Химеры. Изгнанные

Козина Екатерина

Химеры. Изгнанные

1 глава. Стая

Страх. Это единственное, что сейчас сдерживает меня и остальных шестерых. Нам нельзя высовываться из-под моста, как бы холодно ни было, как бы сильно ни стучали наши зубы. Мы жмемся друг к другу, стараясь получить хоть толику тепла, но, кажется, промерзли насквозь. Шум от реки, по которой медленно плывут льдины, перекрывает наше громкое испуганное дыхание. Вот только от воды веет еще большим холодом.

Я ненавижу зимы. Но еще больше я ненавижу Ловцов. Эти твари несколько минут назад на наших глазах застрелили Хелла и Криса, даже не проверив их прибором, хотя того требовал закон. А ведь ни Хелл, ни Крис не входили в разряд «Опасные». Они только выглядели страшно. Знаете, что мог сделать Хелл – четырнадцатилетний  нескладный парень с чешуей вместо кожи – с Ловцами? Ничего! Абсолютно ничего!

Мои руки сжимаются в кулаки и черные когти вместо ногтей, впиваются в кожу на ладонях, оставляя неглубокие, но кровоточащие порезы, которые бесследно заживут уже через полчаса. Плакать нельзя. Слезы – роскошь, которую мы можем позволить себе только в самые спокойные дни, чтобы оплакать всех погибших.

Я старательно прислушиваюсь к звукам. Мохнатыми лисьими ушами под шапкой шевелить тяжело, но возможно. Наверху всего лишь проезжают машины. Никаких голосов. Перехватываю взгляд нашего вожака – Ирвина. Ему скоро стукнет восемнадцать. Он старший среди нас, хотя между мной и Ирвином довольно маленькая разница в какой-то год. И благодаря чертовому вмешательству в человеческую генетику, Ирвин обладает волчьим хвостом, клыками и огромной силой. Вожак принадлежит к разряду «опасные». Сейчас по его взгляду я могу сказать, что он тоже ничего страшного не слышит.

Колин и Мика – тринадцатилетние брат с сестрой – жмутся друг к дружке и даже не ссорятся, хотя раньше это было их любимое занятие. Они не могли и часа продержаться, чтобы не повздорить. Сейчас их объединил страх, но я знаю, это ненадолго. И приглядевшись, я понимаю, что их пятнистые хвосты уже бесшумно сражаются друг с другом, хотя на лицах ребят застыла все та же маска ужаса.

– Они ушли? – испуганно спрашивает десятилетняя Бьянка, вытирая мохнатым кулачком намокшие от слез ресницы. Ее розовый носик смешно шмыгает, а кошачьи усики подрагивают при каждом выдохе. Девочка больше чем наполовину котенок. Почти все ее тело, кроме лица, покрывает рыжая шерстка.

– Думаю, что да, – говорю я едва слышно, и обнимаю девочку, словно пытаюсь защитить ее от всего этого ужасного мира.

Я понятия не имею как мир, который каких-то сто лет назад призывал людей становиться похожими на животных, иметь уникальные кошачьи ушки или хвосты, усы или змеиные глаза, изменился до такой степени. Из-за операций спустя несколько поколений начали рождаться дети-химеры. У одних появлялись перья, у других уши, как у зверей, а третьи могли дышать с помощью жабр под водой. Множество модификаций получилось благодаря прошлым опытам. Но на сей раз никто этому не радовался.

– Мой ребенок – урод! – вопили напуганные мамочки под дверями клиник, но те давно закрылись, выяснив, к чему привели все эти вмешательства в ДНК человека.

Таких, как мы, окрестили химерами. Детей, от которых отказывались родители стали отправлять в специальные приюты, спрятанные от людских глаз.

Чтобы скрыть это от других стран, наша Империя Пурисимум закрыла границы. Я уверена, люди вне империи даже не представляют, что творится в этом аду.

Вскоре в приютах стало слишком много химер. Финансирование становилось все меньше, условия все хуже. Нас всех заставляли трудиться по двенадцать часов. Мы шили одежду, работали на заводах, следили за полями, на которых росли овощи и фрукты. Выполняли ту работу, которую отказывались делать обычные люди.

На то, что большинству из нас нет и пятнадцати лет, всем было плевать.

– Вы отбросы, нелюди, – твердили нам воспитательницы, наливая половник почти пустого супа. – Вы должны быть благодарны, что государство заботится о вас.

