Полная версия
Шах и мат
Марк Максим
Шах и мат
Сборник
Предисловие к изданию 1924 года
Идея авантюрного романа не нова. Подобные романы имели огромный успех, расходились в миллионах экземпляров в Европе и Америке. Некоторые, например, романы Диккенса, ставшие впоследствии классическими, выходили отдельными выпусками. Идея авантюрного романа, повторяем, не нова. Но идея авантюрного советского романа еще очень молода и только недавно народилась у нас в СССР.
Из горячих сторонников такого романа, такой литературной формы можно назвать тов. Бухарина, которому принадлежит остроумное определение: «Нам нужен, так сказать, коммунистический Пинкертон» (из речи тов. Бухарина).
Это определение совершенно правильно. Форма авантюрного романа, романа приключений, увлекательного, захватывающего читателя и в то же время идеологически правильного – как нельзя более теперь своевременна. Доступный по цене, в художественной форме рассказывающий читателю о деталях нашей эпохи, богатой событиями, головокружительно динамичной, такой роман, несомненно, должен у нас нравиться.
В сущности, авантюрный роман – это кино, перенесенное в литературу. Достаточно вспомнить слова тов. Ленина о кино: «Из всех наших искусств это наиболее нам нужное…»
Современный авантюрный роман использовал тематику кино, претворил ее в новые литературные приемы.
О достоинствах романа «Шах и мат» мы представляет судить читателям. Мы же ограничимся тем, что укажем, что с точки зрения идеологической роман как нельзя более подходит нашей стране и является именно тем, на что, вероятно, рассчитывал тов. Бухарин, говоря о «коммунистическом Пинкертоне».
Издательство
Шах и мат
Глава 1. Что произошло в кабинете мистера Хорлэя
Ровно в половине десятого утра лакей Джон постучался в дверь кабинета Самюля Хорлэя, миллиардера, банкира и автомобильного короля Соединенных Штатов Северной Америки. Ровно в половине десятого, ни секундой раньше, ни секундой позже (ибо во дворце мистера Хорлэя любили точность), ровно в половине десятого согнутый палец Джона стукнул в дверь кабинета.
За дверью – тишина.
Джон, рослый и сильный нью-джерсиец, во фраке и белых печатках переложил серебряный поднос в другую руку и постучал сильнее.
Ответа не было.
Тогда согнутый палец Джона постучал сильно и четко, соблюдая все-таки установленную вежливость.
Ответа не было.
Лоб лакея сморщился. Он подумал с минуту, затем попробовал тихо открыть дверь. Дверь легко подалась, и Джон, придерживая поднос, вступил в комнату.
Комната была пуста.
Ноги лакея бесшумно скользнули по мягкой поверхности ковра. Он удивленно посмотрел на мягкие и широкие кресла, стоявшие в беспорядке вокруг стола, на незакрытую дверцу несгораемого шкафа в углу. Затем медленно поставил поднос на стол и хотел выйти из комнаты, в которой царило странное молчание. За этот момент его взгляд упал на диван и застыл на мгновение. То, что лежало на диване, приковало к себе взгляд лакея. Он осторожно подошел и нагнулся над диваном. Прямо в глаза лакея взглянул мертвый, остановившийся взгляд миллиардера Хорлэя, навзничь застывшего на диване. В углу бритого рта мистера Хорлэя застыла тонкая струйка крови. Мистер Хорлэй был мертв.
– Мертв, как нельзя больше, – сказал самому себе лакей. Нечто вроде удовлетворения скользнуло по лицу лакея, на мгновение исказив и изменив это брито-чинное лицо выдрессированного для нужд миллиардера раба. Он еще раз качнул головой и сказал шепотом:
– Разделались-таки. Поделом тебе, цепная собака.
Миллиардера Хорлэя в разных концах Нью-Йорка звали разными прозвищами. В конторах, компаниях и банках Бродвея его звали «Свирепый Самюэль», газеты окрестили его королем биржи, заграничная пресса называла его «Миллиардером Хорлэем», в одном странном бюро, о котором речь будет дальше, о нем глухо говорили «Сам приказал», а в некоторых кругах, которыми меньше всего интересовался мистер Хорлэй и дельцы из Бродвея, в мастерских, на фабриках и заводах, которые, как паутину паук, раскинул мистер Хорлэй, а также в нижнем этаже дворца, в службах прислуги, его величали шепотом «цепная собака». Шепотом потому, что если бы Хорлэй это услышал, – он расправился бы безжалостно, как безжалостно расправился с тремя тысячами рабочих, осмелившихся требовать прибавки к нищенскому жалованью на одном из его заводов.
