдруг, Вовка испуганно дёрнулся.

– Ты чего? – спросил Иван.

– Ты слышал?

– Что?

– Кричит кто-то на улице, пьяные что ли.

Откуда-то с улицы четко донёсся девичий крик о помощи. Иван быстро открыл двери тамбура, выглянул на улицу и увидел, как в заснеженной ночи, на белом перроне, здоровый парень избивал девушку, а на не большом расстоянии от них стоял другой молодой человек и наблюдал за сценой.

Вовка выглянув из вагона вслед за Иваном и увидев избиение, тревожно произнёс, – оба-на! Разборки какие-то.

– Угу, – согласился Иван, и тут же скинув с себя шинель, спрыгнул на перрон и кинулся на помощь девушке. Он подлетел к обидчику и ударил его кулаком в голову, тот отлетел в сторону и упал. Девушка быстро поднялась и плача отбежала, а её поверженный истязатель тут же вскочил на ноги и бросился на Ивана, схватил его за грудки и повалил на снег. В борьбе они катались по перрону с переменным преимуществом, наконец, Иван оказался сверху парня и, прижимая его коленями к земле, стал наотмашь бить кулаками по лицу. В это время к дерущимся подбежал стоявший в стороне молодой человек и сзади ловко вонзил нож в спину Ивана, тот замер, обмяк и повалился на бок, а два парня и девушка вместе убегали прочь.

Поезд тронулся, испуганный Вовка, наблюдавший за всем происходящим из тамбура, стоял как заворожённый, наконец, он сорвал стоп-кран, поезд затормозил. А Иван, лёжа на снегу, лицом вниз, представлял себе последнюю картину своего возвращения домой.

В пустой комнате на столе с объедками и грязной посудой стоял гроб, в гробу в солдатском обмундировании лежал Иван, над ним в слезах и с горящей свечкой в руках, склонилась Мария Николаевна. Иван из последних сил, приподнял голову и обратился к матери, – ну, что же вы мама, хороните меня заживо…, – после этих слов он потерял сознание и упал на спину.

Некоторое время спустя. В морг центральной больницы, вошли два патологоанатома и, деловито осмотрели несколько трупов.

– Ни фига себе «жмуриков» навезли! – возмутился один из них.

– Так же как и в прошлый раз, после нового года, – спокойно ответил второй и подошёл к одному из тел, провёл рукой над животом трупа – ну, что, здесь вот так… и вот так, – сказал он.

– Ясно, – согласился первый и спросил, – когда будем резать?

– Куда ты спешишь Коля? Расскажи лучше, как Новый год встретил?

– Весело встретил, – ответил Коля, – с трудом в себя пришёл.

– А я спокойно, сели выпили, потанцевали…

– Снова выпили, – иронично вставил Коля.

– Да нет, особо не пили, – важно ответил коллега, – хотя тесть был, вон, – он показал на труп Ивана, лежащего в стороне, – как тот…. Кстати, – возмутился патологоанатом, – этого «жмура», почему так долго не забирают!?

Коля внимательно посмотрели на Ивана, – так, сирота же, некому забрать, – пояснил он, – из детдома был, здесь в Подгорном, туда из армии и возвращался, дембель.

– Но этот детдом я слышал, осенью закрыли, – разочаровано сказал второй патологоанатом и серьёзно спросил, – он, что, теперь здесь будет жить?!

Медики засмеялись.

– Да нет, – ответил Коля, – завтра обещали зарыть уже.

– Ну, слава Богу, а то скоро завоняет…

Кладбище. Белое заснеженное кладбище и чёрные кресты. Медленно, большими хлопьями падал снег и тишина. Слышен только не весёлый крик ворон, сидящих на деревьях, однообразных крестах и оградках. Два угрюмых могильщика только что закопали гроб, утрамбовали своими кирзовыми сапожищами глину у креста и обсыпали могилу песком.