Тех, у кого были дополнительные способности вроде огромной физической силы, быстрой реакции или острого слуха, использовали больше других.

Мы никогда не болели. Два или три года назад весь город охватил страшный грипп, а химеры продолжали работать. Раны заживали на нас быстрее. Но многие химеры погибали от истощения.

Были те, кто решился бежать. У них была голубая мечта – пересечь границу и рассказать людям на той стороне, что происходит в Империи. Я не верила в сказки, что в других странах жизнь лучше. Но когда воспитательницы заболели, а надзор за нами упал до минимума, я сбежала из приюта, решив, что на улице выжить будет проще.

Отлов Химер учредили уже давно – они должны были находить брошенных детей и отправлять в приюты, но в скором времени у Ловцов появилась еще одна функция – уничтожение.

Химер поделили на «опасных» и «неопасных». Первые считались более агрессивными и представляющими для людей угрозу.  Их даже отбирали у родителей, которые не хотели отказываться от своих детей.

Любой «Опасный» человек, найденный на улице, после проверки Прибором мог быть застрелен при сопротивлении или отправлен в специальную колонию, где с ним будут обращаться хуже, чем с животными в зоопарках.

Вот только в последнее время Ловцы плюют на закон. Они убивают всех, кто хоть немного кажется им опасным. Так произошло с Хеллом и Крисом.

– Вы не очень замерзли? – обращаюсь я к ребятам. Виктор качает головой и щелкает птичьим клювом. Он не умет говорить, хотя мы пытались его научить. Мальчик только щебечет на птичьем, раздражаясь, что его никто не понимает.

 Никто из нас не знает, сколько на самом деле лет Виктору. Мы нашли его совсем недавно, около трех или четырех недель назад. Худой маленький паренек прятался за мусорным баком. Мальчишка был весь грязный растрепанный и отчетливо напоминал напуганного воробья.

Я рада, что мне повезло больше, чем ему. Я ведь почти похожа на человека, если прикрыть ушки волосами, а когти тщательно подпилить. Именно поэтому меня чаще других отправляют в город за пропитанием.

Обычно мы прячемся на самой окраине в старом сарае, но сегодня наше укрытие было обнаружено, и теперь туда нельзя возвращаться.

– Мэл, – окликает меня Ирма и зябко ежится. Она моя ровесница и лучшая подруга. – Ты бери Бьянку и Виктора, а я уж, так и быть, близнецов.

Я крепко беру ребят за руки и снова готовлюсь бежать.

Сейчас я даже не представляю, где провести ночь. Мы на окраине города, но в лес уйти не можем. Зимой там не выжить. В сараях, что стоят у полей, не спрячешься. Именно там нас теперь и будут искать.

Где скрываются остальные химеры? Есть ли еще такие же группы, как наши? Или ребята все бродят поодиночке, в надежде, что их не увидят?

– Идем, – приказывает Ирвин, высунувшись из-под моста.

Медленно движемся вслед за вожаком и настороженно оглядываемся.

– Мы могли бы украсть палатку из спортивного магазина и заночевать в лесу, – предлагает Ирма.

– Как только выяснится, что украдена палатка, нас тут же начнут искать именно в лесу, – фыркает Мика презрительно. Она постоянно считает себя умнее других, чем нас и раздражает.

Мы крадемся по берегу реки, старательно нагибаясь, чтобы лысые кусты хоть немного, но скрывали нас от проезжающих мимо машин. В темноте водители вряд ли разберут, что здесь кто-то прячется.

Через какое-то время река скрывается в трубе.

– Что дальше? – выдыхает Ирма.

Ловцы загнали нас в район, где мы еще не были. Не знаю, можно ли тут найти хоть какое-нибудь убежище, или нет.

За рекой лес. Там нам делать нечего. Через шоссе начинаются дома. Серые пятиэтажки, похожие на картонные коробки, в которых прорезали дырочки-окна.

– Есть идея! – говорю я негромко. – Очень надеюсь, что повезет.

– Ты одна? – Ирвин знает, что я сейчас пойду на разведку. Киваю. Помощники в этом деле мне не нужны.

Натягиваю шапку посильнее, чтобы под ней не топорщились ушки, надеваю на озябшие руки перчатки, скрывая уже отросшие коготки.

– Ждите вон в тех кустах, я скоро.

