Записки брошенного карандаша, дружившего с лампочкой

Судьба карандаша

На кухне чайник беспрерывно трогал душу,

играл мелодию, знакомую весне,

а я сидел и молча его слушал,

смотрел в окно из четырёх прозрачных стен.

Был лёгкий день и ночью, как в пожаре,

весь лес горел, очнулся – ещё жив.

Он выводил тихонько на бумаге

набросок, что родился в сумрачной тиши.

И карандаш, рисуя новый снимок,

вдруг обломился, раскрошился вдруг

и снова встретился лицом к лицу с точилкой,

без существа которой жить не мог.

Она съедала черноту его умений,

срезала на корню его нутро.

И было больно: боль не прятала сомнений,

она лишь жгла и выжигала лишь любовь.

Всё было живо, непредельно чисто

в его рисунках, и в его судьбе,

но так бывает и у пианиста:

с родным, любимым инструментом на расстрел.

Он был забыт, он был куда-то брошен.

В какую суету, в какую бездну вмиг?

Точилка ему больше не поможет,

там его тенью образ вдруг возник.

Тот был намного лучше и новее:

ломался – находил решение сам.

Как жаль, что в этих сумерках светлее

тот в одиночку без поддержки стал.

Мой мир крошился, рушился и плакал,

а я сидел, смотрящий в тишину.

Тоскливую мелодию играл на кухне чайник,

а я прильнул рукой к открытому окну.

Истории, собранные по закоулкам души

Душно

Захожу: в проёме комнаты

непонятно душно.

В углу приёмники

шумят послушно.

Вокруг бардак, у двери

красивая арка,

а что внутри –

совсем не понятно.

Везде из карманов ключи

и всякие стержни,

нитки, чтобы зашить

в дырках сердце.

Непонятная светлая ночь:

на часах юность.

Кто-то трепетно ждёт

своей минуты.

Груда забытых вещей,

может, рядом книга.

Найти бы какую-то щель,

где растут гвоздики.

Безответно люблю бардак,

обожаю хаос вслепую.

Отыскать бы та не пустяк,

а душевную душевую.

Блеск не от стекла

Антикварный магазин. Утро. Слякоть.

Грязный город. Шарф в дверях зажатый.

Десять полок, будто под копирку.

Взгляд споткнулся о большую скидку.

Слиты скульптором лицо и фигура.

Спрашивает странный гость понуро:

– И у Вас мешается одна?

Та, что отличается.

– Ну, да.

Остальные из стекла, им платья сшиты:

талия и шея, плечи – нимфа!

Только не одна, а штук под двести:

выбирай, какую хочешь, сколько влезет.

Звон монет и шелест от бумажек.

Упаковки не досталось даже.

Грязный город. Ливень. Ветер в людях.

Гость незваный всё по лавкам блудит.

– Вам не нужно? Отдадите даром?

– Ты? Бери, а нам добра не надо!

– Сколько стоит?

– Брак-то? Пять копеек.

Снова звон монет, бумажек шелест.

Тёмная каморка. Свет от свечки.

Десять полок, и из глины плечи,

где-то пышные, и кожа из заплат.

Грязный город. Блеск не от стекла.

Собрание творческих личностей

Собрание. Вовремя. Шум и галдёж.

Прожектор и стул. Плащ и чертёж.

На стены белым мелом постелим,

растопчем, размажем, рисуя по венам.

«Не буду!» – кричит растерянный стул:

«Зачем, почему я должен отнюдь

стоять и держать на себе, словно жертва,

довольно длинный и тощий прожектор?»

«Нечестно!» – ворчал очищенный холст:

«Да, я продрог и замёрз насквозь,

но, какого чёрта, простите, я стану

держать на себе из плаща обезьяну?»

«Возражу!» – сверкал неустанно прожектор:

«Ты сам головой поверти и побегай!

Я лучше, ты лучше, мы лучше, я – свет!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.