Тёмный голос

– Многие не знают, а те, что слышали, ищут в другом месте, – он махнул в сторону, указывая лес на противоположной стороне реки. – Там действительно когда-то было кладбище, очень давно, даже сейчас есть несколько крестов. Люди набредают и думают, что нашли…

Он подошел поближе. Синие глаза хитро подмигнули.

– А оно здесь, – он развел руками.

Я решила воспользоваться возможностью и тоже приблизилась. Стала заглядывать вовнутрь, пытаясь рассмотреть некрополь.

– Интересно? – спросил старик.

– Да.

– Можешь зайти посмотреть.

– А, ваши собаки?

– Я им скажу, и они тебя не тронут.

Это звучало не убедительно, но желание приключений было сильнее.

Старик издал звук, напоминающий свист, и собаки быстро прибежали к нему, виляя хвостами. Он жестом подозвал меня. Я подошла к воротам вплотную. «Леший» потрепал овчарок за ушами. Потом по очереди подводил ко мне. Они обнюхивали и заливались весёлым лаем.

– Теперь они тебя не тронут, – утверждал старик. – Иди вперёд, там калитка. Я тебе открою.

Всего в двух шагах, за густо переплетенными ветками хмеля, скрывалась неприметная дверца. Собаки встретили радостно.

– Я сторож, меня зовут Савелий, – мужчина решил представиться.

Шаг – и вот, я на запретной территории.

– Гуляй, когда надоест, найдёшь меня в сторожке, – он указал на небольшую избушку, спрятанную в тени ели. – И компания тебе будет, – он ткнул пальцем на трех овчарок.

Я кружила вокруг старых надгробий, вчитывалась в затёртые временем надписи. Люди приходят, живут, а потом снова уходят. И возможно всё, что от них осталось, кусок мрамора, который не вечен. Сколько ещё просуществует этот некрополь? Когда-нибудь и он превратится в пыль. Я остановилась у плиты с высеченной розой. Кому принадлежало надгробие – уже не разберешь. Даже заглавные буквы не пощадило время. Всё, что мало-мальски можно было разобрать, последнюю строчку эпитафии: «Всё временно». Светлая печаль охватила меня. Собаки словно чуяли мои перемены, дружно завиляли хвостами. Самая большая из них подсунула голову под руку и жалобно заскулила. Я потрепала её за ухом, она прищурила глаза, а после отскочила, игриво приглашая следовать за ней. Она останавливалась, оборачивалась, убеждаясь, что я следую.

Овчарка привела меня к двум статуям. Позеленевшие от времени ангелы соприкасались руками и глядели в одном направлении. Закатные лучи осветили их. Золотой отблеск и мягкий свет делал их реалистично живыми. Атмосфера была фантастической. Казалось, ещё мгновение – и они расправят крылья, взмахнут и окажутся в небе. Я закрыла глаза и дала волю фантазии, а когда вернулась к реальности – свет уже померк, и статуи погрузились в сумрак. Сиротливый луч закатного солнца касался пьедестала, медленно скользя по нему. Он осветил высеченное много лет назад послание: «Мы уходим, чтобы вернуться».

24

Свёрток № 7.

«Ты помнишь свой список с именами обидчиков? Ты помнишь, как училась находить в них хорошее, прощать и благодарить за опыт?

Зачем я задаю глупые вопросы! Конечно, ты помнишь! Новый опыт забывается с трудом.

Спешу сообщить – это была только тренировка! Искусству прощения ты будешь учиться на протяжении всей жизни, но его основу усвоишь в ближайшее время.

Близкие люди покинули тебя, оставили, ушли в иной мир. Им больше не скажешь слова прощения, благодарности или любви… Отсутствие человека не означает, что мысли уходят вместе с покойным. Они живут в сознании, продолжая отравлять и контролировать. Можно бесконечно возвращаться к неприятным ситуациям, прокручивая возможные варианты и фразы. Появится болезненная жажда разговора. Поверь, это забирает слишком много энергии.

Свобода – это не только об ответственности, это еще и о прощении. Прощая, мы показываем истинную любовь. Ту, что позволяет становиться лучше и сильнее. Любовь – это не что иное, как сила. Сила творчества, сила созидания».

Сильное волнение завладело телом. Я не могла читать дальше. Размашистыми шагами двигалась по комнате, вспоминая сон, тот самый, в котором Евгения произнесла фразу: «Любовь – это сила!». Минуту назад я прочла: «Любовь – это не что иное, как сила». Мне не хочется верить в мистику, но, по всей видимости, придётся.