– Удачи, Мэл, – желают мне все ребята наперебой. Даже Виктор что-то пытается сказать, но получается только птичий хрип.

Я киваю и, подгадав момент, когда машин будет меньше всего, резво перебегаю дорогу. Издалека мне кто-то сигналит одним гудком, но это скорее формально, чтобы попугать.

Сейчас около полуночи, большинство людей уже спят либо собираются ложиться, но я очень надеюсь, что мне повезет и кто-нибудь откроет дверь.

Сначала проверяю все подъезды. Может входной замок где-нибудь сломан, но все, к моему великому сожалению, работают исправно.

Во двор заезжает машина, я стремительно прыгаю в палисадник и стараюсь стать незаметной в темноте деревьев и кустов. Человек паркует машину и быстрым шагом движется к тому подъезду, около которого я и притаилась. Неужели Фортуна сегодня на моей стороне?

Он набирает четырехзначный код. Мне приходится хорошенько напрячь зрение, чтобы разглядеть нужную последовательность.

Мужчина заходит, а я уже через несколько секунд нажимаю нужные кнопки. Домофон радостно тирлинькает и впускает меня внутрь. Здесь душно и пахнет сыростью, лампочки на этажах горят тускло, словно экономят свои силы, зная, что их быстро не заменят. А еще воняет мочой, кошками и старыми вещами. Я морщу нос, но здесь хотя бы тепло, а это то, что нам нужно. Грех жаловаться. Посмотрим, есть ли доступ на чердак.

Быстро взбираюсь на пятый этаж, переступая через ступеньки, толкаю люк, ведущий на чердак, и едва не визжу от радости, когда он поддается.

Лихо забираюсь по лесенке и прикрываю за собой проход, чтобы никто не заметил незваного гостя в своем доме.

Делаю глубокий вдох и тут же дико жалею об этом.

Меня начинает тошнить.

Смрад, который стоит на чердаке не передать ничем. Пахнет гнилью и птичьими отходами. Стараюсь дышать через рот, чтобы немного унять подступившую к горлу тошноту, но это не спасает, и меня выворачивает наизнанку у самого входа.

На ощупь нахожу в рюкзаке фонарик и включаю его.

Лучше бы я этого не делала, меня выворачивает еще раз.

Трупы голубей, изъеденные мухами и какими-то червями, копошащимися во внутренностях. Все балки и пол покрывает белый налет отходов. Мышиные фекалии валяются везде, как и их окоченевшие трупики.

От запахов у меня все плывет перед глазами. Надо выбираться отсюда. Лучше мы действительно украдем палатку и переночуем в лесу, или вообще спать не будем. Это лучше, чем провести ночь здесь.

Я делаю шаг вперед, чтобы немного осмотреться и принять правильное решение. Под носком кроссовка хрустят косточки скелетов.

Луч от фонаря вдруг выхватывает какое-то движение около дальней стены. Вздрагиваю, но не пугаюсь, скорее всего, это кто-то из наших. Химера.

Сжимаю сильнее в руке фонарь, сглатываю ком в горле и медленно подхожу ближе.

– Эй, – зову я шепотом. – Я своя. Я не сделаю тебе ничего плохого. Покажись.

Никто не откликается, но до меня долетает шум дыхания. Кто-то на чердаке точно есть.

Делаю еще шаг и направляю свет за старые коробки, наваленные здесь несколько десятков лет назад. То, что я сначала приняла за большую груду грязных тряпок, вдруг, встрепенувшись, подскакивает и набрасывается на меня.

Я падаю на спину и выпускаю из рук фонарь. Он откатывается в сторону, но не выключается, чему я очень благодарна. Девочка-химера, грязная, отвратительно пахнущая, с сальными патлами, скалится прямо мне в лицо. Но не рычит. Она делает все безмолвно, чтобы не побеспокоить жильцов.

Мне понятно, что здесь все решится исключительно силой, поэтому выпускаю клыки и утробно рычу, демонстрируя свое превосходство. Затем бью девчонку рукой в живот и отталкиваю, так что она сваливается на загаженный пол.

Наверное, мы издавали слишком много шума, потому что через минуту открывается люк. И дрожащий огонек свечи озаряет пространство.

Я прячусь за коробки, предоставляя девчонке разбираться самой. Искренне радуюсь, что успела схватить с пола фонарь и выключить его. Иначе меня обязательно бы заметили.

