Полная версия
III единство
– Чего это тут делаешь, 5862709402? – поинтересовался он.
– Да вот у меня здесь вроде как назначена встреча, – ответил я.
– Где? В этом коридоре?
– В восьмой палате.
– В восьмой, говоришь? – уточнил Скип, недоверчиво глядя на меня. – Это с кем же у тебя назначена встреча в восьмой палате? Не подумай, будто я лезу в твои дела. Просто не припомню, чтобы здесь кто-то жил…
– Здесь живет девушка, ее зовут Сэнди. Мы перед обедом познакомились с ней во дворе.
– Сэнди, Сэнди… – повторил Скип, словно пробуя это имя на вкус. – Не знаю никого по имени Сэнди, кому бы я присваивал номер. Она что, из новеньких?
– Вроде бы, нет… Во всяком случае, она говорила, что уже давно находится здесь.
– Как бы там ни было, я посоветовал бы тебе остерегаться этого места.
– Какого места? – не понял я. – О чем это ты, черт возьми?
– Просто мне не нравится эта цифра.
– Какая еще цифра?
У меня сложилось впечатление, будто Скип по какой-то причине не хотел отвечать на этот вопрос, но все же он произнес сквозь зубы:
– Восемь… – при этом Скип бросил быстрый взгляд на номер двери в палату Сэнди, и в этом взгляде одновременно читались и ужас, и благоговение.
– И что же не так с цифрой «восемь»? – полюбопытствовал я.
– Ты ведь знаешь, что меня считают сумасшедшим. Черт, да я и сам считаю себя психом. Все эти числа полностью захватили мою жизнь и подчинили ее себе. И шагу не могу ступить, не оглядываясь на них. Так вот, прежде чем я дам ответ на твой вопрос, хочу узнать: ты и вправду этого хочешь? Ведь стоит раз поддаться магии чисел, и назад пути, возможно, уже не будет, а впереди лишь одно безумие.
Не могу сказать, что понял тогда, о чем говорил Скип, и, наверное, именно поэтому без колебаний ответил ему:
– Да, хочу. Мне интересно.
– Давай только отойдем за угол, а то меня эта дверь смущает, – предложил Скип, указав большим пальцем в сторону палаты Сэнди, а когда мы немного прошли по коридору и повернули направо, счетовод продолжил: – У каждого числа есть свое значение, и зачастую не одно. В Китае, к примеру, восемь – число счастливое, это, по всей видимости, связано с Восьмеричным Путем, ведущим, согласно учению Будды, к прекращению страданий. Однако все не так однозначно. В цикле о Плоском Мире у английского писателя Терри Пратчетта восьмерка неразрывно связана с магией. Так, октарин, восьмой цвет радуги, еще называется в его произведениях цветом волшебства. А там, где есть волшебство, имеется место и для всего неизведанного. Ты только попробуй мысленно повернуть восьмерку на девяносто градусов, и получишь бесконечность! А что есть бесконечность, которую трудно даже вообразить или описать словами? Она есть не что иное, как самое яркое воплощение неизведанного. И я боюсь (да мне не стыдно в этом признаться), боюсь того, что человеческий разум просто не в состоянии постичь при всем его могуществе. Вряд ли ты мне поверишь, 5862709402, так как считаешь себя нормальным и имеешь, по-моему, на то полное право, но вот что я тебе скажу: держись подальше от неизвестности, подальше от бесконечности, за которой может скрываться все что угодно. Понимаешь, АБСОЛЮТНО все. И на твоем месте я не стал бы рисковать и связываться с палатой №8. Не знаю, говорит во мне опыт, болезнь или это всего лишь предчувствие, но прими к сведению мои слова.
– Х-хорошо, – только и смог я выдавить из себя после небольшой паузы. – Однако мне все равно нужно найти ту девушку, Сэнди.
– Извини, 5862709402, но тут я тебе помочь не смогу. Поспрашивай народ, наверняка ее кто-нибудь видел.
Я поблагодарил Скипа и последовал его совету – не тому, который он дал по поводу палаты №8, а насчет идеи опросить окружающих. Однако, к большому разочарованию и сильному удивлению, мне все еще не удалось ничего узнать о девушке на тот момент, когда мои поиски были прерваны сестрой Эджвуд, сообщившей, что меня ожидает на прием доктор Шелби.
Когда я вошел в его кабинет, он, крупный чернокожий мужчина средних лет, как всегда, сидел за своим необъятных размеров рабочим столом и перебирал какие-то бумаги.