Ближе к вечеру, совладав с эмоциями, дочитала послание.

«Нужно пресечь все болезненные воспоминания. Они не должны тебя контролировать, отнимать энергию. Их пасти черны и ненасытны.

Если ты задумаешься, то обнаружишь, что любая плохая ситуация, к которой ты мысленно возвращаешься, будет связана с определённым человеком. С одними ты можешь встретиться, они здесь, рядом с тобой. С другими – разве что на кладбище.

Тебе кажется, что это тупик? Как поговорить с мёртвым или живым, о котором ничего не знаешь? Как сказать, что прощаешь? Как попросить прощение? Сказать спасибо? Как довести разговор, из прошлого до логического завершения?

Очень много вопросов! Главное – не теряйся.

Вытяни стул на середину комнаты. Сядь на него. Ты будешь первой: прости себя, найди внутри положительное, поблагодари.

Когда закончишь с собой, начинай «садить» всех, кого знаешь. Послушай, так нужно сделать с любым человеком, присутствующим в твоей жизни. Даже если это самый лучший друг, если поразмыслишь, наверняка вспомнишь момент недомолвки, обиды или разногласия. Маленькая горечь всегда может спрятаться. Ложка дёгтя испортит бочку меда, избавься от него. Говори им все, что думаешь, припоминай события прошлого, но самое главное – имей мужество просить прощения и искренне прощать, отпуская обиды. Только так приходит истинная свобода. Пройди этот путь, стань свободной.

Я люблю тебя, моя дорогая. Будь свободна!»

25

Сонное утро. Я собиралась к врачу.

– Может, сегодня? – шёпотом обратилась в пустоту.

Телефонный звонок отвлёк. Номер был не знаком.

– Маша, это я, – голос Марка звучал глухо.

Прошло три дня после нашей встречи. Я думала, он никогда не позвонит. Надеялась, он оставит меня в покое. Полагала, мой побег недвусмысленно дал понять: нам больше не о чем говорить. Марк имеет полное право жить с навязчивой идей и желанием подчинять и контролировать, а также перевоплощаться в щедрого мецената. Всё, что пожелает, только пусть не трогает меня.

– Слушаю, Марк.

– Я хотел сказать, что ты можешь на меня рассчитывать…

– Спасибо! Только от тебя мне ничего не надо, – я перебила.

Следовало нажать на сброс, но я колебалась. Он молчал, и я молчала. Есть момент, когда говорить не хочется, да и сказать уже нечего, но прервать тонкую нить не решаешься. И это, несмотря на то, что ещё минуту назад это казалось самым сладким желанием.

– Я отвлекаю?

– Немного, я собираюсь к врачу.

– Понятно. Позвони после. Я хочу знать, что тебе скажут, – он был мягок и искренен.

– Хорошо.

Сброс. Слёзы навернулись. Сколько это будет продолжаться, я ударяю себя по лицу. Становится легче.

– Простить, поблагодарить за опыт, найти в нём хорошее и отпустить… – вытирая слёзы, шептала себе под нос.

В тот момент мне хотелось поставить на середину комнаты стул и провести сеанс прощения, прямо сейчас. Было невыносимо продолжать волочить тяжёлый груз из обид и ярости. Наверное, это следовало сделать, но время поджимало.

Дальше всё разворачивалось молниеносно. Виктория Сергеевна просмотрела мои анализы и заключила:

– Будем делать операцию.

Я не верила своим ушам.

– Другого выхода нет, – она начала разъяснять. – Столько препаратов, а лучше тебе не становится. Да, болезнь не прогрессирует. Лекарство её притупляют, но и не излечивают. Ты не можешь вечно сидеть на них. Почки, печень, лёгкие, сердце… Все внутренние системы страдают. Одно лечим – другое калечим. Я не вижу смысла продолжать, ты и так слишком долго пробыла на медикаментах.

Мне не хотелось слушать её оправдание.

– Когда? – поторопила её.

– Ты помнишь о рисках и последствиях?

– Да, я не смогу выносить и родить.

– Вероятность слишком высока, что всё будет именно так, – она замолчала, а потом добавила: – Надежда есть, многое зависит от восстановительного периода. Тебе придётся себя беречь и очень заботиться. Даже самых страшных прогнозов можно избежать, – она заключила с обнадеживающей улыбкой.

– Когда? – я не успокаивалась.

– Есть место через неделю или сегодня в 16.00. Когда записывать?