Лакей Джон постоял одно мгновение над тем, что несколько часов назад было миллиардером Хорлэем, нечто вроде тихого удовлетворения разлилось по лицу лакея. Он тихо свистнул и выбежал из комнаты. Через минуту он стоял перед дверью мисс Этель, приемной дочери Хорлэя, и отчаянно колотил кулаком в эту дверь…
– Вы с ума сошли! – крикнула из-за двери мисс Этель.
– Мистера Хорлэя убили, убили! – крикнул в ответ лакей.
Мгновение молчания. Затем легкий крик за дверью. Лакей помчался дальше…
Еще через минуту весь огромный дворец гудел встревоженными людскими голосами. Повсюду мелькали удивленные лица. Но убитых горем не замечалось…
Поваренок Сэм и горничная Анни столкнулись внизу, у лестницы.
– Цепную собаку убили, – шепнул поваренок.
– Тс-с, что ты кричишь, – испугалась Анни, молодая, цветущая ирландка.
– Все равно, он уже не услышит, – легкомысленно сказал поваренок и помчался вверх по лестнице…
У телефона бледный секретарь Хорлэя мистер Вуд кричал, надрываясь:
– Алло! Убит! Очевидно, утром. Немедленно вышлите полицию и следователя! Что? Да-да, конечно…
Он снова схватил трубку:
– Алло, алло… Дайте квартиру мистера Хорлэя Младшего! Что? Да. Мистер Хорлэй убит. Да!
Еще через десять минут прибыли репортеры. Их было около сорока человек, с кинематографическими аппаратами, записными книжками, пишущими машинками и стенографами. Они осадили секретаря, сняли его для кино, для газеты, для световых известий и засыпали его вопросами, на которые бледный секретарь не успевал отвечать.
– В каком часу?
– Кто заподозрен?
– Как звали мать мистера Хорлэя?
– Что говорит следователь?
– Где труп? Его надо сфотографировать.
– Где дочь? Ее надо сфотографировать.
Бледный секретарь, спасаясь от репортеров, поскользнулся на мраморе лестницы и упал. Пишущие машины пятнадцати репортеров затрещали:
«Потрясенный горем любимый секретарь покойного упал в обморок на наших глазах. Температура нормальная, скоро поправится. На лице любимого секретаря ясно написано отчая…»
Наконец мистер Вуд стратегическим маневром проскользнул в дверь и, захлопывая ее, крикнул:
– Еще ничего не известно!
Машинки затрещали:
«Подробности убийства кошмарны. Показания секретаря. Кто убийца? Мисс Этель, приемная дочь миллиардера. Ее портрет анфас. Ее портрет в профиль. Ее потрет в детстве. Потрет любимой собаки мисс Этель, бульдога Пиля. Какой породы Пиль? Почему эта порода, а не другая? Почему бульдог, а не фокстерьер?»
Знаменитый «король репортеров» Гарри Стоун установил маленький радиотелеграф у входа и передавал непосредственно в редакцию самой желтой газеты во всем Нью-Йорке:
«На мраморе лестницы дворца миллиардера. Кто был богаче: Карнеджи, Рокфеллер или Хорлэй? Биография лакея Джона. Биография поваренка Сэма. Что говорит горничная. Что утверждает шофер. Возможен заговор. Тайное общество коммунистов! Как проник убийца в окно? Обстановка кабинета Хорлэя. Качество ковров на полу кабинета».
Радиотелеграф под руками Гарри Стоуна трещал, трещали машинки репортеров, звенели телефоны, подлетали к подъезду новые автомобили. «Король репортеров» Гарри Стоун с шляпой на вспотевшем затылке накинулся на начальника полисменов:
– Сколько лет службе? Как фамилия? Национальность? Когда узнали об убийстве? Ваше мнение о происшедшем?
– Мистер Стоун… – взмолился полисмен.
Но Стоун уже не слышал. Его переносной радиотелеграф уже стучал:
– Показания полисмена. Биография упомянутого полисмена. Был волонтером в Канаде, затем копал золото в Калифорнии, затем… Портрет покойной жены полисмена.
Рядом трещали восемнадцать пишущих машин других репортеров.