– Химя, ты чего расшумелась? – восьмидесятилетняя старушка, покряхтывая, забирается на чердак. – Я тебе сколько говорила, чтобы ты вела себя тихо? Плохая девочка! Принесу в следующий раз только кошачью еду. А то супчиком ее кормлю, кашку приношу, а она хочет, чтобы весь дом узнал.

Старушка наигранно злится. Девчонка-химера на четвереньках подходит к женщине и трется об ноги. Чисто кошка. Меня даже передергивает. Она ведь человек, а ведет себя как дворовый кот.

Я слышала истории о таких. Некоторые химеры, выкинутые на улицы и не попавшие в приюты, частенько воспитывались в стаях животных.

Старушка ставит миску с едой, гладит девочку по голове, снова дает наставления и уходит, прикрывая за собой люк. Меня она не заметила.

Нет, здесь оставаться нельзя.

Химера косится на меня злобно, но подходить не решается. Она знает, что я сильнее. Встаю и иду к люку, придется поискать что-то менее зловонное. Да и нельзя мешать другим выживать, пускай они и ведут себя как звери.

Быстрым шагом двигаюсь к выходу. Девочка крадется следом. У самого люка оборачиваюсь и вижу, что она собирается вновь броситься на меня. Грозно рычу в ответ, и та испуганно шарахается в сторону. Нечего ей огрызаться на меня.

Я не хочу больше соваться на чердаки, там, скорее всего, меня ждет такая же вонь и разложившиеся трупы птиц.

Незамеченной выскальзываю из дома в темноту и подхожу к подвалу. Оттуда тянет теплом, а еще из щелей двери пробивается свет. Наверное, уже кем-то занято. Но я все равно проверяю наудачу.

Толкаю дверь. Та легко поддается. Внутри действительно тепло. Куча труб, какие-то вонючие тряпки, но запах не настолько противный, как на чердаке.

– Э! – окликает меня недовольный голос. – Это наше место, пошла отсюда.

В нескольких метрах от меня оказывается бородатый мужик в потрепанной куртке, от него несет спиртным и немытым телом.

– Эй, она же из этих! – заметив мои все еще выступающие после схватки с девчонкой-химерой клыки, выкрикивает пьяная женщина, лежащая на грязном матрасе около батареи.

Мне приходится реагировать молниеносно. Выскакиваю в морозную ночь и прытью несусь как можно дальше из этого района. Здесь нам ничего не светит.

Уже середина ночи и мороз стал еще сильнее. Нос тут же замерзает, а воздух с трудом протискивается в легкие. Останавливаюсь у дерева, чтобы немного отдышаться, и прислоняюсь к нему спиной.

Сердце учащенно бьется, дыхание все еще резкое и глубокое.

Пока я прихожу в себя, пытаюсь вспомнить, когда же моя жизнь пошла под откос. И понимаю, что с самого рождения.

***

Закон о том, что всех детей-химер необходимо отдавать в специальные приюты наступил не сразу. Родители имели полное право оставить  "неопасного" ребенка у себя, но их предупреждали, что жизнь после этого не будет легкой.

Большинство отказывались от новорожденных уродцев. Оставляли в роддоме и уходили, стараясь больше не оборачиваться. Наверное, их уговаривали это сделать врачи. По крайней мере, хочется так думать.

Мне, наверное, повезло. Я прожила в семье целых четыре года. Мама меня, вроде, даже любила. По ночам иногда мне снится ее лицо и запах.

Они пытались меня растить как обычного человека. Но я была другой.

Нет, родители меня не бросили. Это была авария. Обычная глупая авария. Мы ехали в соседний город к родственникам ночью, и водитель другой машины заснул за рулем.

Я мало что помню из самого происшествия. Наверное, я даже не успела испугаться, когда треснули стекла и обрушились в салон, двери машины смяло, а нас опрокинуло набок. Родители погибли. А я выжила. Потому что я другая, не человек.

Никто из родственников не захотел забрать меня к себе. И так я оказалась в этом ужасном приюте.

О нем я даже не хочу вспоминать.

В тринадцать лет я сбежала. Набила рюкзак вещами, из столовой стащила несколько банок консервов, вилку, ложку и нож, набрала две бутылки воды и других вещей по мелочи.

Ушла  рано утром, когда темная ночь сменилась легкими розовыми сумерками, предшествующими восходящему солнцу.