– Здравствуйте, доктор Шелби, – поздоровался я. Этот здоровяк-мозгоправ мне нравился, в его обществе я чувствовал себя в полной безопасности и охотно делился своими переживаниями, если они у меня были. В конце концов, он ведь никому ничего не расскажет, так как обязан сохранять конфиденциальность в общении с пациентами. В общем, подходящая (и очень большая, если учитывать объем груди доктора) жилетка, чтобы в нее поплакать, ежели возникнет подобное желание.
– Добрый день, Уолт. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, доктор, у меня все хорошо.
– Вы уверены?
– Да, конечно. А почему вы спрашиваете?
Доктор Шелби ненадолго задумался, подбирая слова:
– Мы оба прекрасно знаем, почему вы здесь, в лечебнице. И хотя у вас есть определенные проблемы, но они не столь значительны, и вы уж точно не представляете опасности ни для общества, ни для самого себя.
– Иными словами, я здоров? – с надеждой уточнил я.
– По крайней мере, мне так казалось до настоящего момента. – Доктор вновь сделал паузу. – Однако сегодня сестра Эджвуд сказала мне, что видела, как вы разговариваете сами с собой, сидя на скамейке во дворе.
«Что, черт возьми, это значит? – первым делом подумал я тогда. – Разговаривал сам с собой? Но ведь во дворе я совершенно точно беседовал с Сэнди. Как сестра Эджвуд могла ее не заметить?». И тут я понял, что дело плохо. Все как-то очень быстро прояснилось в моей голове: они думают, что я спятил. То есть по-настоящему спятил. Будто общался с тем, кого на самом деле нет. А это, по-хорошему, называется шизофренией, закрывающей для меня возможность в скорейшем времени покинуть это пусть и гостеприимное, но все же не самое подобающее для нормального человека медицинское учреждение. К счастью, в минуты стресса мой мозг начинает работать гораздо быстрее обычного, словно в нем автоматически переключается скорость как в автомобиле, и мне понадобилось всего лишь три секунды, чтобы придумать более или менее вменяемое объяснение ситуации.
– Ах, это… – изобразив облегчение, сказал я. – Просто мне захотелось вслух прокомментировать, как ребята играют в мяч, представил себя на какое-то время спортивным обозревателем, только и всего.
– Спортивным обозревателем? – уточнил доктор Шелби.
– Да, мне просто было одному скучно сидеть на скамейке.
– Хорошо, Уолт. Я рад, что нам удалось прояснить ситуацию.
А как я был рад, когда покинул кабинет доктора Шелби! Еще немного, и он бы меня раскусил, распознал бы мою ложь. А мне пришлось солгать, ведь если бы я рассказал про Сэнди, которую не видела медсестра, то у меня могли возникнуть большие проблемы. Допустим (и это наиболее вероятно), что Эджвуд всего-навсего ошиблась, не заметив девушку, с которой я разговаривал, но доказывать-то сей факт пришлось бы мне, и потом я не уверен, получилось ли бы это у меня, особенно с учетом того, что мою собеседницу никто, кроме, разумеется, меня самого, и не видел вовсе. Конечно, можно было спросить у самого доктора Шелби о пациентке по имени Сэнди, но я почему-то испугался. А что, если он ничего не слышал о такой пациентке? Понимаю, это звучит странно, но я не мог отрицать вероятность, пусть и очень маленькую, такого развития событий. Знаете, уж лучше самому думать, будто ты псих, вместо того чтобы так думали другие.
Самым приемлемым в сложившейся ситуации было хотя бы временно отвести от себя подозрения доктора Шелби и вернуться к поискам Сэнди, что я и предпринял. Но, к сожалению, никто из опрошенных мною не видел подходящую под описание девушку, и это наводило на нехорошие мысли. Очень нехорошие.