Настоящий бедлам поднялся, когда подкатил шестиместный автомобиль «Хорлэй Девидсон» со следователем по особо важнейшим делам и его помощниками. Обезумевшие репортеры накинулись на них, как волчья стая, кинематографические аппараты затрещали, как пулеметы. Отряд полисменов едва оттеснил репортеров. Гарри Стоун сидел на радиоаппарате, согнувшись, как гонщик на мотоцикле, и несся со скоростью пятидесяти слов в секунду:
«Какого цвета глаза следователя? В каком году окончил Гарвардский университет? Почему сделался следователем, а не зубным врачом? Наши вопросы. Его ответы. Наши подозрения. Его утверждения. Потрет следователя. Потрет его помощника. Портрет его второго помощника. Портрет его автомобиля. Потрет его шофера».
Гарри Стоун несся со скоростью пятидесяти слов в секунду, за ним мчались остальные сорок два репортера, пятнадцать кинооператоров и двадцать шесть фотографов.
Радиотелеграф, радиотелефон, пишущие машинки всех систем от Ундервудов, Ремингтонов до переносных маленьких «Эрик», киноаппараты, телефоны, записные книжки, стенографы работали беспрерывно.
Газеты Нью-Йорка, Чикаго, Бостона, Иллинойса, Миссури и всех других центров готовили экстренные выпуски. Биржа созывала экстренное собрание. Радио несло через океан тысячи депеш. Деловой Нью-Йорк был взбудоражен.
«Цепная собака» и «Свирепый Самюэль» в последний раз взбудоражил Нью-Йорк.
Глава 2. Странный разговор по телефону
Два телефонных аппарата находились в разных концах Нью-Йорка. Один во дворце миллиардера Хорлэя, другой в отеле «Сплендид», на шестнадцатом этаже, в номере 218-с.
Эти два аппарата были соединены Северной Центральной Станцией. О третьем же аппарате, включенном и слушавшем странный разговор, происходивший по первым двум аппаратам, не знали ни те, кто разговаривал, ни Северная Станция Городских Телефонов. Однако этот третий телефон внимательно выслушал весь разговор.
– Алло. Алло… Кто говорит?
– У аппарата секретарь. Алло?
– В какой комнате находится ваш аппарат?
– В кабинете покойного мистера Хорлэя.
– Хорошо. Дверь закрывается плотно?
– Да.
– Никто подслушать не может?
– Нет.
– Хорошо. Попросите к аппарату мистера Хорлэя Младшего.
– У телефона Хорлэй Младший.
– Говорит Н. Б.13.
– Хорошо. Слушаю.
– Что похищено?
– Точно не установил. Думаю… что…
– Какие документы остались?
– Никаких. Только деньги и деловые бумаги, не имеющие отношения к З.8. и Л.15.
– Расписки отосланных сумм?
– Похищены.
– Документы сенаторов?
– Похищены.
– Документ, помеченный Р.129?
– Похищен.
– И… Это… вы знаете… тоже?
– Да. Похищено…
Минута молчания.
– Какие меры приняты полицией?
– Сейчас прибудет следователь по важнейшим делам.
– Кабинет опечатан?
– Да.
– Полиция во дворце?
– Да.
– Хорошо. Не забудьте о ящике.
– Нет.
– Завтра экстренное собрание.
– Там же?
– Да.
– Прощайте.
Две телефонные трубки упали на вилки. Третья же была положена очень осторожно. Слушавший по ней задумчиво сказал:
– Странный разговор…
Он с минуту подумал, затем записал в блокноте:
«12 апреля, 2 часа пополудни, 16 мин. Странный разговор телефон № 25–678 и 87–65, Северной Телефонной Станции».
Затем положил руку на кнопку звонка. Вошедшему полисмену было сказано отрывисто:
– Немедленно пригласите Грэффи.
Полисмен исчез. Через минуту он доложил:
– Мистер Грэффи.
– Пусть войдет.
Вошедшему была показана записка. Он кивнул бритым лицом и уселся на стул.
– Вы можете узнать, кто говорил оттуда?
– По телефону 256–78?
– Да.
– Хорошо.
– Сейчас же?
– Будет исполнено.
Мистер Грэффи встал и исчез за дверью. Блокнот скрылся в ящике стола.
Между тем говорившие по телефону, бросив трубки, вышли из комнат. Неизвестный человек вышел из номера 218 из отеля «Сплендид», закрыл дверь на ключ, положил его в карман и съехал на лифте вниз. Негритенку у входа он сказал:
– Если кто-нибудь будет спрашивать – буду завтра.