– Ты пойдешь? – спрашивала я почти у всех, кому могла доверять.

– Тебя поймают и убьют, – отвечали мне соседки по комнате и жались друг к другу.

И тогда я махнула на них рукой. Открыла окно на первом этаже и юркой ящеркой просочилась на улицу.

***

Восстановив силы, я собираюсь возвращаться к нашей стае, но краем уха слышу вой сирены. Ловцы. Чаще они ездят тихо, чтобы поймать больше химер, но эти, видимо, из тех, что пытаются предупредить о своем приезде. Я люблю этих парней.  Они дают нам шанс спастись от приютов и смертельных пуль. Но если ты не внял предупреждению – пеняй на себя.

Неужели их вызвали бомжи из подвала?

Мне очень не хочется попадаться, но я подкрадываюсь как можно ближе, чтобы увидеть – они приехали не за мной.

Прячусь в палисаднике соседнего дома и вижу, как из подъезда в наморднике и наручниках выводят мою знакомую девочку-химеру. Сердце опускается в пятки, а горло сжимают незримые ручонки. Я едва могу дышать.

– Нет! Стойте! Не забирайте ее! – бабушка, которая подкармливала Химю, выбегает в одном халате и тапочках на мороз. – Отдайте ее мне!

Ее волосы растрепаны, а от движения головой бигуди раскручиваются и падают на ступеньки с глухим звуком: тук-тук.

– На каком основании вы ее забираете?! – старушка хватает одного из Ловцов за рукав, и смотрит умоляюще ему в глаза. – Она же никому не причинила вреда. Она не опасна.

– Женщина, – второй Ловец обхватывает старушку за плечи. – Поступила жалоба, что кто-то пробрался на чердак. Мы проверили и обнаружили там совершенно дикую химеру, которая и говорить-то толком не умеет. Если бы не сканер, который показал, что инородная ДНК составляет в ней всего лишь двадцать процентов, и большой опасности химера не представляет, мы застрелили бы эту девочку на месте. Она агрессивна. А сейчас химера отправляется в приют, где ее оденут нормально, вымоют и накормят.

– Химя, прости меня старую, – голос старушки срывается в тихий плач.

Мужчины заталкивают девочку в кузов машины и закрывают двери на засов.

– Вас проводить до квартиры? – участливо предлагает молодой из Ловцов. Бабушка отрицательно качает головой.

– Эта девочка является вашей родственницей? – доставая папку с протоколами, интересуется старший. Женщина опять качает головой и вдруг падает в обморок.

Мужчина вовремя подхватывает ее и пытается привести в чувство, но женщине явно плохо.

– Скорую. Ватная, двадцать. Старушка. Откуда я знаю ее возраст. Срочно. Она в халате, возможно обморожение, – бросает напуганный Ловец в рацию.

Скорая помощь приезжает через несколько минут. Они забирают женщину и быстро укатывают куда-то в ночь. Вой сирены еще долго разносится над холодными домами. А в кузове Отлова бьется Химя. Глухие сильные удары один за другим обрушиваются на стены с внутренней стороны автомобиля.

В окнах появляются заинтересованные лица жильцов.

– Эй, поспокойнее, не на расстрел везем, – хлопает по двери старший мужчина.

Они собираются уезжать, но сначала достают сигареты. Вонючий дымок тонкой струйкой тянется к звездному ледяному небу.

– Странно это, – облокотившись на капот выдыхает молоденький Ловец.

– Да они часто так падают, еще привыкнешь.

– Я не про старушку. С ней все ясно. Химера не та. Женщина, что звонила, по описанию видела явно другую девушку.

Старший выдыхает клубы дыма и потягивается.

– И хорошо, что не та. Надеюсь, что у той хватило ума убраться отсюда подальше, когда мы включили сирены.

Они бросают окурки в грязный снег и уезжают. Вновь тихий двор, а о том, что здесь только что кто-то был, свидетельствуют следы от шин в снежной грязи, пара окурков и три штучки бигуди на ступеньках.

2 глава. Ловцы

Выжидаю еще несколько минут, прежде чем двинуться обратно к своей стае. Чувствую себя отвратительно. Это из-за меня поймали ту химеру. Если бы мне не взбрело в голову переночевать на чердаке, девушка могла продолжать спокойную сытую жизнь. Кто знает, что ее ждет там?

