Веди свой плуг по костям мертвецов

Этой зимой я заметила, что в погребе поселились Летучие мыши, довольно внушительное семейство. Как-то раз мне пришлось туда спуститься, потому что почудилось, будто внизу течет вода. Вот была бы история, лопни какая-нибудь труба. Я увидела их – спящих, сбившихся в кучу под каменным сводом; мыши висели неподвижно, однако мне казалось, что сквозь сон они наблюдают за мной, что свет лампочки отражается в их открытых глазах. Я шепотом попрощалась с ними до весны и, не обнаружив аварии, на цыпочках вернулась наверх.

А в доме Писательницы расположились Куницы. Я не стала давать им имена, поскольку не могла ни сосчитать, ни отличить друг от друга. То, что этих зверьков нелегко увидеть, является их Свойством – они подобны духам. Появляются и исчезают так стремительно, что не верится, будто в самом деле их видел. Куницы – хорошие Животные. Они могли бы быть изображены на моем гербе, если бы таковой мне понадобился. Куницы выглядят нежными и беззащитными, но это иллюзия. На самом деле это опасные и коварные Существа. Они ведут свои местные войны с Котами, Мышами и Птицами. Воюют между собой. В доме Писательницы Куницы пробрались в зазор между черепицей и теплоизоляцией чердака и, подозреваю, занимаются там всякого рода разрушительной деятельностью – уничтожают минеральную вату и прогрызают дыры в деревянных плитах.

Писательница обычно приезжала в мае, на машине, доверху набитой книгами и экзотическими продуктами. Я помогала ей выгружать вещи, потому что у нее больной позвоночник. Она носила ортопедический воротник – кажется, когда-то попала в аварию. А может, позвоночник не выдержал постоянного сидения за столом. Писательница напоминала человека, пережившего гибель Помпеи, – вся словно присыпана пеплом; лицо пепельное, и цвет губ, и серые глаза, и длинные волосы, туго стянутые резинкой и собранные на макушке в небольшой пучок. Знай я ее немного похуже, наверняка прочитала бы написанные ею книги. Но я знала ее достаточно хорошо и поэтому боялась их открывать. Вдруг обнаружу там себя, описанную каким-то непонятным для меня образом. Или любимые места, которые для нее значили бы нечто совсем другое, чем для меня. В определенном смысле люди, подобные ей, те, что владеют пером, бывают опасны. Сразу начинаешь подозревать неискренность – что такой человек не является собой, что это глаз, который непрестанно наблюдает, а увиденное превращает во фразы; и таким образом, лишает действительность самого в ней главного – невыразимости.

Она оставалась здесь до конца сентября. Обычно не выходила из дому; лишь изредка, когда жара, несмотря на наши ветры, становилась невыносимой и липкой, укладывала свое пепельное тело в шезлонг и неподвижно лежала на солнце, старея еще больше. Если бы я могла увидеть ее ступни, может, оказалось бы, что она тоже является не Человеческим Существом, а какой-то иной формой существования. Русалкой логоса, сильфидой. Иногда к ней приезжала подруга, крепкая темноволосая женщина с ярко накрашенными губами. На лице у нее была коричневая родинка, что, по моему мнению, указывает на присутствие Венеры в первом доме в момент Рождения. Тогда они вместе готовили, будто воскрешая архаические ритуалы родства. Прошлым летом я несколько раз пробовала их стряпню: пряный суп с кокосовым молоком, драники с лисичками. Готовили они хорошо, вкусно. Подруга относилась к Пепельной очень нежно и заботилась о ней, как о ребенке. Она наверняка знала, что делает.