– Слушаю, мистер.
– Понял?
– Понял, мистер.
Неизвестный человек вышел из отеля, сел в таксомотор, сказал адрес шоферу и уехал.
Мистер же Хорлэй Младший вышел из кабинета, подумал с минуту и спросил подошедшего лакея:
– Следователь прибыл?
– Да, сэр.
– Хорошо. Я пойду к нему. Следите за телефоном.
– Слушаю, сэр.
Мистер Хорлэй Младший быстрыми шагами пошел через анфиладу комнат по направлению к кабинету покойного Хорлэя, где перед дверью уже стоял следователь, три сыщика с собаками и несколько полисменов.
Проходя через приемный зал, он заметил, что свисавшие с окна складки занавеси шевелятся, и невольно быстрым жестом опустил руку в карман, нащупав холодную сталь небольшого парабеллума, на пять зарядов, с автоматическим затвором и костяной ручкой.
Складки занавеси заколыхались сильнее, и перед испуганным мистером Хорлэем Младшим очутился Гарри Стоун, «король репортажа», который крикнул:
– Не стреляйте! Два слова: кто по вашему мнению был убийцей мистера Хорлэя?
Мистер Хорлей Младший махнул рукой, вынул другую из кармана и поспешно вышел из комнаты. Гарри Стоун отправился обратно тем же путем по пожарной лестнице и через секунду уже передавал по радио мнение мистера Хорлэя Младшего о личности убийцы.
В типографии «Нью-Йорк Ворлд» рядом с двумя линотипами сидели два наборщика в синих блузах. Быстро набирая привычными пальцами последнее сообщение Гарри Стоуна о личности убийцы Хорлэя, один сказал другому:
– Кто бы он ни был, он молодец, что убрал эту старую цепную собаку.
Глава 3. На одном из заводов «Хорлэй и К°»
Среди капиталистических династий Америки, раскинувших щупальца по всему миру, среди династий Рокфеллеров, Асторов, Карнеджи, Гульдов, Вандербильдов, династия Хорлэев славилась особенной жестокостью, хищностью, безжалостностью во всем, что касалось денег и эксплуатации. Сотни тысяч рабов, сотни тысяч рабочих работали на заводах, фабриках, железных дорогах, портах, банках, конторах династии Хорлэев, и горе было тем, кто осмеливался сказать хоть слово протеста против бесчеловечного угнетения, против самого жестокого подавления всякого проявления человечности. Газеты, кинематографы, сенаторы, судьи были в руках у Хорлэев, получали подачки и молчали, что бы ни случилось, прерывая свое молчание только для восхваления династии Хорлэев.
Иностранные министры финансов приезжали на поклон к Хорлэю, прося о займе, и единственным условием его предоставления было: «Не выпускайте из рук вожжи, не распускайте рабочие массы».
Что означало в устах мистера Хорлэя «не опускайте вожжей», достаточно хорошо знали тысячи рабочих. Когда в далекой России рабоче-крестьянские массы свергли монархию, а за ней капиталистическое владычество, мистер Хорлэй одним из первых позаботился о высадке американского десанта в Архангельске и Владивостоке, через английские банки субсидировал Колчака.
На международный фашизм мистер Хорлэей жертвовал значительные суммы, и многие банки Англии и Америки видели чеки, подписанные с этой целью «Свирепым Самюэлем».
Автомобильный завод № 14 был гордостью династии Хорлэев.
Механизация работы, без всякой заботы о последствиях ее для здоровья, была доведена до максимума. 62 тысячи рабочих с утра до вечера непрерывно работали на этом заводе, выпуская каждую минуту по десять автомобилей и в благодарность за это получая два доллара ежедневно. Через определенный срок они делались инвалидами и выбрасывались на улицу.
Зато по улицам и дорогам всего мира, в Америке, в Азии, в Европе бегали автомобили с маркой «Хорлэй».
Специальные шпионы следили на заводе за «благонадежностью» рабочих. И когда один из них во время начала революции в России осмелился выразить симпатию русским рабочим, на другой день он был уволен без объяснения и внесен в «черные списки».
Это означало, что нигде в Америке он не смог бы найти работу. Двух его товарищей ждала та же участь.
Через два часа после смерти Хорлэя на этом заводе, как и на других предприятиях «Хорлэй и Ко», были приостановлены работы в знак траура. Рабочие толпами расходились по двору в синих, покрытых масляными пятнами куртках. Слова «цепная собака» произносились шепотом на разные лады.