Хотя я могу предположить. Ее поместят в одиночную камеру, направят к ней психологов, будут пытаться научить говорить и вести себя по-человечески. А когда это не получится, пристрелят.

Перед глазами даже встает живая картинка. Девчонка, сидящая в углу, испуганно по-звериному косящаяся на вошедшего мужчину. Громкий выстрел. Безвольное тело оседает на пол.

Стараюсь отогнать эти мысли. Надо сейчас думать о себе и ребятах, которые мерзнут у реки.

Вновь перебегаю уже пустую дорогу и пытаюсь найти свою стаю. Но никого не вижу. Их нет в тех кустах, и вокруг гнетущая тишина.

Страх обвивает горло, не давая нормально дышать. Холодный влажный речной воздух закрадывается под курточку и заставляет трястись от мороза, хотя еще несколько минут назад мне было жарко.

Темно. До ушей доносится только шум воды. Запах тины и сырости щекочет ноздри.

– Ребята? – тихо зову я. У них слух хороший, кто-нибудь должен меня заметить.

Но даже через пять минут ко мне никто не выходит. Неужели те Ловцы забрали и их? Нет, не может этого быть.

– Ирвин? Ирма? Близнецы? – на меня накатывает панический ужас. Неужели я осталась одна? Что с ними сделали?

Слезы уже начинают щипать глаза. Я смахиваю с ресниц капельки и быстрым шагом иду в сторону моста, где мы скрывались до того.

Впереди брезжит какой-то огонек. Сердце начинает биться быстро-быстро, я срываюсь и бегу, забыв напрочь об осторожности.

Это костер. Прямо под мостом.

«Нет, они не могли так замерзнуть, чтобы рисковать всем!» – пытаюсь я убедить сама себя, но в действительности все оказывается именно так.

Ребята сидят вокруг небольшого костерка и тянут к нему руки. Мне хочется настучать им всем по голове за неоправданный риск, но я так рада, что Отлов не добрался до них, что кидаюсь обнимать близнецов.

– Боже мой, Мэл! Мы думали, что ты уже не вернешься! – Ирвин радостно приветствует меня.

– Тебя где так долго носило? Мы слышали звуки сирены! Это были Ловцы! Ты смогла от них сбежать? – Ирма накидывается на меня с горой вопросов.

И мне приходится рассказать все, что со мной успело стрястись за эти полтора часа.

– Ты не виновата, – пытается приободрить меня Ирма, но Мика ее перебивает.

– Косвенно виновата, но это ничего. Та девчонка же как зверь себя вела.

– Ну, спасибо, Мика, – выдыхаю я. А потом требую, чтобы они затушили немедленно костер. – Если тут был Отлов, какого черта вы огонь разожгли?

Бьянка начинает хныкать, что ей стало очень холодно, и она попросила десять минуток погреться. Я понимаю, что ночевать нам по-прежнему негде, и что этот костерок единственный источник тепла, который выделен нам на ночь.

– Давайте еще полчаса посидим и затушим, – сдаюсь я.

Мы достаем по кусочку хлеба и ужинаем, запивая холодной водой. Какая-никакая, но еда.

Вдруг Ирвин настораживается. Я смотрю на него, приподнимая брови в немом вопросе. Ирвин прикладывает палец к губам.

Старательно прислушиваюсь. Шаги. Тихие, крадущиеся. Неужели попались?

Первым вскрикивает Ирвин, в которого попадает дротик с транквилизатором. Его яркое оперение я замечаю даже в темноте.

– Бегите, – рычит он, уже заваливаясь набок.

Подскакиваю на ноги, хватаю за руку Бьянку и Виктора.

– Ирма за тобой близнецы, – кричу я на ходу и тащу напуганных ребят вперед, тем путем, каким мы уходили к трубе.

Я знаю, мы легкая мишень, но не могу перестать надеяться на лучшее. Толкаю ребят то в одну, то в другую сторону, стараясь менять траекторию.

Чувствую удар в спину, где-то между лопаток, но, видимо, дротик не пробивает куртку насквозь. Еще можем оторваться.

Вытягиваю малышей на дорогу, и мы перебегаем пустую улицу. Прыжок в канаву – ноги утопают в снегу, что-то чавкает под пробитой тонкой коркой льда.

– Мэл, у меня ботинки промокли, – жалуется Бьянка.