– Сегодня, – не раздумывая, выпалила я.

– Отлично.

26

Сердце судорожно стучало. Сознание находилось в лихорадке, мысли рассыпались на мелкие части. Я не могла их собрать, найти себе место, отвлечься. Я пришла в больницу за два часа до назначенного времени. Учтивая медсестра предложила подождать.

– Время пройдёт быстро, – оформляя документы, обнадежила она.

Я устроилась в кресле, закрыла глаза и попыталась вздремнуть. Я старалась, но мысли и волнение делали свое дело. Веки закрывались, а через мгновение открывались, и так продолжалось с десяток раз; уставшая от своих бесплодных попыток, я отдалась течению мыслей. Больше бороться не было сил. В сумке вибрировал телефон – это Марк. Он звонил несколько раз, но мне не до него. Почему я должна ему отчитываться? Пусть перестанет лезть не в свое дело.

Телефон снова зажужжал – это начинало раздражать. Я была готова наорать. Моя рука потянулась в сумку, когда дверь хлопнула, и знакомый голос недовольным тоном произнёс:

– Ну, я же тебе говорила, что это малолетка…

Я покосилась на дверь. Знакомое лицо – та самая куртизанка. Её движения были чёткими и слаженными. Она оформляла документы, не отрываясь от увлекательного разговора. Покончив с бумагами и многочисленными подписями, она устроилась рядом со мной.

Она с довольным видом осмотрелась и констатировала:

– Наконец-то! Токсикоз замучил!

После сказанного она покосилась на меня, словно ожидая реакции.

Я никак не отреагировала.

– А тебя мучит токсикоз? Тошнит?

Я задумалась: если побочные эффекты от препаратов можно назвать токсикозом, то да, мучит.

– Да, меня тошнит. Последние полгода каждый день. Кружится голова, – продолжила я, – пропал аппетит…

– Полгода, – повторила за мной и покосилась на живот. – По тебе вообще не видно, что такой большой срок. Аборт делаешь по медицинским показаниям? – с сочувствием спросила она.

– Я больна. Моё плохое самочувствие – результат лечения сильнодействующими препаратами. Я здесь не из-за аборта. Я даже не беременна. Через час мне сделают операцию, чтобы я смогла прожить долгую и счастливую жизнь.

– О, как! – она шмыгнула носом и покачала головой. – А я залетела от одного, вот и пришла, – коротко сообщила она.

Я одобрительно кивнула, украдкой глянув на неё. Тогда в больнице она показалась мне взрослой матёрой женщиной, но сейчас я видела перед собой совсем юную девушку.

– Многие осуждают, когда слышат об аборте, – она рассуждала вслух.

– Это не их дело.

– Да, не их, – она весело подхватила. – У тебя всё серьёзно?

– Да, – я была не многословна.

– Ничего, вылечишься. Потом детей заведёшь, – распевно вещала она.

– После операции не смогу. Кто-нибудь другой родит, вырастит и воспитает.

– Если не сделает аборт, – заметила она.

Мы молчали.

– Это мог быть мой третий ребенок, – начала она. – Наверное, я ещё сделаю столько, если не больше.

Она потупила взгляд и начала перебирать пальцы – по всей видимости, это успокаивало. Она переменилась в лице. Я уже видела матёрую женщину и совсем юную девушку, теперь передо мной появилась старуха:

– Много лет назад, в каком-то любовном романе, я прочла: на лицах у людей много масок, которые они виртуозно меняют. Так они прячут своё истинное лицо. Там писали: «Открывая личину, мы обрекаем себя на боль. Срывая маски – страдаем. Всё, что остаётся – прятаться, а к концу жизни – поверить, что мы те, кого из себя изображаем». Хорошие слова? Я их запомнила и всегда держу в голове. Они обо мне. Я всегда кого-то из себя изображаю… Девчонка-сорванец, трудный подросток, любящая девушка, униженная, брошенная женщина, проститутка, дешёвая проститутка, убийца… Если бы это был ребёнок клиента – это одно дело, но ведь он от любимого…

Она опустила голову.

– Быть собой, без всех этих масок – это боль, – она усмехнулась и спросила: – Зачем я тебе это рассказываю?

– Если хочешь, то говори.

Она отрицательно покачала головой.

– Тебе не до меня. Тебе надо думать о себе, а не слушать старую проститутку.