В ту ночь я никак не мог заснуть, постоянно ворочаясь на кровати, и все думая о Сэнди, а точнее, о словах сестры Эджвуд, будто я тогда во дворе разговаривал сам с собой. И если к этому прибавить тот факт, что никто из пациентов не знал Сэнди, а дверь в ее палату заперта на ключ (перед сном я еще раз наведался туда, чтобы в этом убедиться), то картина складывалась для меня отнюдь не радужная. Получалось, я общался с человеком, которого никто не видел и который, возможно, и вовсе не состоит на лечении в Вифлеемской лечебнице. Вывод можно было сделать только один. Я отчаянно ему сопротивлялся, не хотел даже думать о такой возможности, но это ничего не меняло. По всем признакам выходило, что я болен. Может, на меня так подействовало пребывание в психушке? Еще бы! Небось не так-то легко сохранить рассудок, когда постоянно находишься в окружении ненормальных. А, может, я просто устал и мне надо всего лишь немного отдохнуть, а наутро все прояснится, все станет по-прежнему и скоро меня отсюда выпишут; ведь доктор сам сказал, что я в порядке, ведь так? И не надо забивать себе голову раздумьями о несуществующих девушках, какими хорошенькими они бы ни были… И с этой успокаивающей мыслью я наконец-то заснул, хотя за решетчатым окном уже потихоньку начинало светать.
Мне снился странный сон, в котором я был частным детективом, расследующим какое-то дело здесь, в Вифлеемской лечебнице, но только почему-то в далеком будущем. И этот парень (в смысле, я) был умен, находчив и уж точно не страдал галлюцинациями. После пробуждения меня долго не могло покинуть странное чувство, словно я постепенно переходил из одной реальности в другую. Наверно, так иногда бывает после сна, хотя мне не доводилось ранее замечать за собой ничего подобного. На мгновение я даже задумался: кто я – пациент психиатрической больницы, которому снилось, что он – частный детектив, или же частный детектив, которому снится, что он – пациент психиатрической больницы? Как бы то ни было, эти размышления об основах экзистенциализма, несмотря на всю свою абсурдность, натолкнули меня на одну идею. Пускай в реальности (по крайней мере, в этой) я был бухгалтером, а не сыщиком, но своего рода расследование мне все же предстояло провести, и, зная, что у меня напрочь отсутствует опыт в таких делах, решил обратиться за помощью к специалисту, а именно – к местному крутому детективу Трою. Кто-то может возразить, будто это плохо – эксплуатировать психическое заболевание другого человека в личных целях, однако в тот момент моральные сомнения отошли для меня на второй план. Главное было установить истину, ответить на два занимавших меня практически всю ночь вопроса: во-первых, существует ли Сэнди на самом деле; и, во-вторых, что непосредственно вытекало из первого, не сошел ли я окончательно с ума. А безумие Троя в сложившихся условиях могло сыграть мне на руку. Поэтому во время завтрака я сел за стол радом с ним и, вроде как между делом, спросил:
– Трой, ты сейчас не очень занят?
– Вообще-то, Уолт, я ем и не возражал бы против того, чтобы меня не беспокоили, в то время как обжигающий, словно поцелуй таинственной и прекрасной незнакомки, расплавленный сыр из моего сэндвича сначала отправляется мне в рот, а через него по пищеводу, напоминающему главную автомагистраль Бостона, поступает к промежуточному пункту назначения в виде желудка, чтобы оказаться расщепленным, как атом в ядерном реакторе.
– Понимаю, Трой, и меньше всего хочу тебя отвлекать во время столь интимного и… сложного процесса, но, боюсь, мне требуются твои услуги.
– Какие услуги? – насторожился мой собеседник.
– Ну, ты же все еще частный детектив?
– Я вообще-то здесь под прикрытием, если понимаешь, о чем я говорю. – При этом Трой, не поворачивая головы, быстро окинул подозрительным взглядом все помещение, но, не обнаружив для себя никакой опасности, вновь сосредоточил свое внимание на недоеденном сэндвиче.
– Да, – сказал я, – ты – детектив, который притворяется сумасшедшим, считающим себя детективом.
– Именно, и буду признателен, если ты не будешь распространяться об этом на каждом углу, особенно теперь, когда я так близок к раскрытию местного заговора, что уже могу почувствовать едва уловимый, но все же явственный запах долгожданной победы.
– Хорошо, – пообещал я, – буду держать язык за зубами. И все же попрошу тебя мне помочь.
– Ладно, расскажи, в чем дело, и я посмотрю, смогу ли им заняться.
– Видишь ли, Трой, вчера я познакомился с девушкой во время предобеденной прогулки. Ростом она примерно в пять футов и три дюйма, одета была в светло-розовую больничную пижаму. У нее длинные русые волосы и синие глаза. Зовут ее Сэнди. Она сказала, что живет в восьмой палате, но когда я зашел к ней, то обнаружил, что эта палата необитаема и закрыта на ключ. Я опросил окружающих, не видел ли кто-нибудь эту девушку, но ни от кого не добился положительного ответа. Признаюсь, я в замешательстве. Мне очень нужно – нет, необходимо – отыскать Сэнди…
– Значит, – перебил меня Трой, – Сэнди – девушка невысокого роста с длинными русыми волосами и синими глазами. Что ж, постараюсь тебе помочь. В какой, ты сказал, палате она живет?
