Рыбы

– Зря ты так про мазню. Я как раз привёз с собой парочку своих последних работ, так что тебя ждёт приятное удивление, брат. Я вырос как художник.

– Да ладно, – скептически подняв правую бровь, усмехнулся Жюль.

– Конечно, ты моих работ девятнадцать лет не видел, – деловито продолжил старший.

– Я приезжал к тебе каждый год последние восемь лет, но так и не смог найти ни одной правильной диагонали в твоем гнезде, – язвительно заметил Жюль, жадно допивая остатки коктейля. – Ну, чем будешь парировать?

– Одним словом, Жюль: техно! – с отвращением протянул Анри. – Семь лет в музыкальной школе… Какой позор!

– Ну так-то да, – виновато согласился Жюль.

Братья молча смотрели на открытый гроб погибшего брата, думая каждый о своем. Официанты зашли в зал с бокалами коньяка категории VSOP от Леро четырехлетней выдержки, что ознаменовало начало похоронной службы. Гости тут же начали усаживаться вдоль рядов, и Анри отметил, что в главном зале сейчас присутствует около пятидесяти человек. Немного оглядевшись, он решил сесть в конце комнаты, выбрав в качестве дислокации большое кожаное кресло прямо под картиной, изображавшей сцену, в которой трое роботов высаживаются из своего космического корабля на поверхность Юпитера.

Святой отец начал службу и попросил младшего из братьев сказать пару слов о погибшем.

– Томас любил говорить, что единственное, о чем он будет сожалеть, когда уйдет из этого мира, будут две вещи: первое – если в заключительной книге известной всем саги железный трон займет не Тирион Ланнистер, – гости дружно засмеялись, и, выждав небольшую паузу, он продолжил: – Если вы не в курсе, кто это, то просто покиньте этот зал, – собравшиеся вновь залились смехом, а пара близких друзей Томаса даже зааплодировали. – А второе – если его старший брат Анри не сможет прочесть одно из своих замечательных стихотворений на его похоронах. – Жюль с коварной улыбкой посмотрел на брата, сидящего на противоположном конце зала, все присутствующие тут же обернулись в его сторону.

– Вот же рыжий вредитель, – тихо прошептал Анри, улыбаясь. – Ты меня и с того света умудряешься доставать, Томас.

Анри вальяжно встал со своего кресла и неспешно зашагал в центр комнаты.

– Он просил передать тебе, что счет 1:0, – похлопав его по плечу, прошептал Жюль, оставив Анри одного стоять перед собравшимися гостями.

Анри чуть замялся, старательно всматриваясь в пришедших гостей. Среди них были разные лица: бледные и смуглые, вытянутые и широкие, европейские, негроидные и даже парочка азиатских гостей, было много кареглазых и много голубоглазых, греческих и курносых носов, здесь сидели тонкогубые и пухлоротые гости, бородатые и веснушчатые. Их, пожалуй, ничего не могло связывать между собой на первый взгляд, но одно все же выдавало в них общую черту всех друзей Томаса – это яркая, ни с чем не сравнимая искренняя улыбка. Улыбка, которой всегда улыбался и сам Томас.

Анри перевёл взгляд с гостей на брата, умиротворённо лежавшего справа от него. Он впервые видел Томаса так близко за последние девятнадцать лет. Ярко-рыжие волосы всё так же искрились в мягком свете торшерных ламп. Идеально прямой нос продолжали прямые коричневатые брови, губы расслаблены, но даже сейчас есть ощущение, что они вот-вот расплывутся в довольной улыбке.

– У небесной кромки птицы щемятся,

Тучи раздирают как зерно.

У окна седая пряжа стелется,

Но горит в огне веретено.

Люди с миром все так же крутятся-вертятся,

А мне так часто и ясно снится давно,

Как море над нами наконец-то разверзнется,

И солнце в закате зайдёт за пустое дно.

Закончив свой стих, Анри осторожно осмотрел лица собравшихся гостей и заметил, что большинство из них выглядят слегка озадаченными.

– Всем желающим просьба оставить заявку на приобретение трехчасовой аудиоверсии данного шедевра, – улыбнувшись, сообщил он, вызывая приступ дружного смеха.

– Пора готовиться к моим похоронам, – уступая место в центре зала святому отцу, шепнул Анри коварно улыбающемуся Жюлю, который в этот момент только выключил диктофон.