На кресте, сваренном из стальных труб, была прикреплена деревянная табличка, выкрашенная в чёрный цвет, с аккуратной надписью, белыми буквами, «Иван Гаврилович Костров 08.1978- 12.1998».

Закончив работу, мужики взяли свои лопаты и собрались уже уходить. Но тут один из них остановился, как будто бы что-то вспомнил, достал из кармана школьный мелок и на табличке, ниже дат, приписал, «Сирата». После этого могильщики закинули лопаты па плечи, как солдаты ружья, и пошли прочь.

Сияна – блюз

По дороге обратно мы рассматривали фотографии. Лена, моя жена, разглядывала их по одной и передавала мне. На снимках в основном была запечатлена Оксана – в разном возрасте. Вот Оксана в коляске, в песочнице, на велосипеде и в парке с мамой. Я вёл машину, в одной руке держал руль, а в другой – фото, которые мне передавала Лена, смотрел на них и возвращал обратно. Меня не покидало ощущение, что женщина, мама Оксаны, мне знакома или кого-то напоминает, чем я и поделился с женой.

– Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я эту женщину где-то видел.

Лена пожала плечами.

– Оксана очень похожа на свою маму, – спокойно сказала она.

– Да, это так, – согласился я с женой, принимая от неё очередное фото. Оно было не цветным, как все предыдущие, а чёрно-белым, и на нём словно нарисованы юноша и девушка на фоне большого щита с надписью «Пионерский лагерь «Огоньки». Я спокойно смотрел на изображение пару секунд, перевёл взгляд на дорогу, снова опустил глаза на фото. И в этот момент произошло невероятное открытие: вдруг я все понял. Понял, как наше с Леной судьбоносное решение переплелось с моим неосознанным, «вытесненным» прошлым, а возможно, и было им продиктовано. В один момент яркий отрывок моей юности пролетел перед глазами: в деталях и красках, со всеми переживаниями, радостью и болью.

Двенадцать лет назад. Пионерский лагерь «Огоньки». Стадион.

Мне было 16 лет, и я стоял на воротах. Мы играли в футбол с заклятыми соперниками, победа гарантировала нам выход в финал, проигрыш – только возможность побороться за третье место. Как вы понимаете, страсти на стадионе кипели, а внутреннее напряжение сковывало: слишком большая ответственность тогда лежала на мне. При всём этом я успевал не только следить за игрой, перемещением мяча, игроков нашей и чужой команд, даже давать ценные указания, но и, время от времени, посматривать на трибуну – в одно и то же место. В этом месте стояла, а может быть, сидела, я уже точно не помню, рыжеволосая девушка, худая и высокая. До этого, три или четыре раза, мы виделись в столовой, на пляже, и всё, что я знал о ней, – это только то, из какого она отряда. Теперь она наблюдала за игрой, а значит, и за мной; осознание этого будоражило мое воображение и очень серьёзно отвлекало от игры.

И тут, я поймал себя на мысли, что совершенно не думаю о футболе, не слежу за мячом и не двигаюсь; игра идёт без меня. Попытался заострить внимание на мяче, тем более что он был где-то рядом со мной, и в этот момент колыхнулась сетка ворот; я смотрел на вращающийся мяч в своих воротах и уже чётко осознавал – я снова в игре.

– Ты что, с ума сошёл – такой мяч пропустить?! – подбегая ко мне, кричал капитан нашей команды и мой друг Вовка Ли́шин.

Всё, что я мог сделать, – это с досады отмахнуться рукой. Мне было стыдно за пропущенный мяч: перед всей командой, перед своим другом и, особенно перед ней – худой рыжеволосой девчонкой.

После матча мы с Вовкой сидели в столовой. Он продолжал меня отчитывать, а я молча, с чувством вины слушал его.

– Не понимаю тебя, – говорил он, – ты что, заболел, или тебе все до лампочки? Объясни мне, как лучший вратарь этого лагеря мог пропустить шесть голов?! Шесть! Это позор, мне стыдно людям в глаза смотреть… Мы теперь даже третье место, наверное, не сможем занять. Мы в пролете, в п-р-о-л-ё-т-е, – Вовка негромко свистнул и картинно провёл рукой над нашими головами.