– В восьмой.
– Ага. что-нибудь еще тебе о ней известно?
– Э-э… – сомневаясь, стоит ли мне об этом упоминать, запнулся я. – Не знаю, важно это или нет, но она говорила, что является кем-то вроде экстрасенса, а ей не поверили и отправили сюда на лечение.
– Хм… знать диагноз тоже важно: если ее никто не вспомнит по другим приметам, то могут вспомнить по этой. Что-то еще?
– Вроде бы, это все.
– Хорошо, я посмотрю, что можно узнать об этой твоей загадочной девице.
– Спасибо, Трой.
Маловероятно, чтобы полоумный парень с бензоколонки действительно мог мне помочь, но попытка не пытка, тем более, после общения с ним я обрел некую уверенность, нехватку которой остро ощущал после вчерашнего разговора с доктором Шелби. Во всяком случае, я теперь был не одинок в поисках Сэнди, и это внушало надежду на благополучный исход дела. И пока Трой занимался расследованием, у меня появилась возможность как следует подготовиться к приему посетителей, ведь сегодня меня должна была навестить сестра.
Мне всегда было стыдно перед Линдой. Посудите сами: мы с сестрой довольно рано остались без попечения родителей, однако ее это лишь закалило, в то время как меня выбило из колеи практически на всю оставшуюся жизнь. Линда стала весьма преуспевающим дизайнером, у нее прекрасный муж Майк и замечательные дети – мои дорогие племянники Фрэнки и Салли. Я же никак не мог найти себя в жизни. Пребывания на одном рабочем месте по краткосрочности в моем случае уступали только моим же не столь многочисленным, но все как один бесперспективным романам. И хотя меня смело можно назвать знатоком в сфере бухгалтерского учета, все же мое неумение или, скорее, нежелание участвовать во всякого рода корпоративных интригах не способствовало карьерному росту. У меня никогда не было собственного автомобиля, как, впрочем, и дома: приходилось снимать квартиру то тут, то там. Единственное, что оставалось стабильным в моей жизни, кроме постоянных финансовых и личных неудач, так это дорогая сестра Линда, всегда готовая прийти мне на помощь и поддержать в трудную минуту. Она – тот единственный человек на всем земном шаре, которому я готов был отдать все, но которому при этом от меня не было нужно ровным счетом ничего. Наверно, мне должно было испытывать по отношению к ней чувство зависти, раз у нее все так хорошо, а у меня так себе, и, признаюсь, иногда был к этому близок, но в гораздо большей степени я ощущал неловкость, особенно тогда, когда мы всей семьей (преимущественно, ее семьей) собирались за одним столом на Рождество или День Благодарения, неловкость за то, что я – словно некое инородное тело, периодически вторгающееся в их устоявшуюся, счастливую жизнь и нарушающее царившую в остальное время идиллию. Разумеется, если рассказать об этом Линде, то она вряд ли со мной согласится, однако я точно знаю, что в глубине души она тоже это понимает.
А теперь представьте, какой стыд я испытывал всякий раз, когда сестра навещала меня в психушке. Казалось, это было самое глубокое дно, на которое человек, окончивший колледж, вообще способен был опуститься. Тем не менее, Линда не выказывала никаких признаков негодования, а, наоборот, в те дни была особенно приветлива и дружелюбна по отношению ко мне. Однако на сей раз на протяжении всего разговора, из которого я узнал об очередном повышении Майка, о зачислении Салли в частную школу, о победе Фрэнки в математической олимпиаде штата и о новых орхидеях тетушки Кларисс, с лица Линды не сходила тень озабоченности, не проявлявшейся ранее. Наконец, сестра все-таки решилась спросить:
– Уолт, у тебя точно все хорошо?
Уверен, доктор Шелби уже поведал ей о том, как я вчера якобы разговаривал сам с собой во время прогулки, и это, конечно же, не могло ее не взволновать.
– Да, у меня все хорошо, даже отлично, – сказал я, чтобы успокоить сестру.
– Просто доктор Шелби… – Когда сестра произнесла это имя, я понял, что угадал причину ее беспокойства. – Доктор Шелби сообщил мне о твоем странном поведении вчера.