Самый маленький домик, у сырой рощицы, недавно купила шумная семья из Вроцлава. У них двое толстых, избалованных детей-подростков и продуктовый магазин в районе Кшики. Дом они собирались перестроить и превратить в польское шляхетское имение – сделают колонны и крыльцо, а сзади будет бассейн. Так рассказывал мне отец семейства. Но начали они с того, что возвели вокруг бетонный забор. Они платили щедро и просили ежедневно заглядывать внутрь – проверять, не взломана ли дверь. Дом был старым, запущенным и, казалось, хотел, чтобы его оставили в покое, позволили дряхлеть, потихоньку продвигаясь в будущее. Но в этом году его ждала революция, уже привезены и выгружены перед воротами кучи песка. Ветер все время сдувал пленку, которой их накрыли, и мне стоило немалых усилий снова ее натянуть. На участке имелся маленький родник, хозяева собирались сделать там рыбные пруды, установить гриль. Звались они Колодяжные. Я долго раздумывала, не дать ли им какое-нибудь другое, свое имя, однако потом пришла к выводу, что это один из двух известных мне случаев, когда фамилия Человеку подходит. Это действительно были люди из колодца – такие, которые упали в него давным-давно и теперь обустраиваются на дне, полагая, что колодец и есть мир.

Последний дом, у самой дороги, сдавался. Чаще всего там жили молодые супруги с детьми, которым хотелось провести выходные на природе. Иногда любовники. Случались и подозрительные субъекты, напивавшиеся вечером и всю Ночь оравшие пьяными голосами, а потом спавшие до полудня. Все они проскальзывали через наш Люфциг, словно тени. Люди на выходной. Однодневки. Маленький, безлико отремонтированный домик принадлежал самому богатому человеку в округе, имевшему недвижимость в каждой долине и на каждом плоскогорье. Фамилия этого типа была Нутряк – это как раз и был тот самый второй случай соответствия имени владельцу. Говорят, он приобрел этот дом ради участка земли, на котором тот стоит. Говорят, купил землю, чтобы потом устроить здесь каменоломню. Говорят, все Плоскогорье может превратиться в одну большую каменоломню. Говорят, мы живем на золотой жиле под названием гранит.

Мне приходилось прилагать немало усилий, чтобы ничего не упустить. А ведь еще мостик – стои́т ли, не подмыло ли водой опоры, достроенные после последнего наводнения. И не прохудился ли он. Заканчивая обход, я еще раз оглядывала окрестности и, пожалуй, должна была бы чувствовать себя счастливой, что все это существует. Ведь этого могло бы просто не быть. Могла быть только трава – длинные пряди степной травы, исхлестанные ветром, и соцветия девясила. Такая картинка. Или вообще ничего – пустое место в космическом пространстве. Может, так оно было бы и лучше для всех.

Шагая во время своих обходов по полям и пустошам, я любила представлять себе, как все это будет выглядеть через миллионы лет. Сохранятся ли те же растения? А цвет неба, останется ли он таким же? Не сдвинутся ли тектонические плиты, не вспучится ли высокая горная гряда? А может, здесь образуется море, и под ленивое перекатывание волн исчезнет сам повод употреблять слово «место»? Несомненно одно – этих домов здесь не будет, мои усилия слишком скудны, малы, точно булавочная головка, собственно, как и моя жизнь. Вот о чем следовало бы помнить.

Дальше, если выйти за околицу, пейзаж менялся. Повсюду торчали восклицательные знаки, вонзенные в него острые иглы. Когда взгляд натыкался на них, у меня начинали дрожать веки; эти деревянные конструкции, установленные на полях, на межах, на опушке леса, царапали глаза. На Плоскогорье их было восемь, я это точно знала, потому что воевала с ними, словно Дон Кихот с ветряными мельницами. Их сбивали из бревен, крест-накрест, они сплошь состояли из крестов. Эти уродливые постройки стояли на четырех ногах, а сверху торчала деревянная будка с бойницами. Амвоны. Это название всегда меня удивляло и раздражало. Что проповедовали с этих амвонов? Какую весть провозглашали? Разве это не верх гордыни, не дьявольский замысел – назвать амвоном место, с которого убивают?

Я еще различаю их силуэты. Прищуриваюсь, и очертания размываются, исчезают. Я поступаю так только потому, что не в силах выдержать их присутствия рядом. Однако это правда, что кто желает, но не действует, – разводит Чуму. Так утверждал наш Блейк.

Стоя так и глядя на амвоны, я могла в любой момент обернуться, чтобы аккуратно, словно волосок, подхватить потрепанную, шероховатую линию горизонта. Заглянуть за нее. Там лежит Чехия. Туда убегает Солнце, когда вдоволь насмотрится на все эти ужасы. Туда опускается на Ночь моя Дева. О да, Венера ночует в Чехии.

Вечера я проводила так: садилась на кухне за большой стол и занималась тем, что люблю больше всего. Вот мой большой кухонный стол, на нем компьютер, который привез мне Дэн и в котором я использую одну-единственную программу. Вот «Эфемериды», бумага для записей, несколько книг. Мюсли, которыми я лакомлюсь всухомятку во время работы, и чайник с черным чаем; другого я не пью.

Собственно говоря, я могла бы все вычислять вручную и, может, даже немного жалею, что не делаю этого. Но кто сейчас пользуется логарифмической линейкой?

Однако если бы когда-нибудь в будущем мне пришлось составлять Гороскоп, находясь в пустыне, без компьютера, без электричества и без всяких Орудий труда, я бы справилась. Мне бы потребовались только мои «Эфемериды», так что, спроси вдруг меня кто-нибудь (но, к сожалению, никто не спросит), какую книгу я взяла бы с собой на необитаемый остров, я бы ответила, что эту. «Эфемериды планет. 1920–2020».

Меня интересовало, можно ли распознать в человеческих гороскопах дату смерти. Смерть в Гороскопе. Как она выглядит. Как проявляется. Какие планеты играют роль Мойр? Здесь, внизу, в мире Уризена[3], действует закон. От звездного неба до морали внутри нас. Это строгий закон, не знающий жалости и исключений. Если существует очередность Рождения, то почему не быть очередности Смерти?

За все эти годы я собрала тысячу сорок две даты рождения и девятьсот девяносто девять дат смерти и продолжаю вести свои скромные исследования. Проект без евросоюзовских дотаций. Кухонный.

Я всегда считала, что Астрологию следует изучать на практике. Это серьезная наука, в значительной мере эмпирическая и не менее точная, чем, скажем, психология. Надо внимательно наблюдать за несколькими личностями из своего окружения и сопоставлять ситуации их жизни с расположением планет. Также следует проверять и анализировать одни и те же События, в которых участвуют разные люди. Очень быстро можно заметить, что схожие астрологические формулы описывают схожие происшествия. И тогда переживаешь озарение: о да, система существует, до нее рукой подать. Ее определяют звезды и планеты, а небо – шаблон, по которому создается узор нашей жизни. Если провести более тщательный анализ, здесь, на Земле, можно будет по самым незначительным деталям угадывать расположение планет на небе. Послеобеденная буря, письмо, которое почтальон сунул в дверную щель, перегоревшая лампочка в ванной. Ничто не ускользнет от этой системы. На меня это действует словно алкоголь или один из этих новых наркотиков, которые, в моем представлении, наполняют человека чистым восторгом.

Следует внимательно смотреть и слушать, сопоставлять факты. Видеть сходство там, где другие видят лишь различия, помнить, что некоторые события происходят на разных уровнях или, иначе говоря, многие происшествия являются аспектами одного и того же явления. И что мир – большая сеть, единое целое, и нет ничего, что существовало бы обособленно. Что каждый мельчайший фрагмент мира соединен с другими при помощи сложного Космоса взаимосвязей, непостижимых для обычных умов. Вот как это устроено. Наподобие японского автомобиля.

Дэн, который способен с головой уйти в рассуждения о причудливой символике Блейка, не разделяет моей страсти к Астрологии. Это потому, что Дэн родился слишком поздно. У его поколения Плутон в Весах, а это немного ослабляет чутье. Эти дети пытаются уравновесить ад. Не думаю, чтобы им это удалось. Возможно, они умеют писать заявки на грант, однако чутье большинство из них утратило.

Я росла в прекрасную эпоху, увы, миновавшую. Были в ней поразительная готовность к изменениям и умение строить революционные планы. Сейчас всем недостает мужества придумать что-то новое. Они без конца обсуждают то, что есть, и развивают идеи прошлого. Действительность состарилась, замшела, ведь она подчиняется абсолютно тем же законам, что и любой живой организм, – старению. Ее мельчайшие составляющие – смыслы – подвержены апоптозу, подобно клеткам тела. Апоптоз – естественная смерть, вызванная усталостью и истощением материи. По-гречески это слово означает листопад. Ветви мира оголяются.

Однако спустя некоторое время должно наступить что-то новое; так всегда было – разве это не забавный парадокс? Уран находится в Рыбах, но когда он перейдет в знак Овна, начнется новый цикл, и действительность родится вновь. Весной, через два года.

Изучение гороскопов доставляло мне удовольствие, даже когда я открывала эти механизмы смерти. В движении планет есть нечто гипнотическое, оно прекрасно, его нельзя ни остановить, ни ускорить. Приятно думать, что эта система выходит далеко за пределы времени и места Янины Душейко. Приятно быть в чем-то абсолютно уверенной.

Итак: в случае естественной смерти следует проанализировать положение хилега, то есть небесного тела, которое впитывает для нас жизненную энергию из Космоса. Для рожденных днем им является Солнце, для рожденных ночью – Луна, а в некоторых случаях хилегом становится управитель Асцендента. Смерть наступает обычно тогда, когда хилег достигает какого-то особенно негармоничного аспекта с управителем восьмого дома или расположенной в нем планетой.

Размышляя об угрозе внезапной смерти, я учитывала хилег, его дом и планеты, размещенные в этом доме. При этом я обращала внимание на то, какая из зловредных планет – Марс, Сатурн или Уран – сильнее хилега и образует с ним негативный аспект.

В тот день я принялась за работу и вытащила из кармана смятый листок, на котором записала данные Большой Ступни, чтобы проверить, в урочный ли час наведалась к соседу смерть. Когда я вводила дату его рождения, то взглянула на саму бумажку. И увидела, что это страничка из охотничьего календаря, мартовская. Таблица с изображениями Животных, на которых разрешено охотиться в этом месяце.

Гороскоп появился передо мной на экране и на час приковал мое внимание. Сначала я проверила Сатурн. Именно Сатурн в постоянном знаке часто предвещает, что человек умрет, задохнувшись, подавившись или повесившись.

Я трудилась над Гороскопом Большой Ступни два вечера, пока не позвонил Дэн – пришлось отговаривать парня от идеи приехать. Его старенький мужественный «фиатик» увяз бы в этом размокшем снегу. Пускай этот замечательный мальчик сидит в рабочем общежитии и переводит Блейка. Пускай проявляет в темных закоулках своего разума английские негативы, обращая их в польские фразы. Будет лучше, если он приедет в пятницу, тогда я расскажу ему все и в качестве доказательства продемонстрирую точный расклад звезд.

Мне следует быть осторожной. Осмелюсь признаться: Астролог, увы, из меня неважный. В моем характере есть некий изъян, который размывает картину расположения планет. Я смотрю на них через призму своего страха и, несмотря на кажущуюся беззаботность, которую мне наивно и простодушно приписывают окружающие, вижу все словно в темном зеркале, сквозь закопченное стекло. Я смотрю на мир так же, как другие – на затмение Солнца. Да, я вижу затмение Земли. Вижу, как мы ощупью продвигаемся в вечной Тьме, словно Жуки в коробке, посаженные туда жестоким ребенком. Нас легко повредить и обидеть, поломать на куски наше причудливое, искусно выстроенное бытие. Во всем я выискиваю ненормальное, страшное и угрожающее. Вижу одни лишь Катастрофы. Но вначале было Падение, неужели возможно пасть еще ниже?

В любом случае я знаю дату собственной смерти, а потому чувствую себя свободной.

5. Свет сквозь пелену дождя

Тюрьмы строятся из камней закона,

публичные дома – из кирпичей религии.

Удар, приглушенный хлопóк, словно в соседней комнате кто-то лопнул надутый бумажный пакет.

Я села на кровати с ужасным предчувствием, что происходит что-то плохое и что этот звук – возможно, чей-то смертный приговор. Послышались еще хлопки, и я, еще не совсем проснувшись, начала торопливо одеваться. Остановилась посреди комнаты, запутавшись в свитере, внезапно обессилев – что делать? Погода, как всегда в такие дни, стояла отличная, бог погоды, видимо, на стороне охотников. Солнце ослепительно сияло, оно только взошло и, еще красное от усилий, бросало длинные сонные тени. Я вышла из дома, и снова показалось, что вот сейчас Девочки меня обгонят, выбегут на снег, радуясь наступившему дню, и станут демонстрировать свою радость так откровенно и бесстыдно, что она передастся и мне. Я брошу в них снежком, и они воспримут это как приглашение к шалостям и начнут свои беспорядочные догонялки, в которых преследовательница вдруг становится преследуемой, причина беготни ежесекундно меняется, а радость в конце концов делается такой огромной, что нет другого способа ее выразить, кроме как бешено носиться вокруг дома.

Я снова почувствовала на щеках слезы – может, надо обратиться к врачу Али, который, правда, дерматолог, но во всем разбирается и все понимает. Похоже, мои глаза серьезно больны.

Поспешно направляясь к Самураю, я сняла со сливы наполненный льдом полиэтиленовый пакет и взвесила его в руке. «Die kalte Teufelshand», всплыло в памяти из глубины, из прошлого. «Фауст»? Ледяной чертов кулак. Самурай завелся с первого раза и послушно, словно понимая мое состояние, двинулся по снегу. В багажнике загремели лопаты и запасное колесо. Трудно было установить, откуда доносятся выстрелы; они отражались от стены леса, множились. Я поехала в направлении пограничного перехода и километра через два увидела их автомобили – навороченные джипы и небольшой грузовик. Какой-то Человек стоял рядом и курил. Я прибавила скорость и проехала совсем рядом с этой стоянкой. Самурай, очевидно, понимал, чтó от него требуется, и энергично разбрызгивал вокруг мокрый снег. Человек пробежал за мной несколько метров, размахивая руками, видимо, пытался остановить. Но я не обращала на него внимания.

Я увидела, как они идут неплотной цепью. Два или три десятка мужчин в зеленых охотничьих костюмах, пятнистых ветровках защитного цвета и этих идиотских шляпах с перьями. Я остановила машину и побежала к ним. Некоторых я знала. Они тоже меня заметили. Смотрели с удивлением и весело переглядывались.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнула я.

Подошел один из них, загонщик. Это был тот самый усатый мужчина, который заходил за мной на следующий день после смерти Большой Ступни.

– Пани Душейко, не приближайтесь, пожалуйста, это опасно. Пожалуйста, идите отсюда. Мы стреляем.

Я помахала руками перед его лицом.

– Это вы убирайтесь прочь. Или я звоню в Полицию.

К нам подошел еще один мужчина, отделившийся от остальных, я его не знала. Он был одет в классический охотничий костюм со шляпой. Цепь двинулась вперед; они держали перед собой ружья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Домашний дух, приносящий всякого рода мелкие неприятности. (Здесь и далее – примеч. пер.)

2

То есть в переводе с немецкого. Речь идет о «возвращенных территориях» – бывших немецких землях, отошедших к Польше по условиям Ялтинской и Потсдамской конференций, а также переговоров с СССР 1945–1956 годов.

3

Уризен – персонаж книги Уильяма Блейка «Книга Уризена», олицетворяющий в его мифологии несвободное сознание современной поэту действительности.