Поразмыслив немного, она продолжила:

– Когда говоришь людям об аборте, они начинают осуждать, многие пытаются облагоразумить. Есть те, кто поддерживает, но это единицы! Почему-то всем всегда есть дело до моего тела и моих решений. Они любят осуждать! Когда в меня летят упрёки, я не молчу! Всегда отстаиваю себя криком! Но ты сломала мою систему, ты другая. Всем своим видом ты говоришь: «Это твоя жизнь! Делай что хочешь!». Я смотрю на тебя и не вижу никаких масок – только твоё истинное лицо. Это больно – быть собой? – робко спросила она.

– Это дисциплина и осознанность. Боли здесь нет.

Её глаза заблестели.

– Инга! – её позвали в приёмную.

Она вскочила, но у самой двери развернулась и подбежала ко мне. Без спроса поцеловала в щёку и пролепетала:

– Не брезгуй поцелуем проститутки. Хорошей тебе операции!

Теперь передо мной была девчонка-сорванец, и едва я успела хоть что-то сообразить, она скрылась за дверью.

Минуты тянулись, как черепахи. Замедленное кино разворачивалось на моих глазах. Каталка с пробирками преодолевала коридор не меньше суток. Я пребывала в удивительном состоянии. Не было холода, не было голода, не было жажды, лишь лихорадочное сознание, имя которому – волнение.

Я надеялась на лучшее, но, тем не менее, страшные прогнозы всплывали в сознании. Отгонять их не было смысла: чем больше я пыталась их заглушить, тем быстрее они брали надо мной верх. Я нервно болтала ногой, ощущая, как сжимается тело. Множество зажимов вдоль позвоночника одновременно напомнили о себе. Спина разламывалась на части.

Помню с детства, что всё, с чем я сталкивалась впервые, вызывало у меня бурные переживания. Я не могла найти себе место, я буквально страдала на физическом уровне. Остро переживая за окончательный результат, и было совершенно не важно, что от меня ничего не зависит. Душевная экзекуция могла продолжаться долго, но благо, меня позвали.

Комок напряжения, доведённый до абсурда, рассеялся, едва я переступила порог.

Все длилось недолго, минут пять или десять. Боли не было. О чём я думала, пока меня лечили? О еде! Мой желудок со вчерашнего вечера голодает. Он призывно ныл. Надо поесть и попить.

Мне помогли перебраться на кушетку.

– Надо хорошо отдохнуть. Не вставайте минут тридцать, – врач делала пометки и объясняла: – Может открыться кровотечение. Это плохо.

Я убедительно кивала с чётким намерением встать через несколько минут и отправится на поиски еды. Последнее, что запечатлелось в памяти: я на ногах. Всё поплыло и завертелось. Звуки стали резкими, а потом угасли, перебиваемые звоном. Тело было мягким, совершенно не моим, чем-то отрешённым и далёким. Тупая боль внизу живота заставила меня согнуться. Я ощутила, как к голове прилила кровь. Мозг разрывался на части. Свет погас.

Смутные очертания, мелькающий потолок, белые халаты, катетер, капельница.

– Всё будет хорошо. Вам надо отдохнуть, – словно сквозь толщу воды доносится до меня.

Я провалилась в бездну.

27

Обнаружила себя на лужайке. Зелёная, сочная трава шевелилась от прикосновений ветра, бабочки порхали вокруг. Запахи цветов сплетались в единый аромат, он дурманил. Ласковые лучи прикасались к коже, было тепло и приятно. Птица шмыгнула в кусты, я услышала, как пищат птенцы, а потом она бросилась в небо. И трепетание её крыльев звучало, как воздушная мелодия. Я знала, что нахожусь во сне! В этом мире мне дана непостижимая сила. Я смотрела в бездонное небо, за долю секунды оно поменяло цвет, зажглись звезды, красавица-луна выплыла из-за туч.

Вокруг меня светло, как днём. Фантастика! Закрыла глаза и через секунду открыла, встретившись с северными красотами: величественными скалами и снежными шапками. Я вновь опустила ресницы, а когда открыла, увидела Евгению.

– Ты часто обо мне вспоминаешь! – констатировала она.

– Да, каждый день. Я скучаю! Когда мы увидимся?

– Да, это произойдёт, но думаю, не так скоро, как ты хочешь.

Она развела руками, и перед нами появилась новая реальность. Я увидела дом из белого камня, он расположился на скалистом берегу. Узкая тропа вела вниз к лазурному берегу. Бабушка показала на строение и сказала:

– Мой дом.

– Здесь очень красиво.