Инженеры хлопотливо сновали из одного корпуса в другой. Один из инженеров, еще молодой, высокий, с синими глазами Северной Америки, уроженец Аляски, вышел во двор и, задумавшись, остановился. Его стройная сильная фигура в рабочем сером костюме выделялась из толпы. К нему подошел один из рабочих, ранее служивший солдатом в одном из оккупационных отрядов на севере России и сказал негромко:
– Алло, Хэллтон, «цепная собака» кончила свою карьеру…
Молодой инженер оглянулся и сказал шепотом:
– Тише, Кэлли, шпионы везде…
Инженер Хэллтон, сын рабочего с Аляски и служащей на фабрике в Чикаго, был близок рабочим массам, они чувствовали в нем своего. Поэтому компания «Хорлэй» относилась к инженеру со скрытой враждебностью и явным недоверием, но вынуждена была держать его на службе, как талантливого инженера, изобретателя усовершенствованного карбюратора для автомобильных моторов.
– Тише, – повторил инженер, окидывая пространство вокруг синими, как никелевая сталь, глазами.
Администрация завода № 14 не однажды прозрачно намекала инженеру Хэллтону, что если бы он согласится быть покладистей, если бы он согласился вступить в «Союз индустриальных рабочих», союз, который носил название рабочего союза, но на самом деле был филиальным отделением капиталистов, через который они и действовали на рабочих, стараясь предохранить их от «вредного» влияния коммунизма, если бы инженер Хэллтон согласился вступить в этот союз и дурманить рабочим головы, то его карьера загорелась бы ослепительным светом.
Инженер Хэллтон молча выслушивал предложения, глядя синими, стальными глазами и так же молча отрицательно качал головой. Он хорошо знал цену «Союзу индустриальных рабочих Америки». Поэтому по пятам инженера Хэллтона на всякий случай следовал всегда молодой человек в пальто горохового цвета, состоящий на службе у компании «Хорлэй».
Кэлли пожал плечами, его коренастая фигура, рыжеватая шевелюра и карие глаза выражали явное удовольствие по поводу бесславной гибели «цепной собаки».
Он еще раз пожал широкими плечами и отошел, сказав на прощание:
– До завтра, Хэллтон.
Инженер кивнул головой и, закурив трубку, продолжал размышлять о чем-то известном ему одному. Молодой человек в гороховом пальто, стоявший поблизости, тщетно мучился соображениями разного рода и напрасно старался отгадать, о чем думает его подопечный. Лицо инженера было непроницаемо, синие, стальные глаза глядели холодно, из трубки вился легкий синеватый дымок.
Соглядатай тихо выругался и пошел к воротам завода.
Хэллтон постоял еще немного, докурил трубку, аккуратно выбил из нее пепел, положил в карман и медленными, неторопливыми шагами вышел на улицу. Здесь он постоял еще с минуту в нерешительности, а затем, сев на мотоцикл, помчался на второй скорости по широкой, утрамбованной дороге в город.
Молодой человек в гороховом пальто быстро вывел из ворот второй мотоцикл, сел, дернул рукоятку и с треском и бензиновой гарью поехал в том же направлении.
За поворотом дороги он увидел издали мотоцикл Хэллтона, придержал свой и поехал медленно, не выпуская из вида инженера.
Глава 4. Мистер Грэффи недоумевает
Маленький негритенок в синей каскетке, «лифтбой» отеля «Сплендид» был очень удивлен, когда мистер Грэффи явился в отель и коротко приказал указать, где контора отеля. Тон мистера Грэффи был суров. Негритенок приподнял каскетку и сказал:
– Третий этаж, сэр, направо.
Мистер Грэффи подумал, потом спросил:
– Управляющий здесь?
– Здесь, сэр…
– Хорошо, – сказал Грэффи и вошел в кабинку лифта.
Негритенок повернул рукоятку, и лифт пошел вверх. Мистер Грэффи сказал негритенку тем же суровым голосом:
– Если кто-то спросит обо мне, скажешь, что никого не подымал на лифте.
– Слушаю, сэр.
Лифт остановился, и мистер Грэффи выскочил в коридор. Быстрым шагом он пошел в контору и сказал седому управляющему два невнятных слова негромким голосом.
– Прошу сесть, – сказал управляющий коротко.
Он посмотрел на Грэффи внимательно.
– Чем могу служить?
– Вашу книгу записи жильцов.
Книга оказалась перед мистером Грэффи. На цифре 218-с палец мистера Грэффи остановился, он прочел:
– Архитектор Джон Маунинг из Флориды.
Отрывистым голосом Грэффи спросил:
– Когда приехал?
– Три дня назад.
– Поездом или пароходом?
– Скорым, с юга.
– Один?
– Да.
– Хорошо. Его номер закрыт?
– Вероятно.
– Проводите меня в номер. Лишних глаз не нужно.
– Слушаю.
Управляющий и Грэффи прошли к лифту и поднялись на шестнадцатый этаж небоскреба «Сплендид». Перед дверью № 218-с они остановились на минуту. Грэффи вытащил из кармана блестящий маленький предмет, нагнулся над дверью и через секунду она легко открылась. Грэффи и управляющий вошли в номер, притворив за собой дверь.
Номер состоял из двух комнат: из спальни и кабинета-приемной. Мимоходом заглянул в спальню и, буркнув себе что-то под нос, Грэффи подошел к письменному столу, маленький предмет опять блеснул в его руках, и средний ящик стола легко и беззвучно открылся.
Управляющий внимательно следил за руками Грэффи, рывшимися в ящике письменного стола.
Несколько записных книжек Грэффи просмотрел очень бегло: его опытному взгляду они ничего не сказали. Но на маленьком блокноте он остановил свое внимание. Буквы и цифры, которыми пестрел блокнот, привлекли к себе внимание Грэффи. Он внимательно ознакомился с его содержанием, затем быстрым жестом сунул его себе в карман.
Затем, аккуратно закрыв ящик письменного стола, он поднялся, заглянул в спальню, осмотрел ночной столик, выдвинул ящик платяного шкафа, осмотрел карманы висевшего на стуле дорожного пальто из прорезиненной материи темно-коричневого цвета. После этого он сказал управляющему:
– Достаточно. Можно идти. Ни один человек не должен знать…
Он погрозил пальцем. Управляющий кивнул.
Грэффи добавил:
– О поведении и остальном сообщайте… Вы знаете…
В первый раз управляющий назвал его «сэром».
– Я знаю, сэр, – сказал он коротко.
Оба они двинулись к двери. В этот момент она распахнулась, и коренастый, широкоплечий архитектор Маунинг из Флориды вошел в номер без всякого предупреждения.
Мгновение пораженного, остолбенелого молчания. Остолбенели все трое. В следующее мгновение архитектор Маунинг сделал быстрое движение, повернулся к двери, замок щелкнул: архитектор закрыл изнутри дверь. Опомнившийся Грэффи сунул руку в карман, но следующим коротким и точным движением архитектор сбил его с ног и неизвестно откуда взявшейся веревкой связал руки и ноги. Затем, заткнув рот платком бессильному Грэффи, он бросился к управляющему, в одно мгновение проделал с ним ту же операцию.
Обыскав карманы Грэффи, он нашел свою записную книжку, кротко сказал:
– А…
И сунул ее в карман.
Потом легко, как перышко, поднял связанного Грэффи и положил его на диван. Управляющего он перенес в спальню и опустил на кровать.
Через минуту дверь щелкнула снова: архитектор Маунинг медленно вышел из номера, замкнул аккуратно дверь за собой, положил ключ в карман и постоял с минуту в коридоре, прислушиваясь к чему-то.
Потом быстрыми шагами пошел к лифту.
В лифте он сказал негритенку:
– Если кто-нибудь спросит обо мне – скажи, что никого не было.
Мальчик вытаращил глаза. Он сегодня второй раз слышал эту фразу. Архитектор сказал внушительно:
– Ты слышишь?
– Да, сэр.
Рука архитектора полезла в карман, вынула доллар и сунула его в руку негритенка. Лифт остановился, и архитектор вышел.
Негритенок посмотрел на доллар и сказал самому себе:
– А почему тот не дал за это доллар?
Это было выше его понимания. Эти белые люди очень странные существа. Но негритенок все-таки остался доволен:
– Сэм, – сказал он сам себе, – завтра ты сможешь пойти в кино и, кроме того, купить себе трубку, чтобы потихоньку курить ее, как большие белые люди.
И он рассмеялся, сверкнув белоснежными зубами.
Глава 5. Еще один разговор по телефону
Мисс с Северной Центральной телефонной станции сказала «да» и соединила два провода Нью-Йоркской телефонной сети: номера 98–765 и 22–31–18.