Похоронная служба закончилась в районе половины восьмого, и большая часть гостей покинула дом около девяти вечера. Жюль и Анри еще около получаса провозились на кухне и в основном зале, помогая обслуживающему персоналу поскорее завершить основную уборку, чтобы как можно раньше приступить к неформальным поминкам круга Леро.

Поминки представляли собой семейный ритуал, начинавшийся в десять вечера и заканчивающийся к полуночи. В течение всей этой неформальной церемонии близкие должны были рассказывать друг другу разные истории о погибшем и говорить о вещах, которые они вместе хотели или могли бы воплотить. Традиционной частью поминок во время рассказов было распитие коньяка «Леро XO» десятилетней выдержки, а в полночь, когда старший из семьи говорил последние слова, собравшиеся выпивали по бокалу «Леро Extra» двадцатилетней выдержки и навсегда прощались с умершим. Со стороны весь этот процесс очень напоминал длинную вечернюю дегустацию с элементами мрачной готики.

Анри развязал туго сидевший галстук и вызывающе посмотрел на те самые часы, обвитые бронзовым осьминогом, копию которых он поместил в своем гонконгском офисе. Убедившись, что стрелки часов показывали ровно десять, Анри не стал дожидаться особого приглашения и открыл закупоренную бутылочку «Леро XO». Жюль в это время активно снимал ботинки, поудобнее усаживаясь в кресло у камина с мягким пуфиком для ног. Слегка растрепав свои два часа назад идеально уложенные льняные волосы, Жюль потянулся за бокалом, а Анри, присев рядом, первым вступил в разговор.

– Жюль… Так его звали, – таинственно глядя в огонь, прошептал Анри.

– Что, прости? – поперхнувшись и продолжая в смехе прикашливать, недоумевал младший.

– Нашу ящерицу. – с улыбкой пояснил Анри. – Когда Томасу исполнялось пять, отец с мамой и дядя взяли нас на первую настоящую рыбалку. Факел был так взволнован, что не мог уснуть две ночи перед предстоящей поездкой. – Анри чуть улыбнулся Жюлю, замечая его живой интерес к этой истории. – Мы тогда с ним очень хорошо подготовились, взяв с собой три книги по определению разных видов рыб, четыре сачка, три вида лески, два удилища, даже зачем-то потащили с собой рыбный корм из маминого аквариума и три литровых банки для пойманных рыб.

Анри немного отпил из бокала, отметив, что коньяк этого урожая был просто изумительно хорош.

– Дорога до реки заняла больше трех часов, и если учитывать отсутствие сна в предыдущие две ночи и слабый вестибулярный аппарат нашего средненького, то легко можно понять, что видок на свой день рожденья у него был, мягко говоря, не очень. Но невзирая ни на какие уговоры, наш упрямый герой, разумеется, не поддался общим пожеланиям и вместо того, чтобы мирно видеть сны в уютном салоне отцовского Bugatti, он стоически рыбачил на берегу в своих маленьких синих резиновых сапожках, – продолжал Анри, вызвав очередную улыбку Жюля. – Так вот, на второй час, когда он понял, что ловля рыбы у нас не клеится, унылый и очень сонный Томас решил, что нам просто-напросто пора раздобыть неподалеку парочку жирненьких дождевых червей, чтобы дело быстро пошло в гору.

Мы брели по каменному берегу уже около двадцати минут, когда решили выкопать ямку-ловушку для червяков, в которую положили банку с рыбьим кормом, на который, разумеется, мигом должны были сбежаться все черви в округе. Заложили ловушку и начали ждать. Ждали около получаса, пока оба не свалились в мертвый сон. Я отчетливо помню, что мне тогда снилась Анета, белокурая девочка с красивым каре, которая подарила мне пластилинового жука на последнем году детского сада. С женщинами у меня всегда ладилось. – весело протянул он, вдыхая неповторимые нотки кожаного портмоне и сандалового дерева из своего бокала. – Так вот, я смирно спал, видя в своем сне белокурого ангела с пластилиновым жуком, пока чей-то громкий плач не вытащил меня из царства Морфея.

Проснувшись, я увидел перед собой ревущего Томаса, яро потирающего глаза и крепко держащего в руках ту самую банку. «Анри, – обратился он ко мне. – Анри… Я даже не мог представить… Я был таким усталым, мне было так плохо, и я уже даже ничего не ждал, не надеялся даже на маленькую рыбёшку, даже на муху, а тут он», – малыш протянул мне ту самую банку, на дне которой лежала маленькая ящерица, мирно свернувшаяся калачиком. «Я… Я так счастлив, – улыбался сквозь слёзы Томас. – Он такой красивый, я назову его Жюль». Знаешь, я ведь никогда не видел его таким счастливым, – продолжал Анри.