Я чувствовала, как солёный ветер путался в волосах. Я кружилась от счастья, а Евгения улыбалась. Я сорвалась с места и побежала к воде. Большие волны встретили водорослями и пеной. Это не пугает, я забежала по щиколотку. Всмотрелась вдаль и заметила, как размашистые волны подбирались ко мне. Я дождалась их. Мощный удар и брызги в лицо. Едва устояла.

– Маша! – она позвала меня к себе.

Я подбежала. Евгения улыбнулась и обняла меня.

– Скоро рассвет, – вдумчиво начала она, – ты проснёшься, надо успеть поговорить. Ты и та страдающая душа на страницах твоего дневника – это два совершенно разных человека.

Я кивнула, а она с улыбкой сжала мою руку.

– Впереди увлекательный путь…

– «Осим хаим», – перебила её.

– Да. Путь длиною в жизнь. Остановишься – и свет погаснет! Живое вечно движется, ищет, познаёт и учится. Счастливый путь – это путь без обид. Прости всех. Отпусти обиды. Оставь прошлое в дне вчерашнем. Оно не должно иметь над тобой власти, высасывать силы, разрушать здоровье. Будь хозяйкой своей жизни. Хозяева живут в дне сегодняшнем. Они рады тому, что имеют. Они благодарны. У них есть любимое дело, они заняты им. Делай то, что ты любишь, и люби то, что ты делаешь, – она помолчала и добавила, – избитая фраза, но такая умная.

– Заниматься творчеством слишком поздно, – с досадой заметила я.

– Жить никогда не поздно. Я читала твой дневник… Ты знаешь, что тебе надо для счастья.

Я не могла с ней спорить, она смотрела в самую суть.

– Тётя Женя, спасибо! – она обняла меня. Я прижалась к ней.

– Смотри, какие волны! – она указала пальцем.

Я оторвалась от неё, увлечённая океаном. Высокие, бурлящие потоки воды с рокотом разбились о скалу. Великую мощь таит природа.

Обернулась, чтобы поделиться своими впечатлениями. Я открыла рот с желанием крикнуть: «Это прекрасно!». Я проговорила эту фразу для себя. Евгения исчезла, словно растворилась в воздухе.

Томная пустота в области сердца затянула жалобную песню. Как раненый зверь, я бросалась в одну сторону, потом в другую. Ветер усиливался. Холодными потоками он леденил моё тело. Не обращая внимания, я кружила по пляжу:

– Тётя Женя! Где Вы? – кричала я.

Только завывание ветра отвечало на мой вопрос. Потеряв всякую надежду, я бросилась к дому. Крутая дорога вела в гору, я спотыкалась и падала. Вставала и снова бросалась вверх. Будучи на месте, обнаружила, что дом ветхий. Я помню, как толкнула трухлявую дверь, петли поддались, заскрипели и впустили вовнутрь.

– Ну, как же так? – бросила вопрос.

Снова никто не ответил, лишь только пол покосился, словно стал живым. Земля ушла из-под ног. Ощущение невесомости, сердце встрепенулось. Темнота. Я пытаюсь открыть глаза. Веки налиты свинцом, как же сложно их распахнуть!

28

Серый свет вливается в окно, белая палата, запах медикаментов и мужчина, уснувший в кресле. Это Марк. Все было реально, сон покинул меня. Состояние было хорошим, про такое можно сказать – голова ясная. Я ощущала себя отдохнувшей и полной сил. Потянулась, расправила косточки, дотянулась до Марка. Легкого прикосновения было достаточно, сон у него чуткий. Первые мгновения растерянность отпечаталась на лице, но, сморгнув остатки дрёма, улыбнулся.

– Доброе утро! – я начала первая.

– Доброе! – Марк зевнул. – Ты как?

– Чудесно!

– Это хорошо. Врач сказал, что от обезвоживания ты потеряла сознание, – присаживаясь на кровать, серьёзно сказал он.

– Теперь все позади. Я думаю, глюкозы в меня влили достаточно, – указала глазами на капельницу. – Как ты меня нашёл?

– Поверь, это не сложно, – Марк загадочно улыбнулся. – Я присматриваю за тобой… Ты не отвечала, я беспокоился.

Он не смотрел на меня, поглаживая одеяло, подбирался к моей руке. Пальцы переплелись, они находят друг друга ловко, хватая и не отпуская. Лишь после этого ритуала, получив моё немое одобрение, он поднял глаза. Это слишком личное – видеть душу обнажённой, без всех масок и заблуждений.

– Не пугай меня больше. Ведь я люблю тебя, – он помедлил. – Если хочешь, я никогда не буду тебя беспокоить. Никогда! Позволь приглядывать за тобой. Всё, что я хочу – знать, что ты в порядке. Понимаешь? – он поглаживал мою ладонь.

– Знаешь, я злилась на тебя, – я начала свой монолог. – Во мне бушевала ярость. Ты хотел распоряжаться моей жизнью, ты хотел, чтобы я была удобной. Ты хотел контролировать меня.

Марк недовольно замотал головой, он собирался возразить. Движением руки я попросила замолчать. Это был важный момент, его нельзя было терять. Я могу высказаться, очиститься, отпустить, простить, перестать возвращаться к обидам и ожиданиям. Я хотела свободы, я её получу!

– Я прощаю тебя! – продолжила. – Я прощаю тебя! Я благодарна тебе, ты спас мою жизнь. Ты подарил множество хороших воспоминаний. Ты прекрасный мужчина, ты хороший любовник. Марк, у тебя были ожидания по поводу меня, они никогда не осуществятся. Я не хочу и я не могу стать матерью для твоего ребёнка. Прости меня.

Он плотно прижал ладонь к губам, словно боясь сказать лишнее. Он покраснел и отвёл взгляд, глаза увлажнились. Тело напряглось, он сдерживал порыв слабости. В нем велась немая борьба.

Не знаю, правильно ли я поступила, но я дотронулась до его руки. Реакция была молниеносная – он обнял меня. Марк выдохнул с облегчением.

– Прости и прощаю, прости и прощаю, – бесконечно повторял он.

Там, в палате, в рассветных лучах, в обнимку с Марком я ощутила необычное чувство. Всё, что было между нами, всё то, что вызывало шквал негативных эмоций, превратилось в воспоминание. В серое и непримечательное, готовое в любой момент покинуть мою голову. Я чувствовала облегчение. Я ощущала силу творца, а не жертвы.

Марк стоял на пороге палаты.

– Я буду приглядывать за тобой! Аккуратно, ты даже ничего не заметишь. Социальные сети мне в помощь! – он засмеялся. – Будь счастлива, дорогая!

– Прощай, Марк!

29

Тяжёлый, дубовый стул занял место в середине комнаты. Я села, огляделась по сторонам. Мысленно нарисовала людей из своей жизни. С самого детства до сегодняшнего дня: родственники, друзья, знакомые, коллеги…

Комната медленно заполнилась фантомными призраками. После очередного имени, мне кажется, что пора остановиться, но, посидев ещё несколько минут на этом проклятом стуле, я продолжаю вспоминать лики прошлого. Их слишком много, они обступили меня плотным кольцом, тени склонялись надо мной. Многие из них жуткие, но я не могу их прогнать. Я должна «поговорить» с каждым. Мы должны простить друг друга. Я должна высказать всё, что думаю.

Седьмой свёрток лежал на столе, я скользила по нему глазами, он поддерживал меня.

– Самое сложное – начать, – бросила я призракам. – Я ненавидела, я презирала! Я отказывалась понимать и любить не только себя, но и других. Я добровольно стала жертвой. Я позволяла вытирать о себя ноги и испытывала при этом блаженство. Я не жила свою жизнь, я жила жизнь удобного человека. Я хотела себя убить, но ничего не вышло. Я осталась! Я заболела! Я готовилась к смерти… Потом я встретила Евгению. Она толкнула меня в темноту и сказала: «Для тебя светит маяк, и скоро ты его увидишь». Я поверила! Я увидела свет! – мой голос дрогнул, голова склонилась. Я рассматривала свои босые, бледные ноги с выпирающими венами. Я чувствовала потребность говорить, но мысли не складывались ровным строем.

– Многие из вас, – я осмотрела тени, – глубоко несчастные люди. Вы кусали меня, унижали, демонстрировали своё превосходство, а некоторые даже пытались контролировать. Ради чего? Чтобы стать немножечко счастливее. Мне жаль вас! – я замолчала, ощущение несправедливости завладело мной. В моих словах не было осознанности, в них был обиженный ребенок. Мотнула головой и продолжила:

– Нет, мне вас не жаль! Жалость – это презрение! А я не испытываю к вам этого чувства. Живите, как хотите! Если вы не знаете другого способа получить счастье – это ваше дело. Если вы не хотите развиваться, найти выход из порочного круга, обрести осознанность, понимать причинно-следственные связи – это лично ваш выбор. Я его уважаю!