Тем временем в другом конце зала появилась она, рыжеволосая и худая девчонка. Она вошла с подругами и встала в общую очередь на раздачу. Все мое внимание теперь было обращено к ней. Вовка же самозабвенно продолжал говорить о своей озабоченности прошедшим матчем и турнирным положением нашей команды. Однако, через какое-то время он, выдержав паузу, удивленно воскликнул:

– Да что же это такое? Как будто не с тобой разговариваю!

На что я кивнул:

– Угу.

– Мы в пролёте, ты это понял?!

– Да, – ответил я и снова кивнул головой. – Да.

– Шесть «банок», как можно пропустить!?

Я неосознанно помотал головой:

– Нет.

– Это как понять?

Я ещё раз кивнул:

– Да.

– Ты, видно, нисколько не переживаешь!? – возмутился Вовка.

– Нет, – машинально ответил я и, понимая, что упустил нить разговора, вопросительно посмотрел на своего друга. – Извини, что-что ты сказал?

Вовка глядел на меня в недоумении.

– Говорю, девок идём мазать? – неожиданно спросил он.

Я улыбнулся и протянул:

– Да-а!

Ночью я проснулся оттого, что кто-то схватил моё плечо и тряс его как погремушку. Я открыл глаза и испугался лица Вовки Ли́шина, всего-то в нескольких сантиметрах от моего носа, оно шептало мне:

– Так я не понял, мы девок идём мазать или нет?

– Идём, идём! – быстро и громко ответил я.

– Ш-ш, – прошипел Вовка, – разбудим всех.

Мы осторожно оделись и взяли с собой запасённую с вечера Вовкину зубную пасту. Вовкину, потому что она была нужной консистенции: не густой, не жидкой, к тому же в пластиковом тюбике, а главное, мы её специально грели на солнышке.

Выходили мы на улицу, точнее, вылезали через окно, чтобы не разбудить нашего вожатого Колю, он расположился у входа в общей спальне.

Никогда не забуду пронзительной тишины в ночном лагере, со звонким и нежным пением соловья, словно он рассказывал историю любви. А когда я поднял голову вверх, просто замер от того количества звезд, что сияло над нами.

– Эй, звездочёт, – прошептал мне Вовка, – звездами потом будешь любоваться.

Зачем мы идём мазать девок, подумал я, когда можно упасть в траву, смотреть в небо и представлять инопланетные цивилизации или ещё что-нибудь…..

– Подожди, Вовка, давай полежим, посмотрим на эту красоту. Пять минут – и пойдём.

– Хорошо, – согласился он и тут же, у аллеи, упал в траву. Я прилёг рядом с ним, на спину.

Не прошло и двух минут, послышались чьи-то голоса: две пары, беседуя, двигались недалеко от нас. Мы напряженно следили за ними, всматриваясь в темноту.

– Облом, Вован, это наши вожатые.

– Вижу. Они с полотенцами. Похоже, идут с пляжа. Держатся за ручки…. О, и наш Коля среди них! Да это, вожатые девчонок!

– Ну, всё, – в сердцах произнёс я, – к девкам теперь не попасть. И спать не охота.

– Пошли хоть на пляж, позагораем?

– Пошли.

Мы встали и осторожно, отправились на пляж. Купаться не стали, но лежали на песке и смотрели в небо.

– Да-а, – многозначительно протянул Вовка, – всё самое интересное мы пропустили.

– А что интересного?

– Этот наш Коля, оказывается, дружит с вожатой из третьего отряда.

– Ты думаешь?

– Ну, ты же видел.

– Да. А я думал он ботаник!

– И я думал.

– Слушай Вовка, – осенило меня, – а ты, вообще, легко знакомишься с девчонками, да?

Он улыбнулся.

– Легко.