– Жюль прожил у нас около года, пока в один день мы с Факелом не смогли найти его, он просто пропал. Томас не выходил из комнаты неделю, плохо ел и почти ни с кем не разговаривал. А вечером перед его шестым днем рождения мама собрала нас всех в гостиной и сказала, что у нас с Томасом совсем скоро будет младший братик, – Анри взглянул на ошарашенные глаза Жюля, отставляя бокал в сторону. – Томас тогда заплакал, подбежал к маме и, обняв её за большой живот, сказал, что тебя назовут Жюлем. Так мы тебя и назвали, – закончив повествование, Анри осушил бокал и аккуратно убрал его на маленький мраморный столик у камина.

– Невероятно… – не моргая прошептал, Жюль, глядя куда-то в огонь, – В честь ящерицы…

– Жюль не был обычной ящерицей, – улыбнувшись уголком рта, сказал Анри. – Полагаю, что он бы гордился своим тёзкой, если бы встретил тебя таким. Как гордился Томас, всегда гордился, – Анри положил ему левую руку на плечо и легонько похлопал.

– Она еще чуть-чуть подрагивает, – заметил Жюль, не отрывая глаз от левой руки брата. – Как это тогда произошло? Мы ведь толком никогда не говорили об этом. – Младший брат сочувственно посмотрел на Анри.

– Я… – начал старший, но решил сначала обновить XO у них в бокалах. – В тот вечер мы с дядей сидели в гостевой комнате у маминого аквариума, обложившись несколькими томами определителей рыб. Нам тогда только-только привезли нескольких новых сомиков, и дядя взялся помочь мне с нашим рыбьим регистром. – Жюль одобрительно кивнул, ведь он хорошо помнил, как бережно они относились и любили это мамино увлечение…

Братья исправно заносили всех обитателей «Эриду» в свой собственный регистр, добросовестно проводя перепись его граждан. Такой поход помогал вовремя рассчитать необходимое количество корма, лучшее время чистки аквариума, лучше понять, смогут ли мирно ужиться все рыбки между собой.

– Мы почти закончили, когда дядя ушел на инициацию… – Анри приостановился, а Жюль стал нервно прокручивать в руке бокал. – Я тогда не верил во всё это, но все-таки смутно помнил о том, что случилось с дедом, когда он попытался возглавить траст вместо временно исполняющей обязанности Хранителя из семьи Кебе, невзирая на все эти байки о проклятье. Мне было всего шесть, когда это произошло с дедом… Я часто думал, что всё это могло быть всего лишь сном, ведь ему тогда уже было за восемьдесят… Всякое могло случиться, да и всякое могло привидеться. По крайней мере отец убеждал меня в этом. В свои четырнадцать я считал себя достаточно взрослым, чтобы согласиться с отцовскими доводами, но… Я боялся, Жюль, я очень боялся за дядю. Мне нельзя было заходить в общий зал, поэтому почти всё время я провел, сидя напротив входа перед дверью. Помню звук аплодисментов, ознаменовавших начало встречи, потом собравшиеся притихли, и слово взял кто-то один. О чём была речь, мне было не разобрать, но меня успокаивал тот факт, что я не слышу за дверью вскриков. Так продолжалось около пятнадцати минут, в течении которых я отчаянно ждал повторных аплодисментов, которые бы означали, что официальный приказ всё же был подписан. А согласно дошедшим до нас байкам о проклятье, подписание является важнейшим признаком того, что Зиндае принял претендента в качестве наследника.

– Зиндае Кебе, первый Хранитель фонда? – неуверенно уточнил Жюль.

– Да, тот самый, что сначала спас имущество семей-основателей во время войны, за что и был назначен в 1945-м Хранителем всех средств траста и, по сути, главным распорядителем, а затем проклял всех его членов за попытку вести дела за его спиной.

– В уставе траста до сих пор прописано, что лишь Хранитель из семьи Кебе может быть распорядителем средств.

– А если быть более точным, – смотря на огонь в камине сквозь бокал, пояснял Анри. – Наследник семьи Кебе мужского пола. Это по факту и стало лазейкой для семей-основателей, ведь в случае отсутствия наследника мужского пола со стороны Кебе побыть временным Хранителем формально может один из глав семей-основателей.

– И из всех глав семей-основателей, которые пытались возглавить фонд, с тех пор никто не доходил до подписания приказа?