– Это было всего лишь недоразумение, ничего страшного не произошло, – поспешил я заверить ее.
– Хорошо, если так. – неуверенно согласилась Линда. – Но. мне кажется, ты чем-то встревожен. Не расскажешь, что тебя беспокоит?
Черт, она видела меня насквозь! Что меня беспокоит? Ну, возможно, я схожу с ума вследствие общения с несуществующими девушками. Но это ерунда, сестренка, все будет о’кей, вот увидишь! М-да, так ответить я точно не мог. Одно мое пребывание в лечебнице причиняло Линде боль, и я не хотел доставлять ей еще больше страданий, признавшись в том, что окончательно слетел с катушек. Поэтому пришлось соврать и сестре тоже:
– Ну, знаешь, Линни, я это… просто переживаю по поводу вчерашнего недоразумения. боюсь, как бы из-за него мне не продлили срок лечения.
– Ах, вот, в чем дело! – с облегчением произнесла Линда. – Можешь не волноваться об этом. Я говорила с доктором, и он охарактеризовал твое состояние как стабильное, и если не произойдет ничего непредвиденного, то тебя выпишут уже через неделю!
– Было бы здорово, – согласился я, про себя думая о том, что может скрываться под весьма неопределенной формулировкой «не произойдет ничего непредвиденного»?
Мы с сестрой еще поболтали какое-то время, а потом она ушла, причем настроение у нее заметно улучшилось по сравнению с тем, с которым она приходила. И все же мне было по-прежнему стыдно, в том числе из-за своей лжи. Однако я до сих пор считаю, что поступил тогда правильно, и… Линни, если ты это читаешь (а рано или поздно этот текст обязательно окажется в твоих руках), то знай, я прошу у тебя прощения. За все. И… я люблю тебя, сестренка.
Пару дней я вообще не видел Троя (как, впрочем, и Сэнди), а потому вздрогнул от неожиданности, когда его рука легла на мое плечо, в то время как я с остальными пациентами сидел перед экраном телевизора и, как всегда по понедельникам, смотрел «Monday Night Raw».
– Тихо, Уолт, это я – Трой. Сиди спокойно и не оборачивайся. Когда шоу закончится, зайди ко мне. Я кое-что раскопал. Тебе, возможно, это будет интересно.
Мне действительно было интересно, поэтому по окончании программы я незамедлительно направился к палате Троя.
– И что же тебе удалось выяснить? – сразу спросил я.
– Скажу прямо: твоя история меня заинтересовала. Давно я не ощущал такого азарта, подобного тому, которым охвачен фокстерьер, преследующий хитрого лиса. Пришлось даже привлечь своих агентов вне больницы.
– Впервые слышу, о том, что они у тебя есть, – признался я.
– Сегодня у меня осталось не так много друзей из тех, кому можно было бы по-настоящему доверять. Ты же знаешь, я расследую заговор, за которым стоят большие «шишки».
– Да-да, конечно, так что же там с моим делом? – Я понемногу начинал терять терпение: хотя мне и нравился Трой, но выслушивать его длинные тирады о всевозможных теориях заговора подчас бывало весьма утомительно.
– Во-первых… – Трой сразу стал серьезнее, и на некоторое время вуаль крутого детектива из тридцатых годов, в которую он любил наряжаться, вдруг куда-то испарилась, – … твоей девицы и правда сейчас нет в этой клинике. Однако я навел справки у местных старожилов (да, здесь есть и такие, вроде старика Монро) и выяснил, что действительно шесть лет назад в Вифлеемской лечебнице пребывала на лечении некая Сэнди МакНил, подходящая под предоставленное тобой описание и страдающая навязчивой идеей, будто ее повсюду окружают духи.
– Шесть лет назад? – недоумевая, переспросил я.
– Именно. И не хочу тебя расстраивать, но эта Сэнди умерла тогда же прямо в своей палате.
– То есть как умерла?!
– По всей видимости, сердечный приступ, хотя ей и было всего двадцать шесть.
Я был несколько шокирован таким поворотом событий. С другой стороны, это ведь могла быть и не «моя» Сэнди. Мало ли какие бывают совпадения имен, возраста… внешности… и диагноза…
– Но это еще не все, – продолжал Трой. – Я копнул поглубже и выяснил, что это была далеко не первая смерть в той палате.
– В смысле, в палате №8? – уточнил я, чувствуя, как по моей спине пробежал холодок.