– Везёт тебе. Для меня это – целая проблема. Мне тут одна девчонка нравится, но подойти к ней страшно…

На Вовкином лице появилась какая-то озорная эмоция.

– Да-а ты что-о!

– Да.

– Во-первых, запомни, – везёт тому, кто везёт. А во-вторых, кто же она?

Я пожал плечами.

– Не знаю, но красивая!

Вовка скривил лицо и улыбнулся.

– Какая? Сивая?

На следующий день, после ужина Вовка притащил меня к одному из женских корпусов. Зачем – не сказал, но нетрудно догадаться, зная его темперамент и желание творить добро людям. Он оставил меня возле корпуса и приказал: «Жди здесь, я скоро вернусь», а сам исчез. Пока я ждал, меня слегка трясло. Вскоре Вовка вернулся, но не один: с ним была та самая рыжеволосая худая девчонка – юбка до колена, легкая кофточка и невероятно, невероятно красивое лицо с тонкими скандинавскими чертами. Когда я её увидел, моё сердце ушло в пятки. Никогда она не стояла так близко рядом со мною. И, если она скажет: «Не хочу тебя видеть», мне достаточно будет и этого.

– Вот, – обратился Вовка ко мне, указывая на свою спутницу, – это Сияна, знакомься. – Затем он обратился к девушке. – А это, Сияна, Влад, мой друг.

На что Сияна улыбнулась, видимо, я сделал то же самое, хотя и чувствовал себя истуканом. Интересно, истуканы умеют улыбаться?

Вовка же был в ударе.

– И всё-таки, – лукаво говорил он, – каким же чудесным образом складывается жизнь! Вот люди – давно мечтают познакомиться, и наконец-то судьба, – на слове «судьба» Вовка указал на себя, – свела их вместе. Чуть не сказал «с ума», – это, конечно же, позже… Так вот, судьба предоставила вам шанс. Сияна, – обратился Вовка к девушке, – Влад давно не находит себе места: ни в корпусе, ни в столовой, ни в воротах, потому что потерял сон, аппетит и все качества лучшего вратаря этого лагеря.

– Нет-нет, – нашёл я в себе силы перебить друга, – только в этом сезоне лучшего и то уже…

– Не то и не уже, – продолжал он, – а только ещё. Так вот, в чём же тут дело?

Сияна едва улыбнувшись, тихо ответила:

– Не знаю.

– А я знаю, только ты ему и поможешь – как лекарство. В первую очередь, мне нужен профессиональный вратарь. О нет, пардон, в первую очередь, мне нужен настоящий друг, затем уже профессиональный вратарь. А без тебя он только настоящий друг.

– И это уже неплохо, – заключила Сияна.

– Да-да, это так, – кивнул Вовка и, посмотрев по сторонам, предложил, – а давайте-ка сядем!

Все молча согласились и присели на скамейку неподалеку.

– А вы, за какую команду болеете? – спросила нас Сияна.

Совершенно искренне, мы ответили разом:

– За Спартак!

– А-а, – разочаровано протянула она, – а я за Динамо.

Образовалась неловкая пауза. Вовка понял, что мы попали впросак, попытался исправить положение, – ну, и за Динамо тоже, когда они со Спартаком не играют.

– Да, Динамо хорошая команда, – поддержал я его.

Сияна одобрительно кивала, – угу.

Затем Вовка улыбнулся, пристально посмотрел на мои ноги и взглядом показал на них. Я не понял, что он хотел, но подумал: скорее всего, это что-то неприличное. Сияна напряженно смотрела на нас.

– Я вспомнил! – Неожиданно произнёс Вовка, – мне надо идти, а вы поговорите, хорошо?

– Хорошо, – ответил я, – иди, раз тебе надо.

Тут же Вовка подскочил и ушёл, скривив лицо.

Оставаться на скамейке было невыносимо, нервное напряжение «выкручивало» меня наизнанку: глядишь, и глупость, какую скажешь, совершенно не подумав. Надо что-то делать, двигаться, наконец, если не получается говорить свободно, как Вовка.