– Если верить тому, что я слышал, то нет. Пара человек успевали поставить часть своей подписи, как и наш дед, что формально делало главой вдову временного хранителя, как это случилось с нашей бабушкой.

– О смерти которой нам ничего не говорили до инициации дяди, – с горечью прошептал Жюль.

– Как я понимаю, они держали это в тайне, опасаясь, что своих претендентов на инициацию захотят представить другие дома-основатели, если им дать время на обдумывание. По этой причине объявление было сделано прямо на ежегодном собрании, за день до инициации. Так как у дяди не было супруги, он мог назначить регентом-хранителем нашего отца.

– То есть подписание – это финальная часть проклятья?

– Мне тогда хотелось в это верить. В прошлый раз, когда я, сидя на том же самом кресле, ждал деда, вместо повторных аплодисментов я как раз услышал вопли ужаса, заставившие меня ворваться в зал и увидеть то, что я тогда увидел. И вот спустя всего восемь лет я снова ждал… Ждал, пока время снова подходило к полуночи, как и в прошлый раз, как и в тех самых байках о проклятье траста. Часы показывали без тридцати секунд полночь, когда я услышал оглушительный звук аплодисментов. Я тогда подумал, что это был самый счастливый миг в моей жизни за последние годы. Я перестал чему-либо радоваться, с тех пор как мамы не стало, но те аплодисменты словно вырвали меня из темноты. Не помня себя от радости, я ворвался в зал, когда на часах с бронзовым спрутом было без пяти секунд полночь. Дядя сначала очень испугался, увидев меня в дверях, но потом тоже перевёл взгляд на часы, и мы вместе засмеялись… Он ведь почти смог… Почти… Секундная стрелка была на отметке три секунды до полуночи, когда из его глаз… – Анри опустил взгляд. – Из его глаз пошла кровь, затем он схватился за сердце и упал на стол. К сожалению, на этом его мучения не заканчивались. Дядя бился в конвульсиях еще две секунды, пока не поднял голову и посмотрел на меня в последний раз, после чего он снова рухнул на стол и больше уже не поднимался… Никогда. На часах, как и тогда с дедом, была ровно полночь, – Анри какое-то время молча смотрел в стакан, не в силах продолжить рассказ.

– Я тогда…– снова начал старший, – увидев это тогда, я всё вспомнил. Я точно видел то же самое с дедом… Кровь из глаз, конвульсии и ровно полночь на часах… И отец… Отец тоже это видел…Он стоял всего в двух шагах справа от него в ту ночь. Он просто не мог не помнить… Он всё знал… Знал и позволил дяде… Ради денег… Ради этих чёртовых денег… – Анри зарылся ладонями в волосы и медленно выдохнул: – Плохо помню, как я пришел в детскую… Помню лишь, как что-то говорил Томасу про дядю, отца и про то, что нам нужно уезжать отсюда вместе с тобой, пока отец и нас не отправил на закланье. Я говорил и говорил, но он совсем меня не слушал. Я хватал его за руки и пытался тащить с собой, но, несмотря на четырехлетнюю разницу, Томас был крепкий малый, и все мои попытки казались ничтожными. И тогда я… Я толкнул его…

Анри устремил взгляд на покойного Томаса, с силой сжав подлокотник кресла.

– Не успев осознать, насколько я тогда был неправ, пытаясь силой выволочь его из дома, я получил от Томаса несколько подсечек, после чего мы наконец начали продуктивный разговор. Он убедил меня, что мы вместе всё выясним у отца, и с дядей, скорее всего, всё должно быть в порядке.

Спустившись вниз, мы обнаружили, что первый этаж полон людей, которые в панике метались по дому, а в центре всего этого хаоса стоял наш отец. Томас первый подошел к нему и что-то сказал на ухо, после чего двое отцовских сподручных скрутили меня и силком утащили в гостевую комнату. Отец с Томасом молча шли за мной, пока, наконец, потеряв терпение, отец не ускорил шаг и, зайдя в гостевую, не закрывая двери, отвесил мне такую пощёчину, на которую был только способен, не переходя на удар. «Как ты посмел?! – сказал он мне тогда. – Как ты посмел курить эту дрянь в моем доме?! Снова! – говоря это, он еще раз впечатал свою ладонь в моё лицо. – Еще и брата в это втянул!» – Я посмотрел в коридор и увидел осуждающий взгляд стоящего там Томаса… Он мне не верил… Ни единому моему слову. Скорее всего, тогда в холле он прошептал отцу, что я снова курил марихуану. Не поверил… Решил, что я снова… Но это было всего раз, когда мамы не стало…

Анри не сводил взгляд с тех самых часов с бронзовым спрутом, а Жюль молча смотрел в пол.