– Ага, в ней самой. Оказывается, там еще несколько человек скончались от сердечного приступа. Пит Ворст – в 93-м, Тиффани Гарднер – в 87-м и Коул Стивенс – в 84-м. И ранее ни у кого из них не было явных проблем с сердцем. Кроме того, Элизу Пуччини в 82-м нашли в палате с перерезанными венами, и это довольно странно, особенно с учетом того, что лезвия, которым она предположительно воспользовалась, так и не нашли. А Патрик Джонс, Моника Стенджерс, Альберт Купер, Брайан Честерфилд и Донна Лоусон вовсе пропали без вести.
– Это как?
– А вот так: вечером они ложились спать, а на утро обнаруживалась их пропажа. Поиски ни в одном случае не дали результатов. Но если уж отслеживать всю историю восьмой палаты до самого начала, то нельзя не упомянуть о страшной во всех отношениях смерти первого ее обитателя, Брендона Хоупа, в 1976-м году, когда эта клиника только открылась. Беднягу Брендона нашли буквально разорванным на части, вся палата сверху донизу была окрашена в багровый цвет его крови. Голову жертвы обнаружили под кроватью, и говорят, на его лице застыла гримаса невероятного ужаса, который не может вообразить и принять человеческий разум.
Я ощущал, что меня вот-вот стошнит от всех этих жутких рассказов, но, к счастью, обошлось. Опасения Скипа подтвердились. По всей видимости, палата №8 действительно была крайне неприятным, если не сказать – откровенно опасным местом. Но это все равно не объясняло, с кем же я беседовал несколько дней назад на скамейке рядом с баскетбольной площадкой. С призраком давно умершей девушки? Ну нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Даже не знаю, во что легче уверовать – в собственное безумие или в духов покойников, бродящих по Земле? Согласитесь, ничего себе дилемма…
– В конце концов, – завершил свое повествование Трой, – после смерти Сэнди МакНил, администрация больницы приняла волевое и единственно верное при данных обстоятельствах решение: закрыть раз и навсегда восьмую палату от греха подальше. Э-э… послушай, Уолт, – понизив голос, добавил он. – Надеюсь, предоставленной информации тебе хватит, чтобы больше не интересоваться этим делом. Видишь ли, я всего лишь частный детектив, по мере своих скромных сил борющийся с организованной преступностью, оплетшей своими паучьими сетями славный город Бостон, да с коррумпированными чиновниками в высших эшелонах власти, их покрывающими. И вряд ли я могу помочь тебе в противостоянии чистому, непреодолимому злу, поселившемуся в этом здании, в палате №8.
Вообще-то Трой был сумасшедшим, а значит, не стоило безоговорочно принимать его слова на веру. Не было никакой гарантии, что все эти страшилки не являлись плодом его больного воображения. И все же был повод призадуматься…
Перед сном, хорошенько все взвесив, я принял решение более не вспоминать ни о таинственной Сэнди, ни о ее чертовой палате. Меня скоро должны были выписать, и ни к чему заморачиваться всякой ерундой, которая уж совершенно точно не будет иметь значения за пределами Вифлеемской лечебницы. Но когда мои глаза сомкнулись, и я провалился в сон, передо мной предстала девушка с длинными русыми волосами…
– Привет, Уолт, – обратилась она ко мне.
– Привет, Сэнди…
– Уолт, почему ты так до сих пор и не пришел ко мне?
– Я приходил, но дверь была заперта.
– Ну да, конечно, как я могла забыть! Вот, держи.
Она взяла меня за руку и вложила в ладонь какой-то ключ.
– Что это? – Даже во сне я понимал, насколько глуп мой вопрос, ведь ответ был мне уже известен.
– Ключ от моей палаты. Приходи скорей, не заставляй девушку ждать…
– Сэнди, твоя палата… это плохое место…
– Знаю. Я же сама тебе говорила: там есть нечто сверхъестественное.
– Но не говорила, что оно убивает людей…
– Не думай об этом сейчас, Уолт. Лучше отдохни. Силы тебе понадобятся. Так что спи… спи… спи…
Проснулся я лишь уже наутро. И чего не приснится человеку! Очевидно, образ Сэнди не давал покоя моему подсознанию, и этим легко можно объяснить пригрезившийся мне диалог с ней. Однако предмет в моей сжатой ладони свидетельствовал в пользу того, что не все так просто. Я разжал пальцы и, увидев, этот предмет, только и смог воскликнуть:
