О том, что было, о том, что не было и о том, что могло быть

– Коля, ложись!

Они упали прямо в воду, выступавшую поверх досок. Луч зацепил их, метнулся дальше, снова зацепил и остановился.

– Коля, не шевелись!

С моста ударил пулемет. Очередь, споров воду, прошлась по воротам. В воду полетели щепки.

– Сашка, греби! Убьют!

– Лежать!

Пулемет вдруг стих. Погас и прожектор. Некоторое время они еще лежали, не веря тишине, потом медленно поднялись.

– Паникер ты, Коля. Стреляли-то так, для порядка. Увидели, что что-то плывет, ну и пальнули.

– Паникер, паникер… Жаль «калаша» не было. Посветили бы тогда, гады.

– Был бы «калаш», Коля, поняли, что люди плывут. А тогда… Тебе той банды мало? Греби лучше, а то замерзнем.

По обеим сторонам железнодорожного полотна тянулся унылый осенний осинник пополам с березняком. Пробираться по нему не было никакой охоты и они шли по шпалам, хотя здесь очень часто попадались глубокие воронки, полные холодной воды. Вечерело. Моросил дождик. Они шли молча, не оглядываясь по сторонам. Только короткий обеспокоенно крутил головой, прислушиваясь к нарастающему гулу справа.

Когда же они дошли до переезда, причина гула выяснилась. Плохо различимые в сумерках, с погашенными фарами через переезд шли военные грузовики. Пассажирам машин было явно не до них, поэтому они спокойно стояли и смотрели как один за другим мимо них проезжают пятнистые кузова. Некоторые грузовики везли на прицепе замотанные в брезент пушки.

Колонна была большая и ждали они долго. Когда же последний грузовик пересек рельсы и шум моторов начал затихать, длинный решительно вскинул рюкзак:

– Пошли. Темнеет. Не ночевать же на рельсах.

– Пошли, – согласился короткий.

Не сговариваясь, они шагнули в ногу.

Санкт-Петербургавгуст-сентябрь 1998

Если птица плавает как утка…

1

Главный Наблюдающий Дома Душевного Покоя О Дэ Рэхх медленно плыл по коридору. Настроение у него колебалось между «очень плохим» и «отвратительным». Террафилия вообще вещь неприятная, а уж применять Закон к террафилику – процедура нудная, глупая, а главное – безрезультатная. Тетрис дважды обернулся вокруг звезды – а опекаемый все так же упорно отказывается признать себя тиммерианцем. Главный был почти уверен, что террафилия неизлечима. Он даже не тратил на этого несчастного лекарства (зачем?) и порой был готов отправить больного на планету его мечты. Но объявить о своем бессилии? Внести поправки в Закон? Признать, что Чужие могут изменить тиммерианца?… Немыслимо! Закон существует пятнадцать миллионов лет. Каждый тиммерианин, вернувшийся из другого мира, должен признать себя тиммерианцем и обитателем Тетриса. Только такая мера (во всяком случае, так было объявлено) позволяла удерживать равновесие на Тетрисе с его Свободой Формы. Причем сколько времени уйдет на процесс – не важно. Главное, что вернувшийся признал себя и, значит, чужой мир не изменил его и планета может противостоять влиянию Чужих. Каждый. И террафилик тоже. Исключений не было. Потому-то и приходилось повторять эти удручающие своим однообразием действия.

Миновав шлюз, О Дэ проследовал в Место Принятия Решений. Подруга опекаемого уже ждала его. «Интересно, надолго ее хватит? – мельком подумалось главному. – Неужели только гражданский долг?.. Или…»

Он не успел додумать мысль. Часть стены исчезла и в проеме, сопровождаемый двумя младшими служащими, показался опекаемый. Как всегда, он пребывал в этой ужасной гуманоидной Форме – длинное туловище, нелепые отростки в разные стороны, отверстия в них… О Дэ никак не мог привыкнуть к ней и всякий раз вздрагивал.

Тяжело ступая по металлокерамическим плитам пола, опекаемый привычно направился на середину Места, где стояло устройство для сидения. Он называл его «креслом». О Дэ опять покоробило: «Все-таки. какой нелепый способ передвижения. Ра-два, раз-два. Шумно, неэффективно, корпус раскачивается. Почему же он не перейдет в Энергетическую Форму. Что же такого есть у Чужих?».

Между тем опекаемый расположил свое туловище в кресле, служащие повисли рядом. Можно было начинать, хотя не хотелось. И так было ясно, чем это закончится.

– Итак, опекаемый, – О Дэ привычно настроился на Единую Волну. Он старался быть бодрым. – Признаете ли вы себя тиммерианином?

Сидевший шумно выдохнул воздух:

– Как вы мне все надоели! Тысячу первый раз говорю! Я – не ваш! Я – человек! Максим Ковалев! Черт возьми!

Он стукнул одним из отростков туловища о кресло и повис в воздухе:

– Обитательница Рэйди! – О Дэ решил не проявлять никаких эмоций. – Кто, по-вашему находится перед нами?

– Доктор, я сто раз вам отвечала, – устало отозвалась Подруга. – Это муж мой, И Ду Туул…

– Врешь, чертов шар! – опекаемый подскочил в воздухе. – Какой я тебе муж! Тьфу. видеть вас больше не могу!

Больше всего О Дэ претило говорить одно и то же:

– Опекаемый, вы утверждаете, что вы – землянин. Тогда откуда у вас способность к левитации, которая для тиммерианцев является врожденной? Вы опять нам ее демонстрируете. У жителей Земли, к которым вы себя причисляете, такой способности нет.

Опекаемый поспешно упал в кресло:

– Ну сколько раз вам повторять – не знаю! Ударило током – и все! Не знаю! Не помню!

В который раз все повторялось. Настроение испортилось окончательно. Главный знал, что сейчас последует и речь его стала безнадежно-унылой:

– Опекаемый, вы обладаете врожденными способностями тиммерианцев – вы левитируете и ваш мозг генерирует волны пространственного возмущения. Вас признала ваша Подруга. Мы общаемся с вами на Единой Волне. Этот способ коммуникации доступен только тиммерианцам. Знаете, на Земле есть утверждение: если птица плавает как утка, ныряет как утка, крякает как утка и ее называют уткой – так это и есть утка. Не бойтесь признаться, что вы больны. Сделайте это и мы вам поможем.

Опекаемый резко встал:

– Я – Максим Ковалев! Человек! Вы мне голову не задурите!

Не дожидаясь ответа, он направился к выходу. Все было как всегда. О Дэ дал знак, чтобы открыли выход.

– Скажите, доктор, он когда-нибудь вспомнит? – вдруг поинтересовалась Подруга.

– Может быть, может быть, – машинально ответил главный. Глядя на удаляющегося опекаемого, он подумал, что консилиума все-таки не избежать. Потом, спохватившись, решительно двинулся вслед за Рэйди.

2

Завотделением городской психиатрической больницы №1 Алексей Семенович Шустриков с озабоченным видом шел по длинному больничному коридору. Настроение у него было неважным. Шустрикова ждал очередной неприятный разговор с женой пациента. Неприятный оттого, что ничего обнадеживающего Алексей Семенович сообщить не мог, а повторять это приходилось каждый день. «И чего повадилась – „Как здоровье, как здоровье?“, – вдруг с нескрываемым раздражением подумал зав. – Будто за сутки чудо произойдет».