– Отец всё знал и всё видел, а я все никак не мог понять, зачем ему весь этот цирк. Я кричал Томасу, что отец лжёт и что он всегда знал, что будет с дядей, на что отец снова меня ударил, но теперь уже по-настоящему. Томас какое-то время молча стоял в коридоре, но потом подошел к отцу, приобнял его и сказал, что они должны идти к дяде. Остальное я помню как в тумане… Лишь припоминаю, как пытался схватить Томаса и силой оттащить от отца, как он брыкался, и отец отчаянно пытался нас растащить. Помню, как я резко толкнул их обоих в сторону и как Томас влетел в мамин аквариум… Наш красивый «Эриду» рассыпался на сотни кусочков стекла, рыбки разлетелись в стороны, а Томас смотрел на меня, весь в кровавых царапинах, и отчего-то совсем не злился, а просто тревожно качал головой, что-то шепча.

Анри перевёл взгляд на брата:

– Ты знаешь… Я часто думал, что стало с теми рыбками? Мне отчего-то казалось, что не будь они испорчены нашим выверенным одомашниванием, им было бы намного проще. Я до сих пор полагаю, что они весьма успешно смогли бы сосуществовать друг с другом в естественной среде, без расчётов и ограничений. Без стеклянной коробки. Мы ведь покупаем их свободу за иллюзию безопасности, но вот мгновение – и все они на полу из-за драки двух мальчишек. Мы ведь не спрашивали, хотели ли они этого.

Анри налил себе еще XO и вопросительно посмотрел на брата. Жюль, не сводя с него сочувствующих глаз, еле заметно кивнул.

– Я плохо помню, как схватил одну из рыбок с пола и выбежал из комнаты, нашел тебя в детской и усадил в отцовский Bugatti. Мы быстро отъехали от дома в сторону ближайшей заправки, по пути я, правда, кое-куда заехал, но… Я плохо помню детали… В общем, с заправки я хотел позвонить нашей тёте Селене, чтобы она забрала нас к себе в Гонконг. Мы почти доехали до моста, но на улице начался сильный дождь, перешедший в ливень, когда мы достигли оврага на повороте… Я потерял контроль, и нас перевернуло… Когда я очнулся, отец с Томасом увозили тебя на скорой в реанимацию. Я пошёл за ними, чтобы поехать с тобой. Помню, как я положил руку на твое плечо… Ты еле дышал…

Анри тяжело выдохнул.

– Отец тогда с силой оторвал меня от тебя, сказав, что я не смею больше никогда к тебе прикасаться. Когда скорая уехала, я увидел оставшегося поодаль Томаса. Шёл сильный ливень, вокруг было так мокро и темно, но его глаза пылали, словно два факела. Я пытался всё ему объяснить, но он не слушал меня. Мы били друг друга что было сил, пока просто не скатились в овраг, продолжая ворочаться в грязи.

Анри быстро осушил стакан, убрав его обратно на мраморный столик.

– Томас ударил меня еще несколько раз подряд, перед тем как подняться на ноги. Развернувшись ко мне спиной, он сказал, что больше никогда не желает меня видеть, и быстро зашагал в сторону дороги. Я лежал там, весь в грязи, ещё минут десять, а затем, попытавшись подняться, понял, что моя левая рука, на которую при нашем падении в овраг приземлился Томас, была сломана в нескольких местах. Пешком я добрёл до заправки, там дозвонился до тётки и уснул прямо у телефонной будки. Следующим вечером я проснулся уже в доме её друзей, а через два дня она прилетела за мной сама и забрала в Гонконг. Отец был не против, – завершил Анри, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, глубоко выдохнул.

Жюль молча кивнул головой, переводя взгляд с Анри на покоящегося в гробу Томаса.

– Последние три месяца он очень плохо спал. Я знал, что он что-то скрывал от меня и планировал последние два года, но никак не мог понять что. Знаешь… Мы ведь всё проверили. Еда, напитки, одежда, ручка, бумага. Если кто-то из семей всё время травил нас одного за другим, то должны же были остаться хоть какие-то следы, – Жюль расстегнул верхние пуговицы рубашки и по примеру Анри откинулся на спинку кресла.

– Формально причина всё так же остановка сердца, – начал Анри. – В мире есть несколько десятков ядов, способных вызвать похожий эффект и не оставить при этом никаких следов. Но вопрос состоит в том, кому это всё нужно и как, в конце концов, им удается проворачивать всё это раз за разом, не привлекая при этом лишнего внимания. Кстати, ни одного из представителей семей-основателей не было на похоронах. Ни пунктуальных Лангле, ни обычно подающих другим пример Лоупов, никого из Оуков или Сигони. Ладно чета Драго, они в целом не сильно контактны, но то, что Картье и Иглы только отзвонились, я не ожидал. Кстати, не находишь странным, что Бернары тоже не явились? Ведь для них это был бы такой удобный случай невзначай утереть нос семейству Игл.

– Нашел бы очень пугающим, если бы они появились, – потерев запястье, ответил Жюль. – Их дом сгорел три месяца назад… Супруги Бернары вместе со своим сыном. Мне очень жаль, Анри, я помню, что Оберон был твоим одноклассником.

– Оберон… – тяжело выдохнув, прошептал Анри. – Сначала семья Бернар полным составом, потом наследник Леро. Прямо детектив какой-то.

– Да, только с элементами вуду, – добавил Жюль. – Ты в этот вариант совсем не веришь?

Анри перевел взгляд на часы и увидел, что они показывают без одной минуты полночь. Глубоко вздохнув, он откупорил новую бутылочку «Леро Extra» двадцатилетней выдержки и аккуратно разлил коньяк по ранее приготовленным рюмкам-тюльпанам на высокой ножке с узким горлышком.

– Вера – удел юных, а я способен только на скепсис и саморазрушение, – задорно сказал он, протягивая бокал брату. – За Факела, который еще столько всего мог изменить, но тем, что он этого не сделал, он уже изменил многое.

– За Факела, – согласился Жюль и, посмотрев в сторону гроба, добавил: – Я тут подумал, эти запонки…

Анри молча кивнул и, сняв с себя серебряные запонки в форме небольших кораблей, осторожно подошел к гробу, словно боясь разбудить Томаса, аккуратно меняя на серебряную пару столь несуразно подобранные организаторами медные в форме морских якорей. Жюль осторожно убрал пряди с лица погибшего брата и, наклонившись, последний раз поцеловал его в лоб. Недолго постояв у гроба в тишине, он кивнул Анри и так же молча вышел из комнаты.

Часы показывали уже половину первого, но Анри, сидя в кожаном кресле напротив часов, всё смотрел на мирно лежащего в гробу Томаса, крепко сжимая в руке найденную утром фигурку.

Глава 2. Медуза

– Тик… Тик… Тик… – злосчастные часы с бронзовым осьминогом по-прежнему заставляли Анри ощущать дрожь в теле, раз за разом прокручивая в его голове сцены со смертью деда и дяди.

– Два часа ночи, – с удивлением констатировал он, проснувшись всё в том же кресле главного зала, прямо напротив гроба покойного брата. Несмотря на то, что кресло оказалось на удивление комфортным, Анри нехотя привстал, намереваясь всё же дойти до своей спальни. Громко шоркая ногами, он поплёлся вдоль длинного темного коридора, прихватив с собой бутылку открытого «Леро Extra».

– Та-да-да… тра-да-да-да… да-да-та… Да как же там было? – довольно насвистывал он полузабытую рок-балладу.

Поднимаясь на второй этаж, Анри чуть замешкался, но, приближаясь к своей комнате, начал напевать:

– Мой страшный зверь… Он в темноте совсем один… А что там было дальше? О! Залезь в мой шкаф… Найди скелет, играйся с ним! В моей руке… всего лишь пульт… Давай со мной! Забьём в башку ещё нулей и пропоём… – снимая левый ботинок на ходу, Анри на секунду потерял равновесие и чуть не уронил бутылку коньяка двадцатилетней выдержки на пол. – Стой… Плетись… Иди… Беги… Стой, плетись, иди, беги…Стой! Плетись! Иди! Беги! Стой!..

– Я у тебя за спиной, – услышал он позади себя финальную реплику припева из открытой двери темной комнаты и от неожиданности выронил бутылку.

Тяжело дыша, Анри старался не двигаться, словно игнорируя собственные уши. Он хорошо понимал, что этот странный гортанный голос точно не принадлежал Жюлю или кому-то из персонала. Еще лучше он понимал, что не хочет видеть то или того, кому этот голос